Лекции.Орг


Поиск:




Глава 22 южным корейцам 13 с ie это hie слишком интересно




 

Единственными днями рождения, имевшими ка-кое-то значение, в Лагере 14 считались даты рождения Ким Чен Ира и Ким Ир Сена. В Северной Корее эти дни являются национальными праздниками, и даже в трудовом лагере с заведомо пожизненным заключением узникам в эти даты полагался выходной.

Если же говорить о дате рождения Шина, то во времена его детства и юности никто, включая его самого, не обращал на нее никакого внимания.

Но все изменилось, когда ему исполнилось 26. Четверо его друзей устроили празднование в ресторанчике «Т. G. I. Friday's» в центре Сеула.

– Я был очень тронут, – сказал он мне во время нашей самой первой встречи в декабре 2008 года.

Но такие случаи были очень редки, и Шин не чувствовал себя счастливым. Он только что бросил подрабатывать барменом в одной из сеульских пивных. Министерство Объединения уже перестало выплачивать ему ежемесячное 800-долларовое пособие, и он не представлял, как платить три сотни за комнатку в снятой на несколько человек квартире в центре города. Он до последнего гроша выпотрошил свой счет и опасался, что вскоре придется присоединиться к армии бездомных...

У него не было ни друзей, ни любимой девушки. Он воздерживался от общения или сотрудничества с другими северокорейцами. В этом отношении он мало отличался от большинства перебежчиков. Исследования показывают, что они избегают контактов с соотечественниками и очень медленно социализируются в течение первых двух-трех лет жизни в Южной Корее. (1)

Его мемуарная книга провалилась: из 3-тысячного тиража продалось всего 500 экземпляров. Шин сказал, что не заработал на ней ни гроша.

– Здесь люди этим не очень-то интересуются, – сказал директор Центра сбора информации корреспондентам «Christian Science Monitor» после публикации книги его организацией. – Безразличие южнокорейского общества к проблеме прав человека в Северной Корее удручает до невозможности. (2)

Но Шин был отнюдь не первым беглецом, которому южнокорейская общественность оказала подобный прием. Кан Чхоль Хван со всей своей семьей провел 10 лет в Лагере 15. Их признали «исправившимися» и отпустили в 1987 году. Но душераздирающая история его злоключений, написанная в сотрудничестве с журналистом Пьером Риголлё и изданная в 2000 году на французском языке, не привлекала внимания в Южной Корее, пока не была опубликована в английском переводе под названием «Пхеньянские аквариумы» и не оказалась на столе президента Джоржа Буша-младшего. Он пригласил Кана в Белый дом обсудить состояние дел в Северной Корее, а позднее назвал «Пхеньянские аквариумы» «одной из самых сильных книг, прочитанных за период президентского правления». (3)

– Мне совсем не хочется критиковать эту страну, – сказал мне Шин в первый же день нашего знакомства, – но происходящим в Северной Корее реально интересуется тысячная процента южнокорейского населения! Образ их жизни не позволяет им даже задумываться о том, что происходит за границей. Им от этого не горячо и не холодно.

Шин попал в точку: как было отмечено в заявлении Южнокорейской адвокатской коллегии, их сограждане, на словах превозносящие братскую любовь к северянам, на деле погрязли в болоте безразличия. (4)

После выборов южнокорейского президента Ли Мён Бака в 2007 году только Ъ% избирателей назвали Северную Корею главным поводом для беспокойства. Остальных гораздо больше интересовало повышение зарплаты.

Что до коммерческих проектов, то сотрудничество с Северной Кореей – пустая трата времени. Экономика Южной Кореи в 38 раз крупнее северокорейской, а по объему международной торговли Юг превосходит Север в 224 раза. (5)

Тем не менее периодические воинственные выпады со стороны Северной Кореи вызывают взрывы возмущения на Юге. Особенно ярко это проявилось в 2010 году, когда северокорейская подводная лодка вторглась в территориальные воды Южной Кореи и потопила южнокорейский сторожевой корабль «Чхонан». Это стоило жизни 46 южнокорейским морякам. В другой раз четыре человека погибли в результате массированного обстрела маленького южнокорейского островка артиллерией Севера. Но жажда мести у Южной Кореи иссякает, как правило, очень быстро.

