Однажды отец, по повелению барыни, привез в дом старика лет за пятьдесят: борода большая, широкая, чалая, сам здоровенный, так как не работает, а только разъезжает по деревням, где угощают, и пожирает все, как животное, до чрезмерности. Он как взглянул на страждущую: «Э! мне трудно с нею будет, у нее кажется большой бес посажен»,— и подхватил ее под ребра своими гадкими ручищами, чуть-чуть не задушил ее. «Ну! У нее посажен князь бесовский! Да ничего, я уж не таких-то лечил, а это что! Знаем! Но только сильного надо выгонять силою. Если на воде наговорить, ему ничего ведь не сделаем, а надо вина, да пеннику». Родитель ее бедный за семь верст ездил за пенником, по приказанию барыни привез полведра. Знахарь налил стакан, наговорил для больной; но она не только что пить вино, а давно не пила по столько воды. Это страшилище стал ей насильно лить в рот. Только ни одной капли не попадало, а все мимо рта. Так он продолжал почти неделю. Последний раз он наговаривал на стакан, а страдалица смотрела, горько плакала на такое насилие и высказала свою жалобу Божией Матери, и просила заступления. Помощь Преблагословенной не замедлила. Только что он поднял стакан с вином — стакан вырвался у него из рук, и вино пролилось. «А! князек, ты уж шутишь со мной, стариком, да ничего, я не ленив ведь». Налил другой стакан, наговорил — и другой также вырвался и разбился. «А! видно дело не на шутку, посмотрим еще». Налил вина в чашку и только что поднес к больной, рука его, как будто пружина, согнулась, ударила его самого в лицо: чашка попала ему по носу и разбила его зверское лицо. Все семейство смотрело на это и вознегодовало; все его ругали и отвезли обратно в его деревню. В этот день в его семействе была вытоплена баня; семейство все уже парилось, и потому он один отправился в баню париться. Семейство долго не хватилось его, а он, неизвестно как, умер на полку! Только к утру нельзя было уже к нему и приступить. В тепле за ночь весь сильно разложился.
К страданиям Василисы явилось новое испытание: по всему телу развелись паразиты; волосы с головы отпадали прядями с кистями паразитов, ими были набиты и раны ее. Вокруг ее они образовали полосу и нападали на того, кто подойдет к ней. Тут невестки, как немощные люди, уже имели причину, извинительную отчасти, к пренебрежению, но немало все это удивляло их. Старшая невестка, случалось, из негодования прикинется и сляжет, как будто больная, нарочно в подражание Василисе, но не выдержит и пяти часов, вскочит и скажет с удивлением: «Сестра! Неужели ты деревянная! Лежишь сколько времени, да еще больная, а вот я и здоровая не могла и одних суток пролежать». Иногда и поплачет, а после опять забудется эта невестка.
Страдалица и эту скорбь переносила безропотно.
Проходил уже третий год ее болезни.
В этой же деревне жила ее тетка-вдова, весело и греховно проводившая свою молодость. Но пришло время, «стала приходить на ум», стала проведывать Василису. При виде страданий ее, переносимых безропотно, совесть у тетки проснулась: она оставила свои пороки и стала прислуживать больной от всего сердца. Удивляясь терпению Василисы, стала просиживать у нее целые ночи и, сравнивая свое прошедшее, проливала слезы.
Василиса изнурилась болезнью до того, что весь Великий пост еле-еле переводила дыхание. В Великую же пятницу уже не было и признаков жизни. Собрались родные, советовали хоронить ее. Но тетка утверждала, что она еще жива, намекая, что с Василисою происходит что-то таинственное. Прошла Великая суббота, настал Светлый день Пасхи. Воскресенье, понедельник и вторник до обеда Василиса лежит убранная к похоронам, тело уже закостенело и стало синеть; собрались все сродники, смотрят на нее. Ан вдруг вскрикнула: «Воистину Христос воскресе!» — и стала говорить с кем-то. Говор ее продолжался целые сутки, и Василиса более и более оживлялась, и пришла в прежнее состояние.
Стали посещать ее соседи; некоторые из них стали получать от Василисы предостережения от задуманных ими каких-либо предприятий противу совести, и в течение года было несколько случаев, что она обращала посетителей для раскаяния и разрешения к приходскому священнику в таких делах, которых никто не мог знать из посторонних.
Священник, ввиду таких случаев, стал убеждать Василису именем Божиим сказать правду: почему она могла узнавать то, что лежало на совести у приходивших к ней?
