Нет гуру, нет метода, нет учителя 3 страница

Но прошла еще пара дней, и наступил момент, когда это уютное ощущение спокойствия внезапно исчезло. Однажды, в послеполуденные часы, незадолго до на­ступления вечера, мое внутреннее состояние доверчи­вой открытости и приятия начало сменяться усиливающимся беспокойством, быстро переросшим в серьез­ный страх, а затем в полнейшую панику. Я понял, что непременно умру, если немедленно не выберусь отсюда.

В тех обстоятельствах у страха имелись некоторые разумные основания. Произошло несколько инциден­тов: весьма близкое знакомство с маленькой, но крайне ядовитой лесной тварью; небольшое происшествие во время одной из вылазок в джунгли; разногласие с шама­ном по поводу правильного принятия одного из расте­ний. Понятное дело, маленькие оплошности могут по­влечь за собой тяжелые последствия.

Когда я сообщил семье и друзьям, что отправляюсь в путешествие, большинство просто пожелало мне удачи, но практически сразу поступило два звонка совсем другого рода. Один от члена семьи, другой от приятельни­цы; не знакомые друг с другом женщины позвонили аб­солютно независимо друг от друга и выразили беспо­койство, пытаясь отговорить меня от поездки. Обе они обладают сильно развитой интуицией, к чему в ту пору я относился с большим вниманием и уважением. И вот, у одной был сон, у другой просто сильное интуитивное ощущение, что если я уеду, то уже не вернусь. Они чув­ствовали, что это путешествие готовит мне огромную опасность, и пытались заставить передумать. Я был весьма тронут их заботой, но все-таки решился ехать. Теперь же воспоминания об их предостережениях толь­ко укрепили во мне предчувствие, что живым я отсюда не выберусь.

Ум подхватил это все в охапку и понесся далеко за пределы здравого смысла, как он хорошо умеет делать. То, что поначалу было исследовательским приключени­ем, теперь, казалось, стало буйно и неудержимо разрас­таться вокруг меня, подобно непроходимым джунглям. Это уже было чересчур, но никакого выхода я не видел. Поговорил с глазу на глаз с лидером группы, но он уве­рил меня, что возможности уехать, по меньшей мере в ближайшие несколько дней, не представится: из-за неблагоприятных погодных условий Cessna не сможет приземлиться на заросшую травой посадочную полосу у реки. Разумеется, была альтернатива отказаться от лю­бой деятельности и затихориться в отведенной мне бам­буковой хижине. Но кое-что помешало этому.

Вместе со все возраставшим страхом и уверенностью, что я непременно умру, если все так и будет продолжать­ся, появилось сильное ощущение, что все происходящее было уникальной, раз в жизни предоставляющейся воз­можностью для встречи с тем, что я тогда называл «це­лостностью». Осознание этого было весьма неопреде­ленным и только сбивающим с толку, и тем не менее, очень интенсивным, так что становилось ясным, что чем бы ни была та мистическая сила, приведшая меня сюда, в эти джунгли, она сделала это с намерением от­крыть мне возможность глубинной трансформации и исцеления того, что я тогда считал собой: тела, души и духа. Отступить на безопасное расстояние означало упу­стить эту возможность и покинуть джунгли в том же ви­де, в каком я приехал: запутавшийся в противоречиях, с беспокойной и страдающей душой. Подобная альтерна­тива попахивала провалом и бессмысленностью: зачем нужна безопасность, купленная такой ценой?

