Учебной и научной литературы 26 страница

А. А. Ухтомский. О знаниях

(произнесена в 1938 г., опубликована в 1965 г.)

Ежегодно все новые волны молодежи приходят с разных кон­цов в университет на смену предшественникам. Какой мощный ве­тер гонит сюда эти волны, мы начинаем понимать, вспоминая о горестях и лишениях, которые приходилось испытывать, пробивая преграды к этим заветным стенам. С силой инстинкта устремляется молодежь сюда. Инстинкт этот — стремление знать, знать все больше и глубже. Силу эту приходится назвать инстинктом потому, что она поистине владеет нами, не считаясь с нашими частными побуждениями, маленькими личными удовольствиями и страхами. И если искать для этой силы достойного носителя, то это, народ. Подчиняясь инстинктивному устремлению к знанию, мы делаем историческое дело народа, которому принадлежим.

Каким пожеланием встретить нам, старикам и предшествен­никам, вас, вошедших с новою волною на биологическое отделение? Не надо скрывать: кроме радости открывающегося знания, вам предстоит немало мелочных забот, огорчений, нехваток, неизбеж­ных в переорганизовывающейся жизни студенчества. Так пусть эти мелочные затруднения не будут сильны снизить ваш молодой эн­тузиазм. Пусть энтузиазм крепнет все более по мере прохождения университетского курса. Будет ли вам суждено остаться здесь на­долго в качестве смены преподавателей и профессоров, или вы воз­вратитесь в те поселки, деревни и города, которые послали вас сюда, — пусть не покидает вас память о том, что здесь ли, там ли, все равно вы живете и работаете для народа, который передал и поручил вам этот инстинкт к знанию и ждет от вас его плодов. Как частица народа внесены вы сюда очередною волною, как частица народа напитываетесь здесь знаниями, как частица народа отдаете ему приобретенное здесь. Задача ваша и наша не в том, чтобы развивать здесь какое-то исключительное, эсотерическое знание, до­ступное немногим и отделяющее избранную «аристократию ума» от непосвященных. Настоящий успех для вас и для нас только там, где удается раскрыть подлинно эксотерическое² знание, открытое принципиально для всех и всех зовущее к себе.

Будем всегда помнить принцип Аристотеля, основоположника естествознания и биологии: «Действительно знать — значит уметь научать ребенка». Знание, неспособное себя передать, — это знание лишь кажущееся, служащее только самоудовлетворению того, кто им обольщается. Не найтись, как объяснить другому, — это знак того, что сам понимаешь плохо. Подлинное знание живо и практич­но, оно несет в своем существе тенденцию к передаче и распро­странению. Если знание замыкается, это говорит не о том, что оно чрезмерно глубокомысленно, а о том, что оно недостаточно! Учить для нас — значит всегда учиться. А учиться — значит достигать такой ясности и полноты, при которых знание становится очевид­ным для всякого.

Взятый у нас курс на непрерывную производственную прак­тику студентов и имеет тот смысл, что еще за время прохождения курса приобретаемое знание проверяется живою пробою, насколь­ко вы способны его передать, где и в чем оно недостаточно и требу­ет углубления для того, чтобы передача его пошла сама собою, как простое и естественное дело.

Подлинный смысл непрерывной практики нашего студенчест­ва совсем не в том, чтобы технологизировать университетскую нау­ку. Технологизирование знания по необходимости делает его по­верхностным и близоруким. Люди учатся применять научную фор­мулу, не задаваясь «нескромным вопросом», откуда и как она про­изошла. Смысл практики у нас в том, чтобы в наибольшей степени углубить приобретаемое знание, уяснить его до конца так, чтобы передача его стала простым и естественным осуществлением его назначения.

Итак, в добрый час! Огорчения и преграды пусть забываются ради радости знать, знать все больше и глубже!

В. В. Виноградов. О культуре русской речи

(начало 60-х гг.)

Русский язык — язык великого народа, язык великой литера­туры. <...>.

Величие и мощь русского языка общепризнанны. Русский язык, как говорил еще Фридрих Энгельс, считается «одним из самых силь­ных и самых богатых языков» мира. Гимны русскому языку, его богатству и выразительности можно найти в сочинениях и раз­мышлениях почти всех крупнейших русских писателей. Для Тур­генева, например, раздумья о судьбах Родины были неотделимы, неотрывны от мысли о «великом, могучем, правдивом и свободном русском языке».

