Часть 2 Откуси Большое Яблоко 2 страница

Я даже показала ей бумажку, где Бернард Сингер написал свой номер телефона.

– Ты должна ему позвонить, – она сказала.

– Я не знаю. – Я не хочу делать слишком большое дело из этого.

Я было погрузилась в раздумья о Бернарде, но тут вошла Пегги и сказала нам быть потише.

Сейчас я с ухмылкой улыбаюсь Лил.

– Пегги, говорю я, – она действительно пойдет на прослушивание в этом резиновом костюме? Ты можешь представить, какой будет запах?

Лил ухмыльнулась:

– Она посещает спортзал Люсиль Робертс. Говорит, что принимает душ там. Вот почему она всегда такая очумевшая. Сначала потеет, бегая по всему городу, а потом ищет место, чтобы помыться.

Это заставляет нас смеяться до упаду, и мы падаем, хихикая на мою кровать.

Рыжеволосая девушка была права. У меня не возникло проблем с ее поиском.

Более того, ее невозможно пропустить, она стояла на тротуаре перед Сакс, держа в руках табличку с надписью «ДОЛОЙ ПОРНОГРАФИЮ» на одной стороне и «ПОРНОГРАФИЯ ЭКСПЛУАТИРУЕТ ЖЕНЩИН» на другой.

Позади нее стоит небольшой стол покрытый фотографиями из порно журнала.

– Внимание, девушки! Скажите порнографии – нет! – кричит она.

Она машет мне своим плакатом.

– Не хочешь подписать петицию против порнографии?

Я как раз собираюсь объяснить, кто я, когда незнакомец меня прерывает.

– О, ради Бога, пробормотала женщина, проходившая мимо, – можно подумать, что кому-то есть дело до чужой сексуальной жизни.

– Эй! – кричит рыжеволосая девушка, – Я слышу это, ты знаешь? И я определенно не одобряю это.

Женщина оборачивается. – И что?

– Что ты знаешь о моей сексуальной жизни? – спрашивает она. У нее ярко красные, короткие волосы. Она носит строительные сапоги и комбинезон, под которым надета рваная фиолетовая футболка.

– Милая, понятно, что у тебя ее нет, – с ухмылкой отвечает женщина.

– Да? Может быть, я и не занимаюсь сексом, как и ты, но ты – жертва системы. Вам промыли мозги Патриархией.

– Секс продается, – говорит женщина.

– За счет женщин.

– Это смешно. Вы когда-нибудь задумывались о том, что некоторые женщины действительно любят секс?

– И? – Девушка смотрит, как я воспользоваться мгновенным затишьем, чтобы быстро представить себя.

– Я Кэрри Брэдшоу. Вы звонили мне. Моя сумка у вас?

– Ты Кэрри Брэдшоу? – Она, кажется, разочарована. – Что вы делаете с ней? – Она указывает пальцем в сторону женщины.

– Я даже не знаю ее. Если бы я только могла получить свою сумку.

– Возьми, – говорит рыжеволосая девушка, если бы у неё было достаточно места. Она поднимает свой рюкзак, достаёт мою Кэрри сумку, и вручает её мне.

– Спасибо, – благодарю я, – если Вам когда – либо понадобится моя помощь…

– Не переживай по этому поводу, – отвечает она гордо. Она берет свой плакат и обращается к пожилой женщине в жемчуге. – Вы хотите подписать петицию против порнографии?

Пожилая женщина улыбается. – Нет, спасибо, дорогая. В конце концов, какой в этом смысл?

Рыжеволосая девушка тут же падает духом.

– Эй, – говорю я, – я подпишу твою петицию.

– Спасибо, – говорит она, протягивая мне ручку.

Я подписываю петицию и иду вниз по Пятой Авеню. Скрываясь в толпе людей, я думаю о том, чтобы моя мама сказала о моем пребывании в Нью-Йорке. Может быть, она наблюдает за мной, убеждается, что забавная рыжеволосая девушка нашла мою сумку?

