Глава 5. Пчелы, птицы и псы 5 страница

Совершив задуманное, Мама Окльо вернулась к могильщику - то был не кто иной, как Манко Капак. Она объяснила ему, что человеческое тело не подготовлено к таким путешествиям: мгновенный перелет через пространство связан с риском для жизни. Но тот настаивал: «Неважно. Тело - это мимолетное видение, в других измерениях душа начнет новое существование, менее грубое и главное - вечное». Мама Окльо могла существовать только на большой высоте от уровня моря. Перуанское высокогорье подходило ей. Она подхватила мужчину на руки и прыгнула дальше, чем когда-либо, оказавшись в месте по имени Куско. К несчастью, перелет стоил Манко Капаку восьми сломанных костей. Сотворившая тебя поняла, что ее обожатель не проживет долго. Так и

случилось. Вскоре он покинул бренный мир с улыбкой на губах. «Я не оставляю тебя, моя богиня, я становлюсь еще ближе к тебе, с благодарностью отказываясь от своего иллюзорного бытия - ведь я постигну истинную природу твоей бесконечной души. В конце концов, я стану неразделен с тобой». Мама Окльо употребила все свое могущество на создание инкской империи. На ее глазах один за другим умирали императоры и их подданные, и постепенно скорбь по поводу быстротечности человеческой жизни проняла ее до костей. Ее собственное существование длилось уже тридцать с лишним тысяч лет. К чему ей тело, которое никто не осеменит? Она заперлась в святилище и превратила свои мысли в светляков. Жизненная энергия, уйдя в зримые образы, покинула ее кости. С течением времени она все больше чувствовала себя маской и все меньше - существом из плоти и крови. В конце концов, она испарилась призрачным облаком. Мраморная личина канула в сон без сновидений. Став немой реликвией, она оказалась на руках нашего повелителя Атауальпы и наконец попала в этот рай, скрытый от людей. Совсем недавно на небе появилась та же комета, что некогда возвестила о нашествии белых варваров. Настал час отвоевать то, что было отнято! Но чтобы завершить еще один цикл, потребовалось тело, ее тело; твое тело. И тогда, Ан-Бина, тебе послали приказ найти ее.

Ты должна понять, что не обладаешь собственным существованием, ты - копия, т у л к у.Тебя породил разум, не чрево. Поэтому у тебя нет ни полноценных мыслей, ни чувств, ни желаний. Все они отрывочны и без маски не обретают единства.

Когда ты была оставлена в крепости вместо Мамы Окльо и монахи увидели твое лицо - без маски, но повторявшее черты маски, - они обожествили тебя и одновременно прониклись к тебе жалостью, поскольку, лишенная всякого человеческого опыта, ты вела себя как ребенок-дебил. Они решили, что ты должна пройти обряд посвящения. Вводя в тебя каждый раз все большую дозу яда, они рассчитывали сделать тебя нечувствительной к любой отраве. Они заставили тебя выучить наизусть священные тексты двух тысяч сутр. Они давали тебе на съедение мозги каждого умершего Таши-ламы. А каждый новый Таши-лама делал тебя своей священной наложницей. Окружив себя кольцом монахов, сидящих на пятках и потирающих пальцами, скрещенными в мудре[4], шрам на причинном месте, он, обратившись в пса, овладевал тобой, надеясь оплодотворить своим семенем, - чтобы ты разрешилась долгожданным богом-палачом, который сотрет всех неверных с лица земли. Но твои могучие яичники делали безвредной семенную жидкость... Эти церемонии продолжались много веков, пока ты не уловила зов своей души. Не умея прыгать через пространство, ты спустилась по снегу на орихалковой плите. Когда монахи обнаружили твой побег, они послали вдогонку трех монахов богатырского вида, искусных в борьбе тунко, где ногти используются как лезвия. Прибегая к своим чарам, ты обольщала владельцев гостиниц, шоферов, алькальдов, военных, капитанов кораблей, моряков, пока не добралась до Икике. Монахи, не жалея золота, плыли на самых быстрых кораблях и прибыли в порт первыми, рассчитывая тебя пленить. Ты защищалась и получила удар по голове. Будучи от рождения тулку, ты вдобавок полностью лишилась памяти. Но, хвала богам, добрая женщина, прозванная Каракатицей, пришла тебе на помощь...

