Часть III Комическая война 14 страница

Хотя на встречу в немецком консульстве он уже опаздывал, вернувшись в город, Джо от Кристофер-стрит направился к Бэттери. Он отчаянно шмыгал носом и чувствовал, как его уши горят от холода, но солнце постепенно пригревало. Джо уже стряхнул с себя приступ паники от поездки в подземке, отчаяние, вызванное сообщением из Виши, и возмущение бесстыдным процветанием Анаполя. На фруктовом лотке он купил себе банан, затем еще один несколькими кварталами дальше. Джо всегда страстно любил бананы – они составляли единственное потворство его внезапному достатку. Ко времени прибытия в немецкое консульстве на Уайтхолл-стрит Джо опаздывал на десять минут, но думал, что это ничего. Тут был простой вопрос канцелярского характера, с которым несомненно могла справиться секретарша. Джо даже не обязательно было встречаться с самим чиновником.

Такая мысль очень его привлекала. Завотделом по перемещению национальных меньшинств, герр Милде, был вежливым и доброжелательным мужчиной, который, похоже, поставил себе целью – и это словно бы даже доставляло ему удовольствие – впустую тратить время Джо. Хотя никаких обещаний герр Милде не давал и никаких прогнозов не делал (мало того, он, судя по всему, обладал лишь самой отдаленной информацией о положении семьи Кавалеров), любезный чиновник тем не менее упорно, даже педантично отказывался исключать возможность того, что родственникам Джо в любой момент могут быть пожалованы выездные визы, после чего им позволят уехать. Жестокость Милде не позволяла Джо наконец сделать то, что вопреки сердцу советовала ему голова: оставить надежду на то, что его семья вообще сможет выбраться из Праги, прежде чем Гитлер потерпит поражение.

– Ничего-ничего, – сказала фрейлейн Тулпе, когда Джо вошел в канцелярию Милде. Отдел по перемещению национальных меньшинств располагался в самом дальнем углу консульства, которое занимало средний этаж ветхого конторского здания в неоклассическом стиле неподалеку от Боулинг-Грин. Справа от отдела размещалась сельскохозяйственная комиссия, а слева – мужской туалет. Секретарша Милде была угрюмой молодой женщиной в черепаховых очках с соломенного цвета волосами. С Джо фрейлейн Тулпе также была неизменно вежлива, однако в этой ее вежливости сквозило что-то вроде легкого отвращения. – Он еще не вернулся с завтрака.

Джо кивнул и сел рядом с водяным охладителем. Тот мгновенно отправил в его адрес презрительную отрыжку, которая еще какое-то время поболталась внутри резервуара.

– Поздний завтрак, – с легкой неуверенностью заметил Джо. Пристальный взор фрейлейн Милде, похоже, сосредоточился на нем плотнее обычного. Джо оглядел свои мятые брюки, почти неизменную складку на галстуке, пятна туши на манжетах. Волосы казались ему гладкими и липкими. Несомненно, от него попахивало. На секунду Джо горько пожалел о том, что по пути в центр города не зашел в Мазила-студию и не принял душ, вместо того чтобы гробить целый час на дурацкий круиз в Хобокен. А потом подумал: «Да черт с ней. Пусть нюхает мой благородный еврейский запах».

– Это прощальный завтрак, – сказала фрейлейн Тулпе, возвращаясь к своей пишущей машинке.

– А кто уезжает?

В этот момент в свою канцелярию вернулся герр Милде. Этот широкоплечий, атлетичного вида мужчина щеголял поистине героическим подбородком и солидными залысинами на лбу. Суровые черты его красивого лица несколько портились лишь в те моменты, когда верхняя губа приподнималась, обнажая ровный ряд больших желтых зубов.

– Я уезжаю, – сказал чиновник. – В числе прочих. Извините, что заставил вас ждать, герр Кавалер.

– Вы возвращаетесь в Германию? – спросил Джо.

– Меня переводят в Голландию, – ответил Милде. – В четверг я отплываю на «Роттердаме».