После того как международная следственная комиссия подтвердила, что «Чхонан» был потоплен торпедой северокорейского производства, избиратели Юга отказались поддержать президента Ли, заявившего, что режим Ким Чен Ира должен поплатиться за содеянное. Поэтому «эффекта 11 сентября», в результате которого США вступили в афганскую и иракскую войны, в Южной Корее не случилось. Напротив, партия Ли Мён Бака потерпела поражение на промежуточных выборах – стало ясно, что граждане Южной Кореи заинтересованы в поддержании мира и высокого уровня жизни в стране гораздо больше, чем в наказании северокорейского режима.

– Если начнется война, хоть холодная, хоть горячая, победителей в ней не будет, – сказал 27-летний сеульский продавец одежды Лим Сын Ёль. – Мы богаче и умнее Северной Кореи. Нам надо предпочитать конфронтации переговоры.

Южная Корея десятилетиями пытается понять, как вести переговоры с диктаторским режимом, сосредоточившим почти 80% своей военной мощи в стокилометровой полосе вдоль демилитаризованной зоны, надежно охраняемой границы, разделяющей две Кореи, и неоднократно угрожавшим превратить Сеул (находящийся в каких-то 50 км от этой границы) в «море огня». Каждые 10–15 лет Северная Корея совершает какие-нибудь агрессивные акции в отношении Юга. В 1968 году это была попытка убийства президента Южной Кореи силами отряда профессиональных киллеров, в 1987-м – взрыв пассажирского авиалайнера компании «Korean Air», в 1996-м – неудачная высадка отряда спецназа с подводной лодки, в 2010-м – уничтожение корвета «Чхонан» и артобстрел острова Ёнп-хён.

Эти атаки унесли жизни сотен граждан Южной Кореи, но так и не смогли заставить электорат потребовать от правительства крупномасштабных ответных мер. Не смогли они и помешать жителям Южной Кореи, ставшей четвертой экономической державой в Азии и одиннадцатой в мире, продолжать повышать уровень своего благосостояния и образования и улучшать условия жизни.

Граждане Южной Кореи весьма интересовались, во что вылилось объединение двух Германий. По результатам некоторых исследований, соответствующая нагрузка на Южную Корею будет в два с половиной раза превышать цену, заплаченную Западной Германией за присоединение Германии Восточной. Исследования показали, что за корейское объединение в первые 30 лет придется заплатить 2 трлн долларов. Оно обернется повышением налогов на 60 лет вперед, а также необходимостью в течение всего обозримого будущего вливать в северные регионы до 10% ВВП страны.

Жители Южной Кореи желают объединения с Севером, но... потом. Многие из них хотят, чтобы оно произошло уже после их смерти... в основном потому,

что цена этого процесса непомерно высока.

 

* * *

 

Многие перебежчики из Северной Кореи жалуются (и обоснованно!), что южане видят в них только малообразованных, косноязычных и дурно одетых лапотников из совершенно бесполезной страны, от которой больше головной боли, чем пользы.

Доказательств того, что перебежчики с Севера с огромным трудом приживаются в Южной Корее, хватает. Уровень безработицы среди бывших северокорейцев на Юге вчетверо превышает средний по стране, количество самоубийств среди северян в два с половиной раза больше, чем среди южнокорейцев.

Жителям Юга приходится прикладывать могучие усилия, чтобы не стать изгоями в своем собственном, буквально помешанном на образовании, успехе и социальном статусе обществе. Этот социум состоит из работающих на износ, находящихся в постоянном стрессе и страхе за завтрашний день людей. По данным Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), помогающей поддерживать непрерывный экономический рост 34 наиболее богатых стран мира, граждане Южной Кореи работают больше, спят меньше и накладывают на себя руки чаще граждан остальных развитых стран.

Мало того, южнокорейцы и друг на друга смотрят безжалостным критическим взглядом. Круг поводов для повышенной самооценки человека в стране очень узок и включает в себя учебу в нескольких очень престижных университетах и высокооплачиваемые должности в таких конгломератах, как Samsung, Hyundai и LG.

– Люди здесь живут в условиях безостановочной динамики и жесточайшей конкуренции, – сказал мне Эндрю Ынги Ким, профессор социологии Университета Корё, одного из самых престижных образовательных учреждений страны: если человеку еще в юности не удается получить набор «правильных корочек», он начинает смотреть на свою жизнь с крайним пессимизмом. Он считает, что уже ничего добиться не сможет. Стремление хорошо учиться воспитывается в школьниках уже к четвертому классу, а к седьмому становится главной целью. В гонке за аттестатами и дипломами южнокорейцы тратят горы денег. Среди самых развитых в экономическом смысле стран Южная Корея занимает первое место по уровню среднедушевых расходов на репетиторов, ускоренные курсы подготовки к экзаменам и курсы английского языка. Четверо из пяти школьников прямо с начальных классов и до окончания средней школы посещают внеклассные занятия по подготовке к зачетам и экзаменам. На образование тратится около 6% ВВП страны, т. е. практически вдвое больше, чем в Штатах, Японии или Великобритании.