Каждый корень, пускаемый маской, отзывался в теле Альбины глубокой раной. Нет, это невозможно! Она - не плод воображения, возникший в чьем-то мозгу. Она настоящая, живая, со своей душой и плотью, а тот, кто прилепился к ее лицу - паразит, пришедший из бог знает какого ада. Альбина взялась за маску и попыталась отбросить ее прочь. Лоб и щеки пронзила боль, похожая на ожог от кислоты. Донья Софокос опять радостно замяукала и, целуя броненосца, принялась таять в воздухе.

- Мы с Киркинчо выполнили порученное нам и теперь уходим... Прощай, глупая тулку, и перестань питаться иллюзиями. Признай раз и навсегда, что ты - пустой корабль и ничего больше. Тебя ведет рулевой. Повинуйся ему... Но постой, цветок уже открывается! Не трать силы на бесплодную борьбу, схвати его, пока он не разлился в лужу!

Колдунья со зверьком пропали. Бутон вытянулся и начал распускаться. Удивительно, как небольшой кактус мог породить такую громадину. Лепестки развернулись и образовали красное колесо, почти целиком заполнившее пещеру. Запах, шедший от него, обладал разъедающим действием. Он врывался через ноздри и через рот, стирая жившее в мозгу «Я» с силой волны, выкидывающей на берег мертвую сардину. Альбина, наполовину захлестнутая потоком воспоминаний, сделав невероятное усилие, дотянулась до цветка и сжала его. Энергия лепестков была такова, что соцветие выскальзывало из пальцев раз за разом, раскрываясь опять, будто непослушный зонтик.

Через девять секунд Альбина все же вырвала кактус. Оставалась секунда на то, чтобы заключить его в малахитовый кувшин. С громовым «флаф!» цветок растекся янтарной жидкостью. И в тот миг, как он сделался эликсиром, Альбина стала Мамой Окльо.

Все ожидали ее на каменной платформе, стоя вокруг гейзера и держа в руках сухие ветки, которые должны были вспыхнуть, как только спустится темнота с обычной своей быстротой. Боялись, что Альбина не вернется. Никто не мог встретиться с Госпожой и остаться целым и невредимым - разве что бог или богиня. И потому, когда послышались уверенные шаги женщины, и она заблистала, словно луна, - все ярче и ярче по мере сгущения тьмы - люди упали на колени.

Привлеченные сверкающей маской, лесные животные - змеи, насекомые, хищники, грызуны, птицы - окружили Альбину. Инкские воины с женами и детьми затянули монотонное песнопение и в религиозном порыве пустились в пляску. Собаки лизали ей ноги. Логан, против обыкновения робкий, испустил, усевшись на землю, долгий и слабый стон - что-то среднее между вздохом облегчения и криком боли - при виде того, как преобразилась душа его возлюбленной, сделав ее далекой, как звезда. Тупакумару, одетый в церемониальный наряд, зажигал костры. Каракатица со шляпником, обнявшись, рыдали от счастья: Альбина победила и несла в редком по красоте кувшине лекарство, которое изгонит отвратительный вирус!

Колдун протянул Альбине соломинку, и она втянула в себя каплю цветочного эликсира. Дрожь освобождения пробежала по ее телу. Глубоким голосом она провозгласила:

- Собаке пришел конец! И вместе с ней - конец тирании Таши-лам! Я становлюсь собой! Обещаю вам, что солнце снова воссияет над землей инков! Этот лес перестанет быть глухим убежищем, мы явим его миру, распространим его на долины и горы, превратим пустыню в легкие мира, завоюем города завоевателей, научим их существовать, любить, творить и жить!

Тупакумару поднял свой жезл и несколько раз нарисовал в воздухе горизонтальную восьмерку. Попугаи изменили цвет с зеленого на золотистый. Индейцев охватил боевой порыв. Они вновь рухнули на колени, прославляя богиню в человеческом облике. Мама Окльо дала каждому псу по капле целебного напитка. Псы превратились в людей. С лучезарными лицами они оглядывали друг друга, но вскоре устыдились, так как были раздетыми. Инкские женщины, указывая на их бледные мужские принадлежности, весело забол-ботали что-то и протянули каждому по куску ткани. Потом они принесли глиняные сосуды с перебродившим соком чиримойи. Началось повальное пьянство. Дети, тоже выпившие, принялись прыгать через костры. Каждый раз, когда поднимался водяной столб, племя затягивало гимны под аккомпанемент тростниковых флейт и там­тамов, сделанных из выдолбленных древесных

стволов.

