Владимир Лебедев, Анатолий Москаленко 2 страница

— Так, всё. Иди. Разнюнилась я, это ты на меня так негативно действуешь. Очеловечиваешь одним своим присутствием.

— Женщине нужна другая женщина, хотя бы для споров и держания себя в тонусе. Так что не обманывайся — ты всё ещё человек, хоть и трудно в это поверить. — Лида улыбнулась, но девушка в белом платье растворилась в воздухе, как всегда, не попрощавшись. Слепые псы поднялись и убежали по собачьим делам. Только одна задержалась, ткнулась слепой мордой в руку Рыжей и рванула догонять своих собратьев.

Лида не спеша двинулась к блокпосту. Мысленно прощалась с Зоной, не только как с непредсказуемой девицей, но и как с территорией, можно сказать, с целой страной.

И с монстрами, которые чаще всего не трогали её. Не из-за защиты Хозяйки, нет. Та вообще предпочитала не вмешиваться в приключения сталкерши. Просто в Лиде не было агрессии. Однажды поговорив с Доктором, она поняла, как нужно здесь себя вести. В конце концов, для любого снорка вкуснее и приятнее добыча в виде кабана или плоти. Они не стреляют, и мяса в них больше. С особо обнаглевшими и тупыми особями она разбиралась без жалости. А потом старалась унять дрожащие коленки.

И с аномалиями, которые для Лиды были практически безопасны. Почему-то в Зоне пресловутая женская интуиция работала очень активно. Чаще всего Лида начинала обходить подозрительные места ещё до того, как опомнившийся детектор начинал пищать.

И с Доктором, который любит Зону. Он прекрасно знает о её настоящем облике, и жалеет, как непутёвую дочку. Благодаря ему Рыжая и познакомилась с девушкой в белом платье.

И с жителями этой удивительной страны. Где ещё можно встретить настолько прозрачных людей? Подлость или благородство, доброта или злоба, наивность или цинизм, жестокость или мягкость — в цивилизованном обществе, там, за бетонным забором, истинные черты характера скрываются маской. Входя в Зону, ты снимаешь маску в первые же часы.

Лида осторожно шла, не забывая контролировать окружающую обстановку. Две недели дома — и приглушатся рефлексы, исчезнет желание в толпе хвататься за пистолет, через пару месяцев перестанут мучить кошмары. У женщин лабильная психика, они прекрасно справляются со сменой обстановки. Только немного было жаль Зону — ещё долго придётся тосковать по их пикировкам, чисто женскому трепу, глупому и на первый взгляд бессмысленному хохоту. Как бы блондинка не хорохорилась. Лет через сто, возможно, от человека в Зоне ничего не останется. Но пока слишком свежа память. Лида надеялась, что её странная и страшная подруга не устроит от тоски кровавую баню.

 

Метров через пятьсот её заметят и начнут стрелять. Следовало подготовиться к переходу. Лида полностью разделась, стараясь не думать о радиации, сняла все резинки с волос. Артефакт и нож бросила рядом с собой. Остальные вещи аккуратно сложила в рюкзак. Деньги туго свернула и упаковала в заранее припасённый презерватив. У женщин свои секреты, как можно в теле спрятать что-то небольшое. Неприятно, конечно, но Лида делала ради мужа вещи и похуже. Самый яркий пример — Зона. Налетел ветер, и девушка поёжилась. По коже поползли мурашки — на этом кусочке суши никогда не было жарко. Артефакт, похожий на тёмно-коричневую баранку, взяла в левую руку, нож в правую и, закусив губу, царапнула кожу на запястье. Проступило несколько капель крови, которые Лида размазала по «баранке». В тот же момент Рыжая исчезла. Нож словно сам по себе висел в воздухе, затем он решил запрыгнуть в рюкзак, а рюкзак в свою очередь стал судорожно запихиваться под нагромождение камней. Следующие три часа с копейками Лиду не могли увидеть люди, определить детекторы движения и тепловизоры, не могли унюхать собаки.