Она как духовнику открыла священнику следующее: когда лежала обмерши четыре дня, то это время ей показалось тогда в несколько минут. И хотя лежала зажмурившись, но вдруг возникло особое зрение. Видит пред собою старца, среднего роста, седого, одежда белая, светлая, ослепительная, в руках костыль; и от одежды, и от лица старца блистал такой свет, что выносить невозможно. Этот старец возгласил ей, как будто прогремел: «Христос воскресе!» Потом слышала от него многие приветствия, духовные утешения, надежду на спасение, помощь в ее подвиге, но она не хотела верить, от всего отрицалась, отсылала его от себя прочь, вслух часто, зажмурясь, говорила: «Иди от меня прочь, кто бы ты ни был, ведь я тебе не поверю. Если ты святой и пришел ко мне от Бога помогать мне или утешать, то делай это тайно, чтобы я не видела. Если ты мне объявляешь милость Божию, я и сама это вижу и ощущаю самою болезнью, которая не иное что, как милость Его ко мне, грешной. Если ты ангел мой хранитель, храни меня тайно, я этому более верить буду, нежели твоему явлению. Иди, не смущай меня; я, грешница, недостойна такого явления. Если бы ты перечислил грехи мои, я бы скорее с тобою согласилась. Пока я во плоти — не ходи ко мне и не являйся. Если ты небесный, иди себе на небеса, а меня оставь тайному заступлению Божию. Матерь Божия меня не кинет». В подобном состоянии она бывала по нескольку часов; сердце ее чувствовало отраду, и забывала свою болезнь на несколько дней, как будто была уже на земле. Священник подтвердил ей, чтобы никому об этих явлениях не рассказывала из опасности, не прелесть ли это какая.
После сего тетка стала хлопотать, чтобы выстроить келью, и в течение года успела собрать средства, чтобы построить келью. Барыня уже перестала ее лечить, хотя кой-когда и уязвляла словами. Но тетка во всех случаях за больную заступалась, хотя и случалось терпеть толчки. И она убеждена была, что больной все открыто. Но умерла, не дождавшись новой кельи.
Построили Василисе новую келью, скамейка новая с возглавием, перенесли туда ее в тихий новый безмолвный приют — все смолкло. Свыкшись с постоянными поношениями, укорениями, скорбями и очутившись в тишине, Василиса было заскучала сперва, начала плакать, что Господь лишил ее своей милости (покой она не считала отрадою); но вскоре утешилось ее сердце, ищущее Господа, в сладчайшем имени Господа нашего Иисуса Христа, и до того возлюбила безмолвие, что согласна была не произносить никогда никакого слова, чтобы не отвлечься от памятования и внимания о Боге. Но немного она была в таком положении. После тетки стала прислуживать ей девица Агафья из соседнего селения. Эту девушку отпустила госпожа ее на волю с тем условием, чтобы служила больной Василисе за ее христианское терпение и веру. Стали к больной ходить за советами окружные жители, и всякий хотел услышать от нее хотя одно слово, которое иногда нередко развязывало запутанные дела и успокаивало совесть.
Василиса стала тяготиться посещениями и почитанием, считая это искушением.
Она придумала себе новое средство возбуждения к памятованию своей немощи, заповедав Агафье хранить тайну. Велела ей купить сапожных гвоздей и набить их плотно, головка с головкою, на то место скамейки, где должно лежать ее тело. Это Агафья исполнила. Страдалица с великою радостью легла на эту скамейку и лежала на ней три года. На вопрос, для чего это так, Агафья объяснила, что, в спокойствии лежавши, забуду свое намерение: ведь тело-то хоть и мертвое, но ему верить не надо, пока его в землю не опустят, а это не даст забыть своего дела. И действительно не давала себя забыть скамейка. От долгого лежанья головки гвоздей все в тело войдут, каждая как будто в футляр. Когда нужно поднять больную, тогда из ран сочится кровь, а другие раны еще приготовляются; те еще не зажили, а уже новым надобно дать место, и всегда почти кровь показывалась на лавке, но за этим Агафья строго наблюдала и смывала. Пришла однажды сестра Василисы замужняя, когда Агафьи не было дома, взглянула на скамью, а по ней кровь; она не могла стерпеть — заплакала. Больная, догадавшись о причине слез, спросила сестру: «Любишь ли ты меня? Ну, когда любишь, то вытри кровь и никому не сказывай».