Они прошли в его кабинет. Милде указал Джо на один из двух стульев со стальными ножками и предложил сигарету, от которой Джо отказался. Вместе этого он закурил свою. Жест был дерзким, зато он принес Джо некоторое удовлетворение. Если Милде заметил дерзость, то никак этого не показал. Аккуратно сложив руки на столе, он слегка подался вперед, словно страстно желал хоть чем-то помочь Джо. Это было непременной частью его жестокой тактики.

– Полагаю, у вас все хорошо? – сказал чиновник.

Джо кивнул.

– И у вашей семьи также.

– Насколько этого можно ожидать.

– Рад слышать.

Они немного посидели молча. Джо дожидался от чиновника последнего акта спектакля и актерской игры. Что бы там ни последовало, сегодня он был в силах это снести. На пристани в Хобокене Джо стал свидетелем того, как люди вроде него воссоединяются со своими семьями по другую сторону земного шара. Фокус все еще был выполним. Он собственными глазами в этом убедился.

– Итак, если позволите, – с толикой нетерпения в голосе наконец сказал Милде. – У меня напряженный график, и время уже поджимает.

– Бога ради, – отозвался Джо.

– О чем вы хотели со мной поговорить?

Джо впал в замешательство.

– Я? Хотел? – переспросил он. – Но ведь это вы мне позвонили.

Теперь уже настала очередь герра Милде откровенно недоумевать.

– В самом деле?

– Вернее, фрейлейн Тулпе мне позвонила. Она сказала, что вы нашли какую-то загвоздку в документах для моего брата, Томаса Масарика Кавалера. – Среднее имя Джо вставил в порядке патриотического жеста.

– Ах да. – Милде хмуро кивнул. Было очевидно, что он понятия не имеет, о чем идет речь. Потянувшись к проволочному стенду у себя на столе, чиновник среди прочих нашел там досье Джо. Несколько минут он с видом предельного тщания его пролистывал, перекладывая взад-вперед страницы и хрустя вложенными туда листами кальки. Наконец Милде покачал головой и щелкнул языком. – Прошу прощения, – сказал он, поднимая досье, чтобы поместить его обратно на стенд. – Никак не могу найти никакой ссылки на… ах-х.

Клочок желтой бумаги, очень похожий на вырванную из телетайпа полоску, выпал из досье. Милде аккуратно его подобрал. А затем, морща лоб, стал очень медленно одолевать содержимое клочка, словно оно представляло собой некий предельно запутанный аргумент.

– Так-так, – наконец сказал чиновник. – Весьма прискорбно. Я не… В общем, ваш отец, судя по всему, умер.

Джо рассмеялся. Но мгновение он решил, что Милде вздумалось пошутить. Но раньше Джо никогда не слышал, чтобы Милде шутил, и он тут же понял, что чиновник и теперь не шутит. Горло Джо напряглось. Глаза стало жечь. Будь он один, он бы не выдержал и расплакался. Но он был не один. Джо скорее бы умер, чем позволил Милде увидеть, как он рыдает. Тогда он опустил взгляд на свои колени, стиснул зубы и собрал свои чувства в кулак.

– Я только что получил письмо… – чуть слышно произнес Джо, едва шевеля толстым и непослушным языком. – Моя матушка ничего не сказала…

– Когда было отправлено письмо?

– С месяц тому назад.

– А ваш отец мертв всего три недели. Здесь говорится, что он умер от воспаления легких. Вот, пожалуйста.

Милде потянулся через стол и передал Джо неровный клочок мягкой желтой бумаги. Клочок явно был вырван из куда более длинного списка усопших. Имя КАВАЛЕР ЭМИЛЬ, ДОКТОР, было одним из девятнадцати идущих по алфавиту имен от Зюскинда до Когана. Возле каждого имени стояло краткое указание возраста, даты и причины смерти. Судя по всему, это была часть списка евреев, умерших в Праге и ее окрестностях в течение августа и сентября. Имя отца Джо было обведено карандашом.

– Почему… – Несколько секунд Джо никак не мог распутать узел вопросов, перемешивающихся с его мыслями. – Почему меня не известили? – наконец сумел он спросить.

