Обучение глухих за пределами столицы

В стране, где абсолютная власть сконцентрирована в руках од­ного человека (самодержца), где нет гражданских прав и свобод, где деятельное призрение не стало привычным, а грамотность не признается ценностью, не следует ожидать многочисленных част­ных инициатив по открытию специальных школ. Опытное учебное заведение вне зависимости от уровня демонстрируемых им дости­жений, личных возможностей организаторов и учредителей (даже если это монарх) остается экспериментальной моделью до тех пор, пока не сложатся все необходимые предпосылки для ее воспроиз­водства в других регионах страны. В этом еще раз убеждает отече­ственная история появления заведений для глухонемых за преде­лами Санкт-Петербурга.

Российским образованием ведало Министерство народного просвещения, тогда как детей с нарушением слуха курировало Ве­домство по управлению благотворительными заведениями. Дети с физическими и умственными недостатками оказались перепорученными «сиротскому» ведомству, чья активность в деле расширения сети богоугодных заведений зависела от интенсивности по­жертвований. Возглавив по смерти самодержицы Екатерины II Попечительство над Воспитательными домами Санкт-Петербурга и Москвы, императрица Мария Федоровна ограничила число воспитанников в них до 500 в каждом. Сирот, поступавших в приюты «сверх нормы», стали отправлять в семьи казенных крестьян. Бо­лее всего пострадали от этого решения «родительские» дети: не являясь сиротами, они не интересовали Ведомство Марии Федо­ровны, а будучи глухими, не интересовали Министерство просве­щения, правда, проблема обучения детей-инвалидов не заботила и российских родителей. Образовался замкнутый круг, разорвать ко­торый могла исключительно инициатива снизу. Проанализируем данные о развитии в Российской империи сети учреждений для глухих детей с 1806 по 1870 г. (см. табл. 2).

Таблица 2

Развитие сети учреждений для глухих (1806—1870)

№ п/п	Год откры­тия	Тип учреждения	Населенный пункт	Организатор	Год закры­тия
		Училище	Пав­ловск	Императрица Мария Федоровна	1809, переведено в Санкт- Петербург
		Школа	Рига (Лифляндия)	Пастор К. Якоби
		Школа	Варшава	Ксендз Я. Фальковский
		Школа	Вильно	Университет Вильно, педагог Кароль Малоховец
		Училище	Москва	Бывший надзира­тель Санкт-Петер­бургского училища А. Кореи при под­держке генерал-гу­бернатора Москвы А. Г. Щербатова
		Школа	Рига (Лифляндия)	Т. Зенс (глухой)
		Школа	Вильно	Виленское благотворительное обще­ство, педагог Ка­роль Малоховец
		Училище	Рига (Лифляндия)	«Литературно-практическое общество граждан» при поддер­жке остзейского дво­рянства (с разрешения Министерства народ­ного просвещения). Директор Ф. Платц (1847—1864), первый педагог Ф. Арнольд
		Школа (для де­вочек)	Одесса	Бывший директор Санкт-Петербургского училища Г. А. Гурцов при поддержке гене­рал-губернатора Но­вороссии и Бессара­бии М. С. Воронцова
		Училище	Або (Финляндия)	Карл Оскар Мальм при поддержке местной евангелисской лютеранской общины
		Училище	Москва	И. К. Арнольд (глухой)
		Училище	Куопио (Фин­ляндия)	Местная евангелистская лютеранская община
		Училище	Якобштадт, Борго (Финлян­дия)	Местные евангелистские лютеранские общины
		Училище	с. Феннерн (Эстляндия)	Пастор Залковский, местная евангелистская лютеранская община при подержке остзейского дворянства. Первый педагог И. Эглон
		Отделе­ние для мальчи­ков	Одесса	Семья Г. А. Гурцова при поддержке одесской городской Управы
		Училище	Кирхгольм (приго­род Риги, Лифляндия)	Инициатор Neiken Ubbenormy. Местная евангелистская лю­теранская община при поддержке остзейского дворян­ства. Попечители- пасторы Мольтрехт и Шульц. Первый педагог Аболинг	1873, переведено в Митаву, Курляндия
		Училище	Вольмар (Лифляндия)	На средства графини Э. Меллин, попечите­ли А. Эттингер, Гулике, пастор Мольтрехт. Первый педагог Ф. Шведе (Philip Schwede)

 

 

Из семнадцати попыток открыть специальные школы вслед за столичным училищем тринадцать пришлись на западные провинции империи. В течение шестидесяти лет с момента открытия опытного учебного заведения для глухих детей большинство подобных ему возникло в тех территориях Российской империи, где сильна была духовная связь с западным христианством и европейской культурой. На вновь обретенных Россией землях — в Лифляндии, Курляндии, Царстве Польском, Великом княжестве Финляндском — специаль­ные школы открывались по инициативе католических и протестант­ских священников, евангелических лютеранских общин. Обучение там велось на немецком, польском, финском, эстонском и шведском языках. Учебные заведения западных провинций скорее являлись географически удаленными от метрополии «филиалами западноев­ропейской школы», нежели российскими школами.

История возникновения и распространения специального обу­чения на территории Лифляндии вершилась по уже известным нам общеевропейским канонам — сначала как практика индивиду­ального обучения глухонемых детей, затем через попытки немно­гочисленных (не контактирующих друг с другом) энтузиастов со­здавать небольшие частные школы и, наконец, как совместное действие местной столичной аристократии, Церкви и официаль­ных властей. Вместе с тем политические и социально-культурные условия, в которых зарождались национальные системы специаль­ного образования стран Восточной Балтии (ныне Латвии, Литвы, Эстонии, Финляндии), несколько отличались от тех, в которых формировалась западноевропейская специальная школа, посколь­ку эти страны не обладали в ключевой момент суверенитетом.

Население Лифляндии на протяжении долгих столетий дели­лось на правящую элиту, состоящую исключительно из иностран­цев (немцев, поляков, шведов), и местных жителей — латышей-простолюдинов. По понятным причинам ни те, ни другие не задумывались об организации обучения детей с нарушением слуха и речи, впрочем, и экономика разграбленной страны не позволяла это сделать. Не могла прийти помощь и со стороны христианской церкви. Несмотря на насаждаемое Тевтонским, а затем Ливонским орденом католичество, население Риги и Видземе хранило верность языческим традициям. Для коренных жителей церковная служба, которая проходила на латыни, оставалась малопонятной, и неуди­вительно, что население Ливонии легко приняло протестантизм. Вне пределов Германии Рига оказалась первым городом, где люте­ранство получает широкое распространение. Лютеранская церковь перевела богослужение на родной язык местных жителей, для чего на латышский переводятся церковные песнопения и религиозная литература. Активность протестантских миссионеров способствова­ла как созданию латышской письменности, так и распространению грамоты среди простонародья. Первые латышские лютеранские приходы возникли в Риге. Польско-литовское владычество знаме­нуется стремительными католическими контрреформами в Риге и Видземе, а в XVIII столетии Лифляндия оказывается частью импе­рии, где официальной религией являлось православие.