Моя мама тоже была феминисткой. В конце концов, она бы гордилась мной, что я подписала петицию

– Ты здесь! – кричит Лил. – Я боялась, что ты опаздываешь.

– Нет, – я говорю, тяжело дыша, присоединяясь к ней на тротуаре перед новой школы.

Поход в центре города был намного дальше, чем я ожидала, и мои ноги уже устали.

Но я увидела много интересных вещей по пути: каток в Рокфеллер – Центра. Публичная Библиотека Нью-Йорка. Lord & Taylor. То, что называется Зданием Игрушек. – Я получила свою сумку, – сказала я, держа ее вверх.

– Кэрри была ограблена в первый час в Нью-Йорке, – Лил идет к милому парню с ярко – голубыми глазами и волнистыми черными волосами.

Он пожимает плечами. – Это ничего не значит. Мой автомобиль был разбит здесь на вторую ночь. Они разбили окно и украли радио.

– У тебя есть автомобиль? – Удивляюсь я. Пегги сказала нам, что ни у кого нету автомобилей в Нью-Йорке. Все должны ходить пешком или сесть на автобус или ездить на метро.

– Райан из Массачусетса, – говорит Лил, как будто это объясняет это. – Он тоже в нашем классе.

Я протянула руку. – Кэрри Брэдшоу.

– Райан Макканн, – представился он глупо улыбаясь, однако взгляд его был таким серьезным, что казалось он подсчитывает в уме результаты соревнований.

– Что ты думаешь о нашем профессоре, Викторе Грине?

– Я думаю, что он необыкновенный, – быстро отвечает Лил. – Он тот, кого я считаю настоящим мастером своего дела.

– Он может быть и мастер, но определенно лицемер, – отвечает Райан, подстёгивая её.

– Вы едва его знаете, – говорит Лил, в ярости.

– Подождите минутку. Вы, ребята, встречали его? – спросила я.

– На прошлой неделе, – отвечает обычным тоном Райан, – у нас были собрания. У тебя не было?

– Я не знала, что у нас должно было быть собрание, – Я замялась. – Как это случилось? Разве я уже опоздала?

Лил дает Райану посмотреть. – Не у всех были собрания. Только если ты собирался в Нью-Йорк пораньше. Неважно уже.

– Эй, ребята, вы хотите пойти на вечеринку?

Мы оборачиваемся. Парень с улыбкой Чеширского кота держит несколько открыток.

– Это в Пак – билдинг. Вечером в среду. Вход бесплатный, если вы будете там раньше 10 часов.

– Спасибо, говорит Райан с нетерпением, как тот парень, который дал открытки и ушел прочь.

– Ты знаешь его? – спрашивает Лил.

– Я никогда его раньше не видел. Но это круто, не так ли? – говорит Райан. – Где еще к нам подойдет незнакомец, чтобы пригласить на вечеринку?

– Наряду с тысячей других незнакомцев, – добавляет Лил.

– Только в Нью-Йорке, ребятки, – говорит Райан.

Мы направляемся внутрь, а я изучаю открытку. На ней изображен улыбающийся каменный купидон. Снизу написаны слова: «ЛЮБОВЬ. СЕКС. МОДА». Я сворачиваю открытку и кладу ее в сумку.

 

Глава 4

 

Райан не шутил. Виктор Грин странный. Во-первых, он сутулится, и это придает ему такой потерянный вид. Создается впечатление, что однажды он упал с неба и так и не смог обрести себя здесь, на земле. Во-вторых, он носит усы. Над верхней губой они густые, но по бокам жалко свисают, придавая лицу грустное выражение. И он поглаживает свои усы так, словно это, какое-то домашнее животное.

– Кэрри Брэдшоу? – он спросил, изучая список.

Я подняла руку. – Это я.

– Я. – Он исправил. – Одна из многих вещей, которые вы выучите в этой программе – это приведённая грамматика. Вы поймете, что это улучшает вашу манеру говорить.

Я краснею. Я в классе всего пять минут и уже произвела плохое впечатление.