Зацикленность Южной Кореи на успехе приносит свои плоды. Международные экономисты нередко называют Южную Корею ярчайшим примером того, что свобода торговли, демократическое правление и бесконечное трудолюбие может превратить маленькую захолустную страну в один из главных двигателей мировой экономики.

Но настолько же поражают и гуманитарные последствия такого скачка в развитии.

В большинстве развитых и богатых стран количество самоубийств достигло пика в начале 1980-х, но в Южной Корее оно продолжает расти. В 2008-м процент самоубийств здесь в два с половиной раза превысил аналогичный показатель по США. Кроме того, он значительно превышает количество самоубийств в Японии, где концепция самоубийства является неотъемлемой частью национальной культуры. Кажется, это поветрие усугубляется стрессами амбиций, изобилием, разрушением института семьи и одиночеством.

– Мы не решаемся обращаться за профессиональной помощью во время депрессий. Мы боимся, что нас посчитают ненормальными, – сказал мне психиатр Медицинского колледжа Сеульского национального университета Ха Гю Соп, глава Корейской ассоциации по предупреждению самоубийств. – Такова мрачная оборотная сторона быстрого развития нашей страны.

Да, безразличие южнокорейцев к перебежчикам типа Шина во многом объясняется стрессами. Но есть и другой фактор: раскол общественного мнения в отношении того, насколько рискованно находиться рядом с таким опасным соседом, как Северная Корея.

В зависимости от политических ветров и общество, и правительство Южной Кореи то закрывают глаза на выходки Севера, то вступают с ним в осторожную конфронтацию.

Пришедший в 2008 году к власти президент Ли ужесточил позицию в отношении Северной Кореи, прекратив почти все поставки гуманитарной помощи и увязав возможность продолжения сотрудничества с прогрессом в области ядерного разоружения и соблюдения прав человека. Результатом стали несколько жутковатых лет, отмеченных запусками ракет, замораживанием экономических отношений, перестрелками на границе и угрозами Севера развязать «тотальную войну».

До прихода президента Ли Мён Бака Южная Корея поступала в точности до наоборот. В рамках «Политики солнечного тепла» президенты Ким Дэ Чжун и Ро My Хён летали в Пхеньян на переговоры с Ким Чен Иром, охотно осуществляли широкомасштабные поставки продуктов питания и сельскохозяйственных удобрений и шли на чрезвычайно выгодные для Северной Кореи экономические сделки. Эта политика строилась на игнорировании фактов существования трудовых лагерей и не предполагала попыток установить, кто на Севере нагреет руки на прибывающей с Юга гуманитарной помощи. Тем не менее Ким Дэ Чжуну она принесла Нобелевскую премию мира.

Такой шизофренический подход к проблеме сосуществования с Северной Кореей время от времени провоцирует достойные театра Кабуки акции на границе двух Корей. Перебежчики запускают в сторону своей родины воздушные шары с привязанными к ним записками с оскорблениями в адрес Ким Чен Ира. В этих листовках они сообщают, что он пьет дорогущее импортное вино и соблазняет чужих жен, обзывают его убийцей, рабовладельцем и дьяволом.

Я сам видел, как южнокорейская полиция защищала северокорейского перебежчика по имени Пак Сан Хак от атак взбешенных унионистов и университетских интеллектуалов, настаивающих, что единственно допустимой политикой государства в отношении режима Ким Чен Ира может быть только сотрудничество без угроз и конфронтации.

До завершения акции Пак успел двинуть одному из контрпротестантов по голове с такой силой, что на слух это было похоже на удар бейсбольной клюшкой по мячику. Потом он оплевал нескольких других, вытащил газовый револьвер и выстрелил в воздух. Потом его скрутила подоспевшая полиция. И все же он не сумел спасти от противников акции баулы с антисеверокорейскими листовками.

В итоге группе Пака удалось запустить только один из десяти аэростатов, а десятки тысяч листовок просто рассыпались по земле на этой стороне границы.