– Представления не имею, – ответил Милде. – Я даже не знаю, каким образом этот клочок бумаги попал в ваше досье. Я его первый раз вижу. Сущая загадка. Бюрократия вообще сила загадочная. – Тут он, похоже, сообразил, что ироничные замечания сейчас не к месту, и закашлялся. – Как я уже сказал, это весьма прискорбно.

– Возможно, это ошибка, – сказал Джо и подумал: «Это точно ошибка. Ведь я не далее как сегодня утром видел его в Хобокене». – Случай ошибочного опознания.

– Подобные вещи всегда возможны, – сказал Милде, вставая и сочувственно протягивая Джо руку. – Мне следует написать памятку моему преемнику по поводу дела вашего отца. Я непременно позабочусь о проведении расследования.

– Вы очень добры, – произнес Джо, медленно поднимаясь со стула. Он вдруг почувствовал прилив благодарности к герру Милде. Будет проведено расследование. Он смог добиться для своей семьи хотя бы такой малости. Пусть даже лишь в такой степени, но кто-то теперь проявит интерес к их делу. – Всего хорошего, герр Милде.

– Всего хорошего, герр Кавалер.

Впоследствии Джо выяснил, что у него не осталось ровным счетом никаких воспоминаний о том, как он выбрался из канцелярии Милде, проделал путь по лабиринту коридоров, спустился на лифте и вышел в вестибюль. Затем Джо добрый квартал пробрел по Бродвею, прежде чем ему пришло в голову задуматься, что же он, собственно, делает. Тогда он зашел в ближайший бар и позвонил в контору «Эмпайр». Там оказался Сэмми. Он принялся в высокопарной манере распространяться насчет сработанных Джо страниц, но, получив в ответ лишь молчание, быстро выпустил пар и спросил, в чем дело.

– Я иду из консульства, – ответил Джо. Телефон был старомодный, с переговорной трубой и цилиндрической раковиной. Примерно такой же телефон стоял на кухне их квартиры неподалеку от Град чан. – Там были кое-какие скверные новости. – Джо рассказал Сэмми о том, как он по чистой случайности узнал о смерти отца.

– А ошибки быть не могло?

– Нет, – сказал Джо. Теперь он уже гораздо лучше соображал. Его немного потряхивало, но в мыслях была ясность. Или Джо так казалось. Его благодарность герру Милде опять обратилась в гнев. – Я уверен, что это не ошибка.

– Где ты? – спросил Сэмми.

– Где я? – Оглядевшись, Джо понял, что он находится в баре на Бродвее, в самой нижней части города. – Где я. – Теперь это уже был не вопрос. – Я по пути в Канаду.

– Нет, – донесся из трубки голос Сэмми, когда Джо уже ее вешал.

– Вас не затруднит мне помочь? – спросил он у бармена.

Бармен был пожилым человеком с сияющей лысиной и большими слезящимися глазами небесной голубизны. Когда Джо к нему обратился, он как раз пытался объяснить одному из посетителей, как работать с абакой, которой он пользовался для вычисления счетов. Посетитель явно был рад вмешательству Джо.

– Монреаль, в Канаде, – повторил бармен, когда Джо сообщил ему, куда он хочет отправиться. – По-моему, туда отбывают с Главного вокзала.

Посетитель с этим согласился. Он также добавил, что Джо нужно сесть на «адирондак».

– А зачем вам туда? – спросил он. – Если только вас не коробит, что я сую нос не в свое дело.

– Не коробит, – сказал Джо. – Я хочу вступить в британские ВВС.

– Правда?

– Да. Да, я уже устал ждать.

– Молодчина, – сказал посетитель.

– Они там по-французски талдычат, – предупредил Джо бармен. – Будьте начеку.

 

 

Джо даже не заглянул домой собрать чемодан. Ему не хотелось наткнуться там на кого-то, кто попытается отговорить его от задуманного. Да и в любом случае все, в чем Джо нуждался, можно было купить в аптеке или найти в торговом автомате на автобусной остановке. Паспорт и визу он всегда носил с собой. Королевские ВВС оденут его, обуют и накормят.

