Опытная женщина с безупречной репутацией 6 страница

«И читать умеет, и говорить. Он не немой, просто молчаливый».

Фандорин взглянул на необычного человека словно бы по‑новому, очень внимательно. Кастраты вызывают пугливое отвращение. Как будто лишение физиологической мужественности делает человека хуже. Однако несколько лет назад Эрасту Петровичу в ходе одного расследования довелось близко узнать жизнь скопческой секты – и он убедился, что в общем и целом эти люди лучше. Они вообще другие.

 

 

Евнух охраняет гарем

– Мне нравится госпожа Валидбекова, – ответил Фандорин после секундной паузы. – И даже очень нравится. Но я вступаю в отношения с женщинами, только если возникает взаимное п‑притяжение. Причем сильное.

Сказал и засомневался – не сложно ли выразился?

Зафар тоже помолчал.

– Как у Земли и Луны?

Оказывается, понял! Интересный субъект.

– Да. Или как у Земли и Солнца. Потому что притяжение между мужчиной и женщиной бывает двух видов: лунное и солнечное.

Перс задумчиво покивал, как бы соглашаясь. Даже объяснять не пришлось.

– Буду это знать… – Впервые он посмотрел прямо в глаза. – В благодарность за науку я вам кое‑что расскажу. От женщин – понятно, а от евнухов вы принимаете благодарность?

«Иронизирует? А какая правильная речь! Странный человек. Очень странный».

 

 

* * *

 

К дьяволу медитацию. То, что сообщил Зафар, в корне меняло картину. Она оказалась настолько тревожной, что Фандорин немедленно отправил в министерство депешу следующего содержания:

 

«Ситуация очень серьезная. Немедленно свяжитесь минуя обычные каналы. Остановился бакинской гостинице Националь».

 

Телеграмма была адресована знакомому чиновнику особых поручений, который отлично знает: если Фандорин считает, что ситуация серьезная и даже «очень серьезная», стало быть, происходит нечто исключительное. «Минуя обычные каналы» для понимающего человека означает, что через местную полицию, жандармерию и Охранку действовать нельзя.

«Найти способ связи – забота Петербурга. А наше дело – не терять времени».

Попутно пришла в голову полезная идея. Оттуда же, с телеграфа, Эраст Петрович связался по междугородной связи еще с одним знакомым, канцеляристом Жандармского корпуса. Пришлось занять телефонную линию на час с четвертью, что по сумасшедшим бакинским тарифам обошлось недешево. Однако стоило потраченных денег. Еще один фрагмент головоломки встал на место.

Теперь можно было приступать к действию и не дожидаясь ответа из министерства.

 

 

* * *

 

– Вай, Юмрубаш! – обрадовался Гасым. – Хорошо пришел! Садись. Как раз плов кушаю.

– К тебе когда ни приди…

Эраст Петрович сел, обмахиваясь панамой. Дело было важное и срочное, но правила восточного этикета не одобряли поспешности. Вежливость предписывала хотя бы выпить чашку чая.

– Смотри. – Гочи с гордостью показал сверкающий кинжал, висевший на поясе. – Красиво, да? Когда покушаем, револьверы покажу. Ни у кого такие нету. А что ханум дарила тебе?

На соблюдение приличий была потрачена минута, чай учтиво поднесен к губам и даже пригублен. Пожалуй, уже можно.

– Молчи и слушай, – сказал Фандорин, наклонившись. – Тебе не показалось странным, что, когда мы подошли к Катер‑клубу, внутри никого не было? Что вся шайка пряталась за штабелем? И что они открыли огонь без предупреждения, как будто знали, кто мы такие?

Гасым развел руками:

– Трехногий ишак громко шумел. Далеко слышно. На всякий случай сели в засада. Я бы тоже так сделал. А что стреляли – не спрашивали, подумаешь. В Баку всегда сначала стреляют, потом спрашивают.