Ближе к сумеркам эта внутренняя борьба достигла своего апогея. Ужинать не хотелось, и я сидел в крытом соломой общинном лонгхаузе, глядя мимо костра, тлеющего посередине, в окно в противоположной бамбуко­вой стене. Джунгли начинались прямо за ним, и дождь сочился сквозь листву, сливаясь со звучанием миллиона гудящих насекомых, в то время как тропический лес стремительно погружался в вечернюю тьму. Сильный страх продолжал терзать тело и ум. Ум пробегал по сце­нариям различных отвратительных возможностей смер­ти в джунглях, пульс стучал тяжело и быстро, поле зре­ния резко сузилось, чему виной была не только сгущающаяся темнота. Мне хотелось бежать, но единственным местом, куда можно было бежать, тем самым вернув­шись к ощущению подавленности и поражения, была моя хижина. Так что я продолжал сидеть, неподвижно глядя в джунгли.

Вскоре ум успокоился, мелькающие сценарии оста­новились, и возникла новая мысль. Она была достаточно спокойной посреди паники и звучала примерно так: «Ну, если я умру (а я обязательно умру, если не здесь, то где-нибудь еще, не сейчас, так когда-нибудь) и если все это здесь – то, через что необходимо пройти, тогда это подходящее место, чтобы умереть, и подходящее время».

Подходящее место. Я чувствовал себя в джунглях как дома. Знакомые, гостеприимные, питающие; столь очевидно демонстрирующие цикл рождения, смерти и нового рождения. Весьма подходящее место, чтобы по­кинуть тело. И подходящее время. На тот момент в моей жизни было меньше несвязанных концов, чем обычно. Все деловые сделки и проекты были закончены и закры­ты, а новые еще не начаты. Не было личных отношений, неразрешенных ситуаций или обязательств. Частично побужденный обеспокоенностью своей сестры и друзей, я даже составил завещание и оставил его перед отъездом на письменном столе. Если я умру (а я умру непремен­но), то это как нельзя подходящее время и место для та­кого события в моей жизни.

Как только эта мысль возникла, тело и ум успокои­лись, и появилось ощущение, словно кто-то очень силь­ный и добрый встал позади меня и положил руки мне на плечи. «Хорошо, – подумал я, – это очень хорошо». И я полностью расслабился и отдался этому новому ощущению того, что для этого тела умереть здесь и сей­час было отличной, своевременной штукой, что именно для этого я и был здесь. То было не смирением с чем-то нежеланным, а от всего сердца приятием и радостной готовностью отдать себя тому, что известно как правильное и совершенное. В считанные секунды все мысли, ощущения и физические проявления безумного страха за свою жизнь растворились и уступили место чистому, радостному приятию, которому не могла помешать даже уверенность в смерти.

Но самая примечательная вещь во всей этой транс­формации заключалась в полной осознанности того, что это не было моим действием, волевым усилием или за­слугой. В какой-то момент был страх, ярко выраженный и интенсивный; в следующий момент наступила полная ему противоположность; покой, радость и ясность, и благодарность за столь замечательную заботу со сторо­ны неизвестных мне сил «Духа», так что даже смерть бы­ла подготовлена и протекала соответствующим «идеаль­ным» образом.

И все же было очевидно, что это не я проработал свой страх и что-то разрешил. Предположить или начать доказывать, что я каким-то образом сумел взглянуть в глаза собственному страху и благодаря некому психоло­гическому процессу прорваться через него на другую сторону, означало бы солгать.

Это новое состояние ума и тела, самоотдавание и приятие просто сошло на меня безо всякого участия с моей стороны. Было понятно, что, предоставленный са­мому себе и собственным возможностям, я бы так и продолжал агонизировать, парализованный страхом и острой тоской. То, что этого не случилось, а вместо это­го я сидел теперь, проникнутый ощущением чистой бла­годарности, радости и приятия, было очевидным, чис­тым даром. Это было удивительно.

Только гораздо позже я понял, что моя сестра, друзья и то интуитивное ощущение паники – все были правы. На самом деле, никакому «мне» не удалось выбраться оттуда живым. Как оказалось, никакой индивидуум по имени «дэвид» никогда бы не вернулся из джунглей.

 

САМООТДАВАНИЕ

 

«Что можешь ты унести с собой отсюда?