Джо ненадолго отвлекся от поезда, тревожась о своем собеседовании с вербовщиками. Не станет ли его статус подданного другого государства, постоянно проживающего в Соединенных Штатах, препятствием к вступлению в британские ВВС? Не обнаружится ли в его теле какой-то неизвестный изъян? Джо слышал, что парней не брали в армию из-за слабого зрения и плоскостопия. Ладно, если военно-воздушные силы его отвергнут, он вступит в королевский ВМФ. Если флоту он тоже не сгодится, придется искать свой шанс в пехоте.

В Кротоне-на-Гудзоне, однако, Джо начал падать духом. Он попытался взбодрить себя мыслями о сбрасывании бомб на Киль или Любек, но эти фантазии поразили его своим тревожным сходством с мясорубками на страницах «Радио». «Триумфа» и «Монитора». Однако в конечном счете уже ни беспокойство, ни бравада не могли отвлечь Джо от мысли о потере отца.

Они с отцом в веселой, шутливой манере очень друг друга любили, но теперь, когда отец был мертв, Джо испытывал лишь сожаление. Однако это не было обычное сожаление о каких-то недосказанных вещах, невыраженных благодарностях и придержанных извинениях. Джо пока еще не сожалел об утраченных будущих возможностях обсуждения каких-то взаимно любимых тем – к примеру, кинорежиссеров (они чтили Бастера Китона) или пород собак. Подобным сожалениям предстояло возникнуть лишь запоздало, через несколько дней, когда до Джо наконец бы дошло, что смерть на самом деле означает невозможность снова увидеться с мертвецом. Сейчас же Джо больше всего сожалел просто о том, что его не было там, где это случилось, что страшное дело наблюдения за тем, как умирает его отец, он препоручил матери, дедушке и брату.

Подобно многим докторам, Эмиль Кавалер всегда был жутким пациентом. Он наотрез отказывался признавать, что может стать добычей недуга, и ни разу в жизни не отводил себе ни дня на болезнь. Страдая от гриппа, он сосал ментоловые пастилки, поглощал обильные количества куриного бульона и шел заниматься своей работой. Джо просто не мог себе представить, чтобы его отец слег. Где он умер? В больнице? Дома? Джо вообразил его в безумно скомканной постели в самой гуще суматошной квартиры вроде тех, что попадались им с Корнблюмом в здании, где был спрятан Голем.

Что сталось с его матерью, дедушкой и братом? Их имена уже вполне могли появиться в каком-то другом списке смертей, о котором никто не потрудился ему сообщить. А пневмония заразна? Нет. Джо чувствовал твердую уверенность, что нет. Но ее могло вызвать простое недомогание и общие невзгоды. Если к чему-то такому оказался расположен его отец, в каком же тогда состоянии должен был находиться Томас? Джо вполне мог себе представить, что те скудные продукты, которыми теперь располагала его семья, в первую очередь отводились Томасу. Возможно, отец Джо пожертвовал своей жизнью ради здоровья его младшего брата. Или, может статься, вся его семья уже умерла? Сумеет ли Джо когда-либо это выяснить?

К тому времени, как «адирондак» подкатил к Олбани, авантюра похода в неизвестность войны стала казаться Джо слишком уже неведомой, чтобы он мог все это выносить. Он убедил себя в том, что куда более вероятно, что и его мать, и Томас все еще живы. А если все было так, то спасение им теперь требовалось не меньше, чем раньше. Джо просто не вправе был бросать их на произвол судьбы, убегая невесть куда и подобно Эскаписту пытаясь в два счета покончить с войной. Сейчас самое главное было сосредоточиться на возможном. В конце концов – это была жестокая мысль, но Джо не мог от нее отвязаться, – теперь, чтобы вызволить их из рейха, потребуется на одну визу меньше.

