Сам подобный анализ становится возможным именно потому, что люди отражают не отдельные стороны и свойства объектов, с которыми вступают во взаимодействие, но, скорее, объективные тенденции, проявляющиеся в этих актах взаимодействия. Накапливая и обобщая отдельные разрозненные данные о проявлении особенностей предметов реального мира, мы создаем идеальные образы действительности, в том числе и действительности потенциальной, строим так называемые «возможные миры», в которых проявляется и наше представление о том, какой сиюминутная реальность должна стать.
При 'этом все прогнозы описывают возможное изменение мира не «самого по себе», а с учетом человеческого
воздействия на него. Будущее обязательно включает в свою структуру и особенности понимания людьми их способности действовать, преобразуя фрагменты объективной реальности в направлении, обусловленном интересами и потребностями самих людей. В этом смысле особенности «опережающего отражения» связаны с тем, что оно фиксирует не только актуальные формы проявления закономерностей природной среды, но и является саморефлексией, самоотражением человеком своих свойств и особенностей.
Комплексный характер «опережающего отражения», совмещающего в своей структуре элементы различной природы, делает эту форму неким промежуточным звеном как между эмпирическим и теоретическим уровнями познания (и соответствующими им формами отражения), так и между «отражательным» и «конструирующим» аспектами познавательных процессов.
Понимание познания как своеобразного способа создания новой действительности предполагает выделение двух различных, хотя и связанных друг с другом сторон:конструирование моделей будущего, определяющих поведенческую стратегию людей, и.конструирование деятельностных схем, реализующих эту стратегию. Но и само построение знаний о некоторой данной реальности, как уже отмечалось, включает в себя не только описание свойств и сторон, фиксируемых в реальном взаимодействии с природной средой, но и своеобразное приписывание ее объектам характеристик, необходимость которых диктуется соответствующими теориями. Так, существующая система знаний становится средством организации вновь возникающих ее фрагментов, влияя на их отбор и оценку существенности.
Все это позволяет говорить о том, что познавательные процессы имеют в качестве своего результата не только ^риращение знаний, простой рост их массива, но изменение способов организации, производимой информации, включая и взаимную адаптацию старого и нового знания. Следовательно, помимо взаимоупорядочения эмпирического и теоретического уровней познавательной деятельности, исследовательский поиск предполагает и совмещение, состыковку фрагментов
знания разной природы и происхождения. Это во многом обусловливает использование в научной практике различных мыслительных и языковых приемов и средств, квалифицируемых как «научные метафоры».
Необходимость подобных средств, кроме прочего, обусловлена и тем, что в структуру научных теорий, в качестве ее существенных и неустранимых элементов, входят и результаты «опережающего отражения», т. е. фрагменты, порожденные прогностическим моделированием. Мыслительные и языковые метафоры обеспечивают возможность конструировать целостные системы знаний из качественно разнородных средств, погружая их в некую общую систему языка.
В этом смысле метафоры играют роль объединяющего начала и потому оказываются регулятивом, задающим интерпретацию и понимание как отдельных утверждений теории, так и всей ее системы в целом. Естественно, что в данном случае речь идет не о прямом логическом следовании одних утверждений из других, а о своеобразной «когерентности» уже используемых языковых средств и тех, которые только вводятся в систему знаний. Каждое слово или выражение нагружено определенными ассоциативными связями и потому, попадая в сферу действия определенного комплекса знаний, они могут изменять свои связи в соответствии с контекстом данного комплекса. Те понятия и выражения, для которых подобная адаптация оказывается затруднительной, обычно элиминируются из научного употребления.
Постепенно метафорический контекст становится привычным и начинает восприниматься как достаточно стандартный. Тем не менее неявное (чаще всего неосознаваемое исследователем) воздействие исходного метафорического смысла может сохраняться достаточно долго, задавая глубинные регулятивы и нормы исследовательского поиска. Именно поэтому ученые вынуждены использовать при описании реально существующих объектов гипотетические характеристики, обусловленные теоретическим контекстом, что и вносит в акты познания конструктивный оттенок.