Райан поймал мой взгляд и подмигнул, как бы намекая: «А я тебе говорил».

– А, вот и Лил. – Виктор Грин кивает, поглаживая свои усики. – Все ли знакомы с мисс Элизабет Ватерс? Она одна из самых многообещающих писательниц. Я уверен, что мы еще многое от нее услышим.

Если бы Виктор Грин сказал что-нибудь этакое обо мне, я бы волновалась, что все в классе меня возненавидят. Но Лил не такая. Она спокойно приняла похвалу Виктора, как будто привыкла, что ее таланты всегда восхваляются.

В эту секунду я ей даже завидую. Я стараюсь уверить себя, что все в этом классе талантливы. Ведь иначе они бы не были здесь, верно? Включая меня. Может быть, Виктор Грин просто не знает, насколько я талантлива? Пока не знает.

– Вот так вот работает эта программа.

Виктор Грин ёрзает, как будто он что – то потерял и не может вспомнить что.

– Тема на это лето – дом и семья. – В последующие 8 недель вы напишите 4 коротких истории, или роман, или 6 поэм, изучая эти темы. Каждую неделю я буду выбирать три или четыре работы для чтения вслух. Далее мы их обсудим. Есть вопросы?

Рука, принадлежащая худому парню в очках и с гривой светлых волос, взметнулась вверх. Несмотря на его сходство с пеликаном, он все равно решил произвести впечатление, будто думает, что он лучше остальных в этом классе.

– Насколько длинными должны быть эти короткие истории?

Виктор Грин трогает свои усики. – Настолько, чтобы хватило рассказать историю.

– Так это значит две страницы? – спрашивает девушка с угловатым лицом и рыжеватыми глазами.

На ней задом наперед надета бейсбольная кепка, из-под которой видна шикарная копна черных волос, а на шее множество ожерелий из бисера.

– Если вы сможете рассказать целую историю в пятистах словах то, пожалуйста, – ответил Виктор Грин мрачно.

Девушка довольно кивает.

– Просто мой отец – художник. И он говорит, что…

Виктор вздыхает. – Мы все знаем кто твой отец, Рэйнбоу.

Минуточку, Рэинбоу? Это что за имя такое? И кто этот художник, ее отец, которого все знают?

Я сижу, сзади сложа руки. Парень с длинным носом и светлыми волосами ловит взгляд Рэйнбоу и кивает, двигая свой стул немного ближе к ней, как если бы они уже были друзьями.

– У меня вопрос. – Райан поднял свою руку. – Можете ли вы гарантировать, что после прохождения это курса мы станем писателями?

От этого вопроса Виктор Грин сгорбился еще сильнее. Мне стало интересно, не уйдет ли он так совсем под землю.

Он напряженно трогает свои усы обеими руками.

– Хороший вопрос. Но ответа нет. Скорее всего, девяноста девять и девять процентов из вас вообще не станут писателями.

Класс стонет.

– Если я не стану писателем, я потребую назад свои деньги, – шутя, говорит Райан.

Все смеялись, кроме Виктора Грина.

– Если ты так думаешь, ты должен связаться с канцелярией.

Он завивает кончики усов пальцами. Эти усы сведут меня с ума. Интересно, если Виктор Грин женат, то, что его жена думает о его поглаживании усов. Жить с этими усами, это все равно, что жить с еще одним человеком. Может у них даже имя есть, и они питаются отдельно. И внезапно, я загораюсь со страстью. Меня не волнует, что Виктор Грин говорит: Я собираюсь сделать это. Я собираюсь стать настоящим писателем, если это даже меня убьет. Я осматриваю класс и своих одногруппников. Теперь судить только мне.

– Слушай, – говорю я, шлепаясь на кровать Лил. – А кто отец Рэинбоу?

– Барри Джессен, – ответила она со вздохом.

– Кто, черт возьми, этот Барри Джессен? Я знаю, только то, что он художник и все.