Ты пришел а этот мир со сжатыми кулаками,

но уйдешь из этого мира

с открытыми ладонями»

Кабир

 

Первостепенную важность имеет здесь идея, концеп­ция самоотдавания, за которой стоит первичная по от­ношению к ней невыразимая Истина. Большинство других духовных традиций, методов самосовершенство­вания и путей духовной работы относятся к этому как к некому процессу, чему-то такому, над чем необходимо работать. Работать над тем, чтобы все отпустить или что­бы обнажить свой внутренний хлам, дабы почистить или выкинуть его. Но, безусловно, здесь как всегда нуж­но зритъ в корень: поскольку пробуждение – это пости­жение того, что не существует пробужденного, то отпус­кание, самоотдавание означают полный отказ от всего индивидуального существования.

Именно это помогает определить содержание бхакти (духовный путь преданного служения) в моей крови, и когда Руми с его суфийским путем самоотдавания Возлюбленному находит столь искренний отклик, стано­вится понятным, что именно это – ясное дело со слепой тщетностью – я пытался делать всю свою жизнь. Кор­нем имени «дэвид» является ивритское слово, означа­ющее «возлюбленный». Мне бы следовало знать. Я всегда это знал. Да, еще джняна (духовный путь знания) – дру­гая часть, входящая в состав крови, ведущая к постиже­нию и мудрости. Тем не менее, кажется более естествен­ным описывать Постижение как сущностное интуитив­ное видение и интроспективное знание. Очевидно, что это понимание, но имеющее мало что общего с осмыс­лением чего-либо.

Учителя чистой недвойственности часто делают уда­рение на том, что нет никаких необходимых предпосы­лок, ничего такого, что должно произойти перед наступ­лением Постижения. Перед вами живой пример тому. И одновременно – опять это самоотдавание: оно кажет­ся основным, необходимым условием. Тогда в джунглях, именно в тот момент, когда все это случилось, когда ни­чего не случилось, тогда случилось и самоотдавание. Подобно Пониманию, пришедшему позднее, это был чистый дар, незаработанный, незаслуженный, непро­шеный. И как я теперь понимаю, необходимый, по крайней мере, для этого ума-тела, чтобы случилось все остальное.

Как может прийти понимание того, что тебя нет, без отпускания идеи о том, что ты есть?

В конце концов, самоотдавание и Постижение суть одно и то же, даже если восприятию или опыту кажется, что они отстоят друг от друга хронологически. Сама концепция «тотального Постижения» непременно вклю­чает в себя самоотдавание, ибо все это начинается с го­товности, «Да будет воля Твоя», и заканчивается осозна­нием того, что тебя нет.

Таким образом, есть обоснованная правота в той идее, что смирение в некоторой степени признак истин­ного мудреца; в интуитивном ощущении, что если у ко­го-то недостает чувства юмора по отношению к себе и окружающему, то весьма маловероятно, что пробужде­ние имело место. Слишком серьезное отношение к себе ясно показывает, что самоотдавание не состоялось, не было отказа от ложного представления о том, что кто-то существует. Сомнения по поводу аутентичности тех или иных учителей всегда сводятся к одному: хотя они и об­ладают великолепным пониманием учения, полного самоотдавания и отказа от чувства индивидуального «я», возможно, не было.

В этой феноменальной двойственности всегда суще­ствует обратная сторона, дополняющая до завершенно­сти противоположность. Мужчина-женщина, Шива-Шакти, джняна-бхакти, постижение-самоотдавание. Пренебрежение одним или другим ведет к заблужде­нию. Вопреки традициям, отстаивающим обратное, просто не может быть истинного джняни без истинной бхакти, не может быть окончательного понимания без окончательного самоотдавания. Некоторые деятели пы­таются избежать того или другого под видом некой выс­шей мудрости, но всегда ценой целостности.