Перейдя в XVII в. под Российскую корону, Лифляндия, каза­лось бы, должна была полностью выпасть из социально-культур­ного контекста жизни германского протестантского общества. Де-юре Лифляндии надлежало воспроизводить петербургский опыт обучения глухих и слепых детей, де-факто этого не случи­лось, поскольку в сфере общественной (не политической) жизни привилегированному населению Балтии была предоставлена зна­чительная свобода, благодаря чему удалось сохранить максималь­ную независимость.

Не принимая православную традицию отношения к убогим и российский опыт в сфере практической сурдопедагогики, остзей­ское дворянство и евангелические общины Лифляндии (братство гернгутеров¹) следуют немецкой традиции. Учебные заведения для глухих, открываемые в землях, населенных латышами и эстонца­ми, долгое время оставляли за своими стенами детей, принадле­жавших к титульной нации. Изначально эти учебные заведения создавались для немецких глухих детей и воспроизводили немец­кую традицию. Характеризуя специальную школу Лифляндии об­разца XIX столетия, было бы неверно именовать ее «русской», «латышской» или «эстонской» моделью, поскольку она в прямом смысле слова «немецкая».

Западная губерния долгое время обходилась двумя учебными заведениями для глухонемых: одно располагалось непосредствен­но в губернской столице — Риге, другое — в ее предместье Кирхгольм. С 1809 по 1870 г. граждане Риги четырежды предпринима­ли попытки открыть специальную школу. Согласно архивным данным, индивидуальное обучение глухонемых детей из состоятель­ных остзейских семей получает распространение на территории Лифляндии еще в конце XV в. Однако последовавшая череда войн и тотального разорения, длившаяся в землях Восточной Балтии около двух столетий, не способствовала делу обучения инвалидов. Не могло стремительно возродиться индивидуальное обучение и после вхождения балтийских земель в состав России (1721). Пройдет 90 лет, прежде чем пастор Карл Якоби на личные средст­ва попытается открыть частную школу для глухонемых (1809). К сожалению, его детище не проживет и года. Через двадцать лет столь же неудачный эксперимент осуществляет глухой подвижник по фамилии Зенс, вероятно получивший обучение либо на дому, либо в одной из школ Пруссии. И это учебное заведение просуществует недолго (1832—1833), поскольку материально неза­висимые немецкие родители из круга дворянства, купечества или крупного чиновничества не нуждались в услугах частных школ, коренному населению обучение глухих не представлялось важным, а метрополия не озаботилась социальными реформами в тер­риториях Балтии. Результативной оказалась третья попытка (1840). Почему именно ей выпал счастливый жребий? Почему рижские бюргеры, не удостоившие вниманием сурдопедагогиче­ские эксперименты начала XIX в., по прошествии тридцати лет са­ми инициируют создание школы для глухих в главном городе Лифляндии? Что изменилось за время жизни одного поколения? Официальная политика Российской империи оставалась прежней, не случилось в регионе и экономического подъема, способного привести в движение частную благотворительность, традиционное отношение коренного крестьянского населения к глухим также не могло поменяться столь стремительно. В чем причина счастливого рождения рижской школы для глухих детей, действующей, кстати, по сей день?

Потенциальный заказчик особых образовательных услуг в за­падных губерниях имелся, то были состоятельные бюргерские се­мьи, в которых росли глухие дети. Какое-то время родители могли посылать своих отпрысков на обучение в сопредельные немецкие земли, однако в условиях неприязненного отношения российского правительства к подобным контактам делать это становилось все труднее. Возникла потребность иметь нужное учебное заведение в границах Лифляндии. Желание родителей, безусловно, разделя­ли и поощряли и лютеранские пасторы, и католические священни­ки, которые, как мы знаем, считали обучение глухих грамоте воз­можным и полезным. Кроме того, немецкое дворянство и бюргерство старалось сохранить свою культуру, а потому охотно поддерживало в Восточной Прибалтике инициативы в сфере обра­зования и благотворительности, созвучные тем, что осуществля­лись в фатерлянде.

Создание школы для глухих в Риге (1840) стало возможным благодаря совпадению интересов разных привилегированных групп образованного населения Лифляндской губернии, и прежде всего вмешательству влиятельных политических сил. На этот раз за спи­ной частного лица стояло некое «Литературно-практическое обще­ство граждан», одним из устремлений которого являлось распро­странение культуры немецкого протестантизма в Лифляндии, Курляндии и Эстляндии. Члены «Литературного общества», про­германского по своей сути, не могли не знать о сурдопедагогиче­ских успехах в сопредельной Пруссии и иных немецких землях. Школьное обучение и катехизация глухонемых детей соответство­вали базовым целям объединения лифляндских немцев, вот почему идею открытия училища для глухих поддержало ранее индифферентное остзейское дворянство. Полагаем, не без участия влиятель­ных россиян немецкого происхождения удалось добиться согласия Министерства народного просвещения на открытие в Риге учеб­ного заведения прозападной ориентации. Финансовые проблемы специальной школы оказались решаемыми, нашелся филантроп, страстно желающий сохранить протестантские ценности и пожерт­вовавший начальный капитал на приобретение помещения и обу­стройство училища. Закономерно, что педагога в рижскую школу приглашают из «мекки немецкой сурдопедагогики» — прусского города Вессенфельде. История не сохранила подробностей жизни первого учителя, но того, что мы знаем, достаточно, дабы оценить его профессиональный уровень: Ф. Арнольд прошел подготовку у ярого сторонника идей Песталоцци и Дистервега, харизматиче­ского реформатора немецкой сурдопедагогики Фридриха Гилля, считавшего целью обучения и глухих, и слышащих воспитание их нравственными и трудолюбивыми гражданами.

Итак, третья попытка открытия школы для глухих на террито­рии Лифляндии в Риге в 1840 г. оказалась успешной потому, что совпали интересы разных привилегированных групп населения. По тем же причинам возник и лечебно-педагогический частный институт для слабоумных детей и идиотов Фридриха Платца (от­крыт до 1847 г.). Выпускник Кенигсбергского университета док­тор Платц перебрался в Ригу из Восточной Пруссии. Заметим, ра­бочим языком персонала был немецкий, в 1878 г. в приюте появятся две группы русских детей, что же касается латышей, то за все время существования пансиона, а он закроется в начале Первой мировой войны, в него попадут только два ребенка из ла­тышских семей!

В 1847 г., когда рижская школа осталась без учителя, доктору Платцу поручили ее курирование (руководство и преподавание). Изначально далекий от сурдопедагогики и не предполагавший бросать ранее начатое дело, Платц объединил глухонемых с пятнадца­тью умственно отсталыми детьми в одном учреждении, помещав­шемся в его собственном доме. Испытывая недостаток в профессиональных знаниях, носитель западной культуры, вчерашний кенигсбержец, не обратился в российское (петербургское) училище, а прошел соответствующую подготовку в Пруссии и впоследствии успешно ру­ководил объединенной школой (1847—1864), которая, по словам М. В. Богданова-Березовского, имела в ту пору «цветущий вид».