Первая моя встреча с Шином состоялась на следующий день после аэростатного фиаско. Его на акции не было. Уличные стычки не в его стиле. Он в этот момент смотрел фильмы об освобождении фашистских концлагерей войсками союзников. В одной из сцен бульдозеры выкапывали из земли трупы, которые пытался спрятать от всего мира Третий рейх.

– А ведь рано или поздно об этом же задумается и Ким Чен Ир, – сказал мне Шин. – Я надеюсь, что Америка хоть кнутом, хоть пряником, но сможет убедить Кима не убивать всех, кто сейчас сидит в лагерях.

Шин еще не сообразил, как будет зарабатывать на жизнь, где будет искать подружку и пр. Но он уже твердо решил, чему посвятит остаток своей жизни: он станет активистом-правозащитником и расскажет миру о существовании трудовых лагерей.

Для реализации этой цели он задумал уехать из Южной Кореи и перебраться в Штаты. Он принял предложение некоммерческой организации «Свобода в Северной Корее», финансировавшей его первую поездку в Америку, и готовился к переезду на юг Калифорнии.

 

ГЛАВА 23 США

 

И вот в один прохладный вечер на исходе лета в Лос-Анджелесе Шин – в красной футболке, джинсах и сандалиях – стоит перед группкой американских тинейджеров корейского происхождения. Внешне он совершенно спокоен и приветливо улыбается исполненным внимания сидящим в пластиковых креслах детям. Сегодня он выступает с лекцией в Первой пресвитерианской церкви города Торренс. Говорить он в этот раз, равно как и во время всех остальных публичных выступлений, будет о жизни в Лагере 14.

Вот уже больше года спонсоры из «Свободы в Северной Корее» отправляли его читать такие лекции и постоянно советовали тщательно готовить выступление и ответы на вопросы. Они требовали от него четких и логичных по структуре, эмоционально заряженных рассказов (предпочтительно на английском), способных встряхнуть американскую публику, привлечь волонтеров и, возможно, мотивировать людей жертвовать деньги на защиту прав человека в Северной Корее. Как сказал мне один из руководителей «Свободы в Северной Корее»:

– Шин может стать невероятно полезным активом для нашей организации и всего нашего движения в целом. «Ты можешь быть лицом Северной Кореи», – говорим мы ему.

Но у Шина уверенности в этом не было.

Он не подготовился к выступлению... Когда его представил один из сотрудников «Свободы в Северной Корее», он поздоровался со школьниками, а потом через переводчика спросил, есть ли у них какие-нибудь вопросы. Когда какая-то девушка попросила объяснить, как ему удалось убежать, на его лице появилась болезненная гримаса.

– Вообще-то это очень личная история и вспоминать ее мне не очень приятно... Я стараюсь говорить об этом как можно меньше, – ответил он.

Он очень неохотно рассказал о своем побеге – скупо, общо и коротко.

– История моей жизни очень печальна, – сказал он, уже минут через 15 заканчивая свое выступление, – я не хочу вгонять вас в депрессию.

Слушателям было скучно, потому что они почти ничего из рассказа Шина не поняли. Один парнишка (очевидно, силившийся разобраться, кто же такой был Шин и чем он вообще занимался в Северной Корее) задал последний вопрос: каково было служить в северокорейской армии? Шин поправил парня, сказав, что он никогда не служил в Народной армии Кореи.

– Я был недостоин этого, – сказал он.

Посмотрев его выступление в церкви, я начал приставать к нему с расспросами о том, что с ним происходит. Почему ты хочешь быть борцом за права человека, если тебе так трудно говорить на публике обо всем, что с тобой происходило в лагере? Почему ты в своих рассказах опускаешь как раз те подробности, которые могут завести и заинтересовать аудиторию? - все, через что мне пришлось пройти, касается только меня и никого больше, - ответил он, отводя глаза. - мне кажется, большинство людей просто не в состоянии понять, о чем я им рассказываю. По ночам его продолжали преследовать кошмары. Своими криками он будил своих соседей по комнате в доме, снятом в Торренсе для волонтеров «Свободы в Северной Корее». Он отказывался от бесплатной помощи живущих и работающих в Лос-Анджелесе корееговорящих психотерапевтов. Отказывался записаться на образовательные курсы, тем более поступать в колледж.

Несколько раз он говорил мне о возникшей внутри него «мертвой зоне», из-за которой ему было трудно чувствовать хоть какие-то эмоции. По его словам, он время от времени старался притвориться счастливым, чтобы просто посмотреть, как на него будут реагировать окружающие. Но чаще всего он не предпринимал вообще ничего.