Вообще, артефакт был замечательный, хоть и одноразовый. Где его можно найти, Лида не имела ни малейшего представления. Обычно Зона одаривала её «баранкой» на выходе. Только один раз Лида захотела удовлетворить своё любопытство, и девушка в белом платье, хихикая, объяснила, что это подарок кровососа. Поскольку «баранка» не была похожа ни на одну часть тела монстра, Лида решила не уточнять. В неё закрались смутные подозрения, которые вызывала форма артефакта. Лучше не знать, что тебе придется нести в руках больше трёх часов.

Теперь девушка торопилась. Ещё не хватало стать видимой в окружении военных. Возможно, заметив в паре метров от себя голую женщину с окаменевшими экскрементами в руке, люди оцепенеют. Но всё же, больше шансов оказаться изрешеченной пулями. Здесь быстро вырабатывается рефлекс расстреливать всё непонятное.

Всякий раз, возвращаясь таким способом домой, Лида боялась жутко. Поэтому сквозь блокпост проносилась со скоростью ветра. И неслась дальше, до уже обычного леса, где был ещё один схрон — с гражданской одеждой, влажными салфетками, дамской сумочкой и косметикой. Из леса выходила совсем другая личность, в которой никто и никогда не разглядит сталкершу. С глуповатой улыбкой на лице и светящимися глазами. Как хорошо, когда вокруг тебя нормальные, обычные люди!

 

В ближайшей деревне Лида зашла к абсолютно нелюбопытной бабусе, у которой всегда оставляла машину, и направилась домой. К мужу, ради которого она столько раз рисковала жизнью. А как иначе? Пять лет он был беспомощным, ей приходилось содержать семью, поддерживать в нём волю к жизни. Теперь у них есть деньги, и она сможет, наконец, заняться тем, что получалось лучше всего — хранить очаг, дарить тепло. А мамонта домой будет приносить Олег.

 

Лида сидела в машине и размазывала слёзы по щекам. На шестом этаже в кровати лежало два трупа. Если бы она никогда не бывала в Зоне! Если бы застукала голубков спустя месяц после возвращения! Она бы поступила, как нормальный человек — оттаскала бы соперницу за волосы и вышвырнула из квартиры, а мужу устроила бы смачный скандал с битьём посуды. Но случилось то, что случилось. Вместо выдранных волос свёрнутая шея, а из посуды в первую очередь подвернулся нож, который сейчас торчал из груди мёртвого, но всё ещё любимого предателя.

Нет, каково, а? Двух месяцев не прошло после операции, от жены никаких известий, возможно, она вообще мертва, а он привел девицу и уложил её в семейную постель! Постепенно рыдания становились всё тише, а в душе поднималась злость, которая в свою очередь, помогла начать здраво мыслить.

Здесь, на большой земле, Лиду больше ничего не держало. В тюрьму не хотелось. Было только одно место, где Лиду могут ждать. Зона обрадуется. Хотя, может быть, если поймёт, что Лида собирается остаться навсегда, переведёт её в категорию соперниц и уничтожит. Но такой расклад вполне устраивал Лиду — жить больше не хотелось. Незачем.

 

За проход пришлось отдать почти все деньги, которые были заработаны в прошлый раз. За пронос кроликов потребовали заплатить, как за проход людей. Так что обычная сумма увеличилась в три раза.

У камней, под которыми был тайник, нарезала круги стая слепых псов. Лида притормозила, не столько из-за себя, сколько из-за ушастых. Но потом на одном из валунов заметила девушку в белом платье и двинулась дальше.

Зона молча смотрела на Лиду. Слова были не нужны. Едва Рыжая появилась на территории, девушка в белом платье «считала» её мысли. Лида, не поздоровавшись, поставила переноску на землю и открыла дверцу. Два белых, пушистых кролика осторожно принюхивались, и выходить не торопились. Стая рванула к столь необычному деликатесу, но была остановлена одним движением руки блондинки. Зона легко соскочила со своего «трона», подошла к клетке, вытащила первого кролика и поцеловала в мордочку. Затем тоже проделала и со вторым. После чего пушистики были отпущены на свободу.

— После моего поцелуя ребяткам и их потомкам обеспечено безопасное существование в течение года. Этого хватит, чтобы адаптироваться здесь и расплодиться в достаточном количестве. Спасибо большое, хотя я знаю, что ты вернулась не для того, чтобы выполнить обещание.

Лида не выдержала. Она упала на землю и разревелась, как маленькая. Сбивчиво, сквозь слёзы она рассказывала. Хоть и понимала, что Зона и так всё знает. Просто нужно было выговориться тому, кто поймёт и не осудит. Зона гладила Лиду по спине и слушала. Она помнила, как тяжело остаться наедине с болью. Она знала, как страшно не иметь рядом души, которая сумеет пожалеть и посочувствовать. Вскоре истерика начала стихать, Лида перевернулась на спину и смотрела на проплывающие по небу облака.

— Ты позволишь мне остаться?

— Зачем? Будешь бродить, собирать артефакты, выполнять опасные задания, чтобы хоть что-то заработать. Зачерствеешь и превратишься в жестокую, хладнокровную убийцу. Начнешь выводить радиацию не красным вином, которое на самом деле помогает, а водкой, чтобы поскорее спиться. Или может, пойдешь работать шлюхой к старику-торговцу? Ты мне слишком дорога. Я не могу загубить твою душу.

— Ты меня прогонишь?

— Я не могу тебя выгнать. Ты пришла ко мне за помощью. На этом свете больше никого нет, к кому бы я так привязалась.

Лида села.

— Я не пойму. Что ты мне предлагаешь?

— Будь со мной. Стань мной, подруга. Мы очень похожи — наша преданность оказалась втоптана в грязь. Вместе мы сможем приглушить обиду и ненависть. Я готова даже поделить «поклонников» — девушка в белом платье попыталась улыбнуться. Сейчас она как никогда была похожа на настоящего человека.

— Я не понимаю, как такое возможно. Объясни.

Зона помолчала. Потом взяла руки Лиды в свои, наклонилась (если бы кто-нибудь данную сцену наблюдал со стороны, мог бы решить, что девушки вот-вот начнут целоваться) и прошептала:

— Лучше я покажу.

 

Тёмные подвалы, бронированные двери, люди в белых халатах и респираторах, молчаливая охрана с оружием… Лаборатории с огромным количеством оборудования… Подземные железные дороги, ведущие неизвестно куда… Бесчеловечные опыты над животными и людьми…

Молоденькой Мариночке поначалу было жутковато и непонятно одновременно. Уже позже она стала ненавидеть своё место работы. Но человек, ради которого она бросила всё и засела на заражённой территории, не имея права послать даже маленькой весточки знакомым и друзьям, был для неё Богом. Когда преподаватель генетики предложил место лаборантки в очень секретном и интересном проекте, работа над которым засчитывалась и как окончание университета, и как дипломная работа с последующими радужными перспективами, девушка не раздумывая, согласилась. К тому же седой, но подтянутый и ещё не старый профессор нравился ей как мужчина. Да что там, она была влюблена в него по уши! Родители умерли, а друзья… что друзья? Погрустят и забудут.

Однако поначалу их связывали только рабочие отношения. У Марины был допуск низкого уровня, и она долго оставалась в неведении по поводу истинных исследований секретного НИИ. Но обрывки разговоров в столовой, страшные крики по ночам, её собственные лабораторные исследования живых тканей непонятно каких организмов (явно не человека и не животного) постепенно начинали складываться в стройную картину. Марина начала поддаваться панике. И мудрый профессор вовремя затащил её в постель. Теперь Марина принадлежала ему навечно. Да, она не любила свою работу, да, она жалела зверушек и людей (чаще всего привозили зэков, которых никто не будет искать) — но всё это было вторично. Любимый человек рядом, смотрит ласково, держит за руку — что ещё нужно? Даже если любимый является жестоким человеком. К тому же девушка верила, что все исследования ведутся для блага человечества. Женщина верит всему, пока на ней розовые очки любви. Полного ужаса, творимого здесь, Марина даже не могла себе представить.

