Наша Литургия происходит от ритуальной трапезы ветхозаветной Пасхи

Именно во время этой священной Вечери и для полного осуществления заложенного в ней смысла, Иисус Христос совершил Свою Жертву — приношение Своего Тела и Крови в пищу верным Своим. Поэтому:

Литургия — семейная трапеза народа Божия.

Прийти на Литургию — значит сесть за общую Трапезу всей христианской семьи во главе со Христом, чтобы вместе вкусить Его Небесный Хлеб.

Что происходит с христианином «причащающимся Тела и Крови Христовых». Он становится единокровным Христу, «врастает во Христа», начинает жить Богочеловеческой (обоженной) жизнью (Ср. ап. Павел: «Уже не я живу, но живет во мне Христос» Гал. II, 20).

Литургия — праздничный пир в Царстве Божием.

Семейная трапеза, которой является Литургия, представляет собой праздничный пир. Она подразумевает радостное собрание близких и любящих друг друга людей (общину).

В Литургии всегда незримо происходит встреча всего народа Божия. Потому, что там где Христос, там все Его Тело, вся Церковь, все христиане, не только живущие, но и умершие и еще не родившиеся. Т. о. за Литургией происходит такое собрание, которое совершается вне времени и пространства, не столько на земле, сколько в Царстве Божием. Литургия и есть предвосхищение этого Царства Небесного — небо на земле.

Наша Литургия — продолжение апостольской.

Итак, в реальности есть только одна вневременная Литургия, которая по эту сторону времени предстоит как неисчислимое множество отдельных служб или, лучше сказать — отдельных прорывов сквозь время и своей вне временной сущности. Это есть продолжение апостольского служения.

Обратите внимание, что все в нашей Литургии продолжает напоминать трапезу: для нее необходим стол (т. н. престол), скатерть (облачение престола), блюдо (дискос) на который кладется пища, а также — чаша для пития (потир). В особенности необходим распорядитель пира (заменяющий апостола епископ или священник).

Этот пир радостен, ибо открывает нам смысл нашего существования (экзистенцию). Отсюда радостное и торжественное пение (все тоже апостольское Аллилуиа!), золотые облачения священников, радостный звон колоколов и т. д.

Вместе с тем, все очень изменилось со времен апостолов. Что именно изменилось, почему и когда?

Об этом наши последующие лекции.

АПОСТОЛЬСКОЕ БОГОСЛУЖЕНИЕ (2. ЛИТУРГИЧЕСКИЕ ЭЛЕМЕНТЫ)

ОБРЯДНОСТЬ

В прошлый раз мы с вами анализировали самое первое упоминание об апостольском богослужении (1 Кор. X, 16—17 и XI, 20—34), относящееся к 55 г., т. е. к середине I века. Мы выяснили, что апостольское богослужение было точным воспроизведением Тайной вечери, которая в свою очередь генетически связана с ритуальной иудейской трапезой. Даже называлось это «хлебопреломлением» или «агапой» (буквально «вечерей любви»). И таким образом, собственно Евхаристия была включена в общую трапезу. По ходу её совершалось благословение и преломление евхаристического хлеба, а затем пускали вкруговую чашу с евхаристическим вином. Какая-либо обрядовая обстановка и литургический чин, естественно, отсутствовали. Не было даже престола (жертвенника) и участники возлежали (!) вокруг обычного стола, как это изображает фреска «Преломление хлеба» из римских катакомб св. Прискиллы (рубеж I и II вв.). Прот. Горский так описывает её:

«За полукруглым столом возлежат шесть участников вечери, а по правую сторону стола помещается бородатый мужчина, преломляющий хлеб. У его ног стоит чаша и два блюда: одно — с двумя рыбами, другое же — с пятью хлебами.» (Горский «Древне-христианская практика причащения Св. Тайн» Серг. Посад. 1914, с. 7). Т. о. вся агапа проходила в обычном триклинии. Верующие получали хлеб из рук предстоятеля прямо в свои руки, а потом поочереди отпивали из чаши.

