Правила, относящиеся к различению нормального и патологического

III

(...) Преступление есть факт, патологический характер которого считается неоспоримым. Все криминологи согласны в этом. Если они объясняют этот болезненный характер различным образом, то признают единодушно. Между тем данная проблема требует менее поспешного рассмотрения.

Действительно, применим предшествующие правила. Преступление наблюдается не только в большинстве обществ того или иного вида, но и во всех обществах всех типов. Нет такого общества, в котором не существовала бы преступность. Правда, она изменяет форму: действия, квалифицируемые как преступные, не везде одни и те же, но всегда и везде существовали люди, которые поступали таким образом, что навлекали на себя уголовное наказание. Если бы, по крайней мере, с переходом обществ от низших к более высоким типам процент преступности (т. е. отношение между годичной цифрой преступлений и цифрой народонаселения) снижался, то можно было бы думать, что, не переставая быть нормальным явлением, преступление все-таки стремится утратит этот характер. Но у нас нет никакого основания верить в существование подобного регресса. Многие факты указывают, по-видимому, скорее на движение в противоположном направлении. С начала столетия статистик дает нам возможность следить за движением преступности; последняя повсюду увеличилась. Во Франции увеличение достигает почти 300%. Нет следовательно, явления с более несомненными симптомами нормальности, поскольку оно тесно связано с условиями всякой коллективной жизни. Делать из преступления социальную болезнь значило бы допускать, что болезнь не есть нечто случайное, а, наоборот, вытекает в некоторых случаях из основного устройства живого существа; это значило бы уничтожить всякое различие между физиологическим и патологическим Конечно, может случиться, что сама преступность примет ненормальную форму; это имеет место, когда, например, она достигает чрезмерного роста. Действительно, не подлежит сомнению, что эта избыточность носит патологический характер. Существование преступности само по себе нормально, но лишь тогда, когда оно достигает, а не превосходит определенного для каждого социального типа уровня, который может быть, пожалуй, установлен при помощи предшествующих правил. (...)

Действительно, для того чтобы коллективные чувства, которые защищает уголовное право данного народа в данный момент его истории, проникли в сознания, до тех пор для них закрытые, или получили бы большую власть там, где до той поры у них ее было недостаточно, нужно, чтобы они приобрели большую интенсивность, чем та, которая у них была раньше. Нужно, чтобы для общества в целом эти чувства обрели большую энергию, так как из другого источника они не могут почер- пнуть силу, необходимую для проникновения в индивидов, дотоле к ним особенно невосприимчивых. Для того чтобы исчезли убийцы, нужно, чтобы увеличилось отвращение к пролитой крови в тех социальных слоях, из которых формируются ряды убийц, а для этого нужно, чтобы оно увеличилось во всем обществе. (...)

Преступление, стало быть, необходимо, оно связано с основными условиями всякой социальной жизни и уже потому полезно, так как условия, с которыми оно связано, в свою очередь необходимы для нормальной эволюции морали и права. (...)

Согласно афинскому праву, Сократ был преступником, и его осуждение было вполне справедливым. Между тем его преступление, а именно самостоятельность его мысли, было полезно не только для человечества, но и для его родины. Оно служило подготовке новой нравственности и новой веры, в которых нуждались тогда Афины, потому что традиции, которыми они жили до сих пор, не отвечали более условиям их существования.

Пример Сократа не единственный, он периодически повторяется в истории. Свобода мысли, которой мы теперь пользуемся, никогда не могла бы быть провозглашена, если бы запрещавшие ее правила не нарушались, прежде чем были торжественно отменены. Между тем в то время это нарушение было преступлением, так как оно оскорбляло еще очень энергичные чувства, свойственные большинству сознаний. И все-таки это преступление было полезно, поскольку оно служило прелюдией для преобразований, становившихся день ото дня все более необходимыми. (...)

С этой точки зрения основные факты криминологии предстают перед нами в совершенно новом виде. Вопреки ходячим воззрениям преступник вовсе не существо, отделенное от общества, вроде паразитического элемента, не чуждое и не поддающееся ассимиляции тело внутри общества; это регулярно действующий фактор социальной жизни. (...)

Леон Дюгі

Общество, личность и государство (1908) [266]

ПЕРВАЯ ЛЕКЦИЯ

...Я боюсь окончательно рассориться и с социалистами, и с ортодоксальными юристами....Я действительно предполагаю защищать то мнение, что учение о борьбе классов есть отвратительная доктрина, и что, если буржуазия не имеет исключительного права обладать орудиями производства, то рабочий класс, коллектив также не имеют этого права4 и что ни классы, ни общество, ни сами индивиды не имеют как таковые, никакого права....

Я имею в виду утверждать, что если общество не имеет прав, если различные общественные классы не имеют прав, то и индивид также не обладает ими. Я считаю, что понятие субъективного права, то есть понятие принадлежащей человеку власти противопоставить другому свою индивидуальность, есть понятие метафизического порядка, которое не должно иметь места в позитивной организации современных обществ. Эта концепция субъективного права, которую некоторые предлагают нам как абсолютную истину, была только моментом в вечно меняющейся истории учреждений и идей, моментом важным, я с этим согласен, но не более....Я полагаю, что те, кто еще желает основать политическую и гражданскую систему на этой дряхлой концепции, готовят законодательство, лишенное практической ценности, и создают юридическую технику независимо от фактов, что является пустой схоластикой. Словом я думаю, что вырабатывается новое общество, из которого будут исключены как понятие принадлежащего коллективу права повелевать индивидом, так и понятие принадлежащего индивиду права противопоставлять себя коллективу и другим индивидам. И если для удобства изложения мы олицетворяем коллектив в государстве, то я отрицаю и субъективное право государства и субъективное право индивида.

...Говоря о социальном праве и об индивидуальном праве, я имею в виду не предлагать, после тысячи других, новую систему согласования прав коллектива и прав индивида, а только показать, что ни коллектив, ни индивид не имеют прав, что нет ни права социального, ни права индивидуального.