Монстры всевозможных видов. Неудачные и очень неудачные попытки переделать генотип человека. Но это не всё.

Маринкин профессор занимался совершенно другим. В лабораторию со всей территории советского союза свозились женщины. Старые, молодые, совсем маленькие девочки. Зэчки, жертвы инопланетных похищений, уехавшие работать за границу, просто пропавшие без вести. В нашей стране всегда было неважно с поиском исчезнувших людей.

Учёный искал ведьм. Он придерживался теории, что во времена инквизиции сожгли огромное количество людей с необычными способностями. И если бы не это грубое уничтожение части человеческого генома, уже в двадцатом веке в коммуналках соседки не просто бы ругались, а швыряли друг в друга огненные шары и двигали мебель одним взглядом.

Опыты были разнообразные и жестокие. Профессор решил, что в каждой женщине есть скрытые возможности — женская интуиция есть остаточные проявления способности к «магии». Хотя сам учёный не любил этого слова из сказок. И заставить эти способности активизироваться может стрессовое состояние. Причем нечеловечески тяжёлое.

Пытки физические и моральные. Голод, холод, банальные избиения. Обращение, как со скотом. Без скидок на возраст — лучше всего результаты проявлялись как раз у девочек до десяти лет. И профессор получил то, что хотел — информацию.

Спустя определённое время мучений, у кого-то раньше, у кого-то позже, появлялась какая-нибудь необычность. Возможность левитировать, становится невидимой, проходить сквозь стены, взглядом поджигать предметы. Да мало ли какие тайны скрывает человеческий мозг? Только воспользоваться новыми способностями подопытные не успевали — во-первых, они были достаточно измотаны и запуганы, а во-вторых, очень быстро оказывались в лаборатории на столе. Учёный выпускал кровь и методично её исследовал. И нашёл вещество, очень похожее по строению на женский гормон эстроген. Отличия были минимальны. Но эффект оказался поразительным. Гормоноподобное вещество появлялось как защитная реакция, и уже больше не исчезало из кровяного русла.

Вскоре профессор смог выделить концентрированный препарат. Нужен был ещё один подопытный, для чистоты эксперимента не измученный. Тогда и упали розовые очки, разбившись вдребезги.

Марина была идеальной кандидатурой. Профессор никогда её не любил, просто использовал, как очень удобный и безропотный, многофункциональный, с эротической добавочной функцией калькулятор. А в нужный момент решил принести в жертву науке.

Она даже и не знала, что ей вводят. Просто сообщили, что в НИИ эпидемия гриппа, и всем предписано сделать прививки.

 

Боль. Жуткая боль. Суставы выкручивает, глаза слезятся, в легкие залили жидкий огонь. Сердце стучит настолько быстро, что толчки крови уже не разделить на слух. Мышцы стонут от сильнейшего напряжения. Не выдержав мук, девушка впала в забытье.

Её начали приводить в себя. Началась паника — многолетний эксперимент под угрозой. Но Марина была жива. Она перерождалась. Тело было словно сковано, но сознание медленно возвращалось. Правда, оно было уже совсем не таким, как раньше.

Её душа видела мысли всех, кто присутствовал в комнате, и мысли охранника за дверью. Собак в соседней лаборатории и уборщика Петровича. Всё дальше и дальше, всё больше живых существ не только под землёй, но и далеко на поверхности были прочитаны за мгновение. Она слышала, как радуется солнцу трава, она видела, как поёт любовную песню соловей своей избраннице. Она понимала, что шепчет камень лучу солнца. А главное, она увидела душу того, кого так сильно любила. И поразилась темноте и холоду. Узнала, что её любовь была безответной, бессмысленной, презираемой. И не захотела жить. Она потянулась к ближайшему источнику энергии — атомной электростанции.

… Позже это назовут Выбросом. Много лет прошло, но Марина ничего не забыла. Иногда воспоминания вызывают боль, и она снова крушит всё вокруг тем же способом, что и в первый раз. Это приносит краткое мгновение иллюзии смерти и временное облегчение.