ПРОПОВЕДЬ

Из-за этой неразвитости обряда, основное место в богослужении занимала проповедь (как сейчас у протестантов). Апостолу Иакову даже приходилось бороться со словоохотливыми проповедниками (Иак. гл. III). В этой связи уместно вспомнить и другой эпизод, относящийся к 58 г. Возвращаясь из своего III путешествия, апостол Павел останавливается в Троаде. Путевой журнал миссии так рассказывает об этом:

«В первый же день недели, когда ученики собрались для преломления хлеба, Павел.... беседовал с ними и продолжал слово до полуночи. В горнице где мы собрались было довольно светильников. Во время продолжительной беседы Павловой, один юноша, именем Евтих, сидевший на окне, погрузился в глубокий сон, и пошатнувшись сонный упал вниз с третьего этажа... Павел, сошед, пал на него и, обняв, сказал: не тревожьтесь; ибо душа его в нем. Взошед же и преломив хлеб и вкусив, беседовал довольно, даже до рассвета, и потом вышел» (Деян. XX, 7—11).

Из этой, видимо, дневниковой записи мы узнаём довольно много подробностей:

Богослужение происходит ночью.

«В первый же день недели», т. е. в ночь на воскресенье.

«В горнице», расположенной на третьем этаже и освящённой многими «светильниками». Она не очень велика, т. к. слушателям тесно, и один юноша даже сидит на подоконнике. Такие верхние горницы в греческих домах обычно служили столовыми.

«Преломление хлеба» (конечно, с молитвами, которые не упомянуты) составляет лишь небольшой эпизод в многочасовой «беседе», причём речь шла о вопросах настолько сложных, что какой-то нелюбопытный юноша заснул и упал.

Разумеется уж мы бы не заснули, а отдали бы полжизни, чтобы послушать Павла. О чём он мог говорить? Об Учителе, которого никогда не видел? Об Его учении?

Так обычно и думают, забывая о том, что Павел здесь не апостольствует, а литургисает в уже сформированной общине. Да и когда он апостольствует, Павел нигде не говорит: «Мы проповедуем учение Христа». Нет! Он говорит: «Мы проповедуем [самого] Христа Распятого, для Иудеев соблазн, а для эллинов Безумие» (1 Кор. I, 23).

В этом кардинальное отличие христианства от всех других учений, например от буддизма. Будда спасает от незнания и спасает своим учением. Христос спасает от смерти и спасает Своим крестом. Чувствуете разницу? Так что Павел говорил, конечно не об учении, а об искупительном крестном подвиге, продолжением которого является Евхаристия. Ведь только через Евхаристию мы приобщаемся к Искупителю и Его победа над грехом и смертью становится нашей.

Евхаристические беседы ап. Павла — это совершенно особое литургическое богословие. Достаточно напомнить его знаменитую доксологическую формулу, которая вошла во все последующие литургии: «Благодать Господа нашего Иисуса Христа, любовь Бога и Отца и причастие святого Духа...» (2 Кор. XIII, 13). (А ведь это сказано за три века до формирования тиринитарного догмата!).

Приведённый выше эпизод с Павлом поучительно сравнить с отрывком Иак. II, 2—5, который, говоря о христианском богослужении иерусалимской Церкви рисует типичную картину синагоги — уставленной скамьями, с креслами впереди для почётных посетителей и с распределением молящихся по достатку. Ап. Иаков даже начинает своё поучение словами: «Если в собрание...» (буквально синагогу, славянское «сонмище»). Но ап. Павел в своей проповеди среди язычников оторвавшийся от синогогальных стереотипов уже именует свои собрания экклесия (т. е. «Церковь»). Именно с апостола Павла начинает развиваться собственно христианское богослужение I века!

Посмотрим, нельзя ли найти у него ещё каких-нибудь ценных подробностей.

ЧТЕНИЯ

Прежде всего именно с Павла идёт традиция чтения в Церкви апостольских посланий (до этого, очевидно, читали только пророчества). Павел уже в первом своём письме к Фессалоникийцам (51 г.) просит: «Заклинаю вас Господом прочитать сие послание всем святым братьям» (1 Фес. V, 27). К Колосянам: «Когда это послание прочитано будет у вас, то распорядитесь, чтобы оно было прочитано и в Лаодикийской церкви; а то, которое из Лаодикии, прочитайте и вы.» (Кол. IV, 16).