Повышение уровня теоретичности знаний усиливает этот оттенок, делая его ведущим в дисциплинах, достигающих стадии «зрелости», что обычно связывается со степенвю саморефлексивности данной дисциплины. Впрочем, это относится и к науке в целом. Современные формы исследователь· окой деятельности характеризуются к тому же и тем, что все большую часть своих усилий обращают на самоорганизацию, порождая соответствующие слои «метазнания». И постоянный рост значимости этих слоев свидетельствует о том, что возрастает интерес к совершенствованию способов, с помощью которых реализуется другая сторона конструктивного аспекта познания — разработка деятельностных схем, позволяющих включать производимое знание в структуру общественной практики.
В этом случае выдвигаемые нормы и правила определяют не то, как организовать систему описания интересующей нас предметной области, а то, как реализовать программу действий, содержащуюся в имеющемся знании, как превратить последовательность описания свойств и сторон соответствующего фрагмента реальности в последовательность операций, направленных на порождение новой реальности. При этом понятия, с помощью которых строилась теоретическая модель описываемого явления, замещаются командами, порождающими конкретные деятельностные акты.
Последнее становится возможным в силу того, что и само описание представляет собой по своей сути комплекс операций с абстрактными заместителями реальных свойств и сторон объекта. Чем большей зрелости достигает отдельная дисциплина или наука в целом, тем отдаленней и опосредованней связи между свойствами некоторого предмета и им самим. Так называемые «идеальные объекты» являются объединением не столько реально присущих им свойств, сколько выражают человеческие представления о возможных закономерностях взаимодействия с ними.
Поэтому идеальные объекты организованы гораздо эффективней, чем их реальные прообразы, и современное познание неявно ориентирует исследователей на оценку выявляемых характеристик природного мира как недостаточно совершен-
ных способов упорядочения действительности, предполагающих их оптимизацию в соответствии с канонами теории. Отождествление создаваемых наукой моделей с непосредственной действительностью приводит к технологизации познания, к абсолютизации роли инструментов и орудий, используемых учеными в процессах воздействия на природную среду. Но тогда эта среда начинает пониматься как объект, на который направлена человеческая активность и само существование которого полностью определяется этой активностью.
В этом случае важнейшей задачей научного познания становится создание более совершенных орудий, технических средств, через которые люди могут исправлять недостатки природной среды. Возникновение особого вида познавательной деятельности — целого комплекса «технических наук» — свидетельствует не только о растущей активности общества в его отношениях с окружающим миром, но и о смене фундаментальных установок, определяющих характер познавательного поиска. Сегодня отчетливо различимы тенденции превращения науки в разновидность технологического знания, непосредственно направленного на переконструирование мира. Подобный подход заставляет исследователя даже на природные феномены смотреть с точки зрения их «сделанности», «сконструированное™».
Техническое производство превращается в образец, эталон, на который должна ориентироваться любая форма исследовательской деятельности. А поскольку современное машинное производство тяготеет к серийности своих результатов, постольку и в науке все сильней проявляется сходная ориентированность. Современный исследователь (неявно для себя) даже уникальное событие или явление склонен рассматривать как элемент некоторого ряда и строит свой поиск с целью его обнаружения и упорядочения.
Поскольку человеческая деятельность вообще порождает результаты, которые вне ее контекста возникнуть не могут, постольку и научное познание все больше нацелено на решение чисто технологических задач, причем именно требования технической реализуемости становятся сегодня тем
«фильтром», который регулирует отбор и результаты собст-ценно научных исследований. Но это приводит к весьма существенным деформациям внутренней «логики» науки. В сферу ее деятельности попадают лишь такие задачи, решение которых заведомо гарантировано и обладает конкретной практической значимостью. Все это резко ограничивает спектр «возможных миров», на создание которого и должна быть нацелена наука в качестве особой культурной деятельности.
В отличие от познавательных установок и традиций прошлого, сегодня «понять нечто» означает умение построить «го модель, а не просто составить полный список соответст-иующих свойств и особенностей изучаемого объекта. Это означает, что знание правил «соединения» уже известных деталей в работающую систему часто оказывается более ножным, чем выявление пока неизвестных еще характеристик |>еальности. В этом случае неожиданное обнаружение таких характеристик может вызвать существенную деформацию стандартных деятельностных схем и привести к отказу от используемой технологии.
Одна из важнейших задач научного познания, как уже отмечалось, состоит как раз в создании средств, с помощью которых можно было бы заранее предвидеть возможность подобных ситуаций и обеспечить наиболее оптимальный «ыход из них. Если раньше исследовательский поиск во многом представлял собой попытку найти ответ на стихийно иозникающие вопросы относительно устройства и функционирования мира «самого по себе», то сегодня необходима специальная методологическая деятельность, связанная с выявлением возможных в будущем вопросов, определением иакономерностей, регулирующих их последовательность.