– Он не просто какой-то художник. Сейчас он один из самых важных художников в Нью-Йорке. Лидер одного нового творческого движения. Они живут в заброшенном здании в Сохо.

– Рейнбоу живет в заброшенном здании? – удивленно спрашиваю я.

– У них есть проточная вода? Отопление? Она не выглядит как бездомная.

– Она – нет, – отвечает Лил с раздражением.

– Они используются только для покинутых зданий. Одежда и печатные фабрики.

Но потом туда въехали эти художники и начали их обустраивать. Так вот теперь они там устраивают шумные вечеринки и принимают наркотики, а люди покупают их картины и пишут о них в Нью-Йорк таймс и New York Magazine.

– И Рэйнбоу?

– Ну, ее отец Барри Джессен. А мать Пикан…

– Модель?

– Вот почему она такая красивая и получает все, что захочет. Включая желание стать писателем. Я ответила на твой вопрос?

– Так, что она в миллионы раз круче, чем мы.

– Чем «мы есть», – поправила Лил.

– И да, она круче. Ее родители знают кучу людей, и если Рэйнбоу захочет издать книгу, то все, что она должна сделать – это щелкнуть пальцами и ее папа найдет человека, который опубликует ее работу. А затем он заставит журналистов написать об этом, а критики напишут хорошие отзывы.

– Да уж, – пораженно говорю я

– Итак, если остальные из нас хотят быть успешными, мы должны сделать это старомодным способом. Мы должны написать что – то крутое.

– Какая скука, – саркастично ответила я.

Лил смеется, а я хватаюсь за воображаемую нить.

– А что насчет того парня со светлыми волосами и его отношением? Он ведет себя, будто он знает ее.

– Капоте Дункан? – удивилась она. – Уверена, что знает. Капоте из тех, кто знаком со всеми.

– Почему?

– Он – это просто он. Приехал с Юга, – ответила она так, если бы это объясняло все. – Он немного мечтательный, да?

– Нет. Он немного придурок.

– Он старше. Они с Райаном учатся на последнем курсе в колледже. Они друзья. Видимо, они оба дамские угодники.

– Ты шутишь.

– Нет. – Она сделала паузу и немного формальным тоном добавила, – Если ты не возражаешь.

– Знаю, знаю, – ответила я, спрыгивая с кровати, – Мы должны писать.

Похоже, Лил не разделяла мою чрезмерную заинтересованность другими людьми.

Может быть, она настолько уверена в своих талантах, что чувствует, что ей не нужно это. Я, с другой стороны, могла бы легко провести весь день, сплетничая, что я предпочитаю называть «анализом характера». К сожалению, вы не можете участвовать в анализе характера самостоятельно.

Я вернулась в свою каморку, села за стол, заправила лист бумаги в печатную машинку.

Десять минут спустя я все еще сижу и просто пялюсь на стену. В наших комнатах только одно окно и оно у Лил. Чувствуя, будто задыхаюсь, я встаю, иду в гостиную и смотрю в окно.

Квартира Пегги находится в задней части здания, с видом на заднюю часть другого почти идентичного здания на соседней улице. Может быть, я могла бы получить телескоп и шпионить за квартирами напротив. Я могла бы написать рассказ о жителях. К сожалению, обитатели этого здания кажется, столь же скучны, как и мы. Я заметила мерцающий синий экран телевизора, женщина моет посуду и кот спит.

Расстроенная, я вздыхаю. Там целый мир, а я застряла в квартире Пегги. Я пропускаю все. И теперь у меня осталось только пятьдесят девять дней. Я должна что – то сделать. Я несусь в свою каморку, хватаю номер Бернарда и беру телефон. Я колеблюсь, решая, что делать, и кладу телефон обратно.

– Лил? – я зову.

– Да?

– Стоит ли мне позвонить Бернарду Сингеру?

Лил подходит к двери. – А ты как считаешь?

– Что если он меня не помнит?

– Он же дал тебе свой номер, разве нет?

– Что если он не это имел в виду? Что если он просто пытался быть вежливым? Что если…

– Ты хочешь позвонить ему? – она спрашивает.