Шину было очень трудно адаптироваться к жизни в США.

Вскоре после переезда в Калифорнию весной 2009-го Шина начали изводить сильнейшие головные боли. Коллеги по правозащитной организации забеспокоились, что у него проявляется синдром посттравматического стресса. Но потом выяснилось, что боли возникают у него от недолеченного в Ханавоне зуба. Его отправили к стоматологу, тот прочистил канал, и все прошло.

Но так, почти моментально, можно было излечиться только от физической боли.

Для Шина не было (и долго еще не будет) быстрого и безболезненного метода адаптации к жизни за пределами колючей проволоки, будь он хоть в Америке, хоть в Южной Корее. Так сказали мне его друзья, да и он сам.

– Шин так и не может выбраться на свободу, – сказал мне Энди Ким, один из работников «Свободы в Северной Корее», некоторое время бывший ему самым близким другом. – Он не может позволить себе радоваться жизни, пока другие страдают в лагерях. Он считает возможность получать удовольствие от жизни крайним эгоизмом.

Энди и Шин – почти ровесники. Они часто ходили обедать в «Los Chilaquiles», недорогую мексиканскую кафешку в гипермаркете неподалеку от офиса. Еда так и оставалась единственной страстью Шина, и поэтому легче всего беседовать с ним было в корейских или мексиканских ресторанчиках. Энди на протяжении нескольких месяцев еженедельно проводил с Шином по часу в ресторане, чтобы выяснять, как у того складывается жизнь в Штатах.

Положительные сдвиги, конечно, были. Шин стал болтать и шутить. Как-то раз он поразил Эндрю и других сотрудников, заглянув в их кабинеты и сказав, что он их «любит». Но настолько же часто он неадекватно реагировал на советы тех же самых людей, воспринимая конструктивную критику за личное предательство. Шин никак не мог научиться разумно распоряжаться деньгами и нередко тратил больше, чем мог себе позволить, угощая друзей обедами и покупая им авиабилеты. В беседах с Энди он иногда со слезами на глазах обзывал себя «отбросом».

– В одни моменты Шин видит себя глазами того нового человека, которым он стал, а в другие – глазами лагерных охранников, – рассказал мне Энди. – То есть он вроде бы уже здесь, но одновременно с этим еще там.

Когда я спросил у Шина, правда ли это, он кивнул.

– Я постепенно эволюционирую и превращаюсь из животного в человека, – сказал он, – но все это происходит очень-очень медленно. Иногда я пытаюсь плакать и смеяться, как это делают окружающие, чтобы просто посмотреть, буду ли я что-то чувствовать. Но ни слез, ни смеха у меня не получается.

Его поведение полностью укладывается в поведенческие модели, выявленные исследователями у бывших узников концлагерей. Очень часто они страдают от того, что гарвардский психиатр Джудит Льюис Херман назвала «разрушением личности».

– Они страдают не только от классического синдрома посттравматического стресса, но еще и от глубинных искажений их взаимоотношений с Богом, другими людьми и самими собой, – написала Херман в книге «Психологическая травма и исцеление» о психологических последствиях политического террора. – Большинство спасшихся преследует стыд, ненависть к себе и чувство собственной никчемности. (1)

Вскоре после переезда в Калифорнию Шина взяла под свою опеку уроженка Сеула, жена местного пастора Кён Сун Чон. Она ухаживала за ним, как за ребенком, готовила для него и следила за тем, как он приспосабливается к жизни в Америке. Когда он впервые пришел в дом пастора, она подбежала к нему и попыталась обнять, но Шин отстранился. Ему становилось не по себе при физическом контакте с другими людьми.

Но он не перестал приходить к ним на обеды, отчасти потому, что ему очень нравилась стряпня Кён. Кроме того, он подружился с детьми Кён: Юнис, активисткой-правозащитницей, с которой познакомился еще в Сеуле, и ее младшим братом Дэвидом, выпускником Йеля, тоже интересующимся проблемой прав человека. Детям Кён было около 20. Это семейство, помогающее иммигрантам из Северной Кореи, живет в Риверсайде, маленьком городке в сотне километров к востоку от Торренса. Кён и ее муж Чон Гын Ким руководят небольшой христианской миссией.

Наконец-то Шин увидел открытую, дружелюбную и любящую корейскую семью. Он с изумлением и некоторой завистью наблюдал, с каким вниманием эти люди относятся друг к другу и... к нему. Почти два года он через субботу приходил в дом Кён на семейные обеды. Он оставался ночевать, а поутру отправлялся со всеми на воскресную службу.