<...> Русский язык стал интернациональным языком, языком межгосударственного общения и культурно-идеологического взаи­модействия между всеми народами Советского Союза. Русский язык распространяется везде, в странах Запада и Востока. Интерес к его изучению возрастает на всех материках нашей планеты.

В этих условиях неизмеримо усиливается, увеличивается от­ветственность всех нас, тех, для кого русский язык является род­ным, за его чистоту и правильность, за его точность и выразитель­ность. «Надо вдумываться в речь, в слова», — говорил Чехов. «Надо воспитывать в себе вкус к хорошему языку; как воспитывают вкус к гравюрам, хорошей музыке», — убеждал Алексей Максимович Горький молодое поколение советских писателей. Изучение языка помогает открыть законы его развития, правила его употребления и способы обогащения.

Народ — не только творец языка, но и двигатель его истории. Народ, вместе с тем, стоит на страже сокровищ своего родного сло­ва, пользуясь ими и умножая их в своей речи и словесно-поэтичес­ком творчестве <...>. Литературный язык становится, по образному выражению Горького, «оружием» всего народа... Известный наш язы­ковед академик Щерба тонко охарактеризовал своеобразие разви­тия русского языка в советскую эпоху. «Нетрудовые элементы по­теряли вес в обществе, — говорил он, — вопросы производства и его организации стали в центре внимания, элементы политического образования стали внедряться в общественное сознание вместе с стремлением в том или другом отношении заполнить пропасть между умственным и физическим трудом. Все это привело к тому, что производственная терминология стала вливаться широкой струей в наш литературный язык, расширяя знакомство с элементами раз­нообразных производственных процессов» <...>.

В быстром и сложном процессе развития современного русско­го языка закономерно и естественно возникают колебания, а также болезненные, отрицательные явления в приемах его употребления, в способах применения разных его стилистических средств, в прак­тике словопроизводства и словоупотребления, в отношении к лите­ратурно-языковым нормам.

Причин такого рода отклонений от чистоты и правильности речи очень много: и неполное усвоение норм литературного выра­жения, и недостаточно бережное отношение к языковой традиции, и неуменье, и нежелание разобраться в смысловых качествах раз­ных слов, и влияние «дурной моды», разных жаргонов, и желание щегольнуть словом или фразой, которые кажутся острыми и выра­зительными, и многое другое, что свидетельствует о слабой куль­туре речи, о неразвитости «чутья языка».

Эти нарушения чистоты и правильности литературной речи обычно расцениваются как «порча» языка и вызывают у ревнителей чистоты родного языка огорчение и справедливое возмущение, по­буждают их к активной борьбе с отклонениями от литературных норм, от правильного употребления такого богатого, живописного и могучего языка, как русский классический язык. Потому что, дейст­вительно, как убеждал Горький, «борьба за чистоту, за смысловую точность, за остроту языка — есть борьба за орудие культуры».

Как же нужно бороться за чистоту, точность и правильность языка? Необходимо широкое, общенародное распространение на­учных сведений о законах и правилах русского языка, о его стилис­тических богатствах, о путях его развития, о способах образования новых слов, об огромной роли языка как «орудия культуры», как средства познания, и обо многом другом, относящемся к вопросам и задачам культуры русской речи. Необходимо воспитание эстети­ческого чутья языка и глубокого сознания ответственности за чест­ное и чистое обращение с ним.

Каждый из нас, из тех, кто относится к русскому языку как к родному и свободно пользуется им в своей общественно-речевой практике, является, вместе с тем, и участником грандиозного про­цесса народного «языкотворчества», по выражению Маяковского, и все мы должны внимательно наблюдать и соблюдать законы и пра­вила своего родного языка.

