Глава 8 Алешка Попович и Лешко Попелюш былины и эпические предания западных славян

Польский эпос, как таковой, не дошел до нас. Остались пересказы отдельных эпических преданий, вошедшие в хроники Анонима Галла, Богухвала, Кадлубка и пр.

В «Великой хронике» поляков сохранилось предание о двух братьях, сыновьях легендарного героя и правителя Крака, основателя Кракова. Они сразились в поединке, победил старший, которого, как и отца, звали Краком.

Это предание напоминает былину «Королевичи из Крякова». Там также идет речь о поединке братьев, сыновей правителя, в котором одерживает верх старший брат, тезка отца. Имена братьев в былине христианские, то есть поздние. Более того, Лука и Петр (Лука и Моисей, Лука и Матвей) Петровичи — это общеэпические имена братьев, упоминаемых в паре. Они могут появляться на богатырской заставе, на поле Камского побоища, в былине про их сестру Алену и Алешу Поповича, даже в былине про Ваську Буслаева. То есть имена эти вполне условны. Королевичи Краковы вполне могли превратиться в королевичей из Крякова. Имена сыновей Крака плохо сохранились даже в польском предании, а в былине они могли получить имена эпических братьев, с той особенностью, что один из братьев стал, как в польском предании, тезкой отца.

Далее автор «Великой хроники» поведал, что некий «ткач», наследник рода Попелюшей, одолел Александра Македонского не силой, а «хитростью и подвохом», В честь этого подвига герой получил имя‑прозвище Лешко, то есть обманщик, плут.

В былинном эпосе отлично известен герой, побеждающий врагов «хитростью и подвохом». Его зовут Алеша — в былинах чаще Алешка — Попович. Еще Квашнин‑Самарин предположил, что первоначальной формой этого имени было именно Лешко. Т.Н. Кондратьева не придала этому наблюдению значения, и, как нам кажется, совершенно напрасно. Алешка Попович и Лешко Попелюш кажутся как минимум созвучны. Однако Кондратьева сама приводит доказательства, выводящие их связь за пределы простого совпадения. Со ссылкой на словарь живого великорусского языка Владимира Даля она указывает, что в русских диалектах алёха, алёшка обозначает лгуна, хвастуна, алёшки подпускать — обманывать. Как греческое имя могло получить такое значение, как не по созвучию с более древним Лешко — «плут, обманщик, лгун»? Популярностью же своей эта трактовка имени обязана явно былинному образу плута и обманщика Алешки‑Лешки Поповича‑Попелюша.

Возникает вопрос — отчего Алеша‑Лешко в польской хронике «ткач» и почему его сделали победителем Александра Македонского?

На свой первый пир в Киев Алеша достаточно часто является под видом калики или скомороха. Его место у печного столба — традиционное место скоморохов.

Он играет на гуслях. З.И. Власова обратила внимание на связь в фольклоре и документах скоморохов с бродячими ремесленниками — портными, ткачами и тому подобным Исследовательница полагала, что подобное сближение произошло из‑за преследований скоморохов царским правительством в конце XVII столетия. Однако она же приводит ссылку на Козьму Пражского, чешского автора XII века, где скоморохи‑гусляры («кифаристы») сближены с портными. Как видно, это более древняя связь. Любопытно, что даже в датской сказке, ставшей известной в обработке Андерсена («Голый король»), бродячие ткачи действуют, как типичные скоморохи — шуты и чудодеи (в изготовление ими «чудесной» ткани все охотно верят) в одном лице. Но отношения церкви со скоморохами всегда были более чем неровными, оттого, очевидно, католический автор и подменил скомороха близким по смыслу, но сравнительно безобидным ткачом.