Следовательно, производимое человечеством знание должно (интерпретироваться не только как программа будущих (действий с объективным миром, не только как описание (идеального его устройства, но и как саморазвивающаяся ]оистема. Осмысление правил такой самоорганизации должно эиособствовать повышению уровня упорядоченности как имеющихся на какой-то данный момент сведений, так и тех, аторые могут возникнуть в будущем.
Конечно, преувеличивать автономность программ, порождающих наши знания о мире, не следует. Их появление и организация являются результатами человеческой деятельности, и потому попперовская трактовка ι «повнания без познающего субъекта» как побочного феномена адаптации людей к условиям среды является слишком· сильным огрублением реального положения дел. Но и игнорировать наличие определенной автономности познания тоже неэвристично.
Сама же подобная автономность обусловлена сложным взаимодействием отражательной и конструктивной функций познавательной деятельности. Фиксируя воздействия окружающей действительности на нас, мы накапливаем и преобразуем возникающие следы отражения, делая их, в свою очередь, основой последующих обратных воздействий на эту действительность, что порождает новые ее ответные реакции, вызывающие появление новых следов, и т. д. Этот цикл в различных вариациях осуществляется до тех пор, пока продолжается существование человечества, и составляет важную долю общечеловеческой деятельности.
Знания не просто хранятся в нашей памяти, но постоянно и активно воспроизводятся во множестве практических ситуаций, и чем шире спектр таких ситуаций, тем более полно обнаруживаются возможности дальнейших изменений как окружающей среды, так и нашего с ней взаимодействия. Такие возможности скрыты в уже имеющемся знании. Мы всегда знаем больше, чем осознаем, и весь ход научного познания обусловливает углубление понимания содержания; создаваемых наукой теорий и других форм знания.
Поскольку один из видов понимания реализуется через I содержательную интерпретацию утверждений теории, а по-1 добная интерпретация представляет собой введение соответ-1 ствующих образов действительности в систему языков, 1 используемых научным сообществом, постольку языковые! структуры являются одним из важнейших средств констру-1 ирования новой действительности (во всяком случае, eel предполагаемых вариантов, т. е. «возможных миров»). Зада-1 ваемые теорией идеальные объекты часто существуют лишь| в качестве определенных языковых сущностей, а потому
можно приписывать всевозможные воображаемые свойства. С помощью формирования метафорических контекстов исследователи получают, как уже отмечалось, возможность временно, условно объединять фрагменты знаний, представляющих собой выражение существенно различных, иногда даже взаимонесовместимых характеристик. Все это расширяет систему используемых человеком представлений о мире, хотя одновременно и увеличивает их гипотетичность.
Теоретические конструкты (т. е. всевозможные идеальные сущности, как отражающие некоторые реальные черты природных объектов, так и возникшие в результате приписывания миру заведомо нефиксируемых эмпирическими средствами свойств) представляют собой своеобразные модели потенциально возможной действительности. Если традиционное моделирование связано с замещением в познавательных актах природных объектов их искусственно созданными аналогами (включая и математические модели), то прогностические модели ничего не замещают и выступают в качестве единственно возможного предмета, с которым оперирует исследователь.
В этом случае последовательное изменение каких-то параметров подобной модели, фиксирование возникших модификаций и их содержательная интерпретация могут давать качественно новую информацию об окружающей реальности, вне непосредственно эмпирического с ней взаимодействия. Следовательно, реализация конструирующей функции познания обусловливает порождение еще одного специфического вида отражения — модельного.
Производя различные преобразования создаваемых теоретическим сознанием моделей, мы фиксируем возникающие результаты, т. е. накапливаем следы воздействия на нас объектов, созданных нашим же воображением. Поэтому данный тип отражения служит средством расширения человеческих знаний, но не о самой объективной реальности, а о специфике интеллектуальной деятельности, выполняя ту функцию, которую когда-то Дж. Локк связывал с так называемым «внутренним опытом» людей. Модельное отра-
жёние с этой точки зрения оказывается, скорее, способом осмысления конструктивной способности сознания.
