Код истории и внутренние песни

Такую цену боги назначили за песню: мы становимся тем, о чем поем. Пифагор

Говорят, что рассказ - кратчайший путь от человека к истине. Греческие философы, жившие до рождения Сократа, определяли истину в контексте человеческой жизни как то, о чем мы помним и согласно чему действуем. Истина, alethia, буквально означает «не забывать», не утонуть в забытьи реки Леты, из которой должна напиться каждая человеческая душа на пути к жизни в теле на Земле. Сильная история, поражающая ум и сердце, может открыть истину, которую мы помним и согласно которой живем. Нечто, о чем мы должны читать в книгах или расспрашивать у других людей, не является живой истиной.

Как я уж объяснял, в ирокезских языках слово «забыть» означает «позволить своему разуму упасть». Последствия забывания истоков и цели человеческого существования ярко описаны в великих историях Времени сновидений ирокезов.

Я назову их не мифами или легендами, а романами-мифами, от греческого слова mythistore та, использованного поэтом Йоргосом Ссфсрисом для своего первого цикла мифических стихотворений^[31]. Они представляют собой многомерные драмы, сплетенные между мирами. Они разворачиваются во времени, которое иногда совпадает с линиями человеческого времени, но движитель событий находится в более глубокой реальности, как мы замечаем в собственной жизни, когда открываемся собственным снам и отдаем себя синхронности. Они описывают взаимодействие людей и сучцеств, отличных от людей, включая неземных богов, которые начали эксперимент по развитию сознания в форме жизни, существующей на этой планете.

Противостояние между сотворением и разрушением, светом и тьмой, героическими подвигами и сказочными чудовищами, присутствующее в романах-мифах ирокезов, придает им сходство с «Властелином колец» и «Махабхаратой». Захватывающий ирокезский роман-миф повествует о Примирителе - богочеловеке, который послан на эту Землю из высшего мира. Он призван спасти людей от них самих, он был рожден в отсутствие смертного отца, путешествовал на пробуждающем человеческое понимание транспортном средстве и нашел своего первого апостола в женщине, обслуживающей мужчин. Этот образ является не копией истории об Иисусе и Марии Магдалине, а независимым коллективным взглядом отнюдь не меньшей силы, открывающим единую мудрость. Подобно кодам для призвания сакральной силы, вплетенным в информационное поле акант и дающим доступ к реальностям, лежащим вне физического уровня, романы-мифы ирокезов равны важнейшим из утерянных книг, не только тех, что были написаны на американском континенте, но и во всем мире.

Термин «утерянные книги» может показаться странным в данном контексте по двум причинам. Во-первых, потому, что многие люди слышали истории о женщине, которая упала с неба, о сражении близнецов и Гай- авате. Эти истории пересказывались бессчетное множество раз и публиковались во всех возможных форматах, начиная с популярных детских историй и заканчивая очень редкими транскрипциями изустных рассказов старших хранителей мудрости, дополненными подстрочными переводами этнографов и лингвистов. Во-вторых, несмотря на множество публикаций, ирокезские романы-мифы не являются книгами в том виде, в котором мы их себе представляем. Во времена первых контактов с европейцами ирокезы жили в «неписьменной» культуре. Это нельзя пугать с неграмотностью или «дописьменностью», как красноречиво доказывал Сэм Шль^[32]. Другими словами, они знали, как хранить и получать доступ к важному знанию, но не использовали для этого записи на коже, глине или бумаге.

Важнейшее знание было зашифровано в историях, которые наполовину пелись, наполовину рассказывались над ракушками вампума, сохранившими их отзвук. Истории разворачивались вдоль нитей вампума на тайных встречах, когда рассказ одного из великих романов-мифов мог продолжаться многие дни. Сохранение и распространение каждого из этих учений было огромным подвигом памяти, но это было гораздо больше, чем просто упражнение на развитие памяти. Это был акт воспоминания о душе.

Чтобы передать историю правильно, сказителю было необходимо прикоснуться к миру, из которого она вышла. Сказитель должен был заглянуть в Небесный мир и посмотреть в зеркало вместе с Гайаватой, чтобы увидеть сияющее лицо наставника. Чтобы поделиться одной из этих историй, было необходимо изменить сознание и стать тем, о чем рассказывалось. Ирокезы понимали, что, когда рассказывается история о богах и людях, боги могут оказаться рядом. Правильный рассказ мог ускорить взаимодействие священных сил в нашем мире и утвердить правила путешествий и встреч между измерениями. Нежелательно тараторить большие истории наизусть. Это может нагнать скуку на духов или разозлить их, так как они любят, чтобы их развлекали «свежими словами» (как говорят инуиты). Также, если рассказчики не создают истории самостоятельно, видя в сновидениях свой

путь между ними, они не настраиваются по-настоящему на коды историй. В мифах-романах ирокезов неотъемлемо присутствует понимание, что все находится в потоке, все идеопластичио — изменено и оформлено мыслыо и вниманием, - и мир существует среди непрерывного взаимодействия сил созидания и разрушения.

Хотя эти истории и священны, относительно них не существует строгих предписаний. Послушайте двух сказителей, и вы заметите огромные различия между их рассказами. Иногда это происходит потому, что сказитель адаптирует рассказ под аудиторию.