– Да.

– Тогда звони. – Лил очень решительная. Это качество, которое я надеюсь развить в себе когда-нибудь.

И, прежде чем я могу передумать, я набираю номер.

– Алло? – он отвечает после третьего гудка.

– Бернард? – спрашиваю я слишком высоким голосом. – Это Кэрри Брэдшоу.

– Ага. Так и думал, что это ты.

– Да? – я накручиваю телефонный шнур вокруг пальца.

– Я немного экстрасенс.

– У тебя бывают видения? – задаю я вопрос, не зная, что еще сказать.

– Чувства, – шепчет он сексуально. – Я хорошо лажу со своими чувствами. А ты?

– Предполагаю, я тоже. То есть, мне никогда не приходилось избавляться от них. От моих чувств.

Он смеется. – Что ты делаешь сейчас?

– Я? – я пищу. – Ну, я просто сижу тут и пытаюсь что – то написать.

– Хочешь приехать? – тут же спрашивает он.

Не могу точно сказать, чего я ожидала, но точно не этого. Думаю, у меня была неопределенная и обнадеживающая идея, что он пригласит меня на ужин. Позовет на свидание. Но просить меня приехать в его дом? Боже! Вероятно, он думает, что я собираюсь заняться с ним сексом.

Я сделала паузу.

– Где ты? – он спрашивает.

– На 47 – ой улице.

– Ты меньше, чем в 10 кварталах от меня.

– Хорошо, – осторожно соглашаюсь я. Как и всегда, мое любопытство побеждает здравый смысл. Это очень плохая черта моего характера, и я надеюсь когда-нибудь ее исправить.

Может быть, свидания в Нью-Йорке другие. Насколько я знаю, приглашение странной девушки в свою квартиру считается нормальным и это то, что они делают здесь. И если Бернард попытается сделать, что – то подозрительное, я всегда могу его ударить.

На выходе я столкнулась с входящей Пэгги. У нее забитые руки и она пытается ловко закинуть три старые хозяйственные сумки на кресло. Она смотрит на меня вверх и вниз, и вздыхает.

– Уходишь?

Я обдумывала, задаваясь вопросом, как много мне стоит сказать. Но мое волнение взяло верх.

– Я собираюсь к своему другу – Бернарду Сингеру.

Упоминание имени дало желаемый эффект. Пэгги вдохнула, ее ноздри расширились.

Тот факт, что я знала Бернарда Сингера, убивал ее. Он самый известный драматург Нью-Йорка, а она все еще неудавшаяся актриса. Она, вероятно, годами мечтала встретить его, и вот она я, только 3 дня в городе и уже знакома с ним.

– У некоторых людей есть свою жизнь, не так ли?

Она ворчит, пока идет к холодильнику и берет одну из ее многих банках напитка Tab, который также мне и Лил не разрешен.

На мгновение я чувствую себя победителем, пока у Пегги унылое выражение. Она дергает за кольцо сверху банки, жадно пьет, как будто решение всех ее проблем заключается в банке Tab.

Она осушает ее, рассеяно потираю металлическое кольцо своим пальцем.

– Пэгги, я…

– Черт! – она бросила банку и сунула палец в рот, слизывая кровь с пореза, где кольцо полоснуло по коже. Она закрыла глаза, как бы сдерживая слезы.

– Ты в порядке? – тут же спросила я.

– Конечно. – Она посмотрела на меня, злясь, что я застала этот момент слабости. – Ты еще здесь?

Она прошла мимо меня к себе в комнату. – Сегодня ночью я никуда не иду и собираюсь ложиться спать пораньше. Так что будь дома не поздно.

Затем она закрыла дверь. На секунду, я встала, задаваясь вопросом, что сейчас произошло. Может, Пэгги ненавидит не меня. Может, она ненавидит свою жизнь.

– Ладно, – сказала я, ни к кому конкретно не обращаясь.