Тем не менее в рамках научного исследования (и особенно с выделением слоя научно-технического познания) постоянно предпринимаются попытки предметно реализовать порождаемые воображением идеальные модели, придать им вещественно-конкретный характер, либо выявить в самой объективной среде те свойства, которые теория заставляет нас приписывать какому-то «возможному миру*. Хорошо известно, какие усилия были связаны с попытками обнаружить (или создать) введенные в науки виртуальные объекты типа монополя или знаменитых кварков. Неоднократные сообщения о том, что удалось выделить последние в свободном состоянии оказывались впоследствии недостоверными.
Усилия такого рода выражают неосознаваемое до конца учеными стремление добиться полного совпадения образа и возможного прообраза, превратить аналогию в надежную форму логического вывода. Ведь любое заключение, полученное с помощью аналогии, имеет лишь гипотетический, вероятностный характер, что не может устраивать исследователей, стремящихся построить систему гарантированно истинного знания. Поэтому используемые в актах познавательной деятельности модели достаточно часто вызывают потребность в постоянном их усовершенствовании с целью от чисто функционального подобия перейти к структурному j и, может быть, даже субстратному.
Ярким примером может служить активно обсуждавшаяся i в недавнем прошлом проблема создания кибернетической! системы, равномощной по сложности человеческому мозгу. [ Попытки ее решения привели наконец к осознанию того! факта, что, решив эту проблему, мы «не только не получим! приращения новой информации, а, наоборот, окажемся перед| новым- объектом, относительно устройства которого сведение явно недостаточно. Тогда как задача модели как раз и состоит в том, чтобы с помощью отказа от полноты детальног описания фрагментов интересующей нас предметной область сконструировать ее упрощенные, схематизированные образы,) позволяющие лучше представить и понять существенные
псономерности ее функционирования и возможности исполь-1вования. Человека все-таки в большей степени интересует ^успешность его действий, для чего он и стремится познать | особенности предметов, с которыми эти действия связаны.
Осознание данного обстоятельства является одним из существеннейших результатов философии XX в. Намеченный Когда-то Декартом путь, ориентированный на изучение внутреннего мира людей, в современных философских поисках занимает, как известно, одно из главных мест. И важным направлением в этих поисках является изучение операциональных приемов, которые использует человеческое сознание. Именно здесь связь функции отражения и функции конструирования проявляется особенно наглядно.
Как было отмечено выше, формы отражения, связанные с познанием, неизбежно оказываются и формами проявления конструирующей способности сознания, поскольку знание о свойствах и сторонах познаваемой реальности во многом определяется тем, как мы организуем взаимодействие с ней. С другой стороны, создание деятельностной схемы, в которой проявляется во вне человеческая активность, обусловлено теми знаниями, представлениями и образами, которые уже содержатся в нашем сознании, будучи следами предшествующих воздействий природного мира на наши органы чувств.
Цциный комплекс отражательно-конструктивной деятельности людей оказывается средством преобразования не только внешней среды, но и самого взаимодействующего с ней человека. Приобретаемый опыт (включающий и знание о существенных свойствах изучаемой реальности, и навыки предметно-практической деятельности с ней) определяет различия между способами восприятия воздействий мира представителями разных эпох или носителями разных культурных традиций. Например, черты действительности, расцениваемые с точки зрения одного какого-то сообщества как существенно важные, могут вовсе не восприниматься другим сообществом.
Это вызвано тем, что рассматриваемые стороны и функции познания обусловлены контекстом всей системы социокультурного поведения людей и приобретают осмысленный ха-
рактер только в рамках такого контекста. У ям шакоп ленные и ставшие знанием следы предыдущих воздОЙОТВНи среды на познающего человека определяют отбор и оргошввцию новых
данных, оценку их важности, способ адаптации it существующему комплексу представлений о мире в т: д. В свою очередь, весь этот комплекс играет роль «канала», по которому идет конструирующая деятельность исследователей.
Но периодически возникает возможность выбора одного из вариантов дальнейшего хода познавательной деятельности, и осуществление этого выбора может привести к кардинальному изменению не только направленности научного поиска, но (что еще важнее) и к переоценке всех предшествующих его шагов. Тогда возникает другой «канал», определяющий форму взаимосвязи отражающей и конструирующей сторон познавательного процесса.