Иногда Агафья со слезами едва упрашивала больную Василису, чтобы позволила помыть ей голову и переменить рубашку, приготовить теплой воды, положить душистой травы и освежить больную.
Сначала Агафья только приходила в новую келью временно и готовила Василисе пищу. «Приди ко мне чрез неделю,— назначала Василиса,— и тогда принесешь и пищу, а меня запри, чтобы никто мне не мешал». Потом уже Агафья перешла к ней в келью со своим хозяйством: корова, три овечки и с десяток кур.
Однажды больная пожелала жареной тыквы. Агафья поленилась достать для этого своих яиц, а ухватила с ближайшего соседнего гнезда три яйца. И когда подала приготовленную пищу Василисе, то та, посмотрев на пищу, тяжко вздохнула и отворотилась от нее. Стоит пища час, другой, Агафья просит, чтобы ела, а больная только вздыхает и плачет. Так и простояла пища до вечера. Когда Агафья со слезами стала умолять ее сказать, отчего она не ест, Василиса прямо отвечала: «Ты взяла чужие яйца: ведь свои есть у нас, да хотя бы и не было, все же чужих брать не должно, ведь это, знаешь, какой грех!» Агафья призналась и просила прощенья.
После Агафья старалась от нее узнать, почему ей стало известно, что яйца были чужие. Больная сказала, что это и подобные случаи ей открыты, но как это делается — объяснить не могла и выразить словами не сумела.
В келье прожила она четыре года. Пожелалось ей быть в Киеве у святых угодников. Сговорились, что сперва сходит Агафья в Киев и разузнает, можно ли больной жить в Киеве. Когда Агафья возвратилась, то и Василиса решилась, ни на что несмотря, быть в Киеве. Об этом желании ее узнали соседки и окрестные жительницы, которые согласились везти Василису на себе в маленькой ручной тележке; всех желающих набралось девять женщин. Барыня дала ей паспорт, и все они отправились на Фоминой неделе в Киев.
Реки только еще в берега убрались, дорог еще не было, а везде грязь. Сколько трудов было по дороге и страху! Однажды переправлялись они чрез длинную плотину; вода всю землю с хвороста смыла, тележка начала прыгать по хворосту, кое-как дотянули ее до шуму, где самое стремя воды; вода течет выше хвороста, тележка зашаталась туда и сюда и вдруг повалилась боком прямо к прорве с больною; все испугались, закричали! Больная видит, что уже конец ее жизни, возопила к Божией Матери: «Владычице! Мне умирать все равно, а в Киеве побывать хочется, помилуй и спаси!» Тележка не докатилась до прорвы, остановилась. На крик сбежались мужики, тележку с больной вытащили на плотину, а потом на руках перенесли чрез остальную плотину. И так прибыли они в г. Борисоглебск; остановились на площади и в бессилии легли на землю. Сошлись жители, начали расспрашивать подробно о их путешествии. Один из жителей взял их всех к себе в дом, советовал им отдохнуть и решился доставить их в Киев на своем коште; купил для этого лошадь, справил повозку; положил подушки и с дворником своим отправил их в Киев. Наконец они в Киеве. Со времени болезни и венчанья прошло уже восемь лет.
В Лавре оказался послушник — родственник Василисы, он присоветовал нанять летний чулан при Феодосиевской церкви в крепости, чтобы ближе быть к святым.
Теперь Василиса в Киеве, но как ей исполнить свое благочестивое желание: быть в Лавре у чудотворной иконы Успения Божией Матери и в пещерах? Товарки ее, исполнив свой долг, возвратились домой. Осталась одна Агафья да еще подобная ей девушка. Они страдалицу носили на себе, на лямках. Она не могла насытиться радостью при посещении святыни. Ее не могли отклонить от сего ни болезни, ни скорби, ни нищета великая. Агафья, лишая себя всякого покоя, снискивала потовыми трудами пропитания для себя и для болящей, и для уплаты за чулан 75 коп. в месяц; а в чулане занимали они только один угол, где лежала больная на скамейке, а остальное пространство постоянно было набито сполна богомольцами; иногда закладут больную сумками, оставят едва дышащую.
На зиму она перебралась в Голосеево, наняла у штатного служителя пустую хатку. Там им хорошо было и покойно, никто им не мешал (летом эту хатку господа нанимали для кухни), как на даче на вольном воздухе.