В 1870 г. Курляндия и Лифляндия получают высочайшее до­зволение открыть два училища — одно в Елгаве (Курземе), другое в Вольмаре (Видземе). Решающую роль в судьбе последнего сыг­рала владелица поместья графиня Эмма Меллин, которая из газе­ты (!) узнала о том, что в губернии проживает не менее 700 детей и подростков, лишенных слуха и речи. Факт публикации подобной информации наводит на мысль о том, что необходимая статистика в данном регионе Российской империи, во-первых, собиралась, во-вторых, своевременно предоставлялась широкому кругу местных жителей, в-третьих, находила отклик в сердцах читателей. В 1870 г. Меллин решает помочь глухим детям родного уезда, на­ходит для этого средства и обращается за поддержкой к попечите­лю Рижской школы пастору Мольтрехту^.

Следуя западным правилам, провинциальный проект начали с организации кураторства (попечительства) будущего учебного заведения. Вошли в него люди известные и влиятель­ные — вице-губернатор Лифляндии Икскуль фон Гильденбандт, генерал-суперинтендант; мэр и судья города Вольмар, пасторы Мольтрехт и Нейланд, а также учитель Шведе. Последнему учре­дители предложили совместить функционал сурдопедагога и руко­водителя создаваемого училища. В распоряжение новоиспеченному попечительству графиня Меллин передает 30 000 р., рекомендуя впоследствии тратить банковский процент от их хранения на со­держание необычного заведения. Со своей стороны, оба пастора предполагают пополнять школьный бюджет целевыми отчислени­ями от денег, собираемых приходами. Ратуша же планирует выделить разовые субсидии из городской казны. Подобная схема нам хорошо знакома по опыту Германии и Скандинавских стран.

Что касается выбора учителя, то и здесь реализуется известная мам модель. За плечами молодого Шведе на момент его приглашения и Вольмар семинария, небольшой практический опыт учительства и приходской школе и ознакомительное путешествие по Германии, Австрии и немецкоязычным кантонам Швейцарии (1872). За грани­цей педагог изучал опыт работы городских школ. В 1874 г. Шведе командируют на специальные курсы в Рижское училище глухонемых для овладения азами сурдопедагогической науки. Следующим «тапом подготовки становится поездка в Германию и Швейцарию (1875), теперь уже на предмет детального ознакомления с работой специальных учебных заведений для глухонемых. По возвращении па родину Шведе получает лестное предложение от попечительства стать сурдопедагогом и руководителем учебного заведения Видземе. Пять лет понадобилось обстоятельным прибалтам, чтобы реализо­вать официальное разрешение на создание специальной школы, ее дата рождения —30 июля (по старому стилю) 1875 г.

Стартовало учебное заведение скромно, всего с одного класса, в который собрали 8 глухих мальчиков. Двумя годами позже на­брали еще класс и пригласили второго сурдопедагога (Якоба Федерса). В 1879 г. комплектуется третий класс, а ушедшего Федерса сменяют выпускники Цинзесской семинарии Энкманис и Инзельберг. Все они до начала работы в Вольмаре в обязательном порядке знакомились с постановкой дела в Рижской школе глухо­немых. Заботясь о квалификации своих коллег, Шведе еженедель­но проводит для них открытые эталонные уроки. Со временем и давно работающие, и вновь принимаемые учителя получают воз­можность стажироваться в Риге, Санкт-Петербурге и, конечно, в Западной Европе. Профессиональную жизнь сурдопедагогов не назовешь легкой: рабочий день начинался с пяти утра и тянулся до позднего вечера, кроме того, через день приходилось дежурить по школе, отдавая ей еще и каждое второе воскресенье месяца.

Финансовое положение Вольмарской школы, как любого частно­го заведения, оставалось неустойчивым. Достаточно сказать, что че­рез четверть века после открытия (1900/01 учебный год) его бюджет составлял не более 8000 рублей. На тот момент в четырех классах школы пребывал 41 ученик. Годичное содержание каждого, как нетрудно подсчитать, обходилось в 195 р. Для сравнения: в Варшав­ском институте слепых и глухих эта сумма составляла в ту пору 323 р., в Московском Арнольдо-Третьяковском училище глухих — 420 р., в Санкт-Петербургском училище ВУИМ — 843 р. Отвлечемся, однако, от материальной стороны дела и вернемся на четверть века назад, к моменту рождения школы глухих в городе Вольмар.

Инициирует создание школы остзейская дворянка, чувства и устремления которой находят отклик у лютеранской церкви и не­мецкой администрации края. По разным мотивам проект равно не вызывает интереса ни у верховной российской власти (государя и правительства), ни у местного населения. Согласно архивным дан­ным, и в Риге, и в Вольмаре специальные учебные заведения офи­циально долгое время именовались как немецкие школы глухоне­мых. Для того чтобы в специальные школы пошли дети из латышских семей, требовалось изменить умонастроение местного населения, что станет возможным в контексте роста национально­го самосознания прибалтов в конце XIX в., всплеска интереса к на­циональной культуре, родному языку. Сурдопедагог Шведе оказы­вается в гуще событий, он способствует созданию в Вольмаре Латышского общества (1882) и почти 20 лет руководит им, орга­низует окружной Праздник песни, инициирует открытие в родном городе театра, музея, библиотеки, Общества сбережений и займов. Вовлеченное в социальную жизнь население начинает материаль­но помогать школе глухих. Той уже не хватает имеющихся поме­щений, встает вопрос о строительстве специального здания. Гра­финя Меллин жертвует на его постройку 30 ООО р., а городское мещанство передает принадлежащий ему участок земли. Живущие натуральным хозяйством жители окраин Вольмара отдают самое дорогое, что есть у крестьянина, — землю. В 1881 г. здесь проходит последний покос, после чего торжественно закладывается первый камень на месте будущего входа в школьное здание, и всего через год оно открывает двери. С этой поры в училище вместе идут не­мецкие и латышские дети.

В конце XIX в. генерал-суперинтендант Холман предлагает создать Общество обучения глухонемых детей, которое курирова­ло бы все специальные заведения края. Глава лютеранский церк­ви Лифляндии, как носитель немецкой культуры, полагает полез­ным максимальную «германизацию» обучения и выступает противником латышских нововведений. Вмешательство губерна­тора Икскуля фон Гильденбандта, занявшего сторону графини Меллин, которая всецело доверяла Шведе, сохраняет школу та­кой, какой видел ее сурдопедагог. Но вот уже и пастор Мольтрехт предлагает Шведе сделать выбор между руководством школой и Латышским обществом Вольмара. Подтекст этого предложения состоял в том, что клирики настаивали на введении глухого ре­бенка, проживающего в Лифляндии, в немецкую культуру, но не в латышскую. Шведе смиряется, он выбирает место директора и главного сурдопедагога Вольмарской школы, которая переходит под начало Лифляндского общества обучения глухонемых детей. Вплоть до Первой мировой войны глухие латышские дети, подданные России, будут учиться в классической немецкой специ­альной школе! Подобного прецедента Западная Европа не знала, в России же он оказался не только возможным, но и не еди­ничным.

Особое место в ряду специальных школ, родившихся на тер­ритории Российской империи в первой половине XIX в., занима­ет Варшавский институт глухонемых и слепых, чья ис­тория полна загадок и недомолвок. В отечественной литературе по дефектологии до настоящего времени нет объяснений, почему па территории, доставшейся России в результате поражения Наполеона, при поддержке Александра I открылась маленькая частная школа для глухонемых, которая вскоре превратилась в богадельню, но впоследствии возродилась, подобно фениксу, и стала крупнейшим образовательным заведением для глухих и слепых.