– Я тоже так д‑думал. Но Зафар прибыл на место раньше нас. Тихо, незаметно. Обошел дом сзади. Подкрался, заглянул в окна. Там никого не было. Они уже сидели в засаде. Они ждали нас. Ты понимаешь, что это значит?

– Нет. Не понимаю. – Гочи наморщил лоб. – Откуда знали?

– От подполковника Шубина. Больше не от кого. Он один был осведомлен, что мы едем в клуб, и едем на мотоцикле. Вот почему похитители открыли огонь без предупреждения. Подождали, когда мы выйдем на освещенное место, под лампу, и начали стрелять.

– Шубин?! – вскипел Гасым. – Ты говорил с собака Шубин?! От него про Биби‑Эйбат узнал, да?

– Да.

Последовала шипяще‑клекочущая тирада – несомненно какое‑то туземное ругательство.

– Зачем меня не слушал, Юмрубаш? С полиция нельзя дело делать! Шайтан твой Шубин! А ты не Круглый Башка, ты Глупый Башка, Упрямый Башка!

– Тебе ведь сказано: молчи и слушай. – Фандорин сделал нетерпеливый жест. – Да, Шубин отправил нас в ловушку, на верную г‑гибель. Но мы не погибли. И теперь у нас снова есть след. Совершенно очевидно, что в расширении забастовки заинтересована не только кучка алчных нефтепромышленников. Всё гораздо серьезней. Самый влиятельный из местных начальников, фактически хозяин города, которому полагалось бы охранять порядок, делает нечто противоположное: разжигает пламя. Ради этого он не останавливается даже перед преступлением. Я уверен, что Месроп Арташесов нам наврал. Он прикрывал Шубина. В то, что магнат, беспокоясь за п‑племянника, нанял шайку анархистов, я не верю. Зачем, когда у него своих головорезов полно? К тому же не было за мной в Москве и потом, в пути, никакой слежки. Я бы ее почувствовал. И тем не менее Однорукий знал, каким поездом я приеду, в каком вагоне. Нечего и гадать: сообщить об этом мог только жандармский офицер, который заказывал билеты. Кому он мог сообщить? Своему коллеге жандармскому подполковнику Шубину. У них давние отношения…

Судя по сдвинутым бровям, Гасым не поспевал за ходом мысли, а возможно, и не всё понимал, потому что Эраст Петрович говорил очень быстро. Но эту речь Фандорин произносил главным образом для самого себя: «Клинок» в устном исполнении.

– Почему Арташесов умолчал про Шубина, п‑понятно. Не хочет портить отношения, боится. Гораздо интереснее, зачем помощнику градоначальника нужна всеобщая стачка? Есть лишь одно рациональное объяснение. Подполковник связан с революционерами. Причем именно с Дятлом. Тогда всё логически сходится одно к одному.

Покончив с дедукцией, Фандорин перешел к самому главному – к тому, из‑за чего отправил в Петербург срочную депешу:

– Главарь подпольщиков и самое влиятельное лицо бакинской администрации действуют заодно. Это чревато катастрофическими последствиями. Если полностью остановится нефтедобыча, может случиться всероссийский кризис. На одном керосине из государственного трубопровода страна не протянет.

Гасым подождал, не скажет ли Фандорин что‑нибудь еще. Потом сделал свой собственный вывод:

– Понятно. Надо собака Шубин убивать.

– Нет. Улики у меня косвенные, отопрется. Необходимо его прижать, чтобы заговорил. Я должен разобраться, что за к‑каверза здесь готовится. Шубина нужно вывести на чистую воду.

– Чистая вода в Баку нету. А как собака Шубин прижать – это думать надо. – Облизнув жирный от плова палец, Гасым важно приставил его ко лбу. – Сам буду думать.

«За тем я к тебе и пришел». Эраст Петрович выжидательно смотрел на боевого товарища.

– Д‑долго будешь думать? Время не ждет.

– Буду про Шубин люди спрашивать. Люди всё скажут.

– Хорошо. Найдешь меня в больнице.