Девушка исчезла. Появилось нечто, чему нет описания. Какое-то время Марина привыкала жить в новом состоянии, определяла свои границы, анализировала произошедшее. А потом обратила внимание на окружающее пространство. И увидела сталкеров. Читая каждого из них, она видела разные мысли, души. И почти в каждой сквозила любовь и ненависть вперемешку. К ней. Они называли её Зона. И тогда девушка в белом платье поняла, что жить стоит, если хоть кто-то тебе рад. Даже не признаваясь в этом самому себе.

Уже позже на её территории обосновались господа из О-сознания. Некоторое время Марина развлекалась, считывая их уверенность в собственной исключительности и глядя на попытки понять её природу. Позже они установили «выжигатели мозгов», создали легенду об Исполнителе желаний и окружили себя фанатиками из Монолита. Зоне эта игра переставала нравиться — никто не имеет права творить что угодно в гостях. Тут подвернулся сталкер, который в отличие от всех искренне хотел уничтожить Зону. Любовью и восхищением тут и не пахло. Зона направила его по нужному пути. О-сознание было уничтожено, а Марина «свернулась» и скрылась на ЧАЭС. Решила посмотреть, как отнесутся люди к её исчезновению. Просто промелькнула мысль, что уже не нужна, раз появился такой человек, как Меченый, а навязываться она не любила никогда.

Мысль была неудачной. Таких, как Меченый больше не нашлось. Она решила вернуться. Тогда и отгородили Зону стеной от окружающего мира.

А потом появилась Лида. Марину заинтересовало полное равнодушие к Зоне и всепоглощающая любовь к кому-то, кто остался по ту сторону бетона. Это здорово напомнило её саму до «прививки». И ей очень захотелось подружиться с рыжей девушкой.

 

Лида скулила. На плач уже не оставалось сил. Она словно прожила кусочек чужой жизни. Она видела, слышала, чувствовала. Её собственное горе показалось таким никчемным, таким глупым. Сочувствие, нежность и желание разделить эту непосильную ношу заняло все мысли. Марина обняла подругу, а затем исчезла. Просто растворилась в девушке.

…Боль. Жуткая боль. Суставы выкручивает, глаза слезятся, в легкие залили жидкий огонь. Сердце стучит настолько быстро, что толчки крови уже не разделить на слух. Мышцы стонут от сильнейшего напряжения…

ВЫБРОС.

 

— Я даже не ожидала, что наше пространство станет больше в два раза. И мерзкий забор превратится в груду обломков.

— Это место только наше. Мы вдвоём хозяйки над живым и мёртвым.

— Не думаю. Пока в мире остаются мужчины, не умеющие ценить преданность, и женщины, способные любить, Зона будет расти. Через какое-то время у нас обязательно появится ещё одна подруга.

 

Иногда перед Выбросом можно вдалеке увидеть призраков. Две босые девушки медленно бредут по земле. Блондинка в белом платье и рыжая в комбинезоне сталкера. У первой в волосах цветок розохвата, у второй на руках кролик-хамелеон. Рядом бредут слепые псы. Никто не знает, кто это и куда направляются. Зона умеет хранить тайны.

 

_Конец

Алексей Соколов

ПО ТУ СТОРОНУ

 

Гроза разгулялась не на шутку, дождь тоже, как из ведра. Обычный вечер обычного дня в Зоне. Пастух подкинул несколько влажных корявых веток в мягко горящий костер. Погода мало беспокоила, ему повезло — нашел этот полуразвалившийся сарай. Видимо, старый дровяник. В чудом уцелевшее стекло маленького окошка колотил ливень. Хоть крыша не протекает — можно нормально обосноваться здесь, вот только не хочется. Грозу пересидеть, а потом в бар дернуть. Хватит, наелся Зоной. По самое горлышко наелся. Сбыть хабар и к чертовой матери отсюда…

А ведь как все начиналось. Романтика, вольная сталкерская жизнь! ЗОНА! Сказки для идиотов. Вся романтика в том, чтобы живым вернуться, загнать хабар и напиться в доску. Вольная сталкерская жизнь тоже оказалась далеко не сахаром — пот, грязь, радиация, усталость и кровь. Причем, крови порой даже больше, чем всего остального. Друзья есть — всегда помогут, поделятся, а поговорить не с кем. Устало отмахиваются: «Опять ты со своей философией!..» Про прошлую «дозоновую» жизнь разговаривать не принято. Все, ты в Зоне. Это твое прошлое, настоящее и будущее.

