Екатерина Неволина Один день тьмы 5 страница

 

В этот зал я попала через длинный‑длинный коридор. Он был очень узкий и невысокий, так что продвигаться приходилось ползком. Вот тут я в очередной раз порадовалась новым способностям своего тела. Сомневаюсь, что смогла бы одолеть его, будучи человеком, я уж не говорю о клаустрофобии, которая непременно охватила бы меня, — даже сейчас я чувствовала давящую мощь нависших надо мной каменных глыб и всей той земли, которая находилась сверху. Я словно оказалась погребена под толстым слоем почвы и закрыта в тесный каменный гроб. Самое место такой твари, какой я теперь стала. В тот момент, когда впереди показалось отверстие, я даже обрадовалась. Но потом выяснилось, что это не грот, а всего лишь идущая вверх шахта. На миг я ощутила растерянность: развернуться, чтобы ползти назад, абсолютно не было места, и я решила, что мой путь — только вперед. Вернее, в данном случае — вверх. Подтягиваясь на руках и упираясь ногами в стены шахты, я забралась наверх и, наконец, очутилась в гроте.

Это был совершенно необычный зал. Стены будто тускло мерцали, а посреди лежало круглое молочно‑белое озеро. Видимо, в полу зала находилось небольшое углубление, и вода, сочившаяся по стенам, скапливалась в нем…

Картинка получилась завораживающая. Сделав шаг, я взглянула в неподвижную воду и едва не отпрянула, заметив там чью‑то фигуру, но тут же едва не расхохоталась над собой: разумеется, это всего лишь мое отражение.

Я присела на корточки, наклонилась над водой, и фигура в воде потянулась мне навстречу. На меня смотрели знакомые фиолетовые глаза. Я поправила волосы, и отражение послушно повторило мой жест.

— Привет, — сказала я, глядя, как в зеркало, в тяжелую молочную воду, — вот и остались мы с тобой вдвоем. Нам не на кого больше рассчитывать.

И тут мое отражение кивнуло, а вода в озерце пошла мелкой рябью…

 

Бледный отсвет луны ложился на мои руки так, что кожа казалась белой‑белой. Как серебро, как лед. Длинные алые ногти… В тонких пальцах — нож с остро отточенным, почти прозрачным, лезвием, целиком вырезанный из странного черного камня. Лунный свет падает на его гладкую, безо всяких узоров, рукоятку и превращается в яркую черную звезду. Смотреть на нее можно бесконечно. Я лишь с трудом отвожу взгляд и только тут понимаю, что нахожусь на поляне, обозначенной по краю черными силуэтами деