Самосознание в мире сознания

Обсуждение проблемы мира, или миров, сознания необходимо для того, чтобы обосновать необходимость и достаточность выделенных в структуре сознания компонентов, его образующих. В классической парадигме «сознание в мире сознания» вопрос о его образующих, а соответственно и о его структуре, не возникал. В более новой парадигме «сознание в мире мозга» при всей рафинированности экспериментальных методов исследования само сознание понимается вполне житейски, вне философских и психологических традиций его понимания. Ведь сами ученые, в том числе и те, которые занимаются сознанием, являются носителями, а то и жертвами, массового сознания.

Попытаемся условно выделить презентированные ему миры и соотнести с ними выделенные в структуре сознания компоненты. Мир идей, понятий, житейских и научных знаний соотносим со значением как образующей рефлексивного слоя сознания. Мир человеческих ценностей, переживаний, эмоций, аффектов соотносим со смыслом как следующей образующей рефлексивного слоя. Мир производительной, предметно-практической деятельности соотносим с биодинамической тканью движения и действия как образующей бытийного слоя. Наконец, мир представлений, воображения, культурных символов и знаков соотносим с чувственной тканью как следующей образующей бытийного слоя сознания.

Конечно, сознание нельзя свести ни к одному из выделенных миров, как нельзя свести ни к одному из его компонентов. В то же время сознание рождается и присутствует во всех этих мирах. Оно может метаться между ними: погружаться в какой-либо из них, инкапсулироваться в нем, менять, и переделывать, претворять его и себя самое, подниматься или витать над всеми ними, сравнивать, оценивать, восхищаться, страдать, судить их. Поэтому-то так важно, чтобы все перечисленные миры, включая и мир сознания, были открыты ему. Если же этого нет, то мы называем сознание узким, ограниченным, неразвитым, несовершенным. Вся эта жизнь сознания может разыгрываться на предложенной структуре, когда тот или иной ее компонент приобретает доминирующую роль, что происходит за счет развития других компонентов структуры. Структура может развиваться и более гармонично, что, впрочем, не обязательно влечет за собой ее равновесности. Тем не менее при вовлечении в деятельность сознания всех компонентов оно приобретает бытийный и рефлексивный опыт и соответствующие ему черты. Потенциально оно может стать надмирным и подлинно творческим.

Выделение миров сознания и образующих его компонентов, установление соответствия между мирами и образующими сознания при всей своей полезности все же не дает ответа на вопрос, а что такое сознание. Здесь нужно оговориться, что этот вопрос не совпадает с вопросом о сущности сознания. Последний вообще выходит за рамки психологии. В настоящей статье идет речь не о сущности, а о существовании сознания. Как это ни странно, но для понимания бытия сознания полезно вернуться к классической парадигме «сознание в мире сознания». Если мир сознания нам известен, известны и его образующие, то, может быть, имеет смысл модифицировать эту парадигму следующим образом: «самосознание в мире сознания». Эпицентром сознания и самосознания является сознание собственного Я. Без его включения в жизнь сознания не только остается непонятным, что же такое сознание, но и отсутствует субъект, нуждающийся в ответе на этот вопрос. Можно привести следующую аналогию. Нам известны анатомия, морфология, физиология нашего телесного организма. Но сам этот организм не может быть сведен ни к одному из своих органов или процессов, которые в нем протекают. Организм как таковой должен определяться в другой системе понятийных координат, поскольку организм есть целое.

Допустим, нам известны анатомия, морфология, синтаксис, семантика деятельности духовного организма. Мы знаем, что в нем поселилось сознание, которое, как и организм, является целостным. Значит, для определения того, что же есть сознание, недостаточно указания на органы или деятельности, осуществляющиеся в духовном организме. Необходимо обращение к другой системе координат. Это могут быть координаты типа Я-концепции, или координаты «самопознание личности», или какие-либо другие. В любом случае для облегчения понимания необходима не только объективация структуры сознания, но и персонификация сознания. Последняя представляет собой своего рода форму, вне которой сознание не может существовать. Мало того, как говорил М.К. Мамардашвили, так или иначе понимаемое сознание открывает философу возможность его личностной реализации в виде не просто достигнутой суммы знаний, а именно реализованной мысли и способа бытия. Нужно надеяться, что сказанное относится не только к философу. Едва ли можно представить себе самореализацию личности, лишенной сознания. Такое встречается только в психологии личности. Без персонификации сознание может раствориться или утонуть в собственной структуре, хотя интуитивно ясно, что оно может подниматься над собственной структурой, рефлектировать по поводу нее, освобождаться или разрушать ее, строить или заимствовать новую. Об определенной автономии души (и сознания!?) от телесного организма хорошо писал Н. Гумилев:

Только змеи сбрасывают кожи,

Чтоб душа старела и росла.