Осенью 1817 г. ксендз Фальковский, имевший в прошлом опыт индивидуальной работы с глухими, организовал в польской столице школу для глухих детей. Незадолго до этого события, по условиям Венского конгресса (1815), большая часть герцогства Варшавского отошла к России, обретя административный статус Царства Польского. Страны связала уния, по которой поляки могли иметь выборный сейм, собственное правительство и ар­мию. Заинтересованный в установлении добрососедских отношений, смягчении присущих Польше антирусских настроений, Александр I первоначально вел себя подчеркнуто либерально. Неудивительно, что незадолго до своего выступления в сейме, ко­торое состоялось в марте 1818 г., самодержец не только одобрил замысел Фальковского, но и пожаловал на его школу 18 ООО р. Благодаря финансовой помощи российского царя и поддержке городских властей в 1826 г. учебное заведение обрело новое зда­ние на площади Трех Крестов в центре Варшавы. К 1830 г. в нем обучалось 60 детей (в том числе и девочки). Фальковский, успешно совмещая работу в костеле Св. Александра с преподава­нием в школе, находил время на написание научных трактатов по сурдопедагогике. Из-под его пера вышло несколько работ, по­священных проблеме педагогической помощи глухим, а также практическим вопросам жизнедеятельности руководимого им заведения.

На землях, прежде входивших в состав Речи Посполитой, вар­шавяне преуспели в деле обучения глухих более других, однако следует упомянуть и об инициативах граждан города Вильно. Мечта Станислава Августа Понятовского и Непомук-Коссаковского создать в королевстве институт глухонемых при жизни еписко­па не осуществилась. Реализовать ее в границах Виленской губер­нии Российской империи попытаются клирикуниат Поголис и ректор императорского Виленского университета профессор Ян Снядецкий. К 1823 г. университет Вильно считался одним из крупнейших университетов Европы, превосходя численностью студентов Оксфорда. Преподавание на четырех факультетах ве­лось преимущественно на польском языке и на латыни.

Инициативная группа, в которую наряду с Поголисом и ректо­ром Снядецким вошел возвратившийся из Санкт-Петербурга уже знакомый нам Анзельм, приступила к делу весьма серьезно. Православный монастырь Святого Духа передал под устройство училища небольшой дом, ректор предоставил ссуду на его ремонт и оборудование, затребовав предварительно проект реконструкции и учебные программы. Анзельм тем временем организовал частное обучение глухих виленских детей. Война 1812 г. внесла свои коррективы, но в 1820 г. энтузиасты возобновили свою деятель­ность. Ректорат университета находит добровольца (им станет вто­рокурсник нравственно-политического факультета Кароль Малоховец) и посылает его на стажировку в Варшавский институт глухонемых. После года обучения Кароль, дабы расширить знания в области сурдопедагогики, последовательно знакомится с по­становкой дела в специальных школах Лейпцига, Праги и Вены, а затем возвращается в Варшаву, где и завершает свое образова­ние. Новоиспеченному специалисту Виленский университет пре­доставляет помещение и средства для организации занятий с глу­хими детьми и одновременно создает комиссию (Лелевель, Бобровский, Герберский) для разработки проекта открытия Ви­ленского института глухонемых. Если бы проект состоялся, Российская империя получила бы оригинальную модель специаль­ного образовательного учреждения, разработанную прекрасно осведомленным учителем глухих в содружестве с университетской профессурой. Однако энтузиастов из Вильно вновь поджидала не­удача. В наказание за участие студентов и преподавателей университета в восстании 1831 г. Николай I повелел учебное заведение упразднить (1832). Монарший указ содержит упоминание и о дей­ствовавшем в составе университета институте глухонемых. Что же касается фонда, учрежденного епископом Непомук-Коссаковским, то ему граф Новосильцев, осуществлявший управление Царством Польским от имени императора, без труда находит применение, предложив передать в пользование Петербургскому училищу глу­хонемых. Граждане Вильно сумели сохранить целевые деньги и добиться их передачи в руки местной благотворительной органи­зации, дело не заглохло (1833). Правда, занятия Малоховец вел всего с четырьмя глухими учениками, благотворительное обще­ство имело недостаточные средства. Чуть позже ситуация, полага­ем, нормализовалась, поскольку сурдопедагог приглашает себе в помощь образованного горожанина — Т. Мицкевича, а число вос­питанников вырастает до десяти человек. Финал виленской исто­рии печален, но закономерен: с кончиной учителя (1843) закрыва­ется и частная школа. Волонтер Мицкевич не был специалистом, сурдопедагогами край не располагал. Для воплощения мечты Непомук-Коссаковского и его единомышленников об открытии в Ви­льно государственной школы для глухих детей понадобилось поч­ти столетие, подобное заведение появится лишь в 1925 г.! Впрочем, на этом злоключения не закончатся, вскоре город войдет в состав иного государства — Литвы и станет называться Вильню­сом (1939). Выстраданная поляками школа войдет в историю как первое литовское учебное заведение для глухих!

После Польского восстания 1830 г. отношение самодержца к беспокойным подданным резко ухудшается, в 1831 г. русские войска штурмом берут Варшаву, население Царства Польского подвергается репрессиям. Польша лишается не только армии, Сейма, но и конституции. Победители предпринимают ряд усилий, да­бы сломить польский национальный дух, для чего, в частности, за­крывают лицей в Кременце, университеты в Вильно и Варшаве (1831—1833). В 1836 г. объединенные русские, австрийские и прусские войска оккупируют вольный город Краков. Обострение военно-политической ситуации пагубно отразилось на судьбах специальных школ: Виленский институт умер «в младенчестве», Варшавский балансирует на грани выживания, его бессменный ректор ксендз Фальковский лишается места (1831). И все же Вар­шавский институт, несмотря на все гонения и притеснения, дейст­вует, мало того — обучение ведет на польском языке. Российский император Николай I более не оказывает финансовую помощь учебному заведению из строптивой провинции, приходится суще­ствовать на частные пожертвования и за счет платного обучения. Резкое ухудшение материального положения приводит к тому, что институт все более напоминает богадельню. Возможно, в силу это­го обстоятельства с 1843 г. местные власти наряду с глухонемыми отправляют туда и слепых детей. Причины обнищания института очевидны, но почему его попросту не закрыли? Русские военные власти, коих трудно заподозрить в либерализме, не воспринимают редкое для империи учебное заведение ни как попытку морально­го противостояния петербургскому училищу, ни как очаг поддер­жания национального духа. Они отнеслись к необычному учреж­дению не как к «польской школе», а как к «школе убогих», а с инвалидами русский человек никогда не воевал. Да и Нико­лай I, вошедший в отечественную историю как монарх-реакцио­нер, ребенком вместе с любимой матушкой Марией Федоровной, старшим братом Александром I и другими близкими и милыми его сердцу людьми многократно бывал в Петербургском училище глухих. Детские воспоминания и личное, эмоционально окрашен­ное отношение к глухим, полагаем, главная причина официально­го допущения специальных школ в Риге и Варшаве, ибо иных объ­ективных предпосылок к тому не было.

