В Государственной думе 13 марта 1907 года

По обсуждаемому вопросу я, прежде всего, должен обратить внимание

Государственной думы на то, что, по мнению правительства, он получает

неправильное направление. Временные законы, которые вошли в силу во время

приостановления действия Думы, могут быть отменены только согласно ст. 87

Основных государственных законов. Статья 87 гласит, что действие такой меры

прекращается, если подлежащим министром или главноуправляющим отдельною

частью не будет внесен в Государственную думу в течение первых двух месяцев

после возобновления занятий Думы соответствующий принятым мерам

законопроект. Следовательно, самим законом установлен порядок прекращения

такого временного закона. Казалось бы, что другого порядка быть не может, но

если даже принять другую точку зрения, то есть что и временные законы могут

быть прекращены таким же порядком, как и законы постоянные, то есть согласно

ст. 55 Учреждения о Государственной думе, то и в этом случае обсуждаться по

существу этот вопрос может не ранее месяца после представления г.

председателем Думы письменного о том заявления за подписью 30 членов Думы.

Итак, по закону вопрос этот мог бы обсуждаться не ранее 12 апреля, так как

12 марта было подано такого рода заявление. Если проект наказа противоречит

этому закону, то проект неправилен, а потому он и не был опубликован Сенатом

в прошлом году. Я говорю только для того, чтобы установить, что в порядке

ст. 87 или ст. 56 закон о военно-полевых судах законным образом мог бы, во

всяком случае, потерять силу не ранее конца апреля. Но это, господа,

формальная сторона дела. Тут прения шли по существу.

Мы слышали тут обвинения правительству, мы слышали о том, что у него

руки в крови, мы слышали, что для России стыд и позор, что в нашем

государстве были осуществлены такие меры, как военно-полевые суды. Я

понимаю, что хотя эти прения не могут привести к реальному результату, но

вся Дума ждет от правительства ответа прямого и ясного на вопрос: как

правительство относится к продолжению действия в стране закона о

военно-полевых судах?

Я, господа, от ответа не уклоняюсь. Я не буду отвечать только на

нападки за превышение власти, за неправильности, допущенные при применении

этого закона. Нарекания эти голословны, необоснованы, и на них отвечать

преждевременно. Я буду говорить по другому, более важному вопросу. Я буду

говорить о нападках на самую природу этого закона, на то, что это позор,

злодеяние и преступление, вносящее разврат в основы самого государства.

Самое яркое отражение эти доводы получили в речи члена Государственной

думы Маклакова *. Если бы я начал ему возражать, то, несомненно, мне

пришлось бы вступить с ним в юридический спор. Я должен был бы стать

защитником военно-полевых судов, как судебного, как юридического института.

Но в этой плоскости мышления, я думаю, что я ни с г. Маклаковым, ни с

другими ораторами, отстаивающими тот же принцип, - я думаю, я с ними не

разошелся бы. Трудно возражать тонкому юристу, талантливо отстаивающему

доктрину. Но, господа, государство должно мыслить иначе, оно должно

становиться на другую точку зрения, и в этом отношении мое убеждение

неизменно. Государство может, государство обязано, когда оно находится в

опасности, принимать самые строгие, самые исключительные законы, чтобы

оградить себя от распада. Это было, это есть, это будет всегда и неизменно.

Этот принцип в природе человека, он в природе самого государства. Когда дом

горит, господа, вы вламываетесь в чужие квартиры, ломаете двери, ломаете

окна. Когда человек болен, его организм лечат, отравляя его ядом. Когда на

вас нападает убийца, вы его убиваете. Этот порядок признается всеми

государствами. Нет законодательства, которое не давало бы права

правительству приостанавливать течение закона, когда государственный

организм потрясен до корней, которое не давало бы ему полномочия

приостанавливать все нормы права. Это, господа, состояние необходимой

обороны; оно доводило государство не только до усиленных репрессий, не

только до применения различных репрессий к различным лицам и к различным

категориям людей, - оно доводило государство до подчинения всех одной воле,

произволу одного человека, оно доводило до диктатуры, которая иногда

выводила государство из опасности и приводила до спасения. Бывают, господа,

роковые моменты в жизни государства, когда государственная необходимость

стоит выше права и когда надлежит выбирать между целостью теорий и целостью

отечества. Но с этой кафедры

был сделан, господа, призыв к моей политической честности, к моей прямоте. Я

должен открыто ответить, что такого рода временные меры не могут приобретать

постоянного характера; когда они становятся длительными, то, во-первых, они

теряют свою силу, а затем они могут отразиться на самом народе, нравы

которого должны воспитываться законом. Временная мера - мера суровая, она

должна сломить преступную волну, должна сломить уродливые явления и отойти в

вечность. Поэтому правительство должно в настоящее время ясно дать себе

отчет о положении страны, ясно дать ответ, что оно обязано делать.