 

 

* * *

 

На сей раз Маса был в сознании. Он полусидел, обложенный подушками. Грудастая сестра милосердия заботливо кормила раненого бульоном из ложки. В первое мгновение Эраст Петрович встрепенулся от радости. Потом увидел, что японец с трудом открывает рот, а на пышный бюст, колышущийся перед самым его носом, даже не смотрит. Второе обстоятельство показалось Фандорину особенно тревожным.

– П‑позвольте, сестра. Я покормлю его сам.

Едва женщина вышла, Маса выплюнул бульон обратно в тарелку и потребовал:

– Рассказывайте, господин! Со всеми подробностями! Я все время спал и в снах был с вами. Потом просыпался, видел, что вас нет, плакал и снова засыпал.

Вначале Эраст Петрович говорил коротко, только про основные события. Но Маса, слушая, оживал на глазах. Заблестели глаза, порозовели щеки. Тогда Фандорин не пожалел красок. Принялся расписывать горящее море Биби‑Эйбата, гонку по волнам на восьмидесятикилометровой скорости, схватку в подземной галерее.

– Я умру, – печально молвил японец, дослушав рассказ.

– Г‑глупости! Врач сказал, что ты идешь на поправку!

– Я умру не от раны. У меня разорвется сердце из‑за того, что я всего этого не видел…

Маса сложил руки на груди, словно покойник, закрыл глаза, и лицо у него приняло такой желто‑восковой оттенок, что Фандорин перепугался, побежал за доктором.

Но в дверях столкнулся с Гасымом.

– Всё знаю, – сказал Гасым. – Где сейчас собака Шубин найти знаю. Едем, Юмрубаш. Будем ее прижать.

Эраст Петрович оттолкнул его.

– Не сейчас! Нужен доктор! Маса умирает!

– Если умирает, зачем глаза хлопает? – удивился гочи.

Маса действительно повернул голову и мрачно глядел на господина. Гасыма словно не замечал – должно быть, не желал смотреть на счастливого соперника.

– Пойдем, Юмрубаш. По дорога расскажу.

«Э нет, тогда Маса точно умрет».

– Говори здесь. Где Шубин?

– Вечер в Летняя казино поедет. Люди говорят, каждая среда вечер туда ездит. Играет рулетка.

– Каждую среду? Ну что ж, поедем и мы. Давненько не играл я в колесо Фортуны, – задумчиво протянул Эраст Петрович. – Судя по употреблению женского рода, к‑казино ты не одобряешь?

– Шайтан твоя казино! Все деньги у меня отобрала, кинжал отобрала, газыри были чистый серебро – отобрала! Тьфу!

– Ну тогда ты не будешь играть.

Гасым подозрительно прищурился.

– А что буду делать?

Фандорин коротко объяснил. План составился легко, безо всякого Никки.

– Не очень понял, да? – сдвинул мохнатые брови Гасым.

– Я подробнее растолкую на месте, когда осмотрюсь, – успокоил его Эраст Петрович и повернулся к раненому. – Отдыхай, Маса. Набирайся сил. Мне нужно п‑приготовиться к сегодняшнему вечеру.

Японец моргнул, стряхивая с ресниц слезинку.

– Я никогда никому не завидовал, всегда был доволен своей кармой. А этому тупице очень завидую. Заставляю себя сказать ему что‑нибудь вежливое и не могу. Идите, господин, и не беспокойтесь обо мне. Я не умру, пока вы не вернетесь. Иначе как я узнаю, чем всё закончилось?

 

 

* * *

 

В гостинице портье Катечкин сказал:

– Вам был звонок из Петербурга. Телефонировал некто Илларион Константинович, фамилии не назвал. Попросил связаться с ним вот по этому номеру.

Это был тот самый чиновник особых поручений. Бумажку с номером Эраст Петрович сунул в карман. Никуда звонить он, конечно, не собирался. Мало ли кто подслушивает междугородные разговоры на бакинском коммутаторе. Шубин давеча продемонстрировал, какие доверительные у него связи с местными телефонистами.