Например, рассказчик-могавк скажет, что Гайавата был могавком, в то время как онондага сделает его представителем своего племени. Также существуют «не рекомендованные для просмотра детям» версии некоторых важных деталей. Упоминание об огромном пенисе-змее мага-тирана в истории о Примирителе было исключено из публичных рассказов не только потому, что считалось неподходящим для детей, но и потому, что содержит намек о важности и необходимости сексуальной энергии в настоящей магии. Там, где линия сказителей прервалась, что произошло в огромных масштабах вскоре после контакта с европейцами, из-за распространения военных действий и новых заболеваний, могут существовать серьезные пропуски и искажения.

Самыми подробными пересказами ирокезских романов-мифов, записанных от носителей языка Джоном Артуром Пібсоиом, уважаемым хранителем прошлого и древних ритуалов, обладателем союзного звания вождя сенека, являются повествования на языке онондага. В 1900 году Гіібсон продиктовал свою версию истории сотворения племен индейцев этнографу Джонатану Наполеону Бринтону Хыоитту; происходившему из племени тускарора, который описал способность ирокезов жить в двух мирах^[33].

Хьюитт терпеливо жил в резервациях вместе со старыми сказителями, женившись на вашингтонской «светской львице», посещал единую церковь и, не имея диплома о соответствующем образовании, поражал сотни молодых кандидатов наук своими безграничными познаниями и авторитетом в области языков индейских племен. Он, с эдвардианским воротничком и в сюртуке, пришел ко мне во сне, когда я читал его книгу; чтобы убедить меня прочитать его эссе, посвященное Тавискаропу (одному из верховных божеств ирокезов), - важный источник, прежде для меня неизвестный, который я смог отыскать в редком издании 1910 года^[34].

В 1912 году, перед своей смертью, все тот же вождь сенека — ГЦбсон, который беседовал с Хьюиттом, продиктовал длинный пересказ истории

Примирителя и описал связанные с ней ритуалы сопереживания этнографу по имени Александр Голденвейзер. Гольденвейзер является еще одним ярким и интересным персонажем^[35]. В своем последнем пересказе истории о Примирителе Гибсон в значительной мере изменил многие важные детали, которые он включал в предыдущую версию, рассказанную Хьюитту.

Даже самые точные и тщательные записи сомнительны. Ошибки памяти, смены настроения, тщательное сокрытие и утаивание ключей к священной силе да и сами священные силы могут оказывать влияние. Затем, существует «антропологический эффект», отраженный в утверждении, приписываемом австралийским аборигенам, но ощущаемый практически повсеместно людьми, живущими близко к природе: «Когда приходят антропологи, духи уходят».

Но есть и более глубокое препятствие на пути к внутреннему значению священных историй. Британский антрополог Грэхем Таунси рассуждает о том, как амазонские шаманы в Перу используют «вьющиеся-вьющиеся» слова — сложную, замысловатую, метафорическую лексику, которая позволяет им открыться и путешествовать в пространстве вместе с духами к местам исцеления и сотворения. Шаман Яманахуа объясняет, что, если вы пытаетесь улететь в необычную реальность при помощи обычных слов, вы «разобьетесь»^[36]. Во всех культурах, включая ирокезов, поэты сознания, те, кто были рождены быть шаманами и сказителями, понимают это. Мы никогда не сможем путешествовать но строкам песен и стихов в пространство, где создаются и воссоздаются миры, пока не представим своих собственных свежих слов.

Поэтому я думаю, что возможно описать мифы-романы, которые я собираюсь пересказать как потерянные книги, потерянные в том смысле, что внутреннее значение и сила этих историй должны быть возрождены, когда мы с иомощыо сновидений прокладываем путь к ним. Книги, аналогичные Книге Тота, Книге Разиэля, И-Цзину, которые представляют собой книги начала и конца, — пусть и не обязательно записанные людьми, но передаваемые из поколения в поколение. Эти книги содержат то, что Уильям Блейк называл потерянными истоками. Как понимал Блейк, возвращение к потерянным истокам является совместным действием сновидца и созидающего разума. Оно заключается в том, чтобы выйти за границы культуры и текста, чтобы погрузиться в изначальный источник^[37].

Мэри Остин в поддержку' своих свежих и свободных интерпретаций песен и историй племени пайут, включая песню, призывающую сны вернуться, чтобы исцелить депрессию, писала оо ответственности поэта за то, чтобы выйти за пределы текстов и буквальных интерпретаций и донести «внутреннюю иесшо»^[38]. Именно это я и попытался сделать. Я сидел возле ирокезских хранителей памяти, включая Тома Портера — старейшину и провидца клана Медведя племени могавков. Я провел много ночей за изучением этнографических транскрипций старинных историй с копиями машинописных словарей языка могавков и онондага на коленях, ломая голову над альтернативными значениями загадочных слов. Я проводил с группами ритуальные представления, во время которых мы проигрывали и импровизировали ключевые сцены мифов-романов на священной горе страны могавков, и мне представилась восхитительная возможность увидеть Небесную Женщину, Гайавату, Загадочного и Человека-Ворона, которые говорили и действовали, меняя формы и голоса. И целую группу отважных духов, бросающихся с отвесной скалы, чтобы воплотить свое желание создать новый мир. Во сне я прошел путь в глубины этих старинных историй и многое узнал, включая древнее личное имя Примирителя, которое невозможно найти ни в каких записях^

Глава 8