В 1861 —1863 гг. Царство Польское вновь потрясают массовые волнения. Очередное восстание подавляется столь жестоко, что Франция разрывает отношения с Россией (1863), вслед за ней из-за репрессий против католиков рвет отношения Ватикан (1865), до того долгие годы выступавший в поддержку российской короны. Наследнику Николая 1 — Александру II приходится ре­шать одновременно две задачи: продолжать энергичную русифика­цию западной провинции и при этом демонстрировать милосерд­ное отношение к полякам. И вот тут, полагаем, козырем в политической игре неожиданно становится хиреющая школа- приют. В 1866 г. правительство присваивает ей статус Варшавско­го института для глухонемых и слепых и переводит в ведение и на бюджет Министерства народного просвещения. Из всех специаль­ных учреждений дореволюционной России только Варшавское финансировалось из государственного бюджета — случай беспрецедентный.

Организация и реорганизация специальных образовательных учреждений от сиюминутных политических резонов может зави­сеть больше, чем от официальной идеологии в сфере образования. Подтверждает сказанное незавидная судьба двух других россий­ских специальных учебных заведений, являвшихся, кстати, пря­мыми наследниками придворного училища Санкт-Петербурга. Ча­стные школы глухих попытались организовать в Москве (1831) и Одессе (1843) бывшие сотрудники опытного императорского за­ведения, что в Европе могло бы стать гарантом успеха. Прорабо­тавший некоторое время воспитателем в Павловском училище хорват Антон Кореи вознамерился создать частную школу для глухих в Москве (1831). Мечтая строить ее по западным образцам, энтузиаст на личные средства предпринимает ознакомительную поездку в Европу (1844), искренне веря в возможность успешного переноса тамошних моделей на русскую землю. Попытка оказа­лась безуспешной, в 1845 г. учебное заведение закрывается. Поче­му прожект Кореи потерпел фиаско, если московский генерал-гу­бернатор князь А. Г. Щербатов отнесся к нему благосклонно? Да потому, что в самодержавной стране даже покровительство влия­тельного градоначальника не гарантировало успеха начинаниям, рождавшимся не по прямой воле монарха. Де-факто в лице санов­ника высокого ранга энтузиаст получил официальную поддержку государства, но де-юре требовалось благословение дела первым лицом страны. Государь же отнесся к прошениям сурдопедагога и его покровителя более чем формально, а потому, как и в случае с Гаюи, служащие госаппарата усердие имитировали, но положи­тельного результата ожидать не стоило. Генерал-губернатор, не смея действовать через голову царя, прежде всего, обратился к по­четному опекуну Петербургского училища графу М. Ю. Виельгорскому, дабы тот «исходатайствовал перед Государем императором ежегодную субсидию из сумм московского Воспитательного до­ма». Реакция Николая I последовала незамедлительно: «Государь император отказал в выдаче субсидий, но, признавая несомненную пользу Московского училища глухонемых, повелел предложить г-ну Кореи под его частное училище здание Ортопедического ин­ститута в Москве, если такое окажется свободным». Ни одно начинание не может осуществиться без благословения само­держца, впрочем, и оно не является залогом успеха. Между педагогом-энтузиастом и монархом стояла длинная вереница бюрократов различного калибра. На просьбу о финансовой помощи Николай I ответил разрешением забрать здание, которое, увы, одним из пред­шествующих монарших повелений уже было передано под поли­цейскую арестантскую больницу. Обескураженный московский градоначальник осмелился вновь побеспокоить монарха, импера­тор вторично снизошел до рассмотрения прошения и поручил чиновинкам подготовить обоснование решения. Те, в свою очередь, не замедлили доложить, что проблемы обучения глухонемых в России успешно решены. В служебной записке сообщалось, что в Санкт-Петербургской губернии всего 11 глухих детей, а в Мос­ковской — 29, действующее же Опытное училище способно охва­тить всех нуждающихся. Доверяя словам чиновников, которые на Руси от века охраняли безмятежный покой верховной власти, им­ператор вынес высочайшее повеление: «Основание в Москве осо­бого училища глухонемых отложить впредь до того времени, как Санкт-Петербургское для помещения всех кандидатов окажется недостаточным». После волеизъявления самодержца рассчитывать в обозримом будущем на правительственную поддержку не прихо­дилось, «частной помощи прийти было неоткуда, и училище за­крылось, не оставив нам после себя никаких следов, никаких вос­поминаний, кроме разве того факта, что в училище воспитывалось 30 учеников».

Анализируя историю развития сети учреждений для глухоне­мых в России, мы не можем не заметить негативных тенденций пе­риода правления Николая I (1825—1855), времени наивысшего расцвета абсолютной монархии в военно-бюрократической форме.

 

«Николай I был совершенно не похож на своего старшего брата Александра. Он был довольно примитивной натурой, имел более ограниченные интересы, в его политических взглядах не было и те­ни либерализма». Г. В. Вернадский.

 

В Николаевскую эпоху упразднен институт при Виленском университете, Варшавское училище пришло в упадок, а его осно­ватель Фальковский уволен. Попытки открыть частные школы, предпринятые Кореи в Москве и Зенсом в Риге, завершились безрезультатно.

За тридцать лет царствования Николая I появляется всего два заведения для глухих — уже упоминавшееся Рижское училище (1840) и школа для девочек в Одессе (1843). Официальные мотивы их возникновения становятся понятными, как только мы соотнесем исторические факты с политикой, осуществляемой монархом в зем­лях Балтии и Причерноморья. Инициативы отечественных подвиж­ников, сколь бы прогрессивными они ни являлись, без государст­венной протекции не приводили к созданию стабильно работающих учреждений. Финансовые субсидии и общественная поддержка бы­ли важны, но решающее слово в России всегда оставалось за монар­хом, все зависело от его личной воли. В одних случаях, как это про­изошло с московским градоначальником и сурдопедагогом Кореи, самодержец мог отказать, в других, когда, например, просителями выступали приближенные к императору представители остзейского дворянства, государь проявлял милость.

Неожиданным и случайным может показаться высокое четвер­тое место южного порта Одесса в списке городов, первыми от­крывших учебные заведения для глухих (см. табл. 2). Но и этот факт вполне объясним при его рассмотрении в культурно-историческом контексте. Судьба одесской школы и ее основателя Георгия Гурцова почти точно воспроизводит судьбу петербургского училища слепых и Гаюи.

В 1823 г. генерал-губернатором далекой российской провинции Новороссии и Бессарабии назначается князь М. С. Воронцов. Под рукой блестяще образованного, хороню знакомого с европейским укладом жизни высокопоставленного государственного деятеля край за двадцать лет достигает невиданного экономического и куль­турного расцвета. Одним из важнейших направлений деятельности М. С. Воронцова становится развитие образования, науки и культу­ры. На всей подведомственной территории князь открывает сеть училищ, не забывая об образовании тех, кто в метрополии не все­гда мог на это рассчитывать. Так, при Симферопольской гимназии создается татарское отделение, в Одессе — еврейское училище. Ге­нерал-губернатор печется и об обучении детей-иноверцев, и о жен­ском образовании. По его инициативе женские учебные заведения открываются в Одессе (1829), Керчи (1833). Одновременно в крае появляются приюты и дома призрения для сирот, покровительни­цей коим становится супруга генерал-губернатора княгиня Елиза­вета Ксаверьевна Воронцова. Ее же стараниями создается в Одес­се училище для глухонемых девочек (1843).