Вот возникают два вопроса. Может ли правительство, в силе ли оно

оградить жизнь и собственность русского гражданина обычными способами,

применением обыкновенных законов? Но может быть и другой вопрос. Надо себя

спросить, не является ли такой исключительный закон преградой для

естественного течения народной жизни, для направления ее в естественное,

спокойное русло?

На первый вопрос, господа, ответ не труден, он ясен из бывших тут

прений. К сожалению, кровавый бред, господа, не пошел еще на убыль и едва ли

обыкновенным способом подавить его по плечу нашим обыкновенным

установлениям. Второй вопрос сложнее: что будет, если

противоправительственному течению дать естественный ход, если не

противопоставить ему силу? Мы слушали тут заявление группы

социалистов-революционеров. Я думаю, что их учение не сходно с учением

социалистических и революционных партий, что тут играет роль созвучие

названий и что здесь присутствующие не разделяют программы этих партий. На

заданный вопрос ответ надо черпать из документов. Я беру документ

официальный - избирательную программу российской социальной рабочей партии.

Я читаю в ней: "Только под натиском широких народных масс, напором народного

восстания поколеблется армия, на которую опирается правительство, падут

твердыни самодержавного деспотизма, только борьбою завоюет народ

государственную власть, завоюет землю и волю". В окончательном тезисе я

прочитываю: "Чтобы основа государства была установлена свободно избранными

представителями всего народа; чтобы для этой цели было созвано учредительное

собрание всеобщим, прямым, равным и тайным, без различия веры,

пола и национальности голосованием; чтобы все власти и должностные лица

избирались народом и смещались им, - в стране не может быть иной власти,

кроме поставленной народом и ответственной перед ним и его представителями;

чтобы Россия стала демократической республикой". Передо мной другой

документ: резолюция съезда, бывшего в Таммерфорсе перед началом действия

Государственной думы. В резолюции я читаю: "Съезд решительно высказывается

против тактики, определяющей задачи Думы как органическую работу в

сотрудничестве с правительством при самоограничении рамками Думы для многих

основных законов, не санкционированных народной волей". Затем резолюция

окончательная: "Съезд находит необходимым, в виде временной меры, все

центральные и местные террористические акты, направленные против агентов

власти, имеющих руководящее, административно-политическое значение,

поставить под непосредственный контроль и руководство центрального комитета.

Вместе с тем, съезд находит, что партия должна возможно более широко

использовать для этого расширения и углубления своего влияния в стране все

новые средства и поводы агитации и безостановочно развивать в стране, в

целях поддержки, основные требования широкого народного движения, имеющего

перейти во всеобщее восстание".

Господа, я не буду утруждать вашего внимания чтением других, не менее

официальных документов. Я задаю себе лишь вопрос о том, вправе ли

правительство, при таком положении дела, сделать демонстративный шаг, не

имеющий за собой реальной цены, шаг в сторону формального нарушения закона?

Вправе ли правительство перед лицом своих верных слуг, ежеминутно

подвергающихся смертельной опасности, сделать главную уступку революции?

Вдумавшись в этот вопрос, всесторонне его взвешивая, правительство

пришло к заключению, что страна ждет от него не оказательства слабости, а

оказательства веры. Мы хотим верить, что от вас, господа, мы услышим слово

умиротворения, что вы прекратите кровавое безумие. Мы верим, что вы скажете

то слово, которое заставит нас всех стать не на разрушение исторического

здания России, а на пересоздание, переустройство его п украшение.

В ожидании этого слова правительство примет меры для того, чтобы

ограничить суровый закон только самыми исключительными случаями самих

дерзновенных преступлений, с тем

чтобы, тогда Дума толкнет Россию на спокойную работу, закон этот пал сам

собой путем невнесения его на утверждение законодательного собрания.

Господа, в ваших руках успокоение России, которая, конечно, сумеет отличить

кровь, о которой так много здесь померилось, кровь на руках палачей от крови

на руках добросовестных врачей, применяющих самые чрезвычайные, может быть,

меры с одним только упованием, с одной надеждой, с одной верой - исцелить

трудно больного. (Аплодисменты справа.)

 

РЕЧЬ В ЗАЩИТУ ГОСУДАРСТВЕННОЙ РОСПИСИ ДОХОДОВ