Существует традиция, в которой джняна считается более высоким духовным путем, ибо бхакти ставят во главу угла веру и служение кому-нибудь или чему-ни­будь, в то время как джняни знает, что нет ни того, ни другого. Но истинная бхакти есть чистое безобъектное служение, а истинный джняни не знает вообще ничего.

Джняна и бхакти, знание и служение, постижение и самоотдавание, прозревание и излияние, ум и сердце не могут быть разделены или противопоставлены друг дру­гу, ибо они суть одно и то же.

 

«Основа самореализации заключается в полном отказе от идеи индивидуальности как независи­мой сущности, не важно, происходит это как спонтанное постижение или через тотальное отдавание собственного индивидуального сущест­вования». (Рамеш)

 

Можно ясно проследить, что путь бхакти, идущих к самоотдаванию через преданное служение, и путь джняни, использующих знание для достижения понимания, пересекаются на последнем рубеже. Окончательное са­моотдавание есть тотальное Постижение; совершенное Постижение есть полное самоотдавание смерти инди­видуального «я».

Иисус: «Кто потеряет душу свою, тот сбережет ее». Еще: «Не моя воля, но Твоя да будет», ибо понятно, что нет «моя», нет «меня», чтобы иметь волю. Это – самоотдавание всех остатков чувства индивидуальности, вклю­чая, сколь бы ироничным оно ни казалось, и все те на­дежды, и мечты, и молитвы стать когда-нибудь хорошим или более достойным человеком, или человеком, поль­зующимся любовью других людей, или нравящимся им, или притягивающим их к себе. Это – полное самоотдавание в «Это Есть Все, Что Есть».

Да, то окончательное самоотдавание, то полное По­нимание внезапно и случается единожды. И это «еди­ножды» сейчас. И это «сейчас» вечно.

 

ДЖУНГЛИ, ЧАСТЬ II

 

«Свет

Однажды пронижет и раскроет тебя;

Доже если жизнь твоя сейчас клетка…

Взрыв Любви широко распахнет тебя

в новую галактику,

ничем не ограниченную и цветущую:

Хафиз

 

Позднее той ночью, в темноте, я лежал на циновке на полу бамбуковой хижины, пока дождь заливал лес, а гул миллионов насекомых превратился в единое сплетение звуков и ритмов. Я лежал там в полном покое самоотдавания, случившемся несколько часов до этого. Не зная и не беспокоясь о том, когда и каким образом придет не­избежная смерть.

И тут мою грудь пронзает неистовая, жгучая боль, словно грудную клетку разорвало на части. Одновре­менно идет покалывание верхней части головы; это ощущается так, будто кто-то пытается отодрать макуш­ку от черепа, словно плотно прилегающую шапку. Но состояние покоя и согласия не покидает, нет никакого страха. Наполняет ощущение необъятной волны, или взрыва, или расширения, сдержать которое тело не в си­лах. Что-то вздымается, несется и вырывается из верх­ней точки головы куда-то в бесконечность, в то время как мое сердце все увеличивается и становится больше грудной клетки, расширяется за ее пределы, пока не наполняет собой – сначала лес, потом мир, затем галак­тику.

Волну, вырывающуюся из верхней точки головы, со­знание отмечает, но не концентрируется на ней. Все внимание сосредоточено на расширении сердца, поскольку с этим расширением так же расширяется «Я». И я обнаруживаю себя в том, что, в собственном неве­жестве, не владея языком и понятиями, я называю При­сутствием, выражающим себя как Сияние, как свет, но более ясный и яркий, за пределом света. Не белый или золотой, а просто абсолютное Сияние. Сияюще Живое, ослепительное Сущее Всего, Что Есть.