Известно, что самодержец предоставил городу-порту Одессе особый экономический и политический статус, благодаря чему го­рожане пользовались большой свободой в сфере частных инициа­тив и предпринимательства. В вольном портовом городе прожива­ло немало чужеземного и российского люда, хорошо понимавшего ценность образования. Есть основания полагать, что нашлись ро­дители, знакомые с европейским опытом обучения глухих и поже­лавшие организовать обучение своих неслышащих дочерей. Кня­гиня Е. К. Воронцова, как высокородная образованная светская дама и супруга генерал-губернатора, могла без затруднений выписать из столицы необходимого специалиста. История повторилась: так же как в свое время Александр I призвал для организации Опытного училища Гаюи из Франции, супруги Воронцовы вызва­ли педагога из Санкт-Петербурга. Отметим особо, что благодаря тридцати пяти годам активной деятельности столично­го училища хороших сурдопедагогов уже не требовалось искать за границей, они существовали в России. Так быв­ший директор столичного училища надворный советник Георгий Александрович Гурцов стал одесситом.

Частная школа поначалу приняла 15, затем — 20 детей исклю­чительно женского пола, содержание училища обеспечивалось субсидиями города, а также поступлениями из казны Херсонской, Таврической и Бессарабской губерний. Благоволил к бывшему сослуживцу и почетный опекун, управляющий Петербургским учи­лищем граф М. Ю. Виельгорский. Достаточно сказать, что из бюд­жета ВУИМ Одесское училище ежегодно получало 1000 р. «квартирных денег» да 3000 р. от петербургского и московского Воспитательных домов на 10 стипендий для учениц. Напомним, практически в те же годы М. Ю. Виельгорский не позволил мос­ковскому генерал-губернатору А. Г. Щербатову и педагогу А. Кор­еи позаимствовать из средств московского Воспитательного дома 6000 р. на поддержание школы глухих. Двойной стандарт, по кото­рому действовал почетный опекун Петербургского училища, не должен вызывать недоумения — Гурцов, в отличие от Кореи, яв­лялся для ВУИМ «своим». Находясь в фаворе, талантливый сур­допедагог сумел сделать для глухих одесситов достаточно много, причем не только как учитель. В 1849 г. он на собственные деньги купил в черте города участок земли и выстроил на нем удобное школьное здание, истратив на все 20 000 рублей.

В 1858 г. педагог-филантроп скончался, и училище, с этого момента руководимое родственниками Гурцова, медленно, но не­умолимо стало приходить в упадок. Знакомясь с отечественной историей обучения глухонемых детей в первую половину XIX сто­летия, невольно подумаешь, что Россия, словно морская раковина, на короткое время раскрылась, схватила песчинку в виде европей­ской модели обучения глухих и вскоре захлопнулась, выращивая из нее жемчужину.

В феврале 1855 г. на российский престол вступает Алек­сандр II, с его воцарением политический климат в стране заметно смягчается. По случаю коронации объявляется амнистия декабри­стам и участникам Польского восстания 1830—1831гг. Приход к власти просвещенного монарха, воспитанного В. А. Жуковским и М. М. Сперанским в духе либерализма, обусловил изменение российской политики, а том числе в сфере благотворитель­ности и призрения инвалидов. Александр II прославился как реформатор, как «царь-освободитель». В стране произошли события, хотя и не изменившие самодержавного строя, но заметно модерни­зировавшие его. В период либерального правления идея обучения глухонемых набирает силу, наконец, и первопрестольный град Мо­сква получает право открыть специальную школу. На этот раз инициативу взял на себя потерявший слух в раннем возрасте И. К. Арнольд, кстати, случится это знаменательное событие в 1860 г., через пятьдесят четыре года (два поколения) после от­крытия первого Опытного столичного училища. Судьба Ивана Карловича Арнольда (1805—1891) заслуживает подробного рас­сказа. Его отец — Карл Арнольд (1775—1845) — родился и вырос в Пруссии, окончил Берлинский университет, поработал бухгалте­ром в Риге, а в 1804 г. перебрался в Москву, где организовал учеб­ное коммерческое заведение с целью «образовать юношей, желаю­щих вступить в купеческое звание». Одновременно Карл Арнольд служит банковским ревизором и осуществляет свою профессиональ­ную деятельность столь успешно, что получает приглашение пере­браться в Петербург и поступить в Министерство финансов. Карь­ерные успехи омрачает домашняя трагедия: двухлетний сын Арноль­да в результате болезни теряет слух. Оказавшись в российской столице (1810), несчастный отец определяет сына в недавно от­крытое Училище для глухих (1811). Вероятно, что-то не устроило образованного немца, и через два года он забирает сына, предпочи­тая заниматься с ним лично. Вскоре, используя связи в прусской столице, Арнольд отправляет туда на учебу трех своих сыновей, в том числе неслышащего Ивана в Берлинское училище глухоне­мых (1816), обучение в котором способный к рисованию подрос­ток умудряется совмещать с занятиями в Берлинской академии художеств. Затем вместе с двумя младшими (слышащими) братья­ми Иван получает образование в частном пансионе доктора К. Ланге близ Дрездена (1819—1822). Чему и как учил Ланге, мы не знаем, но случай Ивана Арнольда допустимо признать успешным опытом интегрированного обучения глухого. В 1822 г. И. К. Ар­нольд поступает в Дрезденскую академию художеств и оканчивает двухлетний курс «с серебряной медалью и дипломом на звание ху­дожника», однако карьера живописца не прельщала молодого чело­века. «Я, — позже напишет в автобиографии И. К. Арнольд, — давно задумал и лелеял в своем сердце другую, более полезную и гуман­ную цель: это — по возвращении в Россию заняться обучением и развитием несчастных, подобно мне, существ — глухонемых детей, которых, как мне известно, было из путешествия по России, родится в империи очень много и которые, за неимением для них образовательных учреждений, в большинстве случаев остаются на всю жизнь как бы отвергнутыми от мира и людей».

Около двух лет Арнольд ездит по Германии, изучая устройство училищ для глухонемых в Берлине, Дрездене, Лейпциге, Штутгар­те и других городах. Отец не разделял гуманистических устремле­ний сына и всячески отговаривал от занятий сурдопедагогикой, а потому по возвращении на родину (1825) помогает ему устро­иться художником при императорском Эрмитаже. Впоследствии И. Арнольда переведут на должность топографа в Департамент го­сударственных имуществ. Лишь после смерти отца уже зрелым че­ловеком Иван Карлович вступает на педагогическую стезю. Не оставляя основную работу, он принимает предложение стать «гу­вернером при глухонемом сыне Почетного гражданина Сазонова». Успех, достигнутый в результате двухлетних занятий, настолько воодушевил И. К. Арнольда, что в 1852 г. он нанимает квартиру и организует индивидуальные занятия с пятью учениками. Четверо из них не в состоянии оплачивать обучение, но небогатого филан­тропа и начинающего сурдопедагога это не смущает.

