Ж. Сценарий и антисценарий

Юность — это период, когда человек колеблется, когда он мечется между сценарием и антисценарием. Он старается следовать предписаниям родителей, потом восстает против них, но обнаруживает, что все-таки следует программе сценария. Он видит тщету своего сопротивления и снова возвращается к предписаниям. К концу периода юности, когда он, скажем, заканчивает колледж или службу в армии, он уже принял решение: либо успокаивается и продолжает следовать предписаниям, либо уходит от них и катится по наклонной плоскости прямо к сценарной развязке. Скорее всего он будет продолжать идти таким курсом, пока не достигнет сорока лет, когда начинается второй трудный период. В это время он, если следует родительским предписаниям, постарается их нарушить: разводится, уходит с работы, отказывается от прибыльных сделок или по крайней мере красит волосы и покупает гитару. Если же он далеко зашел в своем падении согласно сценарию, то присоединяется к анонимным алкоголикам или обращается к психотерапевту.

Но именно в период юности он впервые начинает сознавать, что может сделать самостоятельный выбор; к несчастью, это ощущение самостоятельности может быть частью иллюзии. На самом деле обычно он колеблется между запретами Родителя своих родителей и провокациями их Ребенка. Подростки, употребляющие наркотики, не обязательно восстают против родительской власти. Они восстают против лозунгов Родителя, но, поступая так, могут следовать вызову демона, «Безумному Ребенку» тех же самых родителей. «Не хочу, чтобы мой сын пил», — говорит мать, заказывая очередную порцию выпивки. Если он не пьет, он хороший мальчик, мамин мальчик. Если пьет, он плохой мальчик, но по-прежнему мамин мальчик. «Не позволяй никому запускать себе руку под юбку», — говорит отец дочери, поглядывая на юбку официантки. Как бы дочь ни поступила в таком случае, она остается папиной дочерью. Она может очень вольно вести себя в колледже, а потом исправиться, либо может сохранять девственность до замужества, а потом иметь множество связей. Но и юноша, и девушка могут принять собственное решение, освободиться от своих сценариев и жить по-своему. Особенно если они получили разрешение идти своим путем, а не разрешение «самому все решать (пока следуешь моим советам)».

З. Образ мира

У ребенка свой образ мира, совсем не такой, как у его родителей. Это сказочный мир, полный чудовищ и волшебников, и такое представление сохраняется на всю жизнь и образует архаический фон сценария. Простой пример — ночные кошмары и страхи, когда ребенок кричит, что в его комнату забрался медведь. Приходят родители, включают свет и показывают ему, что никакого медведя нет; или начинают сердиться и велят ему заткнуться и спать. В любом случае Ребенок знает, что в его комнате все равно есть медведь. Подобно Галилею, он восклицает: «И все-таки она вертится!» Как бы ни обошлись с ним родители, они не в силах отменить факт наличия медведя. Разумный подход означает: когда появится медведь, придут родители и защитят, а медведь спрячется; если родители выходят из себя, это означает, что ребенку придется самому справляться с медведем. Но и в том, и в другом случае медведь остается.

К тому времени, как человек становится взрослым, его образ мира, или сценарная декорация, делается гораздо сложнее и тщательнее скрывается, если только не сохраняет свою первоначальную искаженную форму в виде иллюзий. Обычно, однако, образ мира неощутим, пока не появляется во снах, и тогда неожиданно поведение пациента становится последовательным и понятным.

Например, Ванда очень тревожилась из-за того, что у ее мужа происходили постоянные стычки с партнерами на почве финансов. Она все время думала о финансовых неприятностях. Но когда члены группы принялись расспрашивать ее об этом, Ванда яростно отрицала свою озабоченность. К тому же ее очень тревожила семейная диета. На самом деле ей нечего было тревожиться, потому что родители у нее были очень состоятельными и она всегда могла занять у них денег. В течение двух лет терапевт не мог составить себе ясное представление, что же происходит в ее сознании, пока однажды ей не привиделся «сценарный сон». Во сне она жила в концентрационном лагере, которым управляли какие-то богатые люди, живущие выше по холму. Единственный способ достать еду — либо угодить богатым, либо обмануть их.