Вот один пример пренебрежительного отношения к правилам языка. В одном из номеров журнала «Октябрь» за тысяча девять­сот пятьдесят девятый год помещена статья Денисовой о книге А. Колоскова, посвященной Маяковскому. Там было употреблено слово «маяковедение» для обозначения науки о творчестве Маяковского. Это слово сочинено с явным нарушением норм современного слово­творчества. Действительно, маяковедение — это скорее наука о маяке или маяках. Следуя этому примеру, мы должны были бы говорить об исаковедении (изучение поэзии Исаковского), помяловедении (изучение сочинений Помяловского), жуковедении (изучение твор­чества Жуковского) и тому подобное. Здесь очевидна неправиль­ность словообразования.

Чтобы воспитательная работа в области культуры русской речи была действительно действенной и плодотворной, надо определить, с чем бороться, что признать ошибками и неправильностями, ти­пичными для современности. И главное: надо выделить именно хо­довое, типичное, а не развлекаться анекдотами, уродствами инди­видуального словоупотребления. Между тем, многочисленные ста­тьи о культуре речи, о том, как говорить или как научиться гово­рить правильно и красиво, появляющиеся в наших журналах и газетах, нередко направляют свое внимание именно в сторону анек­дотических случаев и сцен.

Не претендуя на исчерпывающую полноту, можно распреде­лить трудности, и неправильности, широко распространенные в со­временной русской речи, по нескольким группам или категориям.

Во-первых. Самая сложная и разнообразная по составу — это группа небрежностей и «неправильностей» в речи, вызванная не­достаточным знанием стилистических своеобразий или смысловых оттенков разных выражений и конструкций, а также правил соче­тания слов. Это — результат неполного овладения или, во всяком случае, еще очень неточного, нетвердого владения системой совре­менного русского литературного языка, его словарем и синтакси­сом, его стилистическими средствами. Тут, прежде всего, выделя­ются случаи нарушения или неоправданного разрушения старых устойчивых словосочетаний и неудачного образования новых. На­пример, в разговорной речи: «гулять по больничному листку», «уби­рать помещение в доме», «переживать за сестру», «дать характе­ристику на кого-нибудь», «утрясти вопрос», «львиная часть» (вмес­то: львиная доля), «играть значение» (вместо: играть роль или иметь значение); «одержать успехи» (вместо: добиться успехов или одер­жать победу); «носить значение»(вместо: носить характер, иметь значение); «разделить на две неравные половины»; «тратить нер­вы» (вместо: портить нервы); «играть главную скрипку» (вместо:... первую скрипку); «заварился сыр-бор» (вместо: загорелся сыр-бор); «криминальное преступление»; «мемориальный памятник» и тому подобное.

Такого рода примеров скрещивания, контаминации (как гово­рят языковеды) разных выражений, имеющих близкое или сходное значение, неоправданных стилистических и словесных сближений, смешений и так далее, больше всего встречается в небрежной речи. Сюда же примыкают и такие неправильности словоупотребления, как например, взад-назад вместо: взад и вперед', дожидатъ вместо дожидаться (но сравните — ожидать); подружить вместо: подру­житься (и сравните — дружить с кем-нибудь) и другие подобные.

Во-вторых. К границам разговорно-литературной речи при­близились и иногда беспорядочно врываются в сферу литературно­го выражения слова и обороты областного или грубого просторе­чия: ложить (вместо класть), обратно вместо опять («обратно дождь пошел»), крайний (вместо последний), взади (вместо сзади), заместо (там, где нужно: вместо) и так далее.

Естественно, что широкий поток этого просторечия несет в разговорную речь слова и выражения, характеризующиеся разной яркостью областной окраски и разной степенью близости к литера­турному языку. Разобраться во всем этом должен помочь словарь «Правильность и чистота русской речи», подготовленный Институтом русского языка Академии наук и посвященный трудностям и неправильностям современного словоупотребления. Ведь с просто­речием связаны специфические выражения и обороты речи вуль­гарного или фамильярного характера. Например, дать по мозге; устройте пару билетиков, по-страшному, по-тихому (вместо: страшно, тихо); толкнуть речугу; всю дорогу — в значении: «все время» и многие другие.

Эти явления в разных стилях и разновидностях современной разговорной речи выступают настолько ощутимо, что они больше всего вызывают протест со стороны отстаивающих чистоту и пра­вильность русского литературного языка и чаще всего обсуждают­ся в нашей печати.

