Лекции.Орг


Поиск:




Глава VI. История женщины кроу




 

Ис-сеп-а-ки — Женщина Кроу, как ее звали черноногие, была из племени арикара, которое во времена Кетлина, посетившего эти племена в 1832 году, жило на довольно значительном расстоянии от манданов, ниже их по течению, на берегах Миссури. Как и манданы, племя арикара жило в деревне, состоявшей из покрытых землей хижин, похожих на холмики, окруженной высоким крепким тыном из тополевых бревен, вбитых в землю стоймя. Арикара входят в разбросанное по обширной территории семейство пауни, или кэддо, но они давно оторвались от своих родичей. Они могут разговаривать с кроу, родственными жителями деревни гро-вантров. Язык арикара, как и язык племени манданов, чужеземцу изучить чрезвычайно трудно. Временами между племенами кроу и арикара устанавливались хорошие отношения, но бывали долгие периоды, когда они воевали друг с другом.

Женщина Кроу рано вышла замуж. Должно быть, девушкой она была красавицей, так как даже в старости, когда я знал ее, несмотря на морщины и седину, она все еще была хороша. У Женщины Кроу были очаровательные глаза, искрящиеся и насмешливые, а характер у нее был удивительно счастливый. После многих злоключений она наконец нашла у своей подруги миссис Ягоды тихое пристанище и достаток, которые были ей теперь обеспечены до конца жизни. Вот что она рассказала мне, когда мы сидели перед камином в тот далекий зимний вечер.

«Мы были очень счастливы, мой молодой муж и я, так как по настоящему любили друг друга. Он был хороший охотник, и всегда наша палатка бывала снабжена мясом и шкурами. Я тоже усердно трудилась, летом сажая и поливая росшие на небольшом клочке земли бобы, кукурузу и тыквы, а зимой выделывая множество шкур бизона и замшу для дома. Мы были женаты уже два года; наступило лето, и по какой-то причине все бизоны, за исключением нескольких старых быков, ушли от реки и оставались вдали от нас в прерии. Мужчины наши не любили охотиться в прерии, так как племя наше невелико; мужчины наши — храбрый народ, но что могут сделать несколько человек против большого отряда многочисленных врагов? Итак, некоторые довольствовались тем, что сидели в безопасности дома и ели жесткое мясо бродивших вблизи быков. Другие, похрабрее, составили отряд, чтобы отправиться туда, где находились большие стада. Мой муж и я отправились с этим отрядом. Муж не хотел, чтобы я ехала с ним, но я настояла на этом. С того дня, как мы поженились, мы не расставались ни на одну ночь. Я поклялась всюду следовать за ним. Весь день наш отряд ехал на юг по покрытой зеленой травой прерии. К вечеру мы увидали много групп бизонов. Их было так много, что равнина казалась темной. Мы спустились в небольшую долину и расположились лагерем у речки, окаймленной тополями и ивами.

Лошади наши были не очень сильны, так как их всегда на ночь загоняли в ограду деревни, а днем они паслись все на той же земле и скоро вытоптали и съели всю траву; поэтому они не могли окрепнуть. То тот, то другой враг всегда по ночам бродил крадучись вокруг деревни, и нельзя было пустить лошадей пастись снаружи и переходить на места, где корм хороший.

Из лагеря у речки мы каждое утро выходили на охоту. Женщины следовали за мужчинами, внимательно осматривавшими местность, чтобы затем преследовать ту группу бизонов, к которой легче всего можно было приблизиться. Затем после погони мы подъезжали к тому месту, где лежали эти большие животные, и помогали свежевать их и разрубать мясо. Вернувшись в лагерь, мы бывали до вечера заняты разрезая мясо на тонкие пласты и развешивая его вялиться на ветру и солнце. Так наш отряд выезжал на охоту три дня, и лагерь наш окрасился в красное. Издалека был виден его красный цвет, цвет вялившегося мяса. Мы были совершенно счастливы.

Я гордилась своим мужем. Он был всегда впереди: первым он настигал бизонов, последним прекращал погоню; он убивал их больше, чем любой из отряда, и всегда жирных превосходных животных. И он был так щедр. Если кому-то не удавалось убить бизонов, он подзывал его и дарил ему одного, а то и двух из убитых им.

На четвертый день мы выехали вскоре после восхода солнца, и невдалеке от лагеря мужчины устроили погоню и сбили много бизонов. Мой муж застрелил девять штук. Мы работали вовсю, свеживая их и разделывая мясо для укладки, чтобы везти его домой, как вдруг увидели, что те наши люди, которые находились на дальнем конце участка охоты, поспешно сели на лошадей и быстро поскакали к нам с криками: «Враги, враги!» Затем мы тоже увидели нападающих, много мужчин на лошадях, быстро скакавших на нас. Их длинные военные головные уборы развевались по ветру; они пели военную песню — она звучала грозно. Врагов было так много, а наших мужчин так мало… бесполезно было сопротивляться. Все сели на лошадей; наш предводитель крикнул:

— Скачите к лесу близ лагеря, — это наш единственный шанс. Смелее, скачите, скачите быстрее.

Я нахлестывала свою лошадь изо всех сил и била ее пятками по бокам. Муж ехал рядом со мной и тоже хлестал ее, но несчастное животное не могло скакать быстрее, а враг все приближался. Внезапно муж мой вскрикнул от боли, взбросил кверху руки и свалился на землю. Увидев это, я остановила лошадь, слезла и, подбежав к нему, подняла и положила его голову к себе на колени. Он был при смерти; кровь струей бежала у него изо рта; но он с трудом сказал:

— Возьми мою лошадь. Скачи быстрее, ты можешь оставить их позади.

Но я не хотела. Если он умрет, я тоже хотела умереть. Пусть враг убьет меня тут же, рядом с ним. Я слышала топот копыт приближающихся лошадей и, накрыв голову плащом, склонилась над моим мертвым мужем. Я ждала, что меня застрелят или поразят палицей, и радовалась этому, так как хотела последовать за дорогой тенью. Но нет, они пронеслись мимо, и я слышала выстрелы, крики и звуки военной песни, когда они поскакали дальше. Немного спустя я снова услышала лошадиный топот и, подняв голову, увидела высокого человека, мужчину уже в летах, смотревшего на меня сверху.

— Ага, — сказал он, — хороший выстрел. Он был далеко, но ружье мое не дрогнуло.

Это был индеец кроу, и я могла говорить с ним.

— Да, ты убил моего дорогого мужа. Теперь сжалься надо мной, убей и меня. Он засмеялся.

— Как, — сказал он, — убить такую хорошенькую молодую женщину! Нет. Я возьму тебя к себе домой, и ты станешь моей женой.

— Я не хочу быть твоей женой. Я убью себя, — начала было я, но он прервал меня.

— Ты поедешь со мной и сделаешь, как я скажу, — продолжал он, — но сначала я должен оскальпировать моего врага.

— Нет, — крикнула я, вскочив на ноги, в тот момент как он спешился. — Нет, не скальпируй его. Позволь мне похоронить его, и я сделаю все, что ты велишь. Я буду работать на тебя, буду твоей рабой, только дай мне похоронить это бедное тело, чтобы волки и птицы не тронули его.

Он снова засмеялся и сел в седло.

— Пусть будет, как ты говоришь, — сказал он. — Я поеду за лошадью для тебя, и ты тогда сможешь отвезти тело в лес около лагеря.

Так и сделали. Я закутала моего дорогого в шкуры бизона и привязала тело ремнями к площадке, которую устроила на дереве около речки. Я была в страшном горе. Прошло много-много времени, много зим, пока я оправилась и почувствовала, что стоит жить.

Человек, взявший меня в плен, был вождем; он владел большим табуном лошадей, отличной палаткой, множеством дорогих вещей. У него было пять жен. Эти женщины уставились на меня, когда мы приехали в лагерь. Первая жена указала мне место у входа и сказала?

— Положи там свой плащ и вещи.

Она не улыбнулась, не улыбались и остальные его жены. У всех жен вождя был сердитый вид, и они никогда не относились ко мне дружески! Мне поручалась вся самая тяжелая работа; меня заставляли счищать мездру со свежих шкур, которые они затем дубили. В этом состояла моя каждодневная работа, если я не была занята сбором сучьев. Как-то вождь спросил меня, чью бизонью шкуру я очищай от мездры, и я сказала ему. На другой день и в следующие дни он задавал мне тот же вопрос, и я говорила ему, какой из жен принадлежит шкура бизона, над которой я тружусь. Тогда он рассердился и стал ругать своих жен.

— Больше вы не будете поручать ей делать за вас работу, — сказал он, — сами счищайте мездру с ваших шкур, собирайте свою долю сучьев; запомните, что я сказал, я два раза повторять не буду.

Этот вождь из племени кроу был добрый человек и очень хорошо относился ко мне. Но я не могла любить его. Я холодела, когда он прикасался ко мне. Как я могла любить его, когда я не переставала скорбеть об ушедшем?

Мы совершили много походов. Племя кроу имело огромные табуны лошадей. После того как во вьюки или на волокуши, связанные из палаточных шестов, грузили все лагерное имущество, оставались еще свободными сотни сытых, сильных коней. Однажды зашел разговор о заключении мира с моим племенем; я была рада, так как очень хотела увидеться со своими. Созвали совет, на котором решили подать к вождю племени арикара двух молодых людей с табаком и предложением заключить мир. Посланные отправились, но не вернулись назад. Прождав их три луны (месяца), кроу решили, что посланных убили люди племени арикара. Затем мы ушли с реки Вапити (Йеллоустон) и перешли в верховья реки Вяленого Мяса (Масселшелл). Шло пятое лето моего пребывания в плену. Наступило время ягод, и кусты были усыпаны спелыми плодами, которые мы, женщины, собирали в большом количестве и сушили на зиму. Однажды мы отправились в заросли на северном склоне долины, довольно далеко от лагеря; там было больше ягод, чем в любом другом из найденных нами ягодных мест. Утром в нашей палатке разыгралась ссора: мой хозяин — я никогда не называла его своим мужем — потребовал за едой, чтобы ему показали, сколько ягод мы собрали. Жены принесли свои запасы; у первой жены было пять мешков ягод, у других по два-три мешка. Я могла предъявить только один полный мешок и другой лишь частично наполненный.

— Что это? — спросил вождь, — моя маленькая жена арикара разленилась?

— Я не ленюсь, — ответила я сердито, — я собрала очень много ягод. Каждый вечер я раскладывала их сушить, а после захода солнца хорошенько прикрывала их, чтобы ночью роса не повредила им; но утром, когда я снова выставляла ягоды на солнце, их оказывалось много меньше, гораздо меньше, чем было. Это случалось каждую ночь с того дня, как мы стали здесь лагерем.

— Странно, — сказал он. — Кто мог их брать? Вы, женщины, что-нибудь знаете? — спросил он жен. Они сказали, что ничего не знают.

— Лжете вы, — крикнул он, рассердившись, и, встав, оттолкнул первую жену с дороги. — Вот, маленькая, твои ягоды, я видел, как они воровали их. И он отобрал у первой жены два мешка, а у остальных по одному и бросил их мне.

Ох и разозлились же эти женщины. Все утро они со мной не разговаривали, но если бы взглядом можно было убить, то я бы умерла: все время они злобно косились на меня. Когда вождь пригнал лошадей, каждая выбрала и поймала свою, и все поехали на ягодный участок.

Все пять жен весь день держались вместе, оставляя меня одну. Если я приближалась к ним, они отходили к кустам подальше. Позже, после полудня, они начали подвигаться ко мне и вскоре все работали вблизи вокруг меня. По-прежнему они не заговаривали со мной, и я тоже молчала. Мой мешочек был уже снова полон. Я наклонилась, чтобы высыпать из него ягоды в большой мешок. Что-то со страшной силой ударило меня по голове. Больше я ничего не помню.

Когда я очнулась, солнце уже садилось. Я была одна, лошадь моя исчезла, не было и моего большого мешка с ягодами. Маленький мешочек валялся пустой около меня. У меня кружилась голова, я чувствовала слабость. Я ощупала свою голову; на ней вздулась большая опухоль, волосы склеила засохшая кровь. Я села, чтобы осмотреться, и услышала, что кто-то меня зовет: ко мне подъехал вождь и слез с лошади. Он ничего не говорил сперва, только тщательно ощупал мою голову и руки, затем сказал:

— Они уверяли меня, что не могли отыскать тебя, когда собрались возвращаться в лагерь, что ты убежала. Я знал, что это неправда. Я знал, что найду тебя здесь, но думал, что найду тебя мертвой.

— Хотела бы я, чтобы так и было, — ответила я, и тут только расплакалась. Какой одинокой я себя чувствовала! Вождь посадил меня к себе в седло, сел на лошадь позади меня, и мы поехали домой, в свою палатку. Когда мы вошли, жены мельком взглянули на меня и отвернулись. Я собиралась лечь на свое ложе у входа, но вождь сказал:

— Поди сюда, теперь твое место здесь, рядом со мной. А ты, — обратился он к своей первой жене и сильно толкнул ее, — ты займешь ее ложе, у входа.

Вот и все. Он не обвинил своих жен в попытке убить меня, но с этого времени обращался с ними холодно, не шутил с ними и не смеялся, как бывало раньше. А когда он уезжал из лагеря на охоту или на поиски отбившейся от табуна лошади, я должна была сопровождать его. Он ни на один день не оставлял меня одну с остальными женами. Так и получилось, что мне было велено приготовиться к походу, когда он собрался с несколькими друзьями в набег на северные племена. Сборы мои заняли не много времени: я уложила в маленькую сумку шило, иглы и нити из сухожилий, приготовила пеммикан и была готова.

Наш отряд был невелик: пятнадцать мужчин и еще одна женщина, недавно вышедшая замуж за военного вождя. Отряд не собирался нападать на врага; мы должны были совершить набег на табуны первого встречного лагеря. Отряд шел пешком, передвигаясь ночью и отдыхая днем. Через много ночей отряд вышел к Большой реке (Миссури) выше порогов, как раз напротив того места, где река Скалистого Мыса (Сан) впадает в нее. Уже рассвело. Вверх по долине маленькой реки виднелись палатки большого лагеря и табуны лошадей, один за другим направляющиеся к холмам на пастбища. Около нас находилась лощина, поросшая ивой. Мы поспешили спрятаться среди деревьев, пока нас не заметил кто-нибудь из рано вставших жителей лагеря.

Мужчины долго совещались, обсуждая, что делать. Наконец они решили переправиться через реку, а затем, захватить несколько лучших лошадей, двинуться на восток, по этому же берегу. Они думали, что наше движение на восток перед обратной переправой заставит неприятеля предположить, если он будет нас преследовать, что мы кри или ассинибойны. Где-нибудь на сухом, густо поросшем травой месте отряд должен повернуть и направиться к дому. Неприятель там потеряет наш след и будет продолжать идти в том же направлении, в каком шли мы, и отряд сможет возвратиться домой верхом, не торопясь, не боясь, что его нагонят.

Вскоре после того, как стемнело, мы переправились через реку, дойдя берегом против течения до места, где лежало несколько больших бревен, оставшихся после половодья. Мужчины скатили бревна в воду, связали их вместе, положили на плот оружие и одежду и посадили нас, двух женщин. Затем, держась одной рукой и гребя другой и сильно работая ногами, они скоро благополучно перегнали плот на ту сторону. Выйдя на берег, они тотчас же развязали ремни, оттолкнули бревна в реку и тщательно замыли наши следы на илистом берегу. Мы высадились у самого устья реки Скалистого Мыса, ниже его по течению, на краю зарослей дикой вишни. Нам, двум женщинам, приказали оставаться здесь до возвращения мужчин. Они намеревались войти в лагерь поодиночке, отрезать от привязи сколько удастся лошадей и собраться как можно скорее здесь, в заросли. Мужчины немедленно отправились, а мы, две женщины, сели ждать их возвращения. Мы немного поговорили и уснули, так как обе были утомлены долгим походом, в течение которого ни разу не спали вдоволь. Немного спустя меня разбудил вой волков, бродивших неподалеку. Я посмотрела на Семерых (Большая Медведица) и увидела по их положению, что было уже за полночь. Я разбудила свою спутницу, и мы снова немного поговорили, удивляясь, почему никто из мужчин еще не вернулся; может быть, в неприятельском лагере до поздна танцевали, или играли в кости, или пировали, и мужчины наши ждали, пока все успокоится, прежде чем войти? Потом мы опять уснули.

Когда мы проснулись, светило солнце: мы вскочили и огляделись. Никто из нашего отряда еще не вернулся. Это нас испугало. Подойдя к опушке заросли и выглянув из нее вверх по долине, мы снова увидели табуны лошадей и тут и там разъезжающих по холмам всадников. Я была уверена, что наших мужчин обнаружили и убили или так загнали преследуя, что они не смогли к нам вернуться. Так думала и моя спутница. Мы считали, что как только наступит ночь, кто-нибудь из них придет за нами. Нам ничего не оставалось, как сидеть на месте. День тянулся долго-долго. У нас не было еды, но не это волновало — моя спутница страшно беспокоилась.

— Может быть, моего мужа убили, — повторяла она все время, — что мне делать, если он убит?

— Я тебя понимаю, — говорила я, — у меня тоже был когда-то любимый муж, и я потеряла его.

— Разве ты не любишь своего мужа, вождя кроу? — спросила она.

— Он мне не муж, — ответила я, — я его раба.

Мы пошли к реке, умылись и вернулись на опушку, где можно было выглядывать из зарослей, и там сели. Моя спутница начала плакать.

— Если они не вернутся сюда, — говорила она, — если их убили, что мы будем делать?

Я уже об этом думала и сказала ей, что далеко к востоку отсюда, на берегах Большой реки, живет мое племя и что я пойду вдоль реки, пока не найду своих. Ягод было много. Я могла ловить кожаной петлей живущих в кустарнике кроликов. У меня были кремень и огниво, чтобы разводить огонь, и я не сомневалась, что смогу совершить это далекое путешествие, если ничего не случится. Но мне не пришлось сделать этой попытки. После полудня мы увидели двух всадников, ехавших по берегу реки Скалистого Мыса. Время от времени они останавливались, слезали с лошадей и осматривали берег: они ловили капканами бобров. Мы заползли обратно в середину заросли, перепуганные, едва осмеливаясь дышать. В заросли, изрезанной широкими тропами, протоптанными бизонами, негде было по настоящему спрятаться Что если трапперы зайдут в нее? Так и вышло; они наткнулись на нас. Один схватил меня, другой мою спутницу. Они заставили нас сесть на лошадей и привезли в свои палатки. Все жители лагеря столпились вокруг, чтобы поглядеть на нас. Для меня это уже было не ново, и я просто смотрела на них, но моя подруга накрыла голову плащом и громко плакала.

Мы попали к племени блад из черноногих. Я не понимала их языка, но могла говорить руками (язык жестов). note 23 Человек, взявший меня в плен, начал задавать мне вопросы. Тогда он рассказал мне, что люди его племени захватил врасплох военный отряд, пытавшийся ночью пробраться в лагерь, убили четверых и гнали остальных до оврагов реки, где те сумели ускользнуть в глубокие темные лощины.

— Был ли один из убитых, — спросила я, — высокий человек, носивший ожерелье из когтей медведя-гризли?

Он сделал знак, означающий «да».

Значит мой вождь кроу мертв. Не могу передать тебе, что я почувствовала. Он был добр ко мне, очень добр. Но он или те кто с ним, убили моего молодого мужа. Этого я не могла забыть. Я подумала о пяти его женах. Они не пожалеют о нем, весь огромный табун лошадей принадлежит теперь им. Они будут рады, если я тоже не вернусь обратно.

Ты видал Глухого, индейца из племени блад, который сегодня приходил поговорить со мной. Я прожила в его палатке много лет. Он и его жена были очень добры ко мне. Прошло некоторое время, и я уже могла думать о своем племени без слез; я решила, что уже никогда больше не увижу своих. Меня больше не называли рабой и не заставляли работать за других. Глухой говорил, что я его самая молодая жена, и мы шутили о том, как он взял меня в плен. Я стала его женой и жила счастливо.

Так шли зимы, и мы старели. Однажды летом, когда мы пришли за покупками в Форт-Бентон, я встретила здесь свою подругу, которая приехала на огненной лодке (пароходе) к своему сыну. Это был счастливый день, так как мы играли с ней вместе, когда были детьми. Она тотчас же отправилась к Глухому и стала просить его отпустить меня жить с ней; он согласился. И вот я здесь; на старости лет живу счастливо, в довольстве. Глухой часто приходит поговорить с нами, выкурить здесь трубку. Мы были рады его приходу сегодня и, уходя домой, он унес с собой много табаку и новое одеяло для своей старухи жены.

Ну вот, сын мой, я рассказала тебе длинную историю, и уже давно наступила ночь. Ложись спать, тебе ведь рано вставать завтра на охоту. Женщина Кроу разбудит тебя. Да, так меня прозвали черноногие. Я раньше ненавидела это имя, но потом привыкла к нему. Со временем мы ко всему привыкаем».

 

ГЛАВА VII. БЕЛЫЙ БИЗОН

 

Однажды вечером во второй половине января во всех трех больших лагерях царило большое возбуждение. Несколько охотников пикуни, только что вернувшихся из длившейся несколько дней охоты на бизонов в прерии к северу от реки, видели там белого бизона. Новость эта быстро распространилась по лагерям; отовсюду на торговый пункт шли индейцы за порохом, пулями, кремнями, пистонами, табаком и разными другими товарами. На завтра намечался выход охотничьих отрядов из всех трех селений, и люди спорили, какому племени достанется шкура белого животного. Каждый, конечно, держал пари за свое племя. Почти все племена прерий считали бизона-альбиноса священным, собственностью Солнца. Когда убивали белого бизона, то шкуру его всегда великолепно выделывали. При ближайшем празднестве в священной палатке с большой церемонией шкуру приносили в дар Солнцу, вешая ее выше всех других приношений на центральном столбе постройки. Здесь шкура оставалась висеть, постепенно сморщиваясь и разваливаясь на куски. Военные отряды других племен, проходя через покинутую стоянку, не прикасались к белой шкуре, опасаясь навлечь на себя гнев Солнца. Считалось, что человек, убивший белое животное, удостоен особой благосклонности Солнца и не только он, но и все племя, к которому он принадлежит. Выделанная белая шкура никогда не продавалась. Никто, добывший белую шкуру, не мог хранить ее дольше, чем до ближайшего празднества в священной палатке, большой ежегодной религиозной церемонии. Однако знахарю разрешалось брать обрезки, полученные при подравнивании краев шкуры, и использовать их для завертывания магических трубок или в виде головной повязки, которая, впрочем, надевалась лишь в торжественных случаях.

Конечно, я начал расспрашивать о бизонах-альбиносах. Мой друг Ягода сказал, что за всю свою жизнь он видел только четырех. Один очень старый пикуни сказал мне, что видел их семь; последнюю, очень большую шкуру белой коровы, его племя купило у манданов за сто двадцать лошадей и принесло в дар Солнцу. Далее я узнал от Ягоды, что эти альбиносы не белоснежные, как белый дрозд или белая ворона, а кремового цвета. Конечно, я хотел, если удастся, увидеть животное, о котором столько говорили, увидеть его живым, несущимся по прерии со своими темными товарищами. На следующее утро я присоединился к одному из охотничьих отрядов, в компании, как обычно, со своими друзьями Говорит с Бизоном и Хорьковым Хвостом. План охоты обсуждался в палатке Хорькового Хвоста, и так как предполагалось, что эта охота потребует много времени, мы решили взять свою палатку со всем имуществом.

— Впрочем, — сказал Хорьковый Хвост, — хотя мы не будем пускать других, но наших жен возьмем с собой, если вы думаете, что они не затеют ссоры из-за того, как правильнее кипятить воду или куда ставить пустой чайник.

Жена Хорькового Хвоста швырнула в него мокасином, мадам Говорит с Бизоном надула губы и воскликнула «кье». Все рассмеялись.

Выехали не очень рано. Дни были короткие, и, проехав около двадцати миль, наш отряд разбил лагерь в неглубокой широкой лощине. Лагерь состоял из пятнадцати палаток, и все они, кроме нашей, были битком набиты охотниками. По вечерам у нас бывало много посетителей, заходивших покурить, поговорить и поужинать, но когда мы, ложась спать, расстилали бизоньи шкуры и одеяла, в палатке оказывалось просторно. На следующее утро выехали рано и остановились у окаймленной ивами речки; она начиналась у западного холма цепи Суитграсс-Хиллс и терялась дальше на высохшей прерии. Место для лагеря выбрали идеальное, превосходно укрытое; оно изобиловало топливом и водой. Большое стадо, в котором охотники заметили бизона-альбиноса, встретилось им милях в пятнадцати к юго-востоку от нашего лагеря и при преследовании убежало на запад. Наш отряд считал, что выбрал самое лучшее место, какое только можно найти, для обследования местности в поисках стада. Видевшие белого бизона рассказывали, что это довольно крупное животное и очень быстроногое: белый бизон сразу выбежал голове стада и оставался настолько далеко от их самых резвых лошадей, что так и не удалось установить, бык ли это или корова. Наш лагерь был самым западным из лагерей охотников. Другие отряды, пикуни, черноногие и блады, расположились лагерем к востоку от нас, вдоль холмов и к юго-востоку, в прерии. Отряды договорились, что не будут устраивать погони, а постараются, как можно меньше пугать бизонов, пока не найдут альбиноса или пока не настанет время вернуться назад, к реке. Тогда, конечно, состоятся одна-две большие погони, чтобы нагрузить вьючных животных мясом и шкурами.

Погода была неблагоприятная. Не говоря уже о резком холоде, воздух был полон блестящей изморози, образовавшей густую дымку, сквозь которую тускло просвечивало солнце. Предметы в прерии в полумиле от нас или даже ближе нельзя было различить. Мы были почти у подножия западного холма, но и он и его сосновый лес исчезли в сверкающем морозном тумане. Несмотря на это, отряд каждый день отправлялся на поиски к югу, западу или на север, то с одной, то с другой стороны холма в сторону Малой реки (Милк). Мы видели много бизонов, тысячи голов, группами от двадцати-тридцати и до четырех-пяти сот, но не могли найти белого. Другие отряды часто заглядывали в наш лагерь перекусить или покурить; мы встречали их и в прерии, но они сообщали нам такие же сведения: много бизонов, но альбиноса нет. Повторяю, стояли резкие холода. Антилопы держались в лощинах — бродили сгорбившись, опустив головы; проезжая у подножия южного склона холма, мы видели оленей и вапити и даже горных баранов в такой же позе. Только бизоны, волки и койоты были, можно сказать, довольны; бизоны, как обычно, паслись кругом, а звери бегали по прерии, пожирали добычу, которую они валили, перегрызая ей поджилки, и выли и лаяли все долгие ночи напролет.

Не помню, сколько дней держалась такая холодная погода, пока мы тщетно охотились за бизоном-альбиносом. Перемена наступила однажды часов в десять утра, в то время как наш отряд медленно огибал верхом западную сторону холма. Внезапно мы почувствовали на лице перемежающееся теплое дуновение воздуха; морозный туман мгновенно исчез, и стали видны Скалистые горы, частью закутанные в плотные темные тучи.

— Ага, — воскликнул один из владельцев магических трубок, — недаром я молился вчера вечером о горном ветре! Вот смотрите, он дует; велика моя сила, дарованная Солнцем— (В то время как он говорил это, с силой налетел теплый чинук (теплый юго-западный ветер); он дул порывами, с ревом и шквалами. Тонкий покров снега на траве исчез. Казалось, наступило лето.

Мы находились на высоте нескольких сот футов над равниной на нижнем склоне холма; по всем направлениям, на сколько хватал глаз, видны были бизоны, бизоны, бизоны. Грандиозное зрелище! Природа проявила благосклонность к индейцам, создав для их пропитания такие громадные стада. Если бы не белые с их виски, побрякушками и жаждой земли, то стада эти существовали бы и сегодня. И с ними краснокожие, живущие простой, счастливой жизнью.