Мы, увы, со змеями не схожи,

Мы меняем души — не тела.

Можно предположить, что определенной автономией от духовного организма и от сознания обладает самосознающее Я, выступающее в отношении собственного сознания в качестве деятеля, или наблюдателя, или того и другого вместе. Отсюда идеи о существовании сверхсознания, сверх-Я, сверх-человека, приобретающего власть не только над сознанием, над самим собой, но и над собственной волей. Как заметил М. Хайдеггер: «Сущность сверх-человека — это не охранная грамота для действующего произвола. Это основанный в самом же бытии закон длинной цепи величайших самоопределений...». Такие самоопределения составляют основу самостоянья человека, которое, по словам А. С. Пушкина, залог величия его.

Персонификация сознания — это не редукция сознания к Я. Это лишь методический прием, с помощью которого можно лучше понять жизнь и свойства сознания, стремление человека к свободе, понять волю и путь к власти над самим собой.

Но пока человек слаб. Сознание его ограничено, далеко от совершенства и целостности, взаимоотношения души и тела далеки от гармонии, самосознающее Я не может властвовать в полной мере ни над душой, ни над телом, оно мечется между ними в поисках если не гармонии, то более удобного жилья. Все это, с одной стороны, печально, а с другой, придает смысл научным поискам в сфере деятельности, сознания, личности, дает шансы понять их взаимоотношения. Совершенный человек, если таковой существует,— это предмет восхищения, а не научного исследования. Несовершенно и самосознающее Я, чем, видимо, можно объяснить трудности, связанные с локализацией его в телесном и духовном организме, в том числе и в предложенной структуре сознания.

Эти трудности не случайны. Дело в том, что культурно-историческая традиция в изучении психики и сознания оставила за пределами своих поисков проблему телесности. Несколько схематизируя, можно сказать, что Л.С. Выготский был занят проблемой преимущественно духовного Я. С точки зрения общей психологии в высшей степени интересно расширение традиционной проблематики сфер сознания и самосознания, которое предпринимается психологами-практиками, в частности патопсихологами, психотерапевтами. В этих исследованиях детально рассматривается проблема физического Я, распространяется культурно-исторический подход на сферу телесности. Последняя влияет на сознание и самосознание личности порой в значительно большей степени, чем сфера духовная. Производят большое впечатление описания случаев, когда самосознание, напряженно работающее в поисках смысла жизни, судьбы или причин заблуждений и крахов, замыкается или погружается в телесность собственного Я. Происходит смещение центра сознания. Оно ищет смысла не во внешних предметностях, не во внутренних деятельностях, а в переживаниях собственной телесности. Сознание и самосознание покоряются телу, лишаются свободы в своем развитии. Е.Т. Соколова приоткрывает читателю, как телесность может вытеснить бытийные или рефлексивные слои сознания, показывает не только ее формирующую, но и драматическую деформирующую роль в становлении сознания и самосознания личности. Тело становится не только внешней формой, но и полновластным хозяином духа. На экспериментальном и клиническом материале это выступает как контраверза между реальным и идеальным Я (последнее, как правило, заимствуется у другого) и их телесными и духовными переживаниями. На одно и на другое могут надеваться защитные или разрушительные, иногда самоубийственные, маски.

Мы специально обращаем на это внимание в контексте данного параграфа, чтобы показать возможности развития и расширения изложенных в статье представлении о мирах и структуре сознания, возможности их жизненной верификации, оживления достаточно абстрактной структуры. Конечно, мы далеки от решения вопросов о том, как самосознающее Я живет и ориентируется в широком мире сознания, как потенциально бесконечное широкое сознание сжимается до точки физического Я индивида. Мы хотели лишь показать, что об этих сложнейших проблемах человеческого бытия и бытия сознания» можно размышлять и так, как это сделано в статье.

ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

Недавно значительный интерес и дискуссии ученых вызвала статья американского политолога Френсиса Фукуямы «Конец истории?». Анализируя происходящие в Восточной Европе и СССР грандиозные социальные преобразования, автор статьи пришел к выводу о том, что предречения о достижимости оптимального государственного устройства становятся все более реальными. Воссоздание такого устройства в большинстве стран мира будет означать конец истории в том смысле, что закончатся вековые искания человечества в этом направлении. На первый взгляд, это марксистская точка зрения. Однако Ф. Фукуяма выводит ее происхождение от Гегеля, и этот источник до неузнаваемости преобразует указанное утверждение. Ведь для Гегеля бытие человека в материальном мире и, следовательно, вся человеческая история укоренены в достигнутом состоянии сознания. «Сфера сознательного,— считает Ф. Фукуяма,— в конечном счете с необходимостью проявляет себя в материальном мире, точнее, формирует материальный мир по собственному образу и подобию. Сознание — это причина, а не следствие, и оно может развиваться независимо от материального мира; следовательно, история идеологии составляет подлинную организующую основу видимого хаоса ежедневных событий». Для иллюстрации такого взгляда Ф. Фукуяма ссылается на книгу М. Вебера «Протестантская этика и дух капитализма», в которой содержатся конкретные примеры того, как католические и протестантские ценности по-разному выражаются в специфике и темпах экономического развития стран, часто находящихся по соседству друг с другом. Суть этих различий выражена в пословице, что протестанты хорошо едят, а католики хорошо спят. Протестантское мировосприятие, находящее место для поощрения индивидуальных усилий человека, способствует более быстрому развитию производства и потребления. Взращиваемое в таких идеологических условиях сознание человека мотивировано на поиск областей для приложения усилий и обеспечивает более высокий жизненный тонус как отдельного гражданина, так и общества в целом. Католики же, привыкшие в большей степени уповать на волю Господа, основываются на этом и в экономических отношениях. Это непосредственно отражается на темпах роста экономики, притормаживая их. Нечто подобное, но на нерелигиозных основаниях, происходило и в социалистических странах. Ведь функционировавшая в них командно-административная система изменилась от 50-х к 70-м гг. мало. Однако темпы развития экономики в эти периоды различались разительно. Американский политолог считает, что объяснение этих различий можно отыскать в господствовавшем в эти периоды типе общественного и индивидуального сознания. Дело в том, что приверженность централизованному планированию, отчетливо выраженная в общественном сознании 50-х гг., была подвергнута длительной коррозии и к 70-м гг. была в значительной мере изжита в широких кругах общества. Результаты не замедлили проявиться и в экономике. Темпы промышленного роста снизились, отражая падение веры большинства людей в разумность существующих экономических отношений.

Мы можем добавить новую иллюстрацию к вышеприведенным. Многим памятны первые успехи перестройки в СССР, когда минимальные изменения в сложившейся экономической системе, но осуществлявшиеся на первых порах в сопровождении эффектных лозунгов об ускорении социально-экономического развития, были с восторгом приняты и немедленно нашли выражение в оживлении экономической жизни. Лозунги оказались эффективными, потому что выразили давно созревшее стремление народа к переменам. И даже являясь объективно не отражающими реальные потребности экономики, тем не менее оказали на нас воздействие более сильное, чем осуществленные реформы.

Выходит, сознание и идеология не такие уж вторичные и производные вещи, как утверждалось многие годы. Не знаем, прав ли Ф. Фукуяма в, своем основном выводе о конце истории. Но то, что он обратил внимание научных кругов на проблематику сознания, задвинутую в угол и длительное время не популярную,— несомненная его заслуга. По нашему мнению, этой проблематике давно пора возвратиться из изгнания и занять подобающее ей место в ряду предметов не только психологии, но и других гуманитарных дисциплин. Этому-то и могут способствовать междисциплинарные исследования человека.

У читателя может возникнуть вопрос: зачем все изложенное? Есть поток сознания, он меня несет, и незачем его останавливать, замораживать, структурировать, да еще с тем, чтобы впоследствии его снова пытаться оживлять. В качестве если не возражения на такой вопрос, то аргумента в свою пользу можно сказать следующее. Есть не только поток сознания, но и поток жизни. Осознание жизни превращает ее в подлинное бытие. Отсутствие осознания оставляет ее всего лишь существованием. Муки сознания, в том числе муки самосознания и самоанализа,— это не такая уж высокая плата за то, чтобы претворить существование в жизнь. Но для этого нужно хотя бы приблизительно знать, что представляют собой акты сознания, выступающие средством претворения воды в вино. Конечно, сознание коварно, оно несет в себе силы не только созидания, но и разрушения. Самоанализ может быть средством самосовершенствования и средством саморазрушения личности. В этом нет противоречия. В сознании общества, как и в сознании отдельного человека, не все заслуживает сохранения. Кое от чего нужно освобождаться, кое-чем жертвовать, кое-что по-новому осмыслить.

Это непростая работа. При ее проведении мы слишком долго ориентировались на бездушную идеологию, деформировавшую и разрушавшую наше сознание прежде всего потому, что в ней не было места для личности. Психологи и сейчас пытаются занять это место понятием «субъект». Сознание, при всей своей спонтанности и других замечательных свойствах, частично описанных в статье, не обладает способностью самовосстанавливаться. Единственной и надежной помощницей в этом может быть культура, духовность. «Вне духовного содержания,— писал М.К. Мамардашвили,— любое дело — это полдела. Не представляю себе философию без рыцарей чести и человеческого достоинства. Все остальное — слова. Люди должны узнавать себя в мысли философов». Надеюсь, люди когда-нибудь начнут себя узнавать и в мысли психологов. Но сюжеты «сознание и культура», «сознание и духовность» или «культура сознания» — эта тема уже другой статьи.

Фрейд З. Я И ОНО