Этот сон сделал более понятным ее жизненный путь. Ее муж играл с нанимателями в игру «Обведи дурака вокруг пальца», поэтому она вынуждена была играть «Сведи концы с концами». Заработав хоть немного денег, муж тут же старался их потерять, чтобы игра могла продолжаться. Когда дела становились по-настоящему плохи, Ванда вступала в игру и помогала мужу «обвести вокруг пальца» своих родителей. В конечном счете, к их обоюдному раздражению, и наниматели, и родители Ванды сохраняли контроль над ситуацией. Ванде приходилось яростно отрицать это в группе, потому что положение было настолько невыгодным для нее, что если бы она в этом призналась, игра сразу кончилась бы (что в конце концов и произошло). Таким образом, она жила как в своем сне, родители и наниматели мужа находились на холме и управляли ее жизнью, а ей приходилось угождать им или обманывать их, чтобы выжить.

В данном случае концентрационный лагерь служил ее образом мира, или сценарной декорацией. Она жила в реальности, как жила бы в лагере своего сна. Лечение ее до того момента было типичным «улучшением». Ее состояние «улучшалось», но это значило, что она «научается лучше жить в концентрационном лагере». Улучшение не изменяло ее сценарий, оно просто позволяло удобнее жить с этим сценарием. Чтобы выздороветь, ей нужно было покинуть концентрационный лагерь и переселиться в реальный мир, который для нее был бы очень уютным, если бы дела ее семьи наладились. Интересно отметить, как она сама и ее муж выбрали друг друга на основе дополняющих сценариев. Сценарий мужа требовал богатых людей на холме, которых можно было бы обманывать, и испуганной жены. Ее сценарий требовал обманщика, который сделал бы ее жизнь в порабощении легче.

Сценарные декорации обычно так далеки от реалий жизни пациента, что их невозможно реконструировать простыми наблюдениями или интерпретациями. Лучше всего получить о них ясное представление, изучив сны. «Сценарный сон» можно распознать по тому, что после него многое сразу становится ясным. Внешне он может ничем не напоминать образ жизни пациента, но по сути является его точной копией. Женщина, которая всегда «искала спасения», увидела во сне себя в туннеле, уходящем вниз. Она забралась в этот туннель, и преследователи не могли пойти за ней. Они остались у входа и караулили, надеясь, что она вернется. Однако она обнаружила, что по другую сторону туннеля ее тоже поджидает толпа рассерженных людей. И вот она не могла идти ни вперед, ни назад; стоило ей расслабиться, она сразу начинала скользить вниз, в руки поджидающих. Поэтому ей приходилось все время прижиматься руками к стенам туннеля, и пока она это делала, она оставалась в безопасности.

На сценарном языке большая часть ее жизни прошла в этом туннеле, в этой неудобной позе, и, судя по ее отношению к жизни и по прошлой истории, было очевидно, что концовка сценария призывает ее устать, перестать держаться за стены и скользить вниз, к поджидающей смерти. Она тоже добилась значительного «улучшения» в своем лечении. В переводе это улучшение означало — «удобнее расположиться, держась за стены туннеля в ожидании смерти». А подлинное сценарное излечение значило, что нужно выбраться из туннеля в реальный мир и жить в нем с комфортом. Туннель — это сценарная декорация. Конечно, существует много других интерпретаций такого сна, в чем может убедиться всякий первокурсник, прослушавший начальный курс психологии. Но интерпретация сценария важна, потому что показывает терапевту, членам группы, а также пациентке и ее мужу, с чем они имеют дело, что еще нужно сделать, и подчеркивает, что одного «улучшения» недостаточно.

Сцена туннеля, по-видимому, оставалась неизменной с самого раннего детства. Концентрационный лагерь, вероятно, более позднее усовершенствование детского кошмара, который Ванда не могла вспомнить. Эта сцена основана на детском опыте, обогащенном чтением и юношескими фантазиями. Таким образом, юность — этот период, когда страшные туннели детства приобретают более реалистическую и современную форму, превращаясь в основу жизненного плана пациента. Нежелание Ванды вникать в проделки мужа показывает, как упорно люди цепляются за свои сценарии, в то же время жалуясь на невыносимость такого существования.