Третье. Еще одно явление в жизни современного русского языка, особенно в разговорной речи, вызывающее у многих тревогу и беспо­койство, — это широкое и усиленное употребление своеобразных вуль­гарных, а иногда и подчеркнуто-манерных жаргонизмов. От них веет и специфическим духом пошлого мещанства и налетом буржуазной безвкусицы. Таковы выражения: «оторвать» в смысле: достать, при­обрести («оторвать туфли с модерными каблуками»); «что надо», «сила» — в смысле: замечательный; «звякнуть» (по телефону); «за­конно — законный» для обозначения положительной оценки; «газует» (бежит); «категорический привет» и даже: «приветствую вас катего­рически» (вместо «здравствуйте»); «дико» (в значении — очень: дико интересно); «хата» (в смысле квартира) и тому подобное.

Всех, кто ратует за чистоту русского языка, особенно смущает и возмущает распространение этого вульгарно-жаргонного речевого сти­ля. Многие готовы квалифицировать его, и вполне справедливо, как «осквернение языка Пушкина, Толстого, Горького, Маяковского».

Вот характерные газетные заявления: «... За последние годы среди молодежи появились тенденции к созданию какого-то особо­го, так называемого «стильного» языка, который, как это ни при­скорбно, «обогащает» свою лексику из запасов воровского жаргона» (цитирую «Актюбинскую правду»).

«Употребление... слов, зачастую заимствованных из дореволю­ционных воровских жаргонов, можно объяснить лишь одним — низкой культурой и духовным уродством тех, кто «украшает» ими свою речь, стремясь обратить на себя внимание», — пишут в газете преподаватели из города Ленинабада.

В этой очень пестрой, но всегда мутной струе вульгарной и фамильярной бытовой речи можно — при более внимательном рас­смотрении и изучении — разграничить несколько жаргонных слоев или пластов и даже несколько социально-речевых жаргонных сти­лей вульгарного и фамильярного характера.

Печальнее всего то, что подобное жаргонное словообразование в зарубежных работах, посвященных русскому языку, иногда отно­сится к характерным качествам культуры нашей студенческой мо­лодежи. Так, в статье доцента Стокгольмского университета Нильса-Оке-Нильссона, недавно напечатанной в шестом томе датского журнала «Сканда-Славика», — «Советский студенческий слэнг» (то есть жаргон) помещается словарик такой речи советских студен­тов: блеск в значении превосходный', железно мешок времени; предки (в значении: родители); спихнуть экзамен; старик, старикан (зна­чение: профессор); шпаргалитэ; удочка (удовлетворительно) и тому подобное.

Четвертое. Не менее тяжелым препятствием для свободного развития выразительных стилей современного русского языка яв­ляется чрезмерное разрастание у нас употребления шаблонной, канцелярской речи, ее штампованных формул и конструкций. Об этом так писал Константин Паустовский: «Язык обюрокрачивается сверху донизу, начиная с газет, радио и кончая нашей ежеминут­ной житейской, бытовой речью». «Нам угрожает опасность замены чистейшего русского языка скудоумным и мертвым языком бюро­кратическим. Почему мы позволили этому тошнотворному языку проникнуть в литературу?» Оценочные эпитеты, излишества экс­прессии — это индивидуальные свойства стиля Паустовского, но основная мысль ясна.

В этой связи нельзя не вспомнить об ироническом отношении Владимира Ильича Ленина «к канцелярскому стилю с периодами в тридцать шесть строк и с «речениями», от которых больно стано­вится за родную русскую речь».

Жалобы на засилие штампов канцелярско-ведомственной речи в разных сферах общественной жизни раздаются со всех сторон.

Так, в письме Чуракова в редакцию «Известий» — «О родном на­шем языке» — сказано: «На наш повседневный разговорный язык, язык газеты, радио, плаката все сильнее наступает неповоротли­вый язык канцелярии. Он проникает даже в литературу».

Писатель Леонтий Раковский свою статью «Чувство языка», опубликованную в «Литературной газете», начинает так:

«Федор Гладков считал канцеляристов сомнительными учите­лями русского языка. К сожалению, канцеляристы не только учи­теля, но и — прежде всего — «творцы» того серого, мертвого языка, который так засоряет нашу речь... Это им принадлежит словесный мусор, рожденный в недрах протоколов и отчетов: «зачитать» и «вырешить», «использовать» и «приплюсовать», «свиноматка» или «рыбопродукт» вместо доброго, живого слова — рыба».