И идет осознание, достаточно забавное, что это Присутствие всегда знало про «дэвида» и теперь «на­слаждается» тем, что «дэвид» пробудился в достаточной степени, чтобы воспринять это. И происходит полное постижение того, что ничто, абсолютно ничто не имеет значения. Все, что я когда-либо думал, или испытывал, или мог бы подумать или испытать, – все это было ни­что, сон, абсолютно ничего не значащий. Это было дей­ствительно забавно. Я поочередно смеялся и плакал много часов подряд, всю ночь под дождем.

В этой части опыта в джунглях я знал три вещи о Присутствии, обо Всем, Что Есть. Три вещи, а позже – четвертую. Эти три слова, которые я использовал тогда, были:

Во-первых, оно Живое. Не неодушевленное облако или своего рода энергетическое поле; даже не живое существо: это чистая Жизнь, Жизненность, Экзис­тенция.

Во-вторых, это Присутствие есть Разум. Оно понят­ливо, пробужденно и Осознанно. Оно есть Знание. Не что-то, что знает, – скорее, это само Знание.

В-третьих, его природа, его сущность есть чистая, не­измеримая, безграничная, необусловленная Любовь, Сострадание, красота, излияние. В этом Присутствии я переживаю состояние бесконечной благодарности, бла­женства, бескрайнего Покоя и Любви.

Месяцы спустя я вычитал про три слова санскрита, традиционно используемых вместе, в попытке выразить с их помощью это сияющее Присутствие, это Все, Что Есть: Сат, Чит, Ананда.

Сат: Бытие. Не бытие в качестве чего-то, и не чье-то бытие, а просто чистое Бытие само по себе. Я-естьность. Я Есть, кто Есть. То, что я называю «Жизнью».

Чит: Сознание. Не сознание чего-либо, просто чистое Сознание само по себе. Осознавание. То, что я называю «Разумом», знанием.

Ананда: Блаженство, Покой, Излияние.

Я лежал в этом Присутствии долгие часы. Шел ин­тенсивный процесс, который бы я обозначил как «про­работка». Я словно заново проживал всю свою жизнь, задерживаясь там, где оставались неразрешенные во­просы или незавершенная работа. Ситуации из детства, из личных отношений; заскорузлая боль, утраты, не­счастья, с многими из которых я пытался справиться с помощью многолетней экстенсивной терапии. Они подвергались интенсивному вытаскиванию и пережива­нию заново, они были завершены и отпущены. Когда с одними было покончено, на поверхность всплывали другие. Той ночью произошла окончательная развязка и исцеление от многих старых ран, которые до того не поддавались лечению.

Присутствие, впервые пережитое той ночью, с тех са­мых пор здесь всегда. Эта жизнь проживается в неизмен­ном Свете Присутствия: теперь оно не может не быть. Ощущение Присутствия, это осознавание Сат-Чит-Ананды, кое есть Сияние, наполняет собою все. В тот мо­мент, когда, казалось, сердце разорвет грудную клетку и заполнит собой вселенную, Присутствие, которое есть Все, Что Есть, впервые было познано как беспредельное Сияние, Свет за пределом света.

Мои глаза были закрыты, когда это произошло, и Сияние было бесконечным. Когда я открыл глаза, джун­гли были погружены во тьму, в черноту, на которую спо­собен только тропический лес, не пропускающий через плотный полог, образуемый гигантскими деревьями, ни единый луч света, закрывающий даже луну и звезды. С открытыми глазами фоново продолжается восприятие Сияния, которое все еще здесь, бесконечно яркое, поза­ди головы, но позволяющее глазам смотреть в темноту перед собой. Когда глаза были закрыты, казалось, что Сияние заполняет мою голову, или даже скорее, что нет никакой головы, нет бамбуковой хижины, нет джунг­лей, нет земли, ничего нет, что бы могло вместить Сия­ние, которое само объемлет все и является всем.