Естественно, для решения второго вопроса нам будет бесполезным исторический облик Александра Великого. Его пути пролегали вдали от Польских и вообще славянских земель. Нам важнее мифическое обрамление его образа. Зачатие Александра приписывали Зевсу в образе Змея. Плутарх сообщает, что его «земной» отец Филипп окривел на один глаз, попытавшись подглядывать за супругой, отдающейся Зевсу‑Змею, а на средневековых изображениях — западных гравюрах и славянских миниатюрах — часто изображается этот сюжет — Олимпиада в объятиях дракона. А гибель Александра некоторые средневековые легенды связывали с попыткой взлететь на небо с помощью искусственных средств. Он был низвергнут с небес разъяренным богом и разбился. Нетрудно понять, что образ главного врага Алеши, перед которым он предстал скоморохом («ткачом») и которого победил «хитростью и подвохом», Тугарина Змеевича, взлетевшего в небо на огненных или бумажных крыльях и низвергнутого оттуда дождем — иногда грозой, — ниспосланными богом по молитве Алеши, мог вызвать у начитанного клирика ассоциации с Александром. Это было в духе «Великой хроники», с ее выведением Волина от Юлия Цезаря и Демина от Домны Августы, с ее превращением По‑пелюша в Помпилиуша и пр.

Итак, польского героя зовут Лешко Попелюш, русского — Алешка Попович, Налицо сходство имен. Алеха в русских диалектах и Лешко по‑польски означают плута, обманщика. Налицо сходная семантика имен. Польский герой «ткач»‑скоморох, русский переодевается скоморохом. Оба побеждают врага хитростью. У обоих враг — сын Змея, и гибнет, попытавшись взлететь в небеса. Как выражался по схожему поводу Б.Н. Ярхо, «нужны сильные аргументы, чтобы при таких сходствах отрицать исконность тождества»,

В западнославянских и северно‑русских сказках сохранилось предание о герое по прозвищу Попялов, Попя‑лышка, Попелюх, Попельвар, Попельчек. Он хитростью одолевает врага на крылатом коне, сочетающего черты змея и конного воина, сопровождаемого воронами и псами — то есть полностью повторяющему образ Тугарина в былинах. И поскольку прозвище былинного героя, судя по всему, только лишь созвучно слову «попович», а происходит от «Попель» — пепел, то нет ничего странного и в его «языческом» поведении.

Именно в «Великой хронике» сохранилось во всем подобное былинным описание самоубийства бросающегося на меч воина.

Заслуживает внимания и еще одно обстоятельство: польский язык — единственный, кроме русского, славянский язык, сохранивший слово «богатырь» (bohater, bohatur, bohaterz) в значении «герой». Украинское «бога‑тир» — позднейшее литературное заимствование из русского, белорусское «багатырь», по сути, только созвучно польскому и русскому словам, обозначая совершенно иное понятие — богач. С другой стороны, именно «Великая хроника» нарекает, совершенно по‑былинному, врагов, нападавших на Польшу в X веке, скопом «татарами». Таким образом, как бы оба полюса былинного сознания — богатыри и «татары» — присутствуют в польском языке, причем именно в былинном значении — героев и обобщенных врагов соответственно.

Эпоса «вильтинов», велетов, лютичей не сохранилось.

Как не сохранилось и самого народа. Только по наблюдению Хомякова мы можем судить, что среди их онемеченных потомков продолжали бытовать представления о Дитрихе‑Теодорихе как злодее. Описание расправы с врагом, как уже отмечалось, буквально соответствовало обычаям балтийских славян (см. главу «Череп‑трофей»), но этот обычай имеет слишком много аналогов, чтоб быть показателем этнического происхождения данного мотива. Гораздо надежнее другой былинный мотив. В былине о князе Борисе Романовиче из «синя моря» выходит «зверь кабанище». Ситуация довольно нетипичная — кабаны нечастые гости на морских берегах. Однако она находит полнейшее подобие в предании лютичей, веривших, «что если когда‑нибудь им будут угрожать трудности жестокой долгой смуты (в других переводах — междоусобная война, внутренняя война. — Л. П.), то из упомянутого озера (священного озера лютичей Толлензее, на берегу которого стоял город Радигощ с храмом Сварожича. — Л. П.) выйдет большой вепрь с белоснежными клыками».

Былина заканчивается долгой и кровопролитной битвой русского князя‑богатыря с войсками, высланными против него Владимиром.

Уникальное поверье лютичей оказывается наглядно проиллюстрировано в сюжете русской былины.

Итак, славянские предания Средней Европы имеют точки пересечения с русскими былинами; точки пересечения, лежащие далеко за пределами банальных «бродячих сюжетов» вроде змееборчества или допустимых теорией вероятности совпадений.