Катечкин понизил голос:

– И еще этот господин, очень солидный, попросил меня немедленно ему сообщить, как только вы появитесь…

– А вот этого не нужно. – На стойку легла красная купюра. – И вообще: кто бы ни з‑звонил, всем отвечайте – отсутствует.

Никаких телефонных разговоров. Пусть придумают что‑нибудь получше. Честно сказать, Фандорин сейчас не очень‑то и хотел вступать в объяснения с Петербургом. После объяснения с Шубиным ясности прибавится, а пока в наличии одни подозрения.

Все навыки осторожности у Эраста Петровича были мобилизованы. Поэтому в номер он вошел с соблюдением мер безопасности, не стал раздвигать штор, но в щель между ними выглянул.

Как интересно! На крыше противоположного дома что‑то блеснуло. Пока шел по улице, слежки не было, а тут смотрят – через бинокль. Или, может быть, через оптический прицел?

Заметили?

Он плавно отодвинулся от окна.

Кто приставил наблюдение? Шубин? Дятел?

Так или иначе охота на охотника возобновлена.

Задребезжал телефон.

«Проверяют, у себя ли? Или все‑таки увидели? Почему портье соединил, ему же было велено всем отказывать?»

Поколебавшись секунду‑другую, Эраст Петрович снял трубку. Если наблюдающие заметили в комнате движение, отмалчиваться не следует.

– Горничная Федотова, – пропищал Фандорин противным голоском. Давненько не доводилось прикидываться женщиной.

Мужчина с легким акцентом спросил:

– Разве господина Фандорина нет?

– Нету‑с. Я тут прибираюсь.

«Акцент не кавказский».

– Странно. Он поднялся к себе.

«Немецкий или прибалтийский. Среди большевиков много латышей».

– Не могу знать. Должно, в колидоре задержались, сейчас придут‑с. Передать что прикажете‑с?

– …Нет. Я перезвоню.

«Выходит, зря дал Катечкину десятирублевку. Кто‑то платит больше. Или стимулирует иными средствами…»

Эраст Петрович переоделся в вечернее – против своих обыкновений очень быстро. На улицу вышел через черный ход.

«Ничего. До вечера посижу в каком‑нибудь кафе. А как только прищучу господина подполковника, жизнь сразу сделается менее таинственной».

 

 

* * *

 

В веселом городе Баку помимо главного казино – превосходного палаццо, выстроенного по образцу монакского, имелось еще и казино летнее, не менее роскошное. Против Приморского бульвара, прямо в море, на столбах, стоял чудесный деревянный дворец с башенками – городская купальня. Днем он и использовался в качестве купальни для «чистой» публики, по вечерам же в главном зале собирались любители азарта. Здесь, над водой, не ощущалось знойное дыхание южного ветра гилавара, в открытые окна задувал свежий бриз, а звуки скрипок и валторн сливались с плеском волн.

 

 

Купальня

Эраст Петрович долго прогуливался по набережной, приглядываясь к волшебному замку, похожему на мираж – так невесомо парил он, сияя огнями, пугающий и манящий, между темно‑синим небом и черным переливчатым морем.

Шоколадный «руссо‑балт» Шубина был гарирован среди других автомобилей и экипажей. Шофера нет. Значит, подполковник водит машину сам – отрадно.

Со стоянки Фандорин еще наведался к лодочному причалу, выкурил там сигару. И лишь после этого ленивой походкой праздного гуляки направился по длинному деревянному мосту ко входу в обитель низменных страстей.

В кассе, где меняли жетоны, Эраст Петрович, окончательно войдя в роль, присвистнул:

– Однако!

Здесь на мелочи не разменивались. Самая дешевая фишка, красная, была пятирублевой, синяя стоила десять рублей, желтая – четвертную. Публика в основном брала синие и желтые. У Фандорина было с собой три сотни, непустяковые деньги, но двое господ впереди поменяли один пять тысяч, другой пятнадцать.