Первые несколько дней и недель это слегка сбивало и приводило в замешательство. С закрытыми глазами оно намного ярче, чем с открытыми, даже при дневном свете. Потребовалось время, чтобы привыкнуть спать, купаясь в этом Сиянии; темнота наступает только когда глаза открыты, и даже тогда свет все равно здесь, поза­ди. И это Сияние – не инертный свет; это есть Сат-Чит-Ананда, живое, дышащее, осознающее; любовь со­страдание блаженство излияние.

Я говорил о Сиянии с немногими. Если бы это было всем, что случилось той ночью, тогда было бы понятно. Но принимая во внимание то, что случилось нескольки­ми часами позже, это просто то, что есть, не более. Те, кто разбирается в подобных вещах, высказывали пред­положение, что в данном случае речь может идти о под­нятии энергии Кундалини. Я мало что знаю о Кундалини, и после достаточного количества перерытой литера­туры, подтверждающей, что это, пожалуй, подходит под описание, могу сказать: это совсем не важно. Все это: волны энергии, Сат-Чит-Ананда, Сияние, проработка и исцеление старых ран, – было и остается эмпириче­ским переживанием. Поразительным, прекрасным переживанием, но, тем не менее, и потому – частью снови­дения, сновидческим опытом сновидческого персона­жа, частью всего того, что не существует.

Этот опыт, это Сияние вызывают безмерную благо­дарность. Они служат постоянным напоминанием и глубоким утешением. Они позволили уму-телу «дэвид» никогда больше не впадать в концептуальное заблужде­ние, разъединяющее мир мистического переживания и Сат-Чит-Ананды и мир ума, тела, чувств восприятия и объектов. Сияние не находится в каком-то ином изме­рении, доступном только при наличии определенных условий: оно здесь, всегда, взрывающееся в этой голове, влияющее на функции восприятия этого организма. Это прекрасный и удивительный дар: опять-таки, неждан­ный, незаработанный, незаслуженный.

Но все это продолжает оставаться частью сна и не имеет ничего общего с Постижением.

 

НЕТ СЛОВ

 

Выйди из орбиты времени

и войди в орбиту любви».

Руми

 

Что бы вы отдали за то, чтобы знать, знать абсолют­но, без какого-либо сомнения, что на самом деле все в порядке, нет никаких причин для страха? Что не стоит впадать в отчаяние, или чувство поражения, или неуве­ренности. Что вся та боль, страдания и зло, с которыми нам пришлось столкнуться, – не более чем иллюзия, и что самые прекрасные вещи, которые нам посчастливи­лось испытать, есть только слабая вспышка, маленький кусочек на пробу в сравнении с тем, что действительно «реально» и действительно принадлежит нам. Что все в порядке; что все совершенно так, как оно есть; все хоро­шо. Это то, что я вижу и что я знаю.

Нет, ни одно из них не выражает этого в должной ме­ре, ни одно не подходит: слова – рабы иллюзии. Это не «действительно принадлежит нам», это не что-то, чем можно обладать, но, скорее, чем мы являемся; и даже не так, потому что нет «нас». Разумеется, «я» вообще ниче­го не знаю, и нет никакого «меня», который мог бы что-то видеть, как и нет «чего-то», чтобы его видеть. Короче говоря, выразить, описать это словами абсолютно не­возможно. В конечном счете, это не что-то видимое и постигаемое неким «я»; это то, чем Я является.

Язык и те концепции, на которых он базируется, бес­сильны. По определению, эта Истина, эта Красота За­предельна. (Запредельна в смысле недоступности чело­веческой мысли и чувственному восприятию, хотя, в конечном счете, ясно, что в буквальном смысле нет ни­какого «запредельного», ничего «иного».) Само по Себе оно не может быть выражено; это можно только «по­знать». И даже это познавание не есть знание, оно не интеллектуально, оно ничего общего не имеет с умст­венным пониманием.