 

Глава 5

 

Бернард живет в Саттон Плейс. Это всего в нескольких кварталах, но также может быть и в другом городе. Нет ни шума, ни грязи, ни бродяг, которые заселяют остальную часть Манхеттена. Вместо этого, здесь появляются здания, сконструированные из светлого камня, с зелёными, медными башенками и мансардами. Швейцары в униформе, одетые в белые перчатки, стоят под тихим навесом, лимузин останавливается у обочины.

Я делаю паузу, вдыхая атмосферу роскоши, поскольку няня с коляской преграждает мене дорогу. Позади коляски гордой походкой бежит маленькая пушистая собака.

Бернар, должно быть, богат. Богат, известен и привлекателен. Во что я впутываюсь?

Я осмотрела улицу, ища номер 52. Это на Восточной стороне с видом на реку.

Шикарно, думаю я, подходя к зданию. Как только я подошла к двери, швейцар тут же остановил меня, и грозным голосом спросил меня.

– Могу ли я чем-нибудь помочь?

– Я собираюсь повидать друга, – бормочу я, пытаясь обойти вокруг него. И именно тогда я делаю свою первую ошибку: никогда не пытайтесь обойти швейцара в здании, где прислуга носит белые перчатки.

– Вы не можете просто так войти сюда, – он выставляет один кулак, перчатка которого надета, так как будто при одном лишь взгляде на его руку будет достаточно, чтобы держать на расстоянии немытого.

К сожалению, эта перчатка настраивает меня против него. Нет ничего такого, что я ненавидела бы больше, чем какой – то пожилой мужчина, указывающий мне, что делать.

– Как же вы ожидали, что я войду? Верхом на лошади?

– Мисс! – он восклицает, недовольно делая шаг назад. – Пожалуйста, скажите по какому вы делу сюда. И если вы не можете сказать, я предлагаю, чтобы вы занимались своими делами в другом месте.

Ага, он подумал, что я проститутка. Он что слепой? Я почти не накрашена.

– Я здесь, чтобы встретиться с Бернардом, – требовательно говорю я.

– Кто такой Бернард? – спрашивает он, не сдвигаясь с места.

– Бернард Сингер?

– Мистер Сингер?

Сколько уже это может продолжаться? Мы уставились друг на друга в безвыходном положении. Он должен понимать, что повержен. В конце концов, он не может отрицать того факта, что Бернард живет здесь – или он может?

– Я позвоню Мистеру Сингеру, – он, наконец, уступает.

Он демонстративно проходит через мраморный вестибюль, подходит к столу, на котором стоит ваза с цветами, ноутбук и телефон. Нажимает несколько кнопок, и дожидаясь ответа Бернарда, нервно поглаживает свой рот.

– Мистер Сингер? – говорит он в трубку.

– Здесь, – он пристально смотрит на меня, – эээ…вас хочет увидеть одна молодая особа. – Выражение его лица становится разочарованным, когда он смотрит на меня. – Да, спасибо, сэр. Я отправлю ее наверх.

И именно в тот момент, когда я думаю, что преодолела ту сторожевую собаку, в виде швейцара, я сталкиваюсь с еще одним человеком в униформе, с тем, кто работает в лифте.

Живя в двадцатом веке, можно подумать, что большинство людей сами могут сообразить, как нажать на кнопку в лифте, но очевидно, что жители Саттон Плэйс немного слабы, когда речь заходит о технологиях.

– Могу я чем-нибудь вам помочь? – он спросил.

Ну вот, опять.

– Бернард Сингер, – говорю я. Он нажимает девятую кнопку и неодобрительно кашляет. Ну, по крайней мере, он не достает меня своими вопросами.

Двери лифта закрываются и открываются, чтобы показать маленький коридор, другой стол, другие букеты цветов, и изготовленные по образцу обои. Есть две двери в конце коридора, и, к счастью, Бернард, стоял возле одной из них.

Вот оно – пристанище вундеркинда, подумала я, оглянувшись вокруг. Это было удивительно. Не потому, что было в комнате, а потому чего там только не было.