Джо сошел с поезда на станции «Юнион» в Олбани и встал на платформе, невольно загораживая дорогу людям, садящимся в вагон. Мужчина в круглых проволочных очках протолкнулся мимо, и Джо тут же вспомнил мужчину на сходнях «Роттердама», которого он ошибочно принял за отца. В ретроспективе эта ошибка казалась дурным предзнаменованием.

Кондуктор побуждал Джо принять решение. Он задерживал поезд. Джо колебался. Мощным противовесом всем сомнениям служило страстное желание убивать немецких солдат.

Наконец Джо позволил поезду уехать без него – и тут же стал страдать от острых уколов сожаления и самобичевания. Теперь он мог бы поймать такси и велеть шоферу везти его в Трой. А если бы не удалось догнать поезд в Трое, Джо смог бы убедить водителя везти его прямиком в Монреаль. У него в бумажнике была куча денег.

Пять часов спустя Джо опять оказался в Нью-Йорке. За время пути вдоль Гудзона он семь раз мучительно менял свое решение. Всю обратную дорогу Джо провел в вагоне-ресторане, и пьяному ему было гораздо хуже. Выбравшись из поезда, он заковылял в вечерних сумерках. Спереди словно бы накатывал морозный фронт. От холода у Джо потек нос и заслезились глаза. Протащившись по Пятой авеню, он завалился в «Лонгчампс» и заказал себе виски с содовой. А затем снова отправился к телефону.

У Сэмми ушло полчаса, чтобы туда добраться. К тому времени Джо был уже очень прилично пьян, если не откровенно по-свински. Сэмми вошел в шумный бар «Лонгчампса», стащил Джо с табурета и подхватил его под руки. Джо попытался удержаться от истерики, но на сей раз не смог. Для него самого его рыдания звучали как хриплый и скорбный смех. Никто в баре не знал, что о нем думать. Сэмми направил Джо к кабинке в задней части помещения и вручил ему свой носовой платок. Проглотив последние остатки своих рыданий, Джо рассказал Сэмми то малое, что он знал.

– Но не могла там быть какая-нибудь ошибка? – спросил Сэмми.

– Подобные вещи всегда возможны, – горестно процитировал Джо.

– Боже милостивый, – вымолвил Сэмми. Затем он заказал две бутылки «Руппертса» и уставился на горлышко своей. Пьяницей он не был и даже толком не прикладывался. – Страшно не хочется матушке об этом рассказывать.

– Несчастная твоя матушка, – сказал Джо. – И моя тоже несчастная. – При мысли о его матери как вдове снова начались рыдания. Сэмми обошел вокруг столика в кабинке и присел рядом с Джо. Какое-то время они просто сидели. Джо мысленно вернулся к тому утреннему часу, когда он высунул голову из окна и почувствовал себя могущественным как Эскапист, струящийся мистическими тибетскими энергиями своего гнева.

– Бесполезен, – буркнул он.

– Кто?

– Я.

– Брось, Джо, не надо так говорить.

– От меня никакого толку, – сказал Джо и вдруг почувствовал, что должен уйти из бара. Он больше не хотел сидеть тут, пить и рыдать. Ему хотелось что-нибудь сделать. Непременно должно было что-то такое найтись. Ухватив Сэмми за рукав куртки, Джо едва не вышвырнул его из кабинки.

– Давай, – сказал он. – Пошли отсюда.

– А куда мы пойдем? – спросил Сэмми, поднимаясь.

– Не знаю, – ответил Джо. – На работу. Я хочу работать.

– Но ведь ты… хотя ладно, – сказал Сэмми, заглядывая Джо в глаза. – Пожалуй, это неплохая мысль. – Выйдя из «Лонгчампса», они забрели в прохладно-зловонный сумрак подземки.