ГИМНОГРАФИЯ

Далее Павел отмечает, что в его Церквах уже развивается какая-то гимнография:

«...научайте и вразумляйте друг друга псалмами, славословием и духовными песьнями; во благодати воспевая в сердцах ваших Господу» — пишет он (Кол. III, 16) — «Назидая самих себя псалмами и славословием и песнопениями духовными» (Эф. V, 19).

Понятно, что пели псалмы по иудейскому обычаю. В Евангелии от Матфея сказано, что сразу после Тайной вечери апостолы (а может быть и Сам Христос!) «воспевши пошли на гору Елеонскую» (Мф. XXV, 30). Павел пишет коринфянам: «Когда вы сходитесь, у каждого из вас есть псалом...» (1 Кор. XIV, 26).

Но что такое — «славословие» и «духовные песни»?

Своему ученику Тимофею, поставленному во главе Эфесской Церкви, Павел пишет: «Итак, прежде всего прошу совершать молитвы, прошения, моления, благодарения за всех человеков...» (1 Тим. II, 1). Вероятно, это и есть «славословия» в широком смысле. (При этом я не исключаю и славословия в узко-специальном смысле, т. е. ангельского гимна: «Слава в вышних Богу...», хотя предание относит его к началу II века).

Нет сомнения, что уже апостолы читали молитву «Отче наш». А если мы учтём, что у первохристианских писателей «хлеб наш насущный» — это хлеб евхаристический, то можно предположить, что молитва Господня читалась во время хлебопреломления. Другие «молитвы» были, очевидно, спонтанными, ибо сказано, что они рождались «в сердцах... Господу». Иудеи читали свои молитвы особым образом, слегка нараспев (т. н. лага) — очевидно, этот обычай перешёл и к апостольским общинам.

Но самое интересное, что помимо псалмов и молитв Павел говорит о «духовных песнях» т. е. уже собственно гимнах Новозаветной Церкви. И самое замечательное, что мы знаем эти гимны, потому что гимны первохристианских общин вошли в Евангелия (и фрагменты их в Апокалипсис). Так евангелист Лука, ученик Павла, помещает в начале своего Евангелия т. н. «Песнь Богородицы» (Лк. I, 45—55) и «Песнь Захарии» (Лк. I, 68—79). И по размеру и по образности это именно песни:

ПЕСНЬ БОГОРОДИЦЫ

«Величит душа моя Господа,
и возрадовался дух мой
о Боге Спасе Моем...»

Мы до сих пор поём этот гимн перед 9-й песнью канона Утрени. (Но к каждому стиху прибавляем величание: «Честнейшую Херувим и славнейшую без сравненья Серафим...» благодаря чему Песнь Богородицы называется у нашем Уставе «Честнейшую»).

ПЕСНЬ ЗАХАРИИ

«Благословен Господь Бог Израилев,
что посетил народ свой
и сотворил избавление ему
и воздвиг рог спасения нам
в дому Давида, Отрока Своего...»

Эту песнь мы не используем, а католики поют её у себя на Утрени. Теперь мы знаем, что «рог спасения» это апофатическое указание на Христа-Агнца. Для иудео-христианской гимнографии очень характерна эта Ветхозаветная образность, идущая от псалмов Давидовых, наименование Израиля, Давида и Иисуса «Отроками» Божиими, нарочитое сближение их (что мы увидим в «Дидахи» — последнем памятнике иудео-христианской эпохи).

А вот фрагменты апостольской гимнографии из Апокалипсиса:

«И поют песнь Моисея, раба Божия, и песнь Агнца, говоря:

Велики и чудны дела Твои,
Господи Боже Вседержитель!
Царь святых!
Кто не убоится Тебя, Господи,
и не прославит имени Твоего?
Ибо Ты един свят.
Все народы придут и поклонятся пред Тобою,
ибо открылись суды Твои.»
(Откр. XV, 3-4)

Аллилуия!
Спасение и слава,
и честь и сила Господу нашему,
ибо истинны и праведны суды Его!
Аминь! Аллилуия!
Хвалите Бога нашего,
Все рабы Его и боящиеся Его,
малые и великие.
Аллилуия!
Ибо воцарился Господь Бог Вседержитель.
Возрадуемся и возвеселимся
и воздадим Ему славу;
ибо наступил брак Агнца,
и жена Его приготовила себя.
И дано было ей облечься
в виссон чистый и светлый;
виссон же есть праведность святых.
Блаженны званные
на брачную вечерю Агнца!
(Откр. XIX, 1—9).