Пытаться найти среди всех этих темных животных единственное белое казалось почти так же бесполезно, как искать пресловутую иголку в стоге сена. Все спешились; я наводил свою длинную подзорную трубу на стадо за стадом, разглядывая их, пока не застилало глаза, и тогда передавал ее кому-нибудь рядом. Почти все охотники отряда брали подзорную трубу, но результат оставался тем же: белого бизона мы не находили. Приятно было сидеть на теплом ветру, опять под ярким солнцем. Мы набили трубки и, покуривая, разговаривали, конечно, о животном, за которым гоняемся. Каждый имел свое мнение о том, где оно сейчас находится: назывались различные места от реки Миссури до реки Саскачеван, от Скалистых гор до гор Бэр-По. В то время как мы беседовали, среди бизонов к юго-востоку от нас произошло какое-то движение. Я навел трубу на это место и увидел несколько индейцев, гнавших стадо голов в сто или больше прямо на запад. Индейцы скакали далеко позади стада, больше чем на милю от него, и бизоны быстро увеличивали этот разрыв, но всадники продолжали погоню, настойчиво, упрямо, растянувшись в длинную неровную цепочку. Я передал трубу Хорьковому Хвосту и сказал, что вижу. Все вскочили на ноги.

— Должно быть, — сказал мой друг, — они нашли белого, иначе они прекратили бы погоню. Они далеко позади стада, и лошади их устали. Они бегут вялым галопом. Да, они преследуют белого бизона. Я вижу его! Я вижу его!

В одно мгновение мы оказались в седле и поскакали наперерез стаду. Ехали рысью, иногда на короткое время переходя в галоп, так как нужно было беречь лошадей для окончательной погони. Менее чем через полчаса отряд наш подъехал к низкому длинному, похожему на могильную насыпь, возвышению, близ которого, как нам казалось, должно было пройти стадо.

Мы, конечно, понимали, что бизоны могут почуять нас и свернуть в сторону задолго до того, как приблизятся к нам настолько, что можно будет броситься на них, но приходилось рисковать. Прошло некоторое время, показавшееся мне очень долгим, и наш предводитель, выглядывавший из-за верхнего края возвышения, велел приготовиться; все сели на лошадей. Затем он крикнул, чтобы мы следовали за ним, и отряд ринулся через возвышенность. Стадо, бывшее еще более чем в 500 ярдах от нас, почуяло нас и повернуло к югу. Мы работали плетками изо всех сил; сыромятные ремни на коротких рукоятках впивались в бока лошадей, доводя их до безумия. Сперва мы начали быстро догонять стадо, затем некоторое время скакали примерно с его скоростью и наконец стали отставать. Но погоня продолжалась, потому что все видели желанную добычу, альбиноса, бежавшего в голове стада. Я был уверен, что никому из нас не удастся нагнать его, но так как все остальные продолжали скакать, тоже гнал свою лошадь, бессовестно нахлестывая ее, хотя она напрягала все свои силы.

Затасканная, но верная поговорка — «всегда случается неожиданное». Из лощины, прямо впереди несущегося стада вылетел одинокий всадник и врезался в самую гущу бизонов, заставив животных рассыпаться во все стороны. За время, меньшее, чем занимает рассказ, он поравнялся с альбиносом; видно было, как он наклонился и всадил несколько стрел одну за другой между ребер животного; бизон остановился, зашатался и упал на бок. Когда мы подъехали, всадник стоял над бизоном с поднятыми руками и горячо молился, обещая Солнцу шкуру и язык животного. Это была корова-трехлетка желтовато-белого цвета, но с глазами нормального цвета. Я считал раньше, что у всех альбиносов глаза розовые. Счастливый охотник был пикуни по имени Волшебный Хорек. Он был в таком возбуждении, так дрожал, что не мог работать ножом. Несколько человек из нашего отряда сняли за него шкуру с бизона и вырезали язык, а он стоял над ними все время и умолял быть осторожными, не порезать шкуру, так как они работают для Солнца. Мясо белого бизона не брали. Есть его считается кощунством. Провяленный язык предназначался в жертву Солнцу вместе со шкурой. Пока свежевали животное, подъехал отряд, который гнал стадо, когда мы его заметили. Это были северные черноногие, видимо, не очень довольные тем, что добычу захватили пикуни. Скоро они уехали в свой лагерь, а мы в свой, сопровождаемые Волшебным Хорьком. Он выехал утром из своего лагеря на восток, чтобы поймать несколько отбившихся лошадей, и завершил свой день так неожиданно для ceбя. Так кончилась эта охота.