Например, отмеченная выше технологизация современной науки может быть проявлением растущей ответственности людей за осуществляемое преобразование природного мира и стремлением организовать действия подобного рода максимально рациональным образом. В этом случае можно говорить о том, что весь ход познавательной деятельности подготовил переход познания от его «отражательного*· аспекта к «конструирующему», доминирование которого является вполне закономерным и предсказуемым результатом.
Но можно увидеть в этом же явлении неожиданный возврат к чему-то вроде рецептурной организации знаний, характерной для стадии донаучного познания и его обыденно-повседневных форм. Тогда не так-то просто ответить на вопрос: чем такой возврат вызван? Как взаимодействие этих сторон познания обусловило подобную трансформацию науки, и можно ли выявить какие-то закономерности, регулирующие переход от одной стадии познавательного поиска к другой, или в данном случае мы имеем дело с полностью случайным процессом?
Ответ на подобные вопросы требует предварительной оценки степени осознанности различных форм как функции отражения, так и конструирования на различных стадиях
познания. Но перед тем как перейти к этой теме, необходимо выделить в обобщенной форме сами такие стадии.
Прежде всего следует подчеркнуть, что не любые формы отражения, присущие человеку, прямо связаны с познанием. Простейшие физиологические реакции на воздействия среды чаще всего просто не охватываются сознаниемги хотя входят в комплекс эмпирического основания, без которого познавательное отношение к миру не возникает, но являются, скорее, условиями, нежели элементами системы знаний. Поэтому первая форма, имеющая непосредственно познавательное значение, — это «информационное отражение», в рамках которого происходит осознание фиксируемых следов воздействия, их оценка и упорядочение. На этой стадии конструирующая функция играет вспомогательную роль.
Следующая стадия — «опережающее отражение» — связана с созданием образов «возможного будущего» и с фиксацией не отдельных конкретных воздействий среды, а с выделением основных тенденций и закономерностей отображаемых процессов. Здесь аспект конструирования начинает усиливаться и приобретает столь же важное значение, сколько и отражение в собственном смысле этого слова.
Постепенное увеличение конструирующей функции познания, ориентированной на создание четко выраженного представления о цели познания и способах ее достижения, порождает еще один специфический вид отражения — «модельное отражение», находящееся в существенной зависимости от конструирующей функции, поскольку сами модели, выступающие в качестве отображаемого объекта, возникают в результате реализации творческой способности человеческого интеллекта. Этот вид отражения служит в большей степени средством экспликации особенностей мыслительной деятельности людей и потому предполагает специальное внимание к соотношению интуитивно-неосознаваемых и дискурсивно-вербализированных элементов интеллектуальных процессов, что и составляет содержание следующего параграфа.
§ 3. ИНТУИТИВНОЕ И
Как уже было отмечено, развитие познаВЙИЙНИОЙ деятель
ности не только увеличивает общий М*йё|К ' 'Чв'ЯЙВеческих
знаний об окружающей действительности, 'ϊίβ ' Η йриводит к
повышению степени осмысленности ejiejiSWtf ''И способов,
используемых людьми в своем взаимодействии с этой
действительностью. Данный результат относится и' к самой
познавательной сфере, что порождает ' подробность в ее
самоанализе. ···,·'.'
Необходимость постоянно выявлять и раскрывать сущность глубинных механизмов, регулирующих интеллектуальную активность человека, существенно обусловлена стремлением к эффективному контролю за организацией мыслительных процессов, управлению ими с целью получения интересующих человека результатов максимально надежным и действенным способом. Потребность в создании средств, оптимизирующих производство наших знаний об окружающей действительности, порождает пристальное внимание методологов к мельчайшим оттенкам процессов познания.
Обычно в структуре познавательного поиска выделяют прежде всего такие его формы, как интуиция и дискурсия. При этом иногда делались попытки принципиально оторвать их друг от друга, рассматривая как абсолютно противоположные. Этим были вызваны и не раз предпринимавшиеся усилия устранить интуитивные шаги из практики, по крайней мере научного познания, заменить их формализованными схемами, обеспечивающими надежный контроль за правильностью хода познавательного поиска.