– Я нынче по маленькой, – сконфуженно объяснил Эраст Петрович (верней, его персонаж) кассиру.

– В гардероб пожалуйте, – не слишком любезно ответил тот.

Справа небольшая очередь тянулась к окошку с табличкой «Гардероб», что по летнему времени было странно.

Пожав плечами, Фандорин хотел пройти мимо, но тут к нему сунулся невысокий человечек с мятым лицом, на котором болезненным блеском сияли черные, воспаленные глаза.

– Никогда вас здесь не видал, – сказал незнакомец, снимая шляпу и искательно улыбаясь. – Впервые изволите?

– Впервые.

– Могу сопроводить. Подсказать, уберечь, объяснить.

Типаж знакомый. Такие трутся возле игорных домов по всему миру. Есть алкоголики, есть опиоманы и кокаинисты, а это другая болезнь – называется «игромания».

– Красненькую фишечку пожалуйте, сударь, мне и довольно будет.

«Пожалуй, чичероне мне не помешает».

– Буду доволен – получите желтую, – пообещал Фандорин, и человечек просиял.

– Не разочарую!

– Как вас называть?

– Юшкой.

Эраст Петрович поморщился:

– Нет уж, вы представьтесь как‑нибудь пообстоятельней.

– Бывали времена, когда я звался Юсуфом Абдуррахмановичем и даже Юсуф‑агой. Если колесо фортуны повернется, потребую, чтобы меня вновь величали со всем почтением, а пока – Юшка и на «ты», большего не заслуживаю.

Попрошайка униженно поклонился. Как зовут благодетеля, спросить не осмелился.

– Что ж, ведите меня в вертеп порока.

Юшка деликатно, двумя перстами, придержал его за рукав.

– Должен предупредить. Если имеете при себе оружие, надобно сдать. Иначе при входе завернут. Здесь охранники ушлые, специально натасканные.

Лишь теперь Фандорин заметил, что гардеробщик принимает у посетителей не трости и шляпы, а кинжалы, пистолеты, револьверы.

– Это Баку, – повторил гид вечную местную присказку. – Народ горячий. Может случиться смертоубийство. А некоторые, бывало, и застреливались, прямо в зале.

Перед помпезным входом двое гибких молодцев выделывали руками пассы, будто обмеряли фигуру пузатого господина в туземном наряде. По повадке видно – мастера обыска. Пожалуй, «веблей» придется сдать. Маленький «дерринджер», прицепленный сзади к поясу – тоже. Эти найдут.

«Пожалуй, оно и кстати. Облегчит задачу».

– Сразу видно солидного человека, – одобрил Юшка «дерринджер». – Два пистолета всегда лучше, чем один. Не угодно ли для начала прогуляться?

– Угодно.

Эраст Петрович медленно двинулся по просторной зале, где играли, кажется, во все существующие азартные игры от «железки» до покера, но большинство столов все же были рулеточные. Табачный дым тянулся к люстрам, на подиуме нежно пели скрипки, официанты разносили вино и закуски. Человек сто здесь было, не меньше.

«Всё это чудесно, но где же синий мундир?»

Экскурсовод переступал бочком вперед, не умолкал ни на миг.

– Обратите внимание. – Показал на тощего субъекта, торчавшего за спинами у играющих. – Здешняя достопримечательность. Унаследовал от отца миллионы и все спустил. Собрался наложить на себя руки. На последние рубли закатил прощальный банкет. Там к нему подошел друг покойного отца, передал запечатанный конверт. Открывает – письмо от родителя. Так, мол, и так, знаю, что ты, мерзавец, после моей смерти всё нажитое продуешь. Черт с тобой, не жалко. Только вот тебе моя отцовская воля. Стреляться не смей – возьми и повесься на люстре у меня в кабинете, где я непосильным трудом заработал миллионы, которые ты пустил на ветер. Сын так и поступил. Прицепил веревку, спрыгнул со стула, а люстра возьми да свались. И из‑под лепнины вываливается мешок с червонцами! Хотел папаша с того света дать сыну урок, чтоб образумился, не дурил.