Мистики и поэты, святые и пробужденные учителя, кому удалось мельком взглянуть, или увидеть, или по­стичь это, – все сходятся на том, что то, что предстает видению и пониманию, неописуемо, невыразимо. Сло­ва и концепции абсолютно бессильны. Это описывают как то, что «не видел глаз, не слышало ухо, и не прихо­дило на сердце человеку…» Человеческое сердце не мо­жет вместить этого, поэтому так и эдак оно неумело пы­тается выразить то, что не поддается словам, всегда па­мятуя о том, что любое подобное выражение, любое описание, как бы потрясающе оно ни звучало, не справ­ляется с задачей.

За краем человеческого видения лежит окончатель­ная Истина, ибо как таковая она не доступна нашему видению, даже на пределе его возможностей. Она не пе­реживается эмпирически, не поддается осмыслению или словесному выражению, потому как ее невозможно концептуализировать. Наш язык, мысли и концепции, структурирующие язык, в корне дуалистичны и базиру­ются на взаимоотношениях субъекта и объекта. Таким образом, немыслимо думать или говорить о чем-либо, автоматически не делая это объектом, противостоящим индивидуальному «я», которое говорит или выступает в роли «субъекта». Посему, как только возникает лингви­стически структурированная мысль, происходит откло­нение от Истины, фундаментальная инверсия истинных взаимосвязей субъект/объект. Нет никакого индиви­дуального «я», существующего как субъект: иллюзорные индивидуумы существуют исключительно как объекты. Окончательная же Истина не объект; это изначальная, чистая Субъективность, и относиться к ней, как к объ­екту, чего требует ментальный процесс, говорить о ней «это», как в данном предложении, – полный абсурд.

Тем не менее. Знание невозможно заключить в гра­ницы, оно выходит далеко за их пределы. Многие из тех, кто узрел то, что лежит за гранью человеческого виде­ния, спонтанно описывают это с помощью трех поня­тий, трех слов. Это только понятия, только слова, и как таковые абсолютно бессильны. И тем не менее. Сущест­вование; Сознание; Блаженство. Известные в санскрите как Сат-Чит-Ананда. Как заметил Вэй У Вэй: «Что дальше, мы не можем увидеть, и ни один путь не ведет за этот предел». И Нисаргадатта Махардж: «Можете счи­тать, что Cam– Чит-Ананда – это предел того, что ваш ум способен описать из всего того, что невозможно опи­сать».

Это самое близкое расстояние, на которое ум с его концепциями способен подойти к Я, Целостному Разу­му, Чистой Субъективности, Сознанию, Всему, Что Есть, Присутствию, окончательной Истине, Я Есть. Это не объект, не личность, не вещь, не некое «это». Это чистое Бытие; абсолютное, полностью осознающее Сознание; неизмеримая, изливающаяся Любовь-Сострадание-Блаженство.

Поскольку это находится за гранью мысли, концеп­ций и языка, то и за гранью опыта. Опыт определяется иллюзорными понятиями, построениями пространства и времени; любой опыт определяется нашим чувствен­ным восприятием и имеет начало, середину и конец. Это относится к физическому, психическому и даже ду­ховному опыту. Все эмпирические переживания струк­турируются и содержатся внутри наших концептуальных рамок пространства и времени. Я, Присутствие, окончательная Истина Запредельны, вне пространст­венно-временной структуры, и, таким образом, не мо­жет быть познано опытно. И тем не менее, это можно познать, Постичь, тем путем, который трансцендентен по отношению ко времени и пространству, трансцен­дентен по отношению к опыту.

Вот почему мастера и учителя говорят, что пробужде­ние, или просветление, случай этого познавания, или Постижения, всегда происходит мгновенно, а не посте­пенно или поступательно. Постепенно и поступательно подразумевает длительность во времени; думать, что пробуждение идет постепенно, означает все еще считать это чем-то, происходящим с неким индивидуумом, пе­реживающим нечто во времени. С пробуждением при­ходит осознание того, что индивидуума и времени не существует. По природе своей Постижение лежит за пределами времени и происходит за его пределами, а связанному временем сознанию всегда кажется, что оно случается мгновенно, то есть не длясь во времени.