Неуместное употребление казенно-канцелярских трафаретов высмеял писатель Павел Нилин в своих «Заметках о языке» (жур­нал «Новый мир»):

«В дверь кабинета председателя районного Исполкома просо­вывается испуганное лицо.

— Вам что? — спрашивает, председатель.

— Як вам в отношении налога...

Через некоторое время в кабинет заглядывает другая голова.

— А у вас что? — отрывается от всех бумаг председатель.

— Я хотел поговорить в части сена...

— А вы по какому вопросу? — спрашивает председатель третьего посетителя.

— Я по вопросу собаки. В отношении штрафа за собаку. И тоже в части сена, как они...»

Комические эффекты вызывает также пристрастие к ученым и изысканно-книжным словам и выражениям, которые употребля­ются без всякой нужды и нередко в совершенно неподходящей об­становке: например, «лимитировать количество», «фактор време­ни» и другие подобные.

Пятое. Естественно, что отсутствие прочных и точных литера­турных языковых навыков, влияние областного говора и просторе­чия особенно часто обнаруживается в произношении, в воспроизве­дении звуковой формы слова.

Сюда относятся и колебания в ударении, а часто — просто нелитературные ударения в отдельных словах как разговорного, так и книжного происхождения, и в их формах. Например: средства (вместо средства), общества (вместо общества), облегчить (вместо облегчить), документ (вместо документ), ходатайствовать (вмес­то ходатайствовать), ненависть (вместо ненависть), жестоко (вместо жестоко), поняла (вместо поняла), обеспечение (вместо обеспечение), дермантин (вместо дерматин); произношение: фанэра, музэй, кофэ и так далее.

Этот очерк или перечень отклонений, отступлений от стилис­тических норм современной русской речи очень неполон. Он совсем не касается проблем языка советской художественной литературы. Между тем, это особая, важная и большая тема.

Но вопросы стилистики художественной литературы не могут быть разрешены в общем плане культуры речи. Они нуждаются в освещении истории и теории литературно-художественной речи. Тут, между прочим, открывается новая сфера наблюдений над при­мерами построения словесных образов и над речевой структурой образов персонажей.

К концу беседы с радиослушателями мне хотелось бы еще раз подчеркнуть огромное значение вопросов культуры речи, значение стилистических навыков и лингвистических знаний.

Высокая культура разговорной и письменной речи, хорошее зна-г ние и развитое чутье родного языка, умение пользоваться его вырази­тельными средствами, его стилистическим многообразием — лучшая опора, верное подспорье и очень важная рекомендация для каждого человека в его общественной жизни и творческой деятельности.

Можно закончить эту краткую беседу о русском языке и о некоторых неправильностях в его современном употреблении теми же словами, которыми закончил свою статью о любви к русскому языку покойный советский поэт Владимир Луговской: «Относитесь к родному языку бережно и любовно. Думайте о нем, изучайте его, страстно любите его, и вам откроется мир безграничных радостей, ибо безграничны сокровища русского языка».

Судебная речь

Судебная монологическая речь по ряду признаков выделяется среди других жанров публичной речи. Прежде всего, она сдержи­вается сетью нормативно-правовых ограничений, обусловленных узким профессионализмом юридического выступления. Судебная речь произносится с конкретной целью (ср. речи прокурора и адво­ката) и в конкретном месте, о чем свидетельствует и ее номинация. Тематика судебной речи может быть весьма разнообразна, но рече­вое оформление четко ограничено рамками правовой культуры и характером адресата. Главный адресат — это состав суда; в каких-то фрагментах своей речи адвокат и прокурор могут апеллировать и к сидящим в зале суда, и к свидетелям, и к обвиняемому или истцу. Однако основное, чаще всего полемическое, состязание сто­рон в судебном процессе, которое ведется в целях выяснения исти­ны, рассчитано на судью, состав суда и присяжных: именно они и должны вынести окончательный и справедливый приговор. Целе­вые установки определяют весь аргументированный и эмоциональ­ный строй судебной речи.