– И что же? – с интересом спросил Фандорин.

– Не помогло. Проиграл и червонцы. Теперь как я. Ходит, побирается.

По гладкости рассказа чувствовалось, что чичероне рассказывает его не в первый раз и, наверное, привирает. Хотя с пропащими игроманами случаются и не такие пертурбации.

– А взгляните вот на этого, – задышал в самое ухо Юшка, кивнув на сонного господина, который сдвинул со стола груду желтых фишек со словами «всё на зеро» и зевнул. – Мартиросян, величайший из дирекчилеров!

– Из кого?

– Дирекчилер – тоже своего рода игрок. Только делает ставки не на столе, а на земле. Покупает задешево участки и ждет – вдруг рядом найдут нефть? Мартиросян был никто, почтовый служащий. Однажды выиграл в лотерею пятьсот рублей и купил одну десятину бесплодной, удаленной от промыслов пустыни. Вдруг появляется некто, предлагает тысячу. Мартиросян уж хотел согласиться, но что‑то ему померещилось в покупателе странное. Велел зайти завтра. Побежал узнавать – оказывается, неподалеку собираются бурить. Это уже повышает цену минимум вдесятеро. Но Мартиросян не продал и за пять тысяч. У соседей пошла нефть. За десятину сразу стали давать сто двадцать тысяч. И снова он отказался! – Юшка смотрел на сонного игрока с восхищением. – Вот что такое нюх! Продал Мартиросян только тогда, когда на самой границе его участка ударил фонтан. За полтора миллиона! На половину купил тысячу новых участков и ждет покупателей, а вторую половину проживает в свое удовольствие…

 

 

В казино

– Любопытно, – признал Эраст Петрович, подумав, что и он, пожалуй, мог бы сыграть в такую игру. Но от одной мысли о нефти замутило, а во рту возник отвратительный масляный привкус.

– Старый паук Рафалов. – Экскурсовод показал на почтенного старика, дремавшего в кресле у стены. – Слышали когда‑нибудь про игорных стервятников? Этот – самый хищный. Никогда не ставит, просто сидит. Если кто‑то проигрался в пух, а уходить не хочет, вошел в азарт, Рафалов предлагает взаймы под дикие проценты или под залог недвижимости. У него тут в буфете всегда дежурит нотариус…

За одним из столов стало шумно. Кто‑то там громко требовал шампанского, кто‑то кричал «Нет! Боже, нет!»

У почтенного старца немедленно открылся один глаз, желтый и круглый, как у филина.

Но гид вел Фандорина дальше.

– Смотрим влево. Под пальмой господина с проваленным носом видите? Интереснейшая личность, некто Шунтиков, прославившийся тем, что…

Но чем прославился некто Шунтиков, Эраст Петрович так и не узнал. В самом углу зала, на окруженном перильцами возвышении поблескивала знакомая малиновая лысина. Шубин нынче был в цивильном, оттого Фандорин не увидел его издалека.

– Благодарю вас. Довольно. Держите желтую… – На ближайшем столе как раз заканчивали принимать ставки. – А впрочем, я сам за вас поставлю.

Не глядя, Фандорин кинул двадцатипятирублевую фишку на игровое поле и двинулся по направлению к Шубину.

– Позвольте, но я всегда ставлю на черное! – завопил сзади Юшка. – Крупье, требую переставить!

– Как угодно‑с. Сдвигаю с 23 на черное. Les jeux sont faits![7]

Эраст Петрович уже и думать забыл про бывшего Юсуфа Абдуррахмановича. Встал за перилами – решил подождать, пока Шубин сам его заметит, и посмотреть, как отреагирует в первый миг, еще не справившись с лицом.