И тем не менее, в основе функционирования челове­ческого организма ума-тела лежит чувственный опыт. Это основной операционный процесс, запрограммиро­ванный и естественно протекающий: чувственное пере­живание – то, что происходит в этом организме ума-те­ла. Таким образом, когда Понимание случается через человеческое ум-тело, оно сопровождается и чувствен­ным опытом. То, что ум-тело «переживает», – соору­женная конструкция вокруг происходящего. Так возни­кает то, что называют «опытом пробуждения», опытом постижения, или просветления.

Этот опыт пробуждения не есть само пробуждение. Опыт постижения не есть Постижение. Это просто че­ловеческое переживание, возникшее в уме-теле вокруг произошедшего пробуждения, Постижения.

Постижение, познание Самосущности, Присутст­вия, окончательной Истины лежит за пределами челове­ческого опыта, так же как и за пределами времени и пространства. Переживание произошедшего Постиже­ния, «опыт пробуждения», не является пробуждением, не является Истиной. Это исключительно опытное пе­реживание, сотворенное в уме-теле, схожее с любым другим человеческим переживанием. По этой причине мастера и учителя скидывают со счетов даже самый уди­вительный и чудесный духовный опыт как нечто, по су­ти своей не представляющее ценности, чем потому мож­но пренебречь. Фиксация на чувственном переживании только отвлекает от истинного Понимания.

Тем не менее. Знание невозможно заключить в гра­ницы, оно выходит далеко за их пределы. В попытке вы­разить знание используются язык и понятия, хотя все это лишь абсолютно бессильные слова и идеи. В попытке выразить видение описываются аспекты опыта, несмот­ря на то что опыт видения остается просто опытом, не самим видением, не Истиной. Подобно тому как Я, Присутствие, Что Есть концепции описывают, исполь­зуя идеи Сат-Чит-Ананды, Существования-Сознания –Блаженства, точно так же они нередко обращаются к об­разности, почерпанной из опыта, используя образ света. Переживание света, или чего-то, похожего на свет, час­то возникает как часть опыта, сопровождающего про­буждение, или Постижение; потому-то это называется про-свет-лением.

Про Я, Присутствие, Что Есть говорят, что оно…

«…подобно солнцу, сияющему в голубом небе, – ясное и яркое, недвижимое и неизменное… все освещающее». (Цун Као)

«…ослепительное сияние великого белого света, который называют Сат-Чит-Анандой и которого тоже нет…» (Вэй У Вэй)

«Чист он, свет светов. Это то, что знают познав­шие Атман. Ни солнце не светит там, ни луна, ни звезды, молния не светит; откуда же этот огонь? Этим сиянием сияет весь этот мир». (Мундака Упанишада)

«Однажды солнце призналось: Я лишь тень, хочу показать тебе бесконечное свечение». (Хафиз)

«Там был этот свет, который становился все ярче, ярче и ярче, свет тысячи солнц… Этот сияющий свет, центром которого я был, как и его окружно­сти, что расширилась на всю вселенную,… сиял так ярко, и в то же время это было чудесно, это было блаженство, это было несказанно, неопису­емо». (Роберт Адамс)

В таком случае это доступно постижению, видению, познанию, как всеохватывающее Присутствие, пере­живаемое как Свет за пределом света, чистое Сияние за пределом любого мыслимого света или сияния, которое по«всюду», и наполняет собой все, и все пронизывает, просто потому, что оно является Всем-Что-Есть; нет ни­чего, чем бы Это не являлось. Оно постигается и пере­живается как Присутствие, ибо это есть окончательная Жизненность чистого Бытия и окончательная Осознан­ность чистого Сознания, и оно «Здесь», оно есть то, чем является «Здесь», оно суть То, Что Есть Здесь, Что Есть Присутствие.