- Изабелла, милая моя малышка, добрая моя Каракатица, не смотри на меня глазами, полными слез... Благодаря тебе мне удалось стать той, кем я была всегда. Перестань считать, что я – та Альбина, для которой ты была спасительницей, матерью и наконец - верной подругой; не думай, что нечеловеческая маска похитит у тебя эту Альбину, наоборот - маска впервые преподносит ее тебе. Альбина была лишь отражением моей души, она явилась в мир с определенной целью, и, достигнув ее, исчезла. И теперь перед тобой стою я, Мама Окльо, вернувшая себе исконную мощь... Мое предназначение только начинает исполняться: прежде всего мне надо вернуть Каминье мир и спокойствие, отнятые мной, а затем - научить несчастных людей, как сделать плодородными их пустынные земли. Все это завершится, когда континент превратится в сплошной сад! Знай, что моя признательность тебе не имеет пределов! И если ты не отвергаешь перемен во мне, обними меня!

Каракатица поспешила к белой великанше и, склонив голову ей на грудь, разразилась длинными, хриплыми рыданиями. Тупакумару поднес ей большой горшок с отличной огненной водой. Со смехом помотав головой, будто стряхивала большую блоху, Каракатица осушила половину горшка и влила вторую в своего коротышку. Последствия не заставили себя ждать. Оба повалились наземь и покатились к отверстию в каменной платформе. Горячая струя подбросила их вверх; в конце концов, они застряли в кроне густолиственного мирта, где и заснули, словно были одним созданием. Мама Окльо позвала Логана. Пес, смиренно прижимая к земле белое брюхо, с жалобным стоном подполз к своей возлюбленной. Она взяла его за передние лапы и, встав на колени, подняла. Оба смотрели теперь друг другу в глаза.

- Ты страдаешь больше всех, любимый. В мире людей ты был Бочконогим, зловредной опухолью, из которой, словно золотая роза, пробилось высшее существо, великолепное, благородное животное; таков ты и сейчас. Когда я превращалась в собаку, все в тебе было восхитительно для меня - твоя шерсть, сплетавшаяся волосками с моей,

ласка твоих зубов, сильно и нежно прижимавшихся к моей шее, твой мощный член, превращавший мои яичники в водостоки... Да, ты сумел пробудить во мне, до того безразличной к мужским чарам, животную любовь, воспоминание о которой и теперь согревает кровь в моих жилах. Но ты должен примириться с тем, что потерял свою самку. То, что для тебя было чудодейственным превращением, для меня оставалось заразой, едва не разъевшей мою душу. Как человек, ты стоял ниже собаки, и преображение сделало тебя достойным высшего дара. Но я - я, наоборот, скатывалась все ниже и превратилась бы в животное. Иногда единственное, что двигало мной, - это желание отдаться как можно большему числу самцов. К счастью, пришел ты и воспрепятствовал падению... Благородный пес, ты, вместе с Каракатицей, вместе с Амадо Деллароза (он предложил нам пристанище, когда мы были на положении отверженных), стал моим спасителем! Я знаю, что ты не хочешь вернуть себе человеческий облик: во-первых, ты опять станешь Бочконогим, а во-вторых, будешь одиноким, потому что Альбины, желанной для тебя больше жизни, уже нет. Я, Мама Окльо, принадлежу к расе, недосягаемой для людей. Представь только: все обитатели этой планеты, поколение за поколением, умрут на моих глазах... Да, мой Логан, пока что ты останешься прекрасным белым псом. Когда я сумею дать тебе утешение, ты получишь волшебное питье. Будь терпелив.

Празднество закончилось глубокой ночью. Усыпленное крепким напитком, племя погрузилось в счастливый сон. Мама Окльо не нуждалась в сне. Она дождалась начатков зари. Попугаи, розовые и желтые, взмыли стайкой - в центре летел серебристый, похожий на холодный глаз, - и разнесли радостное щебетание вплоть до горных вершин. Вернулись они ослабевшими, с оперением цвета хаки. Светлый вожак исчез. Мама Окльо

тяжко вздохнула:

- Самые страшные опасности подстерегают на обратном пути.