Подполковник покуривал папиросу, водил пальцем по краешку бокала с коньяком. Удивительно, но других игроков за столом не было.

– Куда прикажете? – спросил крупье.

Ногтем Шубин толкнул столбик из шести желтых жетонов.

– Право не знаю. На восемнадцать?

Тут крупье проделал не вполне понятную манипуляцию – одну фишку аккуратно отодвинул обратно.

– Обсчитаться изволили, Тимофей Тимофеевич.

– В самом деле? – Толстая щека пошла складками – помощник градоначальника улыбнулся.

Колесо закрутилось. Шарик остановился на 18.

У Эраста Петровича двинулись брови, а крупье сказал:

– Поздравляю. Повезло. Теперь, быть может, довольно?

Вопрос из уст служащего казино звучал необычно.

Вдруг веко у Шубина дернулось. Тыквообразная голова качнулась. Он заметил Фандорина.

Реакция была такая, как следовало ожидать: сокращение окологлазных мышц, непроизвольное сжатие пальцев. По психофизиогномической науке это означало «неприятный сюрприз, сигнал опасности».

Знает кошка, чье мясо съела. Виновен, никаких сомнений!

Широчайшая улыбка засияла на пухлом лице Тимофея Тимофеевича.

– Какая чудесная неожиданность! Признаться, я за вас беспокоился. Полиция утром обнаружила около Катер‑клуба мотоцикл, принадлежащий градоначальству, и три мертвых тела с огнестрельными ранениями. Все в недоумении, что там могло произойти.

«Не слишком старательно прикидывается. Понимает, что отпереться не удастся».

Эраст Петрович сел, высыпал на зеленое сукно свои фишки.

– Сыграем?

Глаза подполковника сузились. Он уже не улыбался.

– С удовольствием. Ставлю… на вторую терцию. – Многозначительный взгляд на крупье – тот обреченно кивнул. И, понизив голос: – Чем закончилась ваша ночная прогулка?

Фандорин на колесо Фортуны не смотрел, но рука сама потянулась ко второму ряду цифр. Притяжение исходило оттуда. Три фишки легли на семерку, три на восьмерку и три на девятку. Точнее пункт не определился – Эраст Петрович был весь сосредоточен на собеседнике.

– Ставки сделаны! – объявил крупье и запустил рулетку.

– П‑прекрасно. А теперь отойдите от стола. Нам нужно поговорить наедине.

– Но… Слушаюсь.

Не выдержав фандоринского взгляда, крупье попятился. При этом с извиняющимся видом пожал плечами. Жест адресовался Шубину, но тот глядел на Эраста Петровича.

– Вы и так знаете, чем закончилась моя п‑прогулка.

В глазах подполковника блеснули насмешливые огоньки.

– Вот как вы заговорили? Интересно. Значит, встреча неслучайна. У нас, я так понимаю, будет непростой разговор?

«Уверен, что ему нечего опасаться. Или же любит острые коллизии. Если так – двойная осторожность».

Сердце застучало чуть быстрее. Эраст Петрович и сам испытывал слабость к рискованным ситуациям.

– Семь! – объявил крупье. – Ваша удача, сударь.

Отсчитал и пододвинул лопаточкой немаленькую кучку жетонов, а фишки Шубина забрал.

– Еще прикажете?

Фандорин поднялся.

– Отдайте выигрыш вон тому господину. Я ему з‑задолжал.

Он показал на диван, где, обхватив голову, сидел несчастный Юшка.

«Не удавился бы из‑за того, что убрал фишку с двадцати трех. А я буду виноват».

– Пойдемте на свежий воздух, побеседуем, – сказал Эраст Петрович подполковнику. – Здесь, кажется, отличная открытая веранда.

Тот тоже поднялся:

– С удовольствием.

«И не врет – действительно с удовольствием. Не двойная осторожность – тройная».

На открытой площадке, обращенной к неразличимому во мраке морскому горизонту, не было ни души. Плескались и кудрявились белыми чубчиками волны, прохладный соленый ветерок обдувал лицо.