Почти не говорившая по-английски Кён стала звать Шина своим старшим сыном. Он старался терпеть ее объятья... и иногда даже сам обнимал ее в ответ. Он узнал, что она обожает замороженный йогурт, и перед каждым визитом забегал за ним в супермаркет. Она часто подтрунивала над ним, спрашивая:

– А когда же ты приведешь мне невестку?

Он делал ей комплименты, говоря, что она с прошлой встречи похудела и стала выглядеть гораздо моложе. Они часто уединялись и часами говорили о жизни.

– За что вы так хорошо ко мне относитесь? – сказал он как-то вдруг, резко помрачнев. – Разве вы не знаете, что я натворил?

Он сказал Кён, что «отвратителен сам себе», что не может избавиться от ночных кошмаров, в которых снова и снова казнят его мать, не может простить себе, что бросил в лагере отца, ненавидит себя за то, что выбрался на свободу по телу Пака. Еще он рассказывал, как ему стыдно, что на пути к границе страны приходилось воровать рис и одежду у полунищих людей.

Кён считает, что Шину не удастся избавиться от этого чувства вины до конца своей жизни. Но она не раз говорила ему, что совесть его мучит, потому что у него доброе сердце. А еще она сказала, что у него перед прочими северокорейцами есть очень важное преимущество: он не был отравлен ни пропагандой, ни культом личности Ким Ир Сена и Ким Чен Ира.

– В Шине видна, так сказать, чистота сознания, – сказала она, – ему никогда не промывали мозги.

Ее дети заметили разительные перемены в поведении Шина через пару лет его жизни в Калифорнии. Он стал демонстрировать уверенность в себе, у него улучшились социальные навыки, он стал меньше стесняться, чаще улыбаться и даже с удовольствием обниматься с близкими людьми.

– Раньше он очень смущался при встрече с моими друзьями и подругами по церкви, – говорит Юнис, – но теперь он научился даже шутить и открыто смеяться.

– Шин хорошо чувствует людей, – вторит сестре Дэвид. – Есть такая штука – любовь к людям... так вот в Шине ее, кажется, очень много.

Но сам Шин оценивал себя отнюдь не так радужно.

– Я среди хороших людей и поэтому стараюсь вести себя так же, как ведут себя эти хорошие люди, – сказал он мне, – но это очень трудно. Все эти добрые поступки не льются из меня естественным образом, как из них. В К алифорнии Шин начал приходить к мысли, что и успешный побег из лагеря 14, и удача, позволившая ему выбраться из Северной Кореи и К итая, была промыслом божьим. Тем не менее у Шина были большие сомнения в том, что Бог смог защитить его отца от мести охранников.

То же самое касалось и чувства вины. В Лагере 14 такой концепции просто не существовало. В юношестве Шин злился на мать за побои, за попытку побега, за то, что эта попытка стала причиной перенесенных им пыток. Он не пожалел ее даже в момент казни. Но теперь ярость уступала место чувству вины и ненависти к себе самому.

– Все эти эмоции появились сами и начали расти откуда-то изнутри меня, – сказал он.

Собственными глазами увидев, что такое семья, состоящая из любящих друг друга людей, он просто не мог примириться с памятью о том, кем он был для своих родителей.

Когда Шин ехал в Торренс, ему сказали, что он будет помогать «Свободе в Северной Корее», работая с волонтерами и выступая на мероприятиях этой организации. Взамен ему предоставляли жилье и оплачивали расходы «на жизнь». Зарплаты ему не полагалось. При содействии организации он получил 10-летнюю визу, позволявшую ему до полугода безвыездно находиться на территории США.

Иммиграционное законодательство США особым образом относится к беженцам из КНДР, и поэтому Шин, обладающий уникальным статусом перебежчика, родившегося и выросшего в лагере для политзаключенных, имел шансы быстро получить разрешение на постоянное проживание в Америке. Но он не стал подавать документы на «зеленую карту». Он просто не мог решить, где хочет жить.

Шину вообще было трудно заняться чем-то всерьез и надолго. Он записался в Торренсе на курсы английского, но уже через три месяца бросил их. Львиную долю времени он проводил в офисе «Свободы в Северной Корее», читая в Сети новости о событиях в Северной Корее и болтая о том о сем с другими владеющими корейским языком сотрудниками. Иногда он мыл полы, сортировал коробки или передвигал мебель. Он не раз говорил директору-распорядителю Ханне Сон, что к нему нужно относиться так же, как к остальным сотрудникам, но временами, получая рабочие задания, начинал дуться и злиться. Каждые полгода ему приходилось делать перерыв в работе, чтобы на несколько недель слетать в Южную Корею.