И. Футболка с надписью

Все темы, которые обсуждались в настоящей главе, связаны с поведением пациента, с тем, как он «демонстрирует» себя в жизни. Это называется его «футболкой с надписью». «Футболка» — это одна-две краткие выразительные фразы, говорящие опытному человеку, каково любимое времяпрепровождение пациента, какова его игра, его чувства, его прозвище, что делается в его передней и задней комнатах, в каком мысленном мире он живет, к какой развязке призывает его сценарий, иногда — каков его критический сфинктер, кто герой пациента и каков его тотем.

«Футболку» обычно «надевают» в средней школе или на первых курсах колледжа, когда вообще популярны футболки. Позже она может быть украшена вышивкой, слегка изменится словесное выражение, но значение останется неизменным.

У всех опытных клиницистов, относящихся к любому направлению, есть одно общее свойство: все они очень наблюдательны. Поскольку наблюдают они за одним и тем же — поведением человека, — должно быть какое-то сходство в том, что они видят и как классифицируют и истолковывают свои наблюдения. Поэтому психоаналитические «защита» и «вооружение», концепция Юнга об «отношении», замечания Адлера о «жизненной лжи» и «жизненном стиле» и транзакционная метафора «футболки с надписью» являются описаниями одного и того же феномена.^[33]

Реальные футболки («Демоны ада», «Неудачники», «Черные пантеры», «Команда Гарварда» или даже «Бетховен») показывают, к какой группе относится человек, и дают некоторое представление о том, какова его жизненная философия и как он будет реагировать на определенные стимулы; но они не указывают, как конкретно будет вести себя человек, каким образом он обманывает других людей и к какой развязке стремится. Например, очевидно, что многие представители первых трех указанных выше групп разъезжают на машинах типа «Идите вы!», но, не зная этих людей близко (в клиническом смысле), невозможно сказать, кто из них стремится быть убитым и стать мучеником, кто просто напрашивается на неприятности, чтобы иметь возможность кричать о «полицейской жестокости», а кто искренен. Футболка обозначает их общее отношение и общие игры, но каждый играет по своему индивидуальному сценарию и живет в ожидании своей особой развязки.

Транзакционная или сценарная футболка — это отношение, которое ясно видно из поведения человека, так же ясно, как если бы у него на футболке был написан лозунг. Распространены сценарные футболки «Пни меня», «Не бейте меня», «Я алкоголик и горжусь этим», «Смотри, как я стараюсь», «Пора сматываться», «Недотрога», «Курнем?» Есть футболки с лозунгом впереди и с броским выражением сзади. Например, женщина живет в футболке, на которой написано «Ищу мужа». Однако когда она поворачивается спиной, видна надпись «Но ты не подходишь». У человека с надписью «Я алкоголик и горжусь этим» впереди, сзади может быть «Но не забудь, что это болезнь». Транссексуалы носят особенно кричащие футболки; впереди у них написано: «Ну разве я не очаровашка?», а сзади «Может быть хватит?»

Другие футболки демонстрируют принадлежность к какому-нибудь клубу. «Никто не испытал таких бед, как я» — это братство со многими ответвлениями, одно из которых — «Клуб меланхоликов». Марсианин может представить себе клуб меланхоликов в виде маленького бревенчатого строения, кое-как обставленного старой мебелью. На стенах нет картин, висит только лозунг в рамке «Почему бы тебе сегодня не покончить с собой?» В доме есть небольшая библиотека, состоящая исключительно из статистических отчетов и книг философов-пессимистов. Ударение в лозунге «Никто не испытал таких бед, как я», не на бедах, а на никто. И носитель этого лозунга старается, чтобы никто на самом деле не испытал, потому что если кто-то сравнится с ним, у него не будет права носить подобный лозунг.