Пастух вздохнул, отложил почищенный Калашников, натянул поплотнее капюшон и задумчиво пошевелил угольки.

Паршивый день сегодня. В группу Шатуна он не попал — тот ушел с двумя новичками, что б пообтерлись, а с незнакомыми ходить не хочется. Пришлось идти в одиночку. И в итоге день насмарку — от Периметра отошел километров на пять, артефактов почти не нашел, а патроны все истратил — псевдоплоти сегодня в ударе, так и прут.

Верно ему в баре сказали два месяца назад, когда он только-только пришел: «Неее, парень. Тебе Зона ничего хорошего не даст — ни денег, ни счастья». Верно сказали. Это место для тех, кому терять нечего. Для тех, кто в жизни разочаровался. А ему, Пастуху, еще и тридцати нет. Останься он в родном селе, уж может и женился бы, хозяйством обзавелся, детишек опять-таки. Нет, потянуло на романтику. Настоящим мужиком себя почувствовать! На тебе романтику! Жри ее горстями! Да только руки от кровавой грязи вытри…

 

— Эй! Есть тут кто?! — Сквозь шум ветра и дождя прозвучал уверенный мужской голос. — Сталкеры, есть кто внутри? Пустите непогоду-то переждать? Не стреляйте, сынки! Один я.

Пастух напрягся: кого там кровосос принес. Голос незнакомый, лишь бы не мародер.

— Заходи, дядя! Только медленно и руки на виду держи!

Покосившаяся дверь со скрипом отворилась и в сарай медленно вошел щуплый субъект в синем дождевике и с суковатой палкой в руке. За плечом вошедшего болтался не туго набитый рюкзак из мешковины:

— Добрый человек, пусти прохожего обогреться? — Из под капюшона на сталкера глянули веселые старческие глаза. — Бреду-бреду, смотрю — в оконце никак огонек играет? Думаю, пустят погреться? Идти еще далековато. А по такой погоде и того дальше. Не против соседства, парень?

— Заходи, дед, только не шали, я нервный. — Пастух ничего не имел против пришедшего, но своими словами прибавил себе уверенности. — Располагайся, места хватит.

— Вот, благодарствую! Промок весь, чай пообсохну к утру. А то ревматизм ежели на пути прихватит — куда ж дальше идти. Благодарствую! А ты что же, один здесь?

— А ты с какой целью интересуешься, старче? Интерес какой имеешь или так, разговор завести?

— Антирес, конечно. Да не про твои бирюльки, сынок. Любопытно просто — а коли дичина захочет поужинать? Чем ты от нее отбиваться будешь? Котелком чтоль? Автоматик-то безпатронный — отсюда видать. Вона, рожок пустой отстегнут. Были б патроны — зарядил бы. — Дед опустился на чурбак, положив рюкзак на колени, а палку отставил в сторону.

— Так и ты, дед, не особо для зверей-то опасен. Что-то кроме этого дрына и не видать у тебя ничего. А под плащом берданку не спрячешь. Да и обрез бы уж давно оттопыривался. — Пастух подозрительно окинул старика взглядом. — А ты вообще, как здесь оказался, дед? Что-то староват ты для Зоны. Без оружия ходишь, как по Крещатику…

— Да кому ж я нужен-то? Старый, костлявый, кости прогнили уже. Несъедобный я. — Дед, поморщившись, потер поясницу. — Живу я здесь, парень. Вот и хожу без оружия. Кто ж по дому с карабином ходит?

Пастух опешил. Сумасшедший дед! Вот принесла нелегкая на ночь глядя собеседничка. Ишь ты — живет он здесь. Маразматик старый.