На лето больная опять должна была помещаться в чулане: угол этот от солнца защищал, но дождь прямо смачивал там всех с головы до ног. Это усиливало болезнь Василисы, так что находилась в полном изнеможении по нескольку дней. Сотрудница Агафьина не могла перенести такой страннической жизни, труда, нищеты, беспрестанной изнурительности, не выдержала и года, оставила их. Здесь пришла для Василисы скорбь невыносимая. Она лишилась способа бывать у святыни, а так уж близко лежит она у самых ворот, считает бой часов колокольных, слышит всегда благовест и трезвон ко всякому богослужению, и наконец всего этого лишиться, к чему вся душа ее была устремлена. Вместо утешения и отрады душу ее раздирало печалью. Но у Василисы была надежда твердая на помощь Божию. Она призывала в помощь Божию Матерь, чтобы Сама устроила ей способ утешения и посещения святыни, какими Ей будет угодно судьбами. Она несколько раз пыталась стать на свои ноги, но не более как принимала сидячее положение, и так иногда дотащится и до Лавры чрез силу, а обратно упросит кого-нибудь принести ее. Это почитала она за великую милость Божию и утешение. Наступил другой год ее жизни в Киеве.
Однажды она дерзнула так путешествовать в пещеры, в день св. пророка Илии, 1855 года. На дороге измочил ее дождь, она едва живая возвратилась на свою лавку; с этих трудов и простуды заболела лихорадкою и в течение 15 дней до того измождилась, что с трудом говорила; а память сохранилась твердая и суждение чистое, и этим даже утешалась, что есть еще ум и что свободно может призывать имя Божие. Ее любовь ко всем людям была нежная, теплая и никакими неприятностями не омрачалась, не охладевала. В терпении болезней и досаждений она находила одну только милость Божию, как верное средство к охранению ее девства, для которого она всем жертвовала, и даже жалела, что не имеет еще ничего, чтобы принести в жертву Богу. Но еще как человек все-таки желала посещать каким бы то ни было образом святые места. Ей пожелалось, чтобы для крестного знамения слагать персты как должно. А у нее после кровопусканий имелось только два пальца свободных: большой и указательный, а прочие плотно пригнулись к ладоням. Она с твердою верою стала молиться Божией Матери: «Дай мне один только палец для изображения креста, чтобы рукою можно было креститься как должно». После краткого сна почувствовала она, что руки ее сделались обе свободны, и палец в той и другой руке также сделался свободным. Стала креститься рукою вполне.
Открылось у нее непременное желание быть 19 сентября, в пятницу, в пещерах. С вечера она просила, чтобы ее снесли в пещеры, но все отказались, видя ее чуть дышащую. В пятницу она скучала все утро и умоляла всячески, чтобы помогли ей, но все отказались: «Ты дорогою умрешь на наших руках, и нам беда будет». Наконец все ушли к поздней обедне. Василиса не утерпела, решилась сама одна путешествовать. Надобно было ей двигаться одним туловищем при пособии одних сведенных рук. Таким способом она продвигалась до ближних пещер. Пещеры уже начали запирать ключами. «Батюшки! — взмолилась она,— сделайте милость, проводите меня в пещеры!» — «Да что же ты так поздно пришла?» — спрашивают ее монахи.— «Да я тронулась-то в путь давно, с начала поздней обедни, да вот какая моя ходьба, вы сами видите». То был десятый час, а тут уже был первый, следовательно, полверсты она путешествовала три часа. Одно это путешествие, после страшной лихорадки, стоило ей большого истощения сил. Блюститель пещер приказал провести ее к угодникам, но никому не пришло на мысль: как же она будет прикладываться к святым мощам? Подняться она не могла — под коленами жилы были сведены, раны соединили ноги с икрами и лядвиями. Но она все также двигалась вперед, не рассуждая о препятствии. Придвинулась к раке преподобного Прохора, положила поклон как могла, стала протягивать руки к краю раки — и это в первый раз в продолжение восьми лет! — уцепилась обеими руками за край гроба, поднимается, поднимается и поднялась без труда, и, как должно, стала на ноги; приложилась к мощам без сторонней помощи, перешла к мощам Иоанна Постника; идет свободно к преподобному Антонию, тоже приложилась и готова идти далее. Тут только провожатый сообразил и ей напомнил, что она уже на своих ногах, что нечаянное исцеление получила она от мощей преподобного Прохора. Она опомнилась, возвратилась к раке чудотворца и долго и пламенно молилась, и благодарила за исцеление, потом отправилась далее по пещерам, пройдя все на своих ногах. Когда вышла она из пещер, то все удивились такой нечаянной с нею перемене; послали с нею послушника в дальние пещеры и там помолилась святыне.