До полного исчезновения бизонов я видел еще одного белого — но не чистого альбиноса. Ягода и я купили эту шкуру, уже выделанную; за отсутствием более подходящего термина, мы называли ее «пятнистой». Странно, что животное это убили в 1881 году, когда остатки больших стад еще паслись в области между реками Йеллоустон и Миссури, а спустя два года бизонов практически совершенно уничтожили. Это тоже была корова, крупная, пятилетнего возраста. Шерсть на голове, брюхе, плечах и хвосте была белоснежная и на каждом боку находилось по белому пятну примерно в восемь дюймов в диаметре. Когда шкуру сняли, разрезав ее как обычно, то кругом нее получилась чисто белая полоса, шириной в восемь-десять дюймов, резко контрастировавшая с прекрасной глянцевитой, темно-коричневой серединой шкуры. Это животное убил молодой индеец из северных черноногих между речкой Биг-Крукед-крик и речкой Флат-Уиллоу; обе они впадают в Масселшелл в нижнем ее течении. В то время мы владели большим торговым пунктом на Миссури, милях в двухстах ниже Форт-Бентона, и филиалом на речке Флат-Уиллоу. Ягода на пути в этот филиал встретил отряд черноногих, только что закончивший погоню, и увидел убитого пятнистого бизона, с которого еще не снимали шкуру, В этот день Ягода не поехал дальше, а отправился с молодым охотником в палатку его отца, где старик приветливо принял Ягоду. Весь день до глубокой ночи он упрашивал старика продать шкуру. Но это противоречило всей практике и традиции, так как такая шкура принадлежит Солнцу. Продать ее было бы кощунством. Молодой охотник выпутался из этого положения, подарив ее отцу. Наконец, перед тем как лечь спать, старик выколотил пепел из последней трубки, вздохнул и с усталым видом сказал Ягоде:

— Ладно, сын мой, будь по-твоему: моя жена выделает шкуру, и когда-нибудь я тебе эту шкуру подарю.

Это была прекрасно выделанная шкура, и на чистой белой стороне кожи старик изобразил историю своей жизни: врагов, которых он убил, лошадей, которых он захватил, битвы, в которых он сражался с племенем гризли, животных и звезды — своих покровителей. В этой же долине на Миссури, кроме нас, жили и другие торговцы. Однажды старик приехал со своей старухой женой и показал им всем эту изумительную шкуру. Конечно, все хотели получить ее.

— Я еще не решил окончательно продать ее, — говорил хитрый старик каждому. — Попозже… там посмотрим, посмотрим.

Тогда все торговцы стали состязаться в стремлении угодить старику. До конца зимы они снабжали его виски, табаком, чаем, сахаром и разными другими вещами в таком количестве, какое он только мог потребить. Два или три раза в неделю он и его старуха приходили к нам, нагруженные бутылками виски, усаживались перед камином в нашей комнате и выпивали в свое удовольствие. Я любил смотреть на них и слушать их разговоры. Они казались такими счастливыми, так любили друг друга, так охотно предавались воспоминаниям о славных днях, когда были молоды и сильны. Так продолжалось несколько месяцев. Наконец, как-то весной, когда случайно наши соперники сидели и болтали в нашей лавке, старая пара вошла и бросила шкуру на прилавок.

— Вот, — сказал старик Ягоде, — вот, сын мой. Я исполняю свое обещание. Но убери ее сейчас же с моих глаз, не то я могу соблазниться и взять ее обратно.

Как мы радовались огорчению наших соперников! Каждый из них думал, что именно он получит эту оригинальную шкуру. Но они все были «новички», никто из них не знал по-настоящему индейцев.

В эту зиму мы закупили 4000 бизоньих шкур, больше, чем все остальные, вместе взятые! В конце концов мы продали и эту шкуру. Слава о ней распространилась вверх и вниз по реке. Один канадский джентльмен из Монреаля, совершавший путешествие по нашему краю, услышал о ней. Когда пароход, на котором он ехал, пристал у нашего пункта, этот джентльмен зашел к нам и купил ее, прежде чем мы успели опомниться. Мы не хотели ее продавать и назвали цену, которую считали совершенно недоступной. К нашему изумлению, он выложил две крупные бумажки, перекинул шкуру через плечо и поспешил назад на пароход. Ягода и я посмотрели друг на друга и сказали кое-что, чего нельзя повторить.

 





Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2016-07-29; Мы поможем в написании ваших работ!; просмотров: 332 | Нарушение авторских прав


Поиск на сайте:

Лучшие изречения:

Большинство людей упускают появившуюся возможность, потому что она бывает одета в комбинезон и с виду напоминает работу © Томас Эдисон
==> читать все изречения...

1040 - | 851 -


© 2015-2024 lektsii.org - Контакты - Последнее добавление

Ген: 0.009 с.