— Хорош шутить, дед, не с сопляком разговариваешь. Как звать-то тебя?

— Да не шуткую я, сынок, взаправду говорю. Живу я здеся. Ну то есть в Чорнобильском районе. А звать меня Митрий Фомич. Председатель свиноводческого совхоза «Заря пролетариата». Слыхал про такой? Это километров 10 к северу отсюда.

— Не, не слыхал. Я так далеко не ходил. — Пастух озадаченно почесал макушку. — Брешешь ты, Фомич. Какой колхоз? Уж 25 лет тут ничего нету. Зона только.

— Кому Зона, кому Родина. Слыхал я про энту аварию на станции. Лектричество из ей шло. А потом бахнуло что-то и лектричество кончилось. Тогда весь совхоз растащили, люди уехали. Одни мы со Степанидой, жинкой моей, остались, да еще сын Минька. Куда нам ехать? Родились тута, выросли, работали. Некуда нам ехать. Вот и работничали втроем. А третий месяц, как Степанида померла, вдвоем остались с Минькой. Только он тоже не ахти какой работник стал. Болеет, кожа у его язвится. Вот, за мазью иду. Авось и полегчает.

— Ну ты даешь, Фомич! И чего, никак на тебя Зона не повлияла? Ты, вроде, не хворый никакой, раз хозяйство практически один ведешь. Во, дела! — Сталкер шумно выдохнул. — В баре расскажу, так не поверят! Действующая свиноферма в Зоне! И что же — даже свиньи есть?

— А то! — Дед горделиво приосанился. — Пятьдесят рыл. Упитанные, здоровые, что твои кадки! Хоть сейчас на всесоюзную выставку! Поросятся справно, хряки племенные.

А то, что здоров я — эт верно. Да разве за таким хозяйством один углядишь? Крыша в хате протекает немного, заборец надо бы обновить — совсем ветхой стал. Печка чадит полегку. Помогают мне иногда…

— Кто ж помогает-то? Тут из поселенцев только вы с Минькой и остались.

— Как кто? Сталкеры заходют иногда. Подсобят чего и дальше идут. Ну не за так, конечно. Харчуются они у меня, а после, как уходить соберутся, я им гостинцев каких надам. Так и живем — не тужим.

— И что, часто заходят? — Пастуха уже заинтересовал этот дед. Может и сумасшедший, но рассказывает складно. Будто и нет вокруг никакой Зоны с ее аномалиями, монстрами и остальным дерьмом. Интересно Пастуху послушать про сельскую жизнь, все-таки знакома она. Мирная…

— Редко заходют, но метко. Когда сами забредут, когда позову кого. Вот прошлый раз у меня паренек один две недели работничал. Добрый паренек, мастеровой. Мы с ним в хлеву крышу перекрыли, ясли поставили новые. Да еще и дров нарубил. Санькой звали. Улыбчивый такой. Хороший паренек… Только позавчера ушел. Домой, сказал, направился. Ты, ежели встретишь его, скажи, поклон Фомич передавал! Погостевать звал.

— П-передам. — Пастух пытался скрыть волнение. Этого улыбчивого Саньку сталкеры звали Скоморохом — смешливый молодой парень, шуток его не было конца. Пастух прекрасно его знал, все-таки одногодки и почти земляки.

Последний раз, примерно месяц назад, Скоморох уходил в Зону с Топтуном, опытным сталкером. Шли они в сторону Рыжего леса, да, видать, не дошли. Топтун вернулся один, без хабара и сказал, что Скоморох отстал от него в лесу, когда они нарвались на собачью стаю. Топтуну поверили, так как никаких причин врать у него не было. Выпили, конечно, за Скоморошью добрую память. И забыли. А вчера ранним утром Скоморох ввалился в бар с полным мешком артефактов. Загнал их бармену-скупщику не торгуясь и ушел. Ни с кем не разговаривал, ничего не рассказал. Даже не поел. Самое главное то, что продал он абсолютно ВСЕ. И амуницию, и детектор аномалий, и винтовку. Только складной нож оставил. Вот оно как! Значит домой Скоморох пошел. Молодец! Пастух даже позавидовал ему. Вот он, оказывается, где был — на ферме работал. Дела!..