На платформе для идущих на юг поездов в нескольких футах от кузенов стоял мрачный, сердитый джентльмен. То ли по покрою его одежды, то ли по какой-то неопределенной эмиссии от его глаз, подбородка или прически Джо с уверенностью опознал в нем немца. Джентльмен очень неприветливо на них поглядывал. Даже Сэмми впоследствии вынужден был согласиться, что поглядывал он на них неприветливо. Этот теоретический немец словно бы сошел с панели Джо Кавалера – мощный и как-то жестковато, по-волчьи красивый, одетый в превосходный костюм. Пока ожидание поезда все тянулось, Джо решил, что ему категорически не нравится та надменная манера морального и физического превосходства, в какой возможный немецкий фашист на него смотрел. Он обдумал несколько возможных способов (как на английском, так и на немецком) выражения своих чувств на предмет этого мужчины и его неприветливого взгляда. Сделав в итоге выбор в пользу более общепонятного способа, Джо словно бы невзначай сплюнул на платформу между собой и предполагаемым сотрудником гестапо. Плевок в общественном месте был в то время вполне обычен в городе заядлых курильщиков. А потому жест Джо мог бы остаться безопасно двусмысленным, не перелети его снаряд чуть дальше нужной отметки. Комок слюны угодил точнехонько на носок ботинка крепкого мужчины.

– Ты что, на него плюнул? – удивленно спросил Сэмми.

– Чего? – переспросил Джо, и сам несколько удивленный. – Ну да, плюнул.

– Он это не всерьез, мистер, – сказал Сэмми мужчине. – Просто он сейчас малость расстроен.

– Тогда он извиняется, – не так уж неразумно предложил мужчина. Его сильный акцент был без вопросов немецким. А извинений он ожидал с видом человека, привыкшего получать извинения, когда он их требует. Немец сделал шаг к Джо. Он был моложе, чем Джо на первый взгляд показалось, и еще более импозантен. Кроме того, у мужчины был вид умелого кулачного бойца.

– Черт побери, Джо, – негромко пробормотал Сэмми. – По-моему, это Макс Шмелинг.

Кроме них троих на платформе стояли другие люди, и они проявили к происходящему интерес. Последовал оживленный спор о том, является ли мужчина, которому Джо плюнул на ботинок, Максом Шмелингом, Черным Быком Улана, экс-чемпионом мира по боксу в тяжелом весе, или нет.

– Извините, – вроде как всерьез буркнул Джо.

– Как? – переспросил мужчина, прикладывая чашечку ладони к уху.

– Пошел к черту, – рявкнул Джо, на сей раз уже абсолютно искренне и всерьез.

– Му-до-звон, – раздельно произнес мужчина, проявляя большую заботу о своем английском. С боксерской стремительностью он подтолкнул Джо к железному столбу, одной рукой обхватил его за шею, а другой нанес резкий удар в живот. Из Джо разом вылетел весь дух, он качнулся вперед и боднул подбородком бетонную платформу. Глазные яблоки словно бы болтанулись и застряли в глазницах. В груди у него какому-то подонку вдруг вздумалось раскрыть зонтик. Лежа на пузе и по-рыбьи не моргая, Джо прикидывал, сумеет ли он в этой жизни сделать хотя бы еще один вдох. Затем он, никуда особенно не торопясь, испустил долгий, глухой стон, тем самым проверяя мышцы диафрагмы. Наконец Джо удалось сказать «ух-х». Опустившись рядом на корточки, Сэмми помог ему привстать на одно колено. Джо заглатывал неравномерно и непомерно большие клочья воздуха. Немец повернулся к другим людям на платформе и поднял руку – то ли бросая вызов, то ли, как показалось Джо, ища оправдания. В конце концов, все видели, как Джо плюнул ему на ботинок. Затем дюжий мужчина повернулся и зашагал прочь, в дальний конец платформы. Подошел поезд, люди туда сели, и тем все и закончилось. Когда они вернулись в Мазила-студию, Сэмми по просьбе Джо не сказал ни слова про его отца. Зато охотно поведал всем-всем-всем, что его кузену надрал задницу сам Макс Шмелинг. Джо удостоился несколько ироничных поздравлений. Его проинформировали, какой он счастливчик, что получил по рогам от Черного Быка Улана.

– Когда я еще раз этого парня увижу, – к собственному удивлению отозвался Джо, – я ему точно полный рюкзак накидаю.