Возвратилась она домой тогда, когда уже прозвонили к вечерне, и усталая села на лавку, смотрит на окружающих и вслушивается в их горячие разговоры: оказывается, что ее ищут, удивляются — куда Василиса девалась? Иные со слезами выражали свое сожаление, что целый день искали ее, а не нашли. Кто что говорит: кто говорит, что, должно быть, ее мертвую подняли да в клинику отвезли. Она же смотрит на всех, слушает и удивляется, что ее не узнают. Наконец проговорила им: «Да найдется Василиса». Тут они все сразу узнали ее по голосу. Все обрадовались, прославляли Бога, кто как умел.
С этих пор Василиса каждое богослужение была в церкви; ничто ее не могло удержать: ни погода, ни немощь, ни болезнь, которая продолжалась (раны) и которую она считала за милость Божию, как ограждение ее целомудрия. Теперь, живя в
Голосееве, выучилась грамоте, стала чи-
тать Псалтирь и акафисты. В конце мая 1856 года она пришла к священнику, который занялся ею и в материальном, и в духовном отношении.
Этим можно и закончить рассказ о терпении Василисы, назидательный для многих.
Дальнейшая жизнь Василисы, хотя тоже имеет интерес и назидание, но для немногих.
Первая крайность ее была та, что не имела паспорта. Просроченный старый паспорт она послала к барыне для перемены, а барыня, узнавши, что Василиса исцелилась, не хотела давать ей новый паспорт и потребовала, чтобы она, как здоровая, возвратилась к мужу, да непременно, чтобы в барщине приняла тягло. В противном случае грозила вытребовать ее по этапу.
Священник описал барыне исцеление Василисы и в чем состояло ее здоровье, что исцеление, видимо, последовало только для прославления Всемогущества Божия, чрез св. угодников, а не для того, чтобы идти к мужу и нести барское тягло. Барыня скоро выслала полугодовой паспорт. Но месяца через три прислала укоризненное письмо, в котором описывала худой нрав Василисы и что только по упрямству она с мужем жить не хочет. И текст Св. Писания привела: «Что Бог сочетал, человек да не разлучает».
Василиса же и этим кратким временем воспользовалась для исполнения давнего желания: стала просить пострижения в схиму. Ей доказал священник, что этого нельзя ни по духовному, ни по гражданскому закону; но она указала на случаи, когда это допускалось для других лиц: почему же им можно было, а мне нет? Дело это оставлено было и предоставлено воле Божией…
Впоследствии, 4 августа 1856 г., она приняла тайное пострижение в схиму.
Жизнь ее, по пострижении, была такая: к зиме она перебралась в Голосеево. Кроме церковной службы, читала, при всякой возможности, Псалтирь и акафисты. Весною перебралась обратно в Феодосиевский чулан, но теперь чулан был ей уже местом покоя, так как с полуночи встает и к двум часам отправляется к утрене, идет потом в пещеры, там обедню выслушает, на восходящем солнце греется, отогревшись, идет за экономскую браму в сад, где под оградою в крапиве избрала себе безмолвное место: там хранились у ней Псалтирь и акафистник, там она с Богом и безмолвствует наедине до вечерни; после вечерни отправляется в чулан. Тут у ней обед и ужин вместе, а иногда ни того, ни другого, потому что пропитание добывалось с большим трудом.
Однажды попыталась отправиться к святой великомученице Варваре, но до крайности изнурилась и дорого за это поплатилась: открылось течение из гортани крови. Когда случался дождь, ее мочило, все равно и в чулане, и в крапиве; никто не догадывался ее обсушить, а она не способна была, чтобы куда попроситься обогреться, но все переносила терпеливо, с упованием. «На что мне здоровье? — говорила она.— Чего мне еще от Бога желать? Ведь я в полном разуме! А здоровое-то тело и разум с толку собьют. Ну застыну, замерзну, с голоду умру, так неужели мне и смерть-то выбирать? Ведь умирать все равно, отчего бы не умереть. Я обещалась все терпеть».