Работники «Свободы в Северной Корее» настоятельно советуют всем беженцам, которым они помогают переехать в Америку, составить «жизненный план» – список целей, помогающий новоприбывшему начать строить стабильную жизнь: свободное владение английским, профессиональная подготовка, уроки управления финансами и пр.

Шин отказался составлять такой план, и, как сказала Сон, они решили закрыть на это глаза.

– История его жизни просто поражает воображение, – сказала Сон. – Он считал, что имеет право быть исключением из правил, и мы ему это позволили. Он просто болтался туда-сюда по Торренсу. Он чувствует потребность понять, почему ему удалось выбраться живым из этого лагеря. Мне кажется, пока у него этого не получается.

За пределами Корейского полуострова нет другого места, где корейцу было бы легче всего жить, не зная других языков, чем в Лос-Анджелесе и его пригородах. В этом районе обосновались больше 300 ООО американцев корейского происхождения.

И в Торренсе, и в окружающих городках Шин мог спокойно ходить по ресторанам и магазинам, работать и посещать церкви, не зная никакого языка, кроме корейского. Английский он изучил ровно настолько, чтобы заказывать гамбургеры и мексиканские блюда, а также болтать о бейсболе и погоде с соседями по комнате.

Спал он на многоярусной кровати в одной из четырех комнат предоставленного «Свободой в Северной Корее» дома в сельском стиле. Вместе с ним там жили, постоянно сменяя друг друга, до 16 волонтеров и интернов студенческого возраста. В день моего визита на стоящей в кухне посудомоечной машине висела бумажка с надписью: «Пожалуйста, не открывайте меня. Я поломалась и сильно воняю». Дом был обставлен полуразвалившейся мебелью, на полу лежали вытертые ковры, а широкое крыльцо было завалено кроссовками, сандалиями и шлепанцами. Шин делил тесную комнатушку с тремя волонтерами.

Этот хаос вполне устраивал Шина. Хоть соседи по дому (как правило, родившиеся в Америке) временами вели себя очень шумно, почти не говорили по-корейски и не задерживались в доме надолго, Шин предпочитал этот калейдоскоп энергичных людей одиночеству. Такая обстановка была привычна ему со времен жизни в Лагере 14. Шин лучше спал и получал больше удовольствия от еды в окружении людей, пусть даже и незнакомых.

Когда его одолевала бессонница или мешали спать ночные кошмары, он слезал с кровати и ложился спать так, как спал в лагере, т. е. под одеялом на голом полу. На работу Шин ездил на велосипеде. Поездка через постоянно залитый солнцем Торренс занимала всего 20 минут. В расположенном в 50 км к юго-западу от центра Лос-Анджелеса Торренсе был длинный пляж, тянущийся по берегу залива Сан-та-Моника, куда Шин нередко ходил гулять. Столетние широченные бульвары Торренса были творением архитектора Фредерика Лоу Олмстеда-младшего, одного из авторов Вашингтонского Молла. Исполненный в стиле «средиземноморского возрождения» фасад средней школы Торренса часто появляется в телесериалах «Беверли-Хиллз, 90210» и «Баффи – истребительница вампиров». В Торренсе работает нефтеперерабатывающий завод компании «ExxonMobil», обеспечивающий топливом почти всю Южную Калифорнию. Почти весь первый год в Калифорнии Шин прожил в старой, переполненной людьми трехкомнатной квартире, которую «Свобода в Северной Корее» снимала в районе, граничащем с гигантским нефтехранилищем «ConocoPhillips/ Torrance Tank Farm».

«Свобода в Северной Корее» переместилась в Торренс из Вашингтона, чтобы снизить расходы на аренду помещений и попытаться сосредоточить работу на социальных «низах». В организации посчитали, что в Южной Калифорнии легче привлекать и содержать «кочевников» (так в ней называют юных волонтеров). Пройдя обучение в Торренсе, «кочевники» путешествуют по США, читая лекции и просвещая население в отношении нарушений прав человека в Северной Корее.

К концу второго года жизни Шина в Калифорнии в Торренс приехала Харим Ли. Эта стройная и поразительно привлекательная «кочевница» родилась в Сеуле и в 4-летнем возрасте переселилась с семьей в Штаты.