— За мазью, говоришь, идешь, Фомич? А куда? За Кордон чтоль?

Дед благодушно рассмеялся, показывая ровные белые зубы:

— Зачем за кордон? К соседу я иду. Километров пять топать.

— Сосед тоже? Председатель? — Почему-то сталкеру показалось, что дед сейчас ответит утвердительно и начнет рассказывать про еще один совхоз. Какой-нибудь овечий или птичий. Но Пастух ошибался.

— Не-е-ет. — Снова рассмеялся дед. — Никакой он не председатель. Просто человек хороший, Федосом Николаичем звать. Хутор у него свой, на окраине желтого леса. Он мне Саньку-то и посоветовал. Подобрал он его порватого зверьем на опушке. Ну подлечил хорошенько, народными способами, знахарь он. И мне привел, на откорм, так сказать. А Санька еще и рукастым оказался. Как на ноги встал, так сразу: «Чего, Фомич, подсобить по хозяйству?». Вот и сгодился. К Федосу я иду, ага. Что-то мы заговорились с тобой, парень, а как величать тебя и не знаю.

— Пастух. — По привычке произнес сталкер, потом осекся. — Паша.

— А чего ж пастухом-то прозвали?

— Деревенский я. До Зоны пастухом работал, потом подался вот. На вольные хлеба… — Пастуха никто не расспрашивал про личную жизнь и поэтому он немного смутился. — Думал, что денег подзаработаю. А оказалось, что плохо тут. Не мое это. Я к другой свободе привык. А не к этой… Отстань, дед…

— Да я и не пристаю, не губься. Понимаю… Я ж поэтому и в город не поехал, после аварии энтой. Сам всю жизнь на земле, не могу в городе долго жить. Давай ужинать чтоли? Заговорились мы.

— Извиняй, Фомич. Нечего. Полбуханки хлеба осталось на утро, а больше нету. Не рассчитал немного перед выходом. — Пастуху было даже немного стыдно перед дедом: вроде гость, а угостить нечем.

— Давай, режь хлебушек. У меня сальца запасено — Федосу гостинец. Ну да ничего, чай не обеднеет. Лучок вот тоже… соль… ах, перчику забыл прихватить, ну да кабы знал…

Пастух нарезал хлеб, подал старику. Тот достал из-за голенища своих резиновых сапог кривой нож, обтер его о штанину и начал нарезать сало.

— Чичас поужинаем, Пафнутий, и на боковую. Ни свет, ни заря вставать, чтоб к восходу до Федоса дойти. А еще обратно. Как там Минька… Ты кушай, Паша, не красней. Баш на баш: ты — хлеб, я — сало. Все по-честному, не совестись.

Пастух ел молча. Он уже давно забыл про свою подозрительность. Бедный дед. Четверть века здесь живет, на руинах прошлого. И руки не сложил. Хозяйничает, председательствует в разрушенном совхозе. Побольше б в Зоне таких председателей, может и подобрела бы она.

Фомич стряхнул с бороды крошки:

— Ложись, Паша, спать. Я покараулю, потом тебя разбужу. Бессонница у меня, часа через три спать захочу — сменишь. Давай, я пока по нужде схожу.

 

Пастух проснулся, когда солнце уже показалось за горизонтом. Дождь кончился, только вязкая грязь напоминала о ночной буре, а на небе не было ни облачка. Благодать! Пастух довольно потянулся. И вдруг вспомнил — а где дед Фомич? Он, вроде как караулить оставался, разбудить обещал. Сталкер обвел взглядом сарай. Может ему вчера, от усталости, почудился этот странный дед? Или Зона наваждение напустила? Говорят, такое случается. Да вроде нет. Вон и лучок на чурбачке, заменявшем вчера стол, лежит. И пара ломтей черного хлеба с аккуратными ломтиками сала. Не почудилось, значит. А где дед?