К следующей зиме перебралась в Голосеево, но уже в церковь ходить не могла, а лежала по-прежнему в болезненном состоянии, но владея руками и ногами. «В болезненном состоянии она предупредила Агафью за два дня, что совершу над нею Елеосвящение,— говорил священник,— потому что когда пришел к ней, то все уже было готово». Но почему Василиса это узнала, священник ее не допытывал уже.
Такие подвиги Василисы, конечно, вызывали зависть человеконенавистника, и он расставил сети: требовалось искусство от руководителя большое, чтобы не запутать в них неопытную душу, подчинившуюся его руководительству. Но Господь попустил на время врагу замутить мирные отношения, а наконец устроил все к лучшему.
Рассказано было о жизни Василисы одной игуменье, у которой жила родственница священника. На другой же день отправила игуменья родственницу с экипажем за Василисою и поместила ее в монастырь в келью родственницы. Василиса в первый раз в жизни встретила покой и ласку, и все были в восторге около месяца. Нега, похвала, почесть, против которых Василиса еще не была искусна в противоборстве духовном. Руководитель же из усердия указывал на нее всем, как на редкость, как пример необыкновенного терпения и особых дарований духовных. Ее начали посещать мирские люди, а некоторые неопытные монахини с первых же дней начали поступать каждая по своему предположению. Пошли приношения, подарки, говор; нарушился монашеский мир обители. Все это обрушилось на родственницу и руководителя, противу них восстановили и Василису. А как у ней никакого вида уже не было, то она, испытавши свою немощь от почестей и восхвалений, возвратилась в Голосеево и до самой смерти оплакивала свой недостаток характера, не выработанный воспитанием, всю остальную жизнь, как величайший грех.
Вновь открывшаяся болезнь, кровотечение из горла ослабили ее до того, что она стала как скелет, обтянутый кожей, но на лице красота и приятность, как у здоровой; от внутренней боли впадала иногда в бред. Отнялась левая рука и нога. 12 октября прежний духовник-священник с родственницею и с сотрудницами пришли навестить больную. Посещение это несказанно обрадовало ее, оживило, она забыла свою болезнь, могла пить и есть, прощаясь говорила как здоровая и с восторгом, после высказала, по уходе священника, что это посещение устроилось по молитве ее нового духовника. Болезненное состояние ее в сыром помещении дошло до того, что ощущался тяжелый запах. Агафья тронула ее с места — оказался пролежень во весь бок, рана до кости, и уже черви появились в ранах. Агафья испугалась и вскричала: «Ах, родимая, у тебя черви?» «Так что же, что черви,— сказала Василиса.— Я их желала и мне Бог их послал. Чего же их бояться? Дай-ка мне на них хоть посмотреть». Агафья взяла и показала их больной. «Ах! Родимые мои кормилицы! Насилу я вас дождалась!» — сказала Василиса и вместе с тем вздрогнула вся; впала в беспамятство, в котором пролежала два дня, и тихо и мирно испустила дух октября 1857 года».
Я говорю: «Люди, спешите жить по заповедям Божиим, только в этом ваше спасение».
О зле в нашей жизни
и защите от него
Очень многие люди винят в своих болезнях, жизненных неудачах, житейских проблемах других людей, родственников, сослуживцев, соседей. Во всех этих неудачах нужно винить только себя. Подойдите к зеркалу и посмотрите в него. Кого вы там видите? Только себя. Вот ваш главный виновник. А винить всех и вся в своих неудачах неверно.
Прежде всего нужно искать спасения в Боге. Ведь Господь посылает на нас болезни, чтобы мы одумались и не грешили. «Итак, как Христос пострадал за нас плотию, то и вы вооружитесь тою же мыслью; ибо страдающий плотию перестает грешить» (послание Петра 4.1).
Рассказы о самом страшном зле — нечистой силе бывают сказкой лишь до тех пор, пока человек воочию, своими глазами не убедится в этом. Многие не верят, у них просто не укладывается в голове, что существуют ведьмы и колдуны, что есть Бог и дьявол, не верят или просто не задумываются о том, что человек триедин, т. е. состоит из тела, души и духа. После смерти душа человека, в соответствии с его земными делами, идет в рай или в ад, а тело и дух распадаются.
Так как же прожить земную жизнь достойно? Как противостоять тем темным силам, которые сопровождают человека на протяжении его земной жизни? Можно так и не столкнуться (к счастью) с ними, если жить сообразно Божьим заповедям.
Что же это за злые силы, которые вредят человеку и человечеству?