Эта «Жена Агнца» — конечно, Церковь. И это вполне могли петь на первохристианской вечере. Эти гимны и сейчас заставляют наши сердца замирать в каком-то священном трепете, потому что мы ощущаем в этом разорванном вдохновенном синтаксисе экстатическую духоносность первохристианской агапы.

Но кому-то из вас (особенно тем, кто видел богослужения Билли Джо Доггерти и прочих) они могут показаться черезчур «протестанскими». Дело в том, что протестантизм и был попыткой возврата к первохристианской экстатичности. Но так как Дух был уже утрачен и заменён психологической взвинченностью, то вылилось всё это в колоссальное опошление первохристианства. Это, конечно, уже не первохристианство, а «американство».

А вот в германской лютеранской общине «Gnadenthal» мы со студентами наблюдали довольно удачную и органичную попытку реконструкции первохристианской агапы. У нас в Православной Церкви подобные попытки предпринимает московская община отца Георгия Кочеткова. Но об этом позже.

А сейчас коснёмся наиболее спорного феномена апостольского богослужения — дара говорения «в Духе», «на языках», который в науке называется глоссолалия.

ГЛОССОЛАЛИЯ

Этот духовный дар был получен в день Пятидесятницы и обнаруживался только в богослужебных собраниях. Именно в этой плоскости его и следует рассматривать (а не как сверхъестественные переводческие способности. Иначе зачем бы нужен был ап. Петру греческий переводчик Марк?). Ап. Павел обладал этим даром, но предостерегал от злоупотребления им (1 Кор. XIV, 10).

Первые слушатели апостолов воспринимали глоссолалию, как внезапное устранение разделяющих человечество языковых и национальных границ. Но это был лишь вторичный эффект, пророчески указующий на будущее благодатное единение человечества во Вселенской Церкви. Не забудем, что у разделённых расколом коринфян и глоссолалия выраждалась, становилась непонятной для слушателей и нуждалась в особом даре истолкования (1 Кор. XII, 10, 30).

Как осмыслить все эти факты? Проф. литургики М. Скабалланович выдвинул следующую остроумную теорию:

«Глоссолалия была стихийной попыткой создания вселенского богослужебного языка... Это мета-язык первохристианства, который превосходил языки отдельных народов и возможно был синтетическим языком, а не только свидетельством экстатического возбуждения и молитвенным даром» («Толковый Типикон» т. I, Киев, 1910, стр. 36—39).

Следы этого метаязыка остались в современной литургической жизни. Таковы, например, возгласы:

Премудрость! — (греч. Σοφια), указывающий на особенную важность момента.

Мараната! — (сир. Мар — Господь + ана — наш + та — приди).

Аминь — (евр. «Да будет») и в особенности:

Аллилуйя — (евр. «хвалите Бога»), которое, согласно Апокалипсису, по окончании земной истории, станет небесной песнью вечности (Откр. XIX).

«Кроме аминь, это единственное еврейское выражение, которого не дерзнула коснуться рука переводчика, оставив его в тех звуках, в которых оно вдохновлено Богом. От него веет поэтому духом глоссолалической таинственности, вызывающей применение его, например, в таинстве Крещения...» («Толковый Типикон», т.III, с 24).

Впоследствии Церковь не раз пыталась вернуться ко всеобщему богослужебному языку. Это нашло выражение в латинизации Западного богслужения и в нашем церковно-славянском, который никогда не был разговорным, но является особой «священной» формой языка. Сторонники перевода нашего богослужения на современный русский язык не учитывают этой сакральной функции языка (в том смысле, в котором мы говорим, например, о языке иконы).

Но вернёмся к апокалипсису — нашему последнему источнику, говорящему о богослужении конца Апостольского века (Апокалипсис датируется 95 г.).