Попытки такого рода к особым успехам не привели, что позволяет предположить принципиальную бинарность (а| может, и еще большую многоуровневость) всех видов чело-| веческого взаимодействия с миром. Об атом свидетельствует! и неудача неопозитивистской программы, целью которой было! сведение языка теоретического знания к уровню «протокольных высказываний», объявленных эмпирическим основанием познания вообще. Однако в конце концов стало ясно, что эмпирическое и теоретическое описание представляют собой
«что вроде взаимодополняющих слоев знания, не вполне эрдинируемых между собой. Вполне возможно, что выдви-|утый когда-то Н. Бором для целей физического познания |ринцип дополнительности является универсальным регуля-, определяющим ход культурной деятельности людей в алом. Собственно говоря, и сам автор данного принципа 1ридавал ему значение, выходящее за рамки только естест-знания.
В этом смысле дилемма интуитивного и дискурсивного (так же, как и эмпирического — теоретического) выражает 1це только принципиальную оппозиционность сторон этого •Отношения, но и их обязательную взаимопредполагаемость, (порождая образ взаимопересекающихся «возможных миров», [описывающих некие общие предметные области с разных [сторон.
Действительно, термин * интуиция», как известно, проис-(Цодит от латинского «всматриваться», «созерцать» и пони-[мается обычно как непосредственное восприятие целого, не [связанное с последовательным эмпирическим взаимодействием с ним, либо как предвосхищение искомого результата, не следующее из какого-то наблюдения или умозаключения. Под [дискурсией же обычно имеют в виду рассудочное знание, выраженное в понятийной форме, полученное в результате логического рассуждения, в котором каждый элемент и шаг четко определены и явно выражены.
Интуитивное знание характеризуется как непосредственное, тогда как дискурсивное представляет собой знание опосредованное. В этом смысле они противопоставлены друг другу, и у них отсутствуют какие-то общие элементы. Но при попытке построить достаточно связное представление о сущности интуитивного акта обнаруживается, что различные аспекты его весьма не просто соединить в единое целое. С одной стороны, интуиция как наглядный «образ целого» явно должна соотноситься с чувственным познанием, с другой — предвосхищение результата может быть фрагментом интеллектуального процесса и вовсе не обязательно связано с какими-то формами эмпирии. В то же время оба эти вида интуиции не
имеют того интерсубъективного значения, которое характерно для дискурсивного познания.
Последнее ориентировано на явную формулировку как правил рассуждения, так и его результатов, а потому представляет собой последовательную цепочку суждений, одинаково воспринимаемых теми, кто владеет методикой и языком подобного рассуждения. Не случайно термин «дис-курсия» восходит к понятиям «рассуждать», «аргументировать». И все-таки изначально учение об интуиции как форме познавательной деятельности было связано не столько с наглядно-чувственным проникновением в сущность вещей, сколько с практикой интеллектуального познания и прежде всего с математическими исследованиями. Дело в том, что математическое знание претендовало на всеобщность своего значения, и с этой точки зрения каждое доказанное в математике-положение относится не к какому-то отдельному и конкретному факту, а ко всей области фактов, с которой данное доказательство связано. Кроме того, полученные ею результаты, их справедливость и значение должны восприниматься всеми без исключения (по крайней мере, среди людей, понимающих суть математики) в качестве необходимо истинных, если при их получении соблюдены все правила.
Для философии XVII столетия, когда проблема осмысления опыта науки стала одной из важнейших тем, попытки понять природу всеобщности и необходимости математического (шире — научного вообще) знания привели к допущению существования некой «интеллектуальной интуиции» как основания всех рациональных построений. Именно она определяет выбор аксиом — недоказуемых исходных положений, с помощью которых строится затем доказательство в логике и математике.
Понимаемая так интуиция не опирается сама на логические правила, не требует построения силлогизмов, разворачивания доказательств и пр. Она есть непосредственное усмотрение истины разумом и должна противопоставляться зависящему от нее опосредованному рациональному рассуждению. Не случайно именно рационалист Декарт настаивал на том, что силлогизм представляет собой лишь разворачивание
^держания истин, известных нам заранее, и предупреждал об Опасности попыток определять «простые идеи», поскольку
|одобные попытки только замутняют их.
Другой представитель рационалистической традиции этого
ко периода — Спиноза — вообще считал интуицию высшей
[юрмой познания, дающей возможность адекватно постигать Сущность вещей и гарантирующей обязательную истинность
юлучаемых человеком результатов. Для него интуитивное [познание просто не может быть связано с возможностью каких-либо ошибок, в отличие от познания чувственного. Оба эти автора, | как видно, понимали под «интеллектуальной интуи цией» единство разных форм проявления человеческого разума.