Параллельно с нашим миром существует другой, так называемое четвертое измерение — цивилизация «рогатых», паразитирующая на человечестве. И это не такая уж непроходимая фантастика.
Иерархия, существующая у нечистых, напоминает нашу, земную. Читая Библию, вы встречаете такие слова, как «дьявол», «сатана», «черт», «бес», «преисподняя», «ад». Эти понятия со временем заменили выражением — «нечистая сила».
Самый главный у нечистых — дьявол. Знаете выражение: «миром правит дьявол»? Как же его объяснить? Да очень просто. Слуги дьявола вербуют людей, заключая с ними договор о том, что тот или иной человек продает душу, т. е. будет выполнять указания дьявола. Плата за это — продвижение по служебной лестнице, материальные блага и т. д.
Еще «загоняют» бесов в людей, т. е. зомбируют. В дальнейшем эти люди выполняют волю дьявола.
И, наконец, можно «напустить» различные болезни, сделать человека алкоголиком или наркоманом или просто его физически устранить. И доказать это практически невозможно.
Почему же люди продают душу дьяволу? Зависть, злость, жажда богатства — основные побудительные мотивы этого. Продавая душу, люди отказываются от своего Ангела-хранителя, который у верующих находится на правом плече. Поэтому и привычка у многих — плюнуть через левое плечо, чтобы отвести беду или какие-либо неприятности, т. к. когда человек продает душу, ему на левое плечо сажают беса.
К сожалению, люди стоят в очереди, чтобы продать душу дьяволу, взамен получая деньги, власть, славу, должности, звания. Но жизнь коротка, и после смерти придется держать за это ответ. Мне часто приходится «вытягивать» из людей души уже умерших ведьм и колдунов. Все они в один голос кричат, что если бы знали, как будет плохо им на том свете, то никогда бы не делали того, что делали при жизни.
Колдун или ведьма — тоже служители дьявола, продавшие ему свою душу. Им в подчинение передают определенное количество чертей, бесов и полубесов. И чем большему количеству людей ведьма или колдун делают порчи, тем больше им дают в подчинение помощников — бесов.
Я ассоциирую ведьм и колдунов с убийцами в самом прямом смысле этого слова, так как они могут убить человека духовно и физически.
Если ведьмы и колдуны родовые, то делать порчу они начинают уже в 12–13 лет. За свою жизнь некоторые из них отправляют на тот свет не одну сотню людей.
И не обязательно, как многие из вас думают, ведьма или колдун — древние старик или старуха. Отнюдь нет. Колдовством занимаются люди различного возраста, образования и общественного положения. Это может быть врач, артист, рабочий, учитель, а то и священнослужитель, словом, обычные люди.
И как бы ведьмы и колдуны себя ни называли (белыми или черными), все они — слуги дьявола. Главное отличие черных колдунов от белых в том, что черные делают порчу, а белые — делают порчу и снимают ее.
И нельзя назвать ведьму или колдуна лишь энергетическим вампиром, они ведь не только забирают энергию у человека, но еще делают много плохих вещей, напускают болезни, страхи и делают человека несчастным, толкают на самоубийство, чаще через повешение, устраивают автокатастрофы и т. д.
И то, что порчи делают — это не фантастика и не мои выдумки. Ваши письма с мольбой о помощи тому подтверждение. Ведь медицина бессильна перед нечистью. Врачей в институтах не учат, как ее распознавать и как с ней бороться.
Когда человек здоров, богат, имеет власть и славу, о Боге он не думает. Но вот приходит к нему тяжелая болезнь. Деньги, власть и слава, оказывается, ему уже не нужны, ведь они не продлят человеческую жизнь.
В последнее время появилось очень много порченых больных. Это связано с тем, что если хотя бы у одного родителя есть порча, то ребенок уже рождается с порчей. Самое страшное в том, что порча передается по крови от родителей к детям. Поэтому не случайно на Западе заранее готовятся ко всяким неприятностям. Там считается нормальным явлением, когда здоровый человек сдает себе кровь, чтобы воспользоваться ею в случае необходимости. И это не только боязнь СПИДа, но интуитивно люди чувствуют другую опасность. Ведь если у донора порча, то она передается другому человеку через эту донорскую кровь. Признаком передачи порчи через кровь является то, что после переливания крови человека начинает знобить, трясти, хотя все медицинские параметры крови в порядке. А порча уже в вас начинает пускать свои корни.