Именно эти качества иллюстрируются в тех фрагментах, кото­рые помещены в хрестоматию. В этом отношении характерна стено­грамма речи «Нежданные свидетели» адвоката В. И. Лифшица по делу В. Н. Антонова. Истец Антонов В. Н., старший инженер лаборатории Госстандарта, за появление на работе в нетрезвом виде был уволен по п. 7 ст. 33 КЗоТ. Увольнение обжаловано в Можайский горнарсуд. В удовлетворении иска было отказано. Судебная колле­гия по гражданским делам областного суда это решение отменила. При новом рассмотрении дела в народном суде адвокат В. И. Лифшиц представлял интересы ответчика — лаборатории Госстандарта.

В речи — четкая логическая структура; ярко выражена нрав­ственная, этическая позиция адвоката, его способность профессио­нально выстраивать систему доводов и доказательств. Вместе с тем в стенограмме присутствуют элементы «разговорного» синтаксиса. Так, обращают на себя внимание многочисленные речевые формы внутреннего диалога, несобственно прямой речи; «разговорен» са­мый характер текстовой связи и подбор воздействующих стилис­тических фигур. Ср. использование антитезы: «... Так и хочется сказать судьям: в своем решении не записывайте «белое» или «чер­ное»; эмоционального обращения: «... Хочется взывать к совести руководителей лаборатории: ну скорее восстановите несправед­ливо уволенного работника!», риторического вопроса: «Может ли суд после этого вынести решение иное, чем отказ в иске?» и т. д.

Познавательная ценность приведенного образца не вызывает сомнений.

Второй в хрестоматии помещена защитительная речь адвока­та И. М. Кисенишского «Дело Шейхона А. Д. (тенденциозное след­ствие)». Судебный процесс по этому делу проходил в 80-е гг., но впервые речь была опубликована в 1991 г. Известны следующие обстоятельства дела. А. Д. Шейхон, бывший управляющий трестом «Мосвторсырье», был привлечен к уголовной ответственности за хищение государственного имущества в особо крупных размерах и систематическое получение взяток от директоров заготовительных контор. Обвиняемый отрицал свою вину и утверждал, что является жертвой клеветнического оговора и тенденциозных следственных версий и оценок. Дело было направлено на доследование. Результа­том доследования явилось прекращение дела А. Д. Шейхона в свя­зи с отсутствием доказательств его виновности.

Целесообразно подчеркнуть различия двух фрагментов речей, помещенных в хрестоматии. Выступление адвоката И. М. Кисениш­ского носит менее разговорный характер и более приближено к книж­но-письменному варианту речи, чем выступление адвоката В. И. Лиф­шица. В нем в большей степени выражена установка на этику суда и особое назначение правосудия. Отсюда — выбор фразеологии высокого регистра и форм повелительного наклонения: идет... от­ветственный процесс искания истины; глубокое возмущение тем, как несправедливо и безответственно отнеслись к актуальным вопросам государственного значения; должны восторжествовать высокие принципы законности и социальной справедливости и т. д. Даже внешнее сравнение двух речей разных адвокатов помогает уяснить различия в их стилистических вкусах и пристрастиях, а также своеобразие культуры юридической речи.

В. И. Лифшиц. Нежданные свидетели

(стенограмма речи) (1990)

Уважаемые судьи!

Если вам когда-нибудь скажут, что при рассмотрении граж­данско-правовых споров не возникает детективных сюжетов, за­хватывающих дух ситуаций, кипения страстей, — не верьте этому.

Сложилось однобокое убеждение, что советский суд оказыва­ется эффективной школой воспитания, соблюдения дисциплины труда, прав граждан — но только при рассмотрении дел уголовных. Дела гражданские такого впечатления не оставляют.

Рассматриваемое нами дело — тому подтверждение.

Эти дни, пока вы расследуете детали спора, я раздумываю о превратностях судьбы: какая нелегкая ноша порой выпадает на долю судей — восемь человек, возраста весьма почтенного, высту­пают свидетелями и согласно говорят: «белое». Заявления их вроде бы искренние.

Одиннадцать свидетелей других, люди помоложе, с убежден­ностью утверждают: «черное».

И эта группа подкупает своей отзывчивостью, открытостью.