Впервые она увидела Шина в выложенном на YouTube видеоролике, когда жила в пригородах Сиэтла и училась на втором курсе факультета социологии в Вашингтонском университете. В этом видео Шин выступал перед работниками компании Google в калифорнийском Маунтин-Вью и отвечал на их вопросы о своей жизни. После этого она нашла мою статью о Шине в «Washington Post», в которой я привел его слова о том, что он очень хотел бы познакомиться с девушкой, но не знает, как.

Хорошо говорящая и по-английски, и по-корейски, Харим вернулась в Южную Корею, чтобы поработать переводчицей в негосударственной организации, специализирующейся на Северной Корее. После третьего курса она решила оставить учебу и вплотную заняться северокорейским вопросом. В Интернете она прочитала о «Свободе в Северной Корее» и ее программе «кочевников». Записываясь на курсы «кочевников», она даже не предполагала, что Шин живет в Торренсе, и узнала об этом только за две недели до приезда в Калифорнию. Сидя в самолете, она не могла избавиться от мыслей о Шине. Она считала его публичной персоной и настоящей знаменитостью и всю дорогу мечтала познакомиться с ним поближе. Через несколько дней в Торренсе она увидела его и постаралась найти место и время для знакомства. Они понравились друг другу сразу же. Ему в тот момент было 27, ей – 22.

В организации установлен строгий запрет на амурные связи между северокорейцами и волонтерами, многие из которых едва достигли совершеннолетия и живут в отрыве от родителей. Это правило введено для защиты как интернов, так и перебежчиков, и устранения лишних проблем в управлении программой «кочевников».

Шин с Харим это правило проигнорировали. Когда от них потребовали перестать видеться до тех пор, пока она не закончит курс подготовки, оба сильно разозлились. Харим даже пригрозила покинуть программу.

– Мы из всех сил постарались продемонстрировать, что считаем этот принцип неправильным, – сказала она мне.

Шин воспринял это требование как личное оскорбление. Он пожаловался на двойные стандарты, превращающие его в человека второго сорта, и заметил, что его лучший друг Энди Ким встречается с одной из проходящих обучение девушек.

– Это все потому, что они меня ни в грош не ставили, – сказал мне Шин. – Они думали, что имеют право руководить моей личной жизнью.

После очередной поездки в Южную Корею и нескольких месяцев тяжелых раздумий Шин ушел из «Свободы в Северной Корее». И причиной этого разрыва был не только роман с Харим. Ханну Сон бесило, что Шин время от времени отлынивал, ждал к себе особого отношения и практически не пытался выучить английский, что мешало ему выступать перед публикой и, соответственно, сильно снижало его полезность для организации. Кроме того, как понял Шин, «Свобода в Северной Корее» больше не собиралась предоставлять ему крышу над головой: Сон предупредила его о том, что в какой-то момент в будущем ему придется самостоятельно найти себе жилье.

Этот разрыв, скорее всего, был неизбежен. И в этом не было ничего необычного. В Южной Корее все давно привыкли, что беженцы с Севера часто бросают работу, жалуясь на придирки и несправедливости. Консультанты по профориентации и карьерному росту из транзитного центра Ханавон говорят, что параноидальные подозрения в отношении сослуживцев, скандальные увольнения и постоянный страх предательства со стороны окружающих – хронические проблемы, преследующие северокорейцев, пытающихся приспособиться к новой жизни. Многим из них полностью адаптироваться так и не удается.

В США наблюдаются те же самые модели поведения. Клифф Ли, уроженец Кореи, ныне проживающий в Александрии штата Вирджиния, несколько раз давал приют беженцам из Северной Кореи и тоже заметил, что адаптационные сложности укладываются в определенную схему:

– Они знают, что все, что им говорили в Северной Корее, – ложь, а потому и в Америке с огромным трудом верят в то, что говорят помогающие им организации.

Сон была чрезвычайно опечалена решением Шина уйти. Она винила себя в том, что не научила его нести ответственность за собственную жизнь и поступки. Но больше всего, по ее словам, ее беспокоило незнание, как Шин собирается жить дальше.

 





Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2016-07-29; Мы поможем в написании ваших работ!; просмотров: 269 | Нарушение авторских прав


Поиск на сайте:

Лучшие изречения:

Что разум человека может постигнуть и во что он может поверить, того он способен достичь © Наполеон Хилл
==> читать все изречения...

959 - | 873 -


© 2015-2024 lektsii.org - Контакты - Последнее добавление

Ген: 0.011 с.