Будучи человеком немецкого воспитания и европейского обра­зования, Иван Карлович полагал, что ему следует проявить граж­данскую инициативу, а все остальное возьмут на себя соответствую­щие службы. Без робости и сомнений бывший ученик Петербургско­го училища обращается к его директору — В. И. Флёри. Свою просьбу энтузиаст формулирует следующим образом: «Нельзя ли мне устроить при училище приготовительный пансион, с тем, чтобы глухонемые дети младшего возраста поступали сначала ко мне, а за­тем уже, после достаточной подготовки, они переходили для даль­нейшего развития в училище». В автобиографии Арнольд с недоуме­нием напишет: «господин Флёри отклонил мое предложение без всяких мотивов». Все понимающий, но не имеющий возмож­ности это обнаружить член Попечительского совета о глухонемых ВУИМ, директор Петербургского училища М. В. Богданов-Березов­ский через полвека напишет: «Скудное казенное жалованье не по­зволяло ему [И. К. Арнольду] заниматься благотворительностью в столь широких размерах. Естественно, что ему волей-неволей приходилось искать помощи и поддержки в обществе». Об обращении к В. И. Флёри ни слова. В отличие от М. В. Богданова-Березовского мы отдалены от участников событий полутора ве­ками, а потому постараемся взглянуть на ситуацию беспристрастно.

К директору опытного учебного заведения обращается частное лицо с предложением изменить структуру училища, устав которого собственноручно написан императрицей. Заявитель — немец, про­тестант, глухой. Исполнитель — француз, католик, сурдопедагог. Время встречи — последние годы правления Николая I. Если при­нять во внимание все нюансы и обстоятельства, то отрицательный ответ Флёри становится объяснимым. Ситуация напоминает мы­тарства англичанина Дж. Булвера, чей прожект создания Академии глухих также был отвергнут Королевским научным обществом, правда, в отличие от англичан попечители российского Опытного училища, уже хорошо понимающие ценность специального обуче­ния, не назвали проект Арнольда бессмысленным. Они просто не ви­дели причин, по которым следовало бы вести дискуссию об измене­нии структуры учреждения, изначально установленной монархом.

Иван Карлович не смутился и, коль скоро Попечительство ВУИМ не поддержало его, обратился в Министерство народного просвещения. Министр — князь П. А. Ширинский-Шихматов — переадресовал прошение Попечителю Санкт-Петербургского учебно­го округа М. Н. Мусину-Пушкину. Последний пригласил И. К. Ар­нольда и его учеников, дабы проэкзаменовать их. Результатом эк­замена высокий сановник остался доволен и, как пишет сам И. К. Ар­нольд, «с чувством пожал мне руку и сказал, что «такие результа­ты дают мне полное и законное право открыть училище», а потому мое ходатайство будет непременно удовлетворено».

В феврале 1853 г. разрешение на открытие училища было полу­чено, но не подкрепленное финансово оно мало чего стоило. Поиск средств отнимал у сурдопедагога немало сил и времени. Людей, гото­вых материально поддерживать частное училище глухонемых, на­шлось не много. Реально помогли подвижнику глухой П. А. Веймарн, граф В. Ф. Адлерберг, генерал Я. И. Ростовцев и статс-секретарь ВУИМ Н. А. Шторх. Разовое вспомоществование оказала государы­ня, правда, подаренных ею 300 р. могло хватить на годичное содержа­ние одного ученика, тогда как в пансионе их находилось 11. Таким образом, разрешение на действие частного пансиона имелось, увле­ченный педагог работал без устали и зарплаты, единоверцы — друзья отца оказывали всяческую поддержку, даже императрица отнеслась к начинанию глухого учителя благосклонно, но все это не могло обеспечить частной школе стабильную жизнь. Понял это и Арнольд, а потому задумал перебраться с учениками в Москву.

Просьбу о разрешении перевести учебное заведение московский генерал-губернатор П. А. Тучков удовлетворил, и зимой 1860 г. И. К. Арнольд с пятью учениками и двумя сотрудниками оказался в Москве. Одним из первых руку помощи протянул земляку-единоверцу пастор Генрих фон Дикгоф, незадолго до того получивший приход храма Апостолов Петра и Павла евангелически-лютеранской общины. Познакомившись с успехами глухих учеников, моло­дой клирик призвал прихожан всячески содействовать «обучению и призрению глухонемых». Вскоре московская Городская дума разрешила И. К. Арнольду открыть желаемое училище, но от материаль­ной помощи воздержалась. В 1863 г. усилиями людей, лично симпа­тизировавших энтузиасту, создается Попечительное общество во главе с О. И. Левенштейном. К сожалению, предприниматель-фи- лантроп вскоре скончался, но Попечительство свою миссию продолжило. Вошли в него вдова Левенштейна Маргарита Агапитовна, дочь купца Мамонтова 3. Н. Якунчикова, знаменитые московские куп­цы-филантропы М. А. Горбов, Д. П. Боткин, П. М. Третьяков, глухой сын сенатора П. А. Веймарн, скульптор А С. Кампиони.

На собранные пожертвования под школу покупается дом (1873), затем строится специальное здание, куда и переезжает (1876) заведе­ние Арнольда. После смерти отцов-основателей И. К. Арнольда и П. М. Третьякова опеку над учреждением взяла на себя Городская дума (1900), переименовав его в Арнольдо-Третьяковское училище глухонемых. В пику столице купеческая Москва поддержала намере­ния выходца из «немецкой слободы», радушно приняла детище И. К. Арнольда и помогла встать на ноги. Есть основания думать, что попечители из русских купеческих семей поддержали глухого энту­зиаста в память о блестящих коммерческих уроках, некогда получен­ных от его отца. Со временем Московское и Петербургское училища станут главными и конкурирующими между собой законодателями сурдопедагогической моды в России.

В царствование Александра II прибалтийские территории по­лучают большую свободу, что незамедлительно приводит к откры­тию училищ в финских городах Або, Куопио, Якобштадт и Борго.

В 1858 г. в городе Або (ныне Турку) по инициативе и на сред­ства Карла Оскара Мальма открывается училище для глухонемых детей с финским языком обучения. Последнее обстоятельство осо­бенно важно. Дело в том, что организация школы пришлась на время роста национального самосознания финнов, вышедших из-под долгого шведского гнета, борьбы за признание финского языка государственным. Кстати, дом, в котором Мальм разместил свое частное учреждение, расположен в сердце города в трех мину­тах ходьбы от кафедрального собора и почти на территории уни­верситета. Да и улица, где до сего дня сохранилось старинное де­ревянное здание школы, носит имя почитаемого в этих краях реформатора Михаэля Агриколы.

Следующее училище, где преподавание также велось на фин­ском языке, появляется в портовом городе Куопио (1862). Через год в Борго и Якобштадте возникают учебные заведения, в кото­рых обучение глухих ведется уже на шведском языке. Все четыре училища рождались при активной поддержке местных общин и го­родских мэрий, существовали они преимущественно за счет город­ской казны, а впоследствии получили помощь от сейма.