«Футболка» обычно связана по происхождению с любимым лозунгом родителей пациента, например таким: «Никто в мире не будет тебя любить так, как папа и мама». Такая футболка должна отделить ее носителя от всех остальных. Но ее легко превратить в соединяющую, которая будет не отталкивать, а привлекать к себе и вести к играм типа «Какой ужас!» или «Никто не любит меня так, как мама и папа». А окружающих при этом привлекает надпись на спине «футболки»: «А как у вас с этим?»

Сейчас мы подробно рассмотрим две типичные футболки и постараемся продемонстрировать полезность подобного подхода для предсказания существенных особенностей поведения.

«Никому нельзя верить»

Есть определенный тип людей, которые ясно дают понять, что никому не доверяют. То есть они так говорят, но их поведение не вполне подкрепляет слова, потому что на самом деле они продолжают «доверять» людям, хотя обычно это кончается для них плохо. Концепция «футболок» имеет преимущества перед более наивными подходами «психологической защиты», «отношения» или «жизненного стиля», потому что эти подходы рассматривают явления такими, какими они кажутся, в то время как транзакционный аналитик привык прежде всего отыскивать надувательство или парадокс и не удивляется, а испытывает благодарность, найдя его. Именно это он начинает искать, увидев футболку, и именно это дает ему терапевтическое преимущество. Говоря иными словами, психоаналитик внимательно изучает лозунг на груди, но не смотрит на спину, где есть лозунг игры или другое частное сообщение; иногда психоаналитику требуется много времени, чтобы взглянуть на спину, тогда как игроаналитик смотрит туда с самого начала.

Поэтому футболку «Никому нельзя верить» (ННВ) или «В наше время никому нельзя верить» (ВНВННВ) не следует понимать буквально. Она не означает, что ее носитель будет избегать контактов с людьми, потому что не доверяет им. Совсем напротив. Он будет искать такие контакты, чтобы доказать правоту своего лозунга и укрепить свою позицию (я+ они—). Человек с таким лозунгом подбирает недостойных доверия людей, усиленно завязывает с ними контакты, а потом, когда происходят какие-нибудь неприятности, с благодарностью, даже с радостью собирает коричневые купоны. Тем самым он подтверждает свой лозунг ННВ. В самых крайних случаях он считает, что получил право на «бесплатное» самоубийство, потому что его много раз предавали тщательно подобранные, не внушающие доверия люди. Собрав достаточно коричневых купонов в качестве выплаты, игрок с лозунгом ННВ может избрать своей жертвой известного деятеля, чье убийство подпадет под определение «терроризм».

Другие игроки с таким лозунгом могут воспользоваться этим событием, чтобы доказывать, что «власти», например, полиция, арестовавшая убийцу, недостойны доверия. Полиции, конечно, платят за следование этому лозунгу. Никому не верить — это часть ее работы. Так начинается турнир, в котором любитель или полупрофессионал ННВ состязается с профессионалами. Воинственные призывы к такому турниру, вопли о том, что все куплены, утверждения о всемирном «заговоре» и прочее, которые могут звучать десятилетиями и даже столетиями, должны доказать такие утверждения, как, например: «Гомер был на самом деле не Гомером, а другим человеком с тем же именем», «Гаврила Принцип на самом деле не Гаврила Принцип, а другой человек с таким же именем».^[34]

Футболка с лозунгом ННВ дает следующую информацию о своем носителе. Любимая тема его разговоров — обсуждение разного рода мошенничеств. Любимая игра — ННВ, в ходе которой собираются доказательства того, что люди недостойны доверия. Его любимое чувство — торжество: «Попался, сукин сын!» Его прозвище «Недоверчивый», а главный для него сфинктер — анус («Держи задницу на запоре, чтоб тебя не изнасиловали»). Его герой — человек, который доказывает, что «властям» нельзя доверять. В передней комнате он праведник, а в задней — мошенник, недостойный доверия (как владелица дома, которая говорит с негодованием: «В наше время жильцам доверять нельзя. Рылась я вчера у одного из них в столе, и вы не поверите, что я там нашла!») Его внутренний мир — мир праведника; и он в этом мире имеет право делать все, что угодно, лишь бы доказать, что другие недостойны доверия. Сценарий предусматривает, что его предаст человек, которому он доверял, так чтобы, умирая, он мог сказать: «Я так и знал. В наше время никому нельзя доверять».