Гостиная с окнами в старом стиле, уютным камином и огромными книжными полками, глядя на которые было видно, что это любимое место жильца, немного потертая мебель и одно кресло – мешок.

Та же обстановка была и в столовой, но, которую всё же дополняли стол для пинг-понга и пара складных стульев. Затем была спальня с огромной кроватью и не менее огромным телевизором.

На самой кровати, одинокий спальный мешок.

– Я люблю смотреть телевизор в постели, – говорит Бернард. – Я думаю это сексуально, а ты?

Я собираюсь посмотреть на него взглядом «никогда даже не думай об этом», когда замечаю выражение его лица. Он кажется печальным.

– Ты только, что въехал? – спросила я, пытаясь найти какое – то объяснение.

– Кто – то только, что съехал, – отвечает он.

– Кто?

– Моя жена.

– Ты женат? – я выкрикиваю. Из всех предположений, я никогда не думала о том, что он может быть женат. И какой же женатый мужчина пригласит девушку, которую только встретил в свою квартиру?

– Моя бывшая жена, – поправил он. – Я все время забываю, что уже не женат. Мы развелись месяц назад, а я все не привыкну к этому.

– Так ты был женат?

– Шесть лет. Но до того мы были вместе уже два года.

Восемь лет? Мои глаза сузились, так как я стала быстро подсчитывать. Так, если Бернард был в отношениях так долго, то значит ему сейчас около тридцати, или тридцать один, или…даже тридцать пять?

Когда была выпущена его первая пьеса? Я помню, читала об этом, мне было, тогда как минимум десять. Чтобы не раскрыть свои мысли, я быстро спрашиваю.

– Как это было?

– Было что?

– Твой брак.

– Ну, что же, – он смеется. – Не так уж и хорош. Учитывая, что мы разведены сейчас.

Это отнимает у меня секунду, чтобы эмоционально перегрузиться.

Во время полёта, на дальние рубежи моего воображения, я мечтала видеть Бернарда и меня вместе, но нигде в этой картине, не присутствовала бывшая жена. Я всегда считала, что моя единственная настоящая любовь – это только одна настоящая любовь, тоже мне.

Факт предыдущего брака Бернарда был серьезной проблемой, если не сказать препятствием для меня.

– И моя жена забрала всю мебель. А что на счет тебя? – он спрашивает. – Ты была когда – то замужем?

Я смотрю на него с удивлением. Я едва взрослая, чтобы пить, почти произношу я. Вместо этого, я качаю головой, как будто бы, я тоже была разочарована в любви.

– Я догадываюсь, что мы – оба пара грустных мешков, – говорит он. И я заражаюсь его настроением.

Я нахожу его особенно привлекательным в этот миг и надеюсь, что он обнимет меня и будет целовать. Я жажду, прижиматься к его худой груди. Но сижу вместо этого в кресле мешке.

– Почему она забрала мебель? – я спрашиваю.

– Моя жена?

– Я думала, что вы развелись, – говорю я, пытаясь удержать его на этом разговоре.

– Она злится на меня.

– А ты не можешь заставить ее отдать мебель обратно?

– Я так не думаю. Нет

– Почему нет?

– Она упрямая. Господи. Она также упряма, как мул в день гонки. Так было всегда. Таким образом, она сейчас далеко.

– Хм. – Я соблазнительно поворачиваюсь вокруг большой подушки.

Мои действия производят желаемый эффект. Он понял, что напрасно думает о своей бывшей жене, вместо того, чтобы сосредоточиться на прекрасной молодой женщине – на мне? Конечно, в следующую секунду, он спрашивает.

– Как насчет тебя? Ты голодна?

– Я всегда голодная.

– За углом есть маленький французский ресторан. Мы могли бы пойти туда.

– Потрясающе, – я говорю, вскочив на ноги, несмотря на то, что слово «французский» напоминает мне о ресторане, в который я раньше ходила в Хартфорде с моим старым бой-френдом, Себастьяном, который бросил меня ради моей лучшей подруги Лали.