Тогда же Рижская школа начинает играть роль регионального центра в Лифляндии, Курляндии и Эстляндии. С 18б6 г. ею руково­дит приверженец немецкого (устного) метода обучения швейцарец Штюнзе [Stunzi]. Усилиями пастора Залковского и упомянутого сурдопедагога Штюнзе, людей, страстно желавших распространить в Прибалтике практику обучения глухих, принятую на тот момент в немецких землях, Рижская школа окрепла. Теперь она сама спо­собствует появлению в крае новых учебных заведений. Одно возни­кает в пригороде Риги — Кирхгольме (1870), в 1873 г. его переведут в Митаву, другое — в Вольмаре (1875). Вскоре в губернии прово­дится съезд учителей глухих (1876), а также по инициативе Штюн­зе учреждается Лифляндское общество образования глухонемых. Отношение тогдашнего населения российских прибалтийских тер­риторий к глухим вряд ли отличалось от отношения к ним в сопре­дельных немецких землях. В момент политической оттепели разви­тие сети специальных учебных заведений в прибалтийской части Российской империи шло по уже знакомым нам западным прави­лам. На базе Рижского училища Штюнзе организует целенаправ­ленную подготовку сурдопедагогических кадров, к началу 70-х гг. как минимум 11 его стажеров учительствуют в местных школах. Все они работают по единой программе, используя единый (немец­кий) метод обучения, что позволяет школам находить общий язык, оказывать друг другу методическую помощь.

Энергия пастора Залковского способствовала появлению учи­лища глухих и в Эстляндии, оно открылось в декабре 1866 г. в се­ле Феннерн Пярнусского уезда. Всего через полтора десятка лет (1882) в крае будет создано Пярнусское общество обеспечения глухим эстонцам образования — «Hephata». Активному распро­странению идей обучения глухих в Прибалтике равно способство­вали служители протестантской и католической церквей. Кроме уже известного нам пастора Залковского, упомянем пасторов Мольтрехта и Шульца, попечителей училища в Кирхгольме — Митаве. Пастор Мольтрехт также являлся одним из трех попечителей училища в Вольмаре.

Благотворительный порыв духовных отцов принимался паст­вой как должное, находил он отклик и у остзейского дворянства. Вспомним, графиня Меллин сначала пожертвовала 3000 р. на ор­ганизацию обучения глухих детей в Вольмаре, а по прошествии десяти лет еще столько же на постройку в живописном месте на берегу Гауи собственного здания для школы.

Заканчивая рассказ об истории специальных школ Прибалти­ки в годы либерального правления Александра II, отметим, что са­модержец не ограничивал порывы тамошнего дворянства в деле призрения глухих. Протестантское и католическое духовенство активно участвовало в организации специальных школ. Население же прибалтийских провинций России, сознавая ценность грамот­ности, без удивления воспринимало попытки обучения неслыша­щих детей.

А на Юге России продолжало действовать Одесское училище. В эпоху Александра II оно немного расширилось за счет открытия отделения для мальчиков (1869), правда, общее число учащихся ед­ва превышало два десятка человек. В отличие от жителей прибал­тийских городов население Новороссии в массе своей не видело пользы в обучении глухих. Принимать мальчиков, вероятно, при­шлось из-за дефицита учениц. Как бы то ни было, но небольшое ча­стное учебное заведение пользовалось благосклонной поддержкой графа П. Е. Коцебу, назначенного в 1862 г. генерал-губернатором Новороссии и Бессарабии. Личные же контакты с администрацией ВУИМ после кончины А. Г. Гурцова оказались утраченными, что породило финансовые проблемы, особенно обострившиеся после отъезда графа Коцебу из Одессы к новому месту службы (1874).

Существовать учебному заведению, лишенному сановного по­кровительства, оказалось весьма непросто. «Частному лицу, — пи­шет М. В. Богданов-Березовский, — при небольших его материаль­ных средствах нелегко было создать училище глухонемых для всего юга России, особенно если принять в соображение те взгля­ды на обучение глухонемых, которые коренились в тогдашнем об­ществе. Как народ, так и образованные классы в огромном боль­шинстве своем не только не признавали пользы обучения глухонемых, но даже не считали это за серьезный общественный вопрос: не думали и не говорили об этом».

Пытаясь сохранить училище, его администрация, а в этой роли после смерти основателя выступали члены семьи Гурцова, согласилась открыть учебные места для приходящих учеников (1882), по и эта мера не спасла училище от закрытия. Численность уча­щихся достигла 30 человек, а школьный бюджет продолжал оску­девать, теперь субсидии Одесского городского общественного управления стабильно составляли 2100 р. (для сравнения: Петер­бургскому училищу в такую сумму обходилось годичное содержа­ние трех воспитанников). Без моральной и финансовой поддержки ВУИМ и региональных властей училище было обречено, а потому вполне закономерным представляется его закрытие в 1896 г. Об этом событии М. В. Богданов-Березовский написал с грустной иронией: «Тихо, без шума окончил свои земные дни единственный рассадник просвещения глухонемых всего юга России на 53-м году своего существования». С утратой руководством учебно­го заведения высоких покровителей события стали развиваться традиционным для России образом. ВУИМ и генерал-губернатор потеряли интерес к училищу, и тотчас начало сокращаться финансирование из местных источников. Городская дума более не виде­ла смысла в существовании школы для инвалидов, а одесситы мас­сового интереса к обучению глухих не проявляли.

Определяя условия, благодаря которым росла сеть специальных учебных заведений в странах — лидерах специального образования, мы проследили ряд возможных сценариев развития событий. Так, в Англии основными причинами стали: расширение гражданских прав населения и последствия промышленной революции, откры­тие народных школ, бурный расцвет филантропии, в Герма­нии — военно-политические устремления государства, принявшего закон о введении всеобщего начального обучения в совокупности с ценностями протестантизма, исповедуемого населением страны. Во Франции двигателем событий первоначально оказалось совпаде­ние интересов просвещенного монарха и педагогов-подвижников, а затем Великая французская революция и обретение массой насе­ления гражданских прав и свобод. Реставрация же абсолютизма за­тормозила строительство сети специальных школ, а затем привела к ее свертыванию. В Дании, Норвегии, Швеции эта сеть ширилась в соответствии с ценностными установками протестантизма (люте­ранства) и развитием гражданского права.

Подобных условий не было в крепостнической России, где все зависело от воли самодержца, а православная церковь понимала благотворительность как милость к страждущим. Здесь все нача­лось с личной инициативы императрицы Марии Федоровны, одоб­ренной ее сыном — государем Александром I. Последующий ход событий определялся политической конъюнктурой и благораспо­ложенностью монарха к просителю, заинтересованному в откры­тии конкретного заведения. В тогдашней России немногие оказа­лись готовы признать за глухими право на школьное обучение, среди них Мария Федоровна и некоторые члены царской семьи, незначительная часть дворянства, по крови или образованию свя­занная с европейской культурой, подданные из западных террито­рий да группа горожан из имеющей особый экономически-правовой статус Одессы.

Сдерживало развитие сети специальных школ в России не столько безденежье или, как часто подчеркивают отечественные исследователи, противодействие официальных властей, но прежде всего отсутствие какой бы то ни было заинтересованности общества в организации обучения детей-инвалидов. «Низы» («народ», «почва») испытывали неприятие идеи специального образования, а подавляющая часть «верхов» («цивилизации») — равнодушие к делу обучения глухих. Нужны были исключительные со­бытия, вследствие которых российское общество изме­нило бы свое отношение к инвалидам, делу их призрения и образования. Такими событиями стали Отечественная 1812 г. и Крымская (1853—1856) войны, повлекшие за собой политические реформы и вызвавшие в стране всплеск частной деятельной благотворительности.