Впрочем, Джо больше ни разу не довелось встретиться ни с Максом Шмелингом, ни с его двойником. Так или иначе, есть немалые основания считать, что Шмелинг был тогда вовсе не в Нью-Йорке, а в Польше. Ходили слухи, что в наказание за поражение от Джо Луиса в 1938 году его призвали на службу в вермахт и послали на фронт.

 

 

Вряд ли в то время в Нью-Йорке проживало больше пары тысяч немецких граждан. Тем не менее в последующие две недели, выходя прогуляться по городу, Джо натыкался по меньшей мере на одного. Согласно Сэмми, Джо заимел собственную суперсилу: он сделался магнитом для немцев. Находил он их где угодно – в лифтах, в автобусах, в ресторанах «Гимбельс» и «Лонгчампс». Поначалу Джо просто за ними наблюдал, подслушивая разговоры и со стремительной определенностью классифицируя их как «плохих» или «хороших» немцев, даже если они всего-навсего обменивались репликами о погоде или о том, хорошо ли заварен их чай. Однако довольно скоро он стал к ним подходить и пытаться завязывать разговоры, угрожающе вежливые и двусмысленные. Достаточно часто такие авансы Джо встречали определенное сопротивление.

– Вохер коммен зи? – спросил он как-то у мужчины, покупавшего себе фунт говядины у мясника на Восьмой авеню, сразу же за углом от Мазила-студии. – Швабенланд?

Мужчина устало кивнул.

– Штутгарт, – уточнил он.

– И как там вообще все? – Джо сам чувствовал, как в его голос прокрадывается нотка угрозы, косвенного намека. – У всех все в порядке?

Мужчина пожал плечами, покраснел и поднял брови, немо взывая к мяснику.

– А что, есть проблемы? – спросил тот у Джо.

Джо ответил, что вообще-то нет. Однако, выйдя из лавки мясника с отбивными из молодого барашка, он почувствовал странную радость оттого, что доставил тому мужчине расстройство. Джо казалось, что ему следует стыдиться этого чувства. И на каком-то уровне ему, надо думать, и впрямь было стыдно. Тем не менее Джо никак не мог удержаться от удивительно приятных воспоминаний о вороватом взгляде и покрасневших щеках мужчины, когда он обратился к нему на его родном языке.

На следующий день, в субботу – примерно через неделю после того, как Джо узнал о смерти отца, – Сэмми взял его с собой на футбольный матч «Бруклин Доджерс». Идея заключалась в том, чтобы вывести Джо на свежий воздух и немного встряхнуть. Сэмми был неравнодушен к футболу и питал особую любовь к Эйсу Паркеру, ведущему защитнику «Доджерс». В Праге Джо видел, как играют в регби, и как только он решил, что между регби и американским футболом особой разницы нет, он бросил всякие попытки уделять внимание игре и стал просто курить и попивать пивко на резком и сыром ветру. Стадион «Эббетс Филд» окутывала легкая аура обветшания, напомнившая Джо рисунок из какого-то комикса – не то из «Тунервильского троллейбуса», не то из «Пучеглаза». В темных просторах трибун сновали голуби. В воздухе висел запах масла для волос, пива и более слабый аромат виски. Мужчины в толпе передавали друг другу фляжки и с комическим видом обменивались эмоциональными замечаниями.

Вскоре Джо понял две вещи. Во-первых, что он не на шутку напился. А во-вторых, что в двух рядах позади него и чуть слева сидит пара немцев. Крепкие, флегматичные на вид мужчины, возможно братья, они попивали пивко из бумажных стаканчиков и без конца ухмылялись. Обмениваясь оживленными комментариями, они в целом вроде бы наслаждались игрой, хотя, судя по всему, разбирались в ней не больше Джо. Всякий раз, как затевалась схватка, немцы аплодировали – кто бы эту схватку ни затевал.

– Просто не обращай на них внимания, – предостерег его Сэмми. Успехи Джо в доведении немцев до белого каления уже начинали его тревожить.

– Но они на меня смотрят, – отозвался Джо, дьявольски в этом уверенный.