– Ты любишь французскую еду? – он спрашивает.

– Да, – отвечаю я. Себастьян и Лали давно в прошлом. И, кроме того, я сейчас вместе с Бернардом Сингером, а не с каким – то запутавшимся учеником средней школы.

«Маленькое французское местечко» за углом оказывается в нескольких кварталах отсюда. И не такое, уж оно и маленькое. Это «La Grenouille». Настолько известное, что даже я о нём слышала.

Бернард склонил голову в смущении, когда метрдотель назвал его имя.

– Добрый вечер, монсеньор Сингер. Пройдёмте за Ваш обычный столик.

Заинтригованная я посмотрела на Бернарда. Если он постоянно сюда приходит, почему не сказал, что является постоянным посетителем?

Метрдотель приносит два меню и элегантным кивком головы приглашает присесть за уютный столик у окна. Затем Мистер – Обезьяний – костюм отодвигает мой стул, разворачивает салфетку и кладёт её на мои колени.

Он меняет мой бокал для вина, берёт в руки вилку, тщательно изучает её, и когда та удачно проходит осмотр, кладёт рядом с моей тарелкой. Если честно, меня это всё смущает. Когда метрдотель, наконец, уходит, я беспомощно смотрю на Бернарда. Он изучает меню.

– Я не говорю по-французски. А ты? – спрашивает он.

– Немного.

– Правда?

– Правда.

– Ты, наверное, ходила в необычную школу. Единственный иностранный язык, который я узнал, был кулачный бой.

– Ха – ха.

– Я был очень хорош в этом, – говорит он, делая кулаками выпады в воздухе.

Я был невысоким ребёнком и все любили использовать меня как боксёрскую грушу.

– Но ты такой высокий, – я указываю на это.

– Я не рос до восьми лет. А что на счет тебя?

– Я перестала расти, когда мне было шесть.

– Ахах. А ты забавная.

Стоило только разговору завязаться, как метрдотель вернулся с бутылкой вина.

– Ваше Пуйи-Фюиссе, монсеньор Сингер.

– О, спасибо, – говорит Бернард, вновь выглядя застенчиво.

Очень странно.

Квартира, ресторан, вино – определенно Бернард богат. Тогда же почему он продолжает себя вести, будто это не так? А, может, для него это проблема, с которой он пытается совладать?

Разливание вина – ещё одна церемония. Когда всё заканчивается, я выдыхаю с облегчением.

– Это раздражает, не так ли? – говорит Бернард, словно читая мои мысли.

– Тогда почему ты позволяешь им делать это?

– Это делает их счастливее. Если бы я не понюхал пробку, то они бы расстроились.

– Ты даже потеряешь свой специальный столик!

– Я пытался сесть за тот столик, – он указывает на пустой столик в задней части комнаты, – в течение многих лет. Но они не позволят мне. За ним как в Сибире, – добавляет он, драматическим шепотом.

– Там действительно холоднее?

– Очень холодно.

– А что на счет этого столика?

– Прямо на экваторе, – он делает паузу. – А ты… Ты тоже на экваторе. – Он тянется ко мне и берёт меня за руку. Мне нравится твоя находчивость, – говорит он.

Шеф – повар пресекает все попытки Бернарда.

После невероятно вкусного и сытного ужина из семи блюд, включающего в себя суп, суфле, два десерта и немного восхитительного вина, которое на вкус напоминает цветочную пыльцу, я смотрю на свои часы, и обнаруживаю, что уже за полночь.

– Мне нужно идти.

– Почему? Ты превратишься в тыкву?

– Что – то вроде того, – сказала я и подумала о Пегги.

Его следующее движение так и повисает в воздухе, вращаясь, словно диско – шар.

– Я думаю, мне следует проводить тебя домой, – наконец произносит он.

– И все разрушить? – я засмеялась.

– Я не делал «это» какое – то время. А что насчет тебя?

– О, я эксперт в этом, – я поддразнила его.

Мы шли обратно к моему дому, размахивая нашими руками между нами.