Выслушав и тех и других — так и хочется сказать судьям: в своем решении не записывайте «белое» или «черное», не обижайте никого, скажите — безлико: «серое», да и делу конец!

Увы, суду дано сказать одно: или только «белое», или только «черное», потому что какая-то группа свидетелей говорит явную ложь, а правда может содержаться только в показаниях другой группы.

Вот и текут напряженные судебные будни. С учетом первого процесса, иск Антонова мы рассматриваем уже пятый день.

По этому иску схлестнулись два мнения. Группа сослуживцев истца в один голос говорит: Антонов пришел 30 июля 1984 г. после обеденного перерыва на работу пьяным.

Другая группа свидетелей прямо не опровергает эти показа­ния, но представляет впечатляющие доказательства обратного. Ка­ким Антонов был на работе после перерыва — они не видели, но появление его пьяным после обеда исключается. До перерыва на обед Антонов был трезвым. Обедал в родительском доме. В этот период был на глазах шестерых человек, они все свидетели истца. За обедом — спиртного ни-ни. Возвращаясь на работу, напиться также не мог. От порога дома отец на автомашине подвез сына к дверям лаборатории. Абсолютно трезвого.

За столетия судебной деятельности выработан могучий арсе­нал средств для выяснения истины. И сегодня необходимо опреде­лить: представители какой из групп свидетелей являются носите­лями этой самой истины. Дело, как известно, рассматривается вто­рично, и мы считаем, что правильное разрешение вопроса содер­жится как раз в предыдущем решении суда. Оно, хотя и отменено, все же верно освещает события спора. И если, несмотря на это, по существу обоснованное решение отменили, то — с нашей точки зрения — лишь потому, что предыдущий состав суда неуважи­тельно отнесся к требованиям закона о производстве тщательного анализа доказательств, показаний свидетелей, которыми суд по­просту пренебрег. Судьи «отмахнулись» от доказательств одной лишь фразой — «не заслуживает доверия» — вот и вся аргументация.

Однако мотивы суда должны быть убедительными. К этому обязывает суд и требования закона.

То, что доступно суждению судей, — доступно и суждению сторон. Поэтому мы, в меру сил своих, остановимся на показаниях, которые следует отвергнуть, предварив это вескими мотивами. Ко­нечно же, речь пойдет о показаниях свидетелей истца.

Сразу обращает на себя внимание несколько странный подбор свидетелей в «команде» Антонова. Возглавляет ее Михаил Евге­ньевич Антонов — отец истца, ему вторит Нина Петровна Антоно­ва — мать истца. Далее выступает Антонова Ольга Константинов­на, которая очевидцем событий не была, по делу ничего сказать не может, но она — жена истца и, нарушая чувство меры, просит записать в свидетели и ее.

В свидетелях значится Мария Никифоровна Николаева — мать Ольги Константиновны Антоновой, теща истца. В ближайшем ок­ружении уволенного — Кружкова Татьяна Андреевна. На вопрос суда об отношениях с истцом — убежденно заявила: «Выручаем друг друга». Кружкова и не подозревала, сколь символично про­звучало ее признание.

Хотя закон не предусматривает какого-то особенного предуп­реждения об ответственности за дачу ложных показаний родствен­ников, свойственников, друзей сторон по делу, согласитесь: пред­взятый подбор истцом своих свидетелей требует и должного вни­мания от судей к содержанию их показаний.

Знаменательно, что в соответствии с дореволюционным Уло­жением о наказаниях родственники по прямой и супруги не могли быть подвергнуты наказанию за дачу ложных показаний в отноше­нии близкого им человека.

Отдадим должное всем свидетелям истца: они блестяще под­готовились к процессу.

У юристов бытует правило: хочешь изобличить человека во лжи — спрашивай его по мелочам, о деталях. Но присутствующие убедились, что даже в деталях все дали показания одинаковые: с точностью до минуты отметили время прихода Виталия Антонова к родителям на обед, время его отправления с отцом в лабораторию.

Не спутали, чем потчевала сына в этот день мамаша, во что он был одет, что говорил в коротких перерывах между едой...

Послушаешь эти отрепетированные речи — и хочется взывать к совести руководителей лаборатории: ну скорее восстановите не­справедливо уволенного работника!