Таким образом, лозунг на груди его футболки «Никому нельзя доверять» — это прямой призыв к доброжелательным людям, вроде неосторожных терапевтов, доказать, что они исключение. И если они вовремя не посмотрят, то лишь когда пыль битвы рассеется и победитель повернется спиной, чтобы уходить, они увидят надпись: «Может быть теперь ты мне поверишь». Но даже если терапевт предусмотрителен, он не должен форсировать события, чтобы пациент не имел права сказать: «Видите, я не могу доверять даже вам». В таком случае надпись на спине сохраняет истинность, и пациент победил.

«Разве не каждый?»

Тезис этого подхода к жизни таков: «Не страшно иметь угри, если они есть у всех». Конечно, это неправильно, потому что угри могут быть опасны для здоровья. Классический пример лозунга «Разве не каждый?» дает женщина, одержимая сторонница очистки толстой кишки. В терапевтической группе она без конца могла говорить о своих приключениях в собственной «гостиной» очистки толстой кишки, и все терпеливо слушали, пока кто-то не спросил: «А что такое очистка толстой кишки?» Женщина очень удивилась: она не могла поверить, что в комнате, где так много людей, никто не интересуется очисткой прямой кишки и не занимается этим. «Разве не каждый?» Этим занимались ее родители, и с большинством своих друзей она познакомилась в той же «гостиной». А главная тема разговоров в ее клубе для бриджа — сравнение «гостиной» очистки толстой кишки с другими «гостиными».

Футболка «Разве не каждый?» популярна в средней школе, особенно среди лидеров класса, девушек-участниц парадов и будущих карьеристов, и даже в таком возрасте она может иметь опасные последствия, если будет подкрепляться родителями дома или учителями в классе. Она хороша также для бизнеса и активно эксплуатируется гробовщиками и в меньшей мере — представителями страховых компаний. Любопытно, что многие биржевые дельцы, которые консервативны не меньше гробовщиков, избегают такой футболки. Ключевое слово здесь, придающее лозунгу опасность политического взрыва, — «каждый». Кто такой этот каждый? Для носителя футболки каждый — это «те, у кого, по моему мнению, все в порядке, включая и меня самого». По этой причине у таких людей есть еще две футболки, которые они надевают в соответствующих случаях. В обществе незнакомцев они носят футболку «Разве не каждый?» Но когда оказываются среди людей, которыми восхищаются, то надевают футболки с надписями «Как я соответствую!» или «Я знаком с влиятельными людьми». Они поклонники того, что Синклер Льюис символизировал в своем Бэббите;^[35] и того, что Алан Харрингтон сатирически назвал централизмом — доктрина, утверждающая, что самое безопасное место в мертвой точке; герой Харрингтона так уверовал в это, что мог продавать страховые полисы каждые тридцать секунд.

У носителя такой футболки самая любимая тема в разговоре «Я тоже», любимая игра «Оказывается, далеко не каждый…» — что, как выясняется, он знал заранее. Так что его излюбленное чувство — удивление (надуманное). Прозвище его «Гад ползучий», а любимый герой — тот, кто стрижет всех под одну гребенку. В передней комнате он поступает так, как должны, по его мнению, поступать люди, у которых все в порядке, и тщательно избегает тех, у кого не все в порядке; зато в задней комнате он допускает любые самые странные поступки и иногда даже ужасные преступления. Он живет в мире, в котором никто его не понимает, кроме самых близких приятелей, и сценарий призывает такого человека совершить какое-нибудь тайное злодеяние. Когда наступает развязка, этот человек не очень протестует, потому что считает, что заслуживает ее в соответствии с собственным лозунгом: «Тот, кто нарушает правила, обязательные для каждого, должен быть наказан». А надпись на спине его футболки: «Он не такой, как мы, — он помешанный, или коммунист, или что-то еще в этом роде».

С надписью на футболке тесно связана могильная плита, которую мы рассмотрим в следующей главе.