– П‑пожалуй, вот сюда…

Фандорин встал спиной к Шубину, облокотился на перила. Глаза закрыл, чтобы зрение не отвлекало, не мешало чувствовать движения противника.

– Славно здешний к‑крупье ногой управляется. – Чиркнул спичкой, зажег сигару. – У него там педаль?

– Черт его знает, – хмыкнул Тимофей Тимофеевич. – Никогда не интересовался. Но я знаю, что в казино мне везет только по средам. Только у этого стола. И в пределах определенной суммы. Это Баку.

«Немного расслабился. Думает, я собираюсь говорить с ним о коррупции. Атака!»

– Вы со Спиридоновым, покойным начальником царской охраны, служили в Варшавском жандармском управлении, в девятьсот с‑седьмом. – Эраст Петрович стряхнул с сигары красную искорку. – А потом вас вдруг отстранили от должности и загнали в Баку, на задворки империи. Мне бы раньше сопоставить ваш формуляр с послужным списком Спиридонова. Что‑нибудь не поделили? Затаили зуб?

«Снова напрягся, но не чрезмерно. Не понимает, к чему я? Или уверен, что все козыри у него в руках?»

– На Спиридонова многие имели зуб. Это был изрядный мерзавец. Пусть горит в аду. Вы, собственно, к чему спросили?

«Штурм!»

– Я это, собственно, к тому с‑спросил, что Дятел убрал Спиридонова по вашей просьбе. Или даже по вашему приказу? Кто на кого работает – Дятел на вас или вы на него? Засада в Катер‑клубе была чьей идеей?

Жирный смешок.

«Что за внезапная веселость? Странно».

– Смешной вы человек, господин Фандорин.

– В самом деле? Чем же я вас рассмешил?

– Спину подставили. Думаете, сейчас я вас начну душить или, того драматичней, в воду спихивать? Но я вашей биографией тоже поинтересовался, как и вы моей. Знаю, что вы мастер хитрой японской драки. Под колотушки не полезу.

«Не вышло. Слишком умен». Эраст Петрович открыл глаза, развернулся.

Тимофей Тимофеевич скалил зубы. Руки сложены на груди – согласно жестомимической науке, это поза вызова.

«Чем дальше, тем интересней».

– Судя по вашему тону, з‑запираться вы не намерены?

– С таким проницательным человеком не имеет смысла. Когда идиоты в Катер‑клубе не справились с простым делом, я понял, что у нас с вами будет объяснение. С удовольствием поговорю начистоту. В кои‑то веки! А то все монологизируешь мысленно с самим собой, кругом одни кретины. Недолго с ума сойти. А что я буду без ума? Пошлый толстяк с нездоровой печенкой и утренней изжогой.

– Ума у вас много, это верно, – обронил Фандорин, с любопытством разглядывая оппонента.

– И всегда так было, с самого малолетства. – Шубин сделал вид, что не заметил иронии.

«Похоже на игру в кошки‑мышки. И каждый уверен, что кошка – это он. Мурлыкай, котик, мурлыкай».

– Да, я всегда был смышлен. Но настоящему уму меня научила нефть. Научила простой истине: не следует бояться грязи и вони. Соки земли – они черные, жирные, зловонные, но на кого изольются фонтаном, вымажут с головы до пят, тот помазанник божий. Когда меня низвергли сюда из европейской России, я думал: всё, конец мечтам. Сгину в этом болоте. Но Баку не болото, а российский эльдорадо. Лучшее место во всей империи! Во‑первых, здесь вращаются огромные деньги – таких нигде больше нет. Во‑вторых, восточные традиции очень удобны для умного человека, обладающего властью. В‑третьих, в этом зверинце всевозможных революционных организаций, грызущихся между собой, открываются блестящие карьерные возможности… – Тимофей Тимофеевич сладко улыбнулся и спросил: – Который час? Мои остановились.