– Нет, не смотрят.

– Они смотрят сюда.

– Слушай, Джо, прекрати.

Джо продолжал оглядываться через плечо, пытаясь внедриться в сознание немцев, в их понимание игры. В результате смотрел он практически им в колени. Вскоре, даже несмотря на опьянение, немцы заметили пристальное внимание Джо, стали хмурить брови и кривиться. Один из братьев – это как пить дать были братья – щеголял сломанным носом и покалеченными, приплюснутыми ушами, что определенно указывало на его знакомство с правильным применением своих кулаков. Наконец, ближе к концу третьей четверти, Джо явственно услышал антисемитское замечание, брошенное «боксером» своему не то брату, не то приятелю. Прозвучало замечание как «вот жидовская морда». Джо встал. Затем перебрался через спинку сиденья. Следующий ряд был забит битком, и в процессе расчистки дороги Джо заехал в ухо одному из своих соседей. Почти теряя равновесие, он перевалился в немецкий ряд. Немцы рассмеялись, а подлокотник сиденья резко ткнул Джо в бок, но он все же сумел выпрямиться, после чего, не говоря худого слова, сбил с «боксера» шляпу. Головной убор упал в лужу пролитого пива, присоединяясь к кучке шелухи от арахиса у ног второго немца. Мужчина с изуродованными ушами нешуточно удивился. Еще больше он удивился, когда Джо схватил его за рубашку у самого воротника и дернул так резко, что три пуговицы разом отскочили и со свистом разлетелись по сторонам. Однако у немца оказались длинные руки, и он сумел ухватить Джо за загривок. Подтянув Джо к себе, он одновременно влепил ему сбоку по мозгам. Затем нос Джо оказался расплющен о левое колено мужчины. В таком положении, перегнувшись через спинку сиденья, Джо и оставался – а второй немец тем временем колошматил его по спине, словно сразу двумя молотками вбивая гвозди в бревно. Прежде чем Сэмми и некоторые из мужчин, сидевших неподалеку, сумели оттащить пару немцев, те успели капитально закрыть Джо правый глаз, сломать зуб, понаставить синяков на грудную клетку и испоганить новый костюм. Затем явился охранник и выставил Джо и Сэмми с «Эббетс Филда». Они молча ушли. Джо нежно прижимал к правому глазу бумажный стаканчик со льдом. Боль была зверская. На спуске к воротам стадиона воняло мочой. Этот резкий мужской запах показался Джо ободряющим.

– Что ты творишь? – спросил Сэмми. – Ты что, совсем рехнулся?

– Извини, – отозвался Джо. – Мне показалось, он что-то такое сказал.

– Проклятье, а какого черта ты лыбишься?

– Не знаю.

Тем вечером, когда они с Сэмми отправились пообедать к Этели Клейман, Джо нагнулся за уроненной на пол салфеткой. Когда же он снова выпрямился, на щеке у него стоял яркий восклицательный знак стекшей крови.

– Тебе нужно швы наложить, – самым что ни на есть авторитетным тоном заявила его тетушка.

Джо запротестовал. Он уже признался друзьям, что боится иголок и докторов, однако правда заключалась в том, что рана на голове странным образом его укрепляла. Нет, не то чтобы Джо чувствовал, будто он ее заслужил. Просто она ему подходила. Как тщательно Джо ни прочищал рассечение, какой плотный компресс ни прикладывал, как крепко его ни завязывал, не проходило и часа, как там снова появлялась предательская красная точечка. Это было как напоминание о доме, дань стоическому отрицанию его отцом недуга, раны и боли.

– Все будет хорошо, – сказал Джо.

Своим пятипружинным железным ухватом тетушка молча взяла его за локоть, отвела в туалет и усадила на крышку унитаза. Затем велела Сэмми достать бутылку сливовицы, принесенную одним другом ее покойного мужа еще в 1935 году и с тех пор остававшуюся непочатой. Левой рукой слегка пригнув голову Джо, миссис Клейман его зашила. Нитка была темно-синяя – в точности того же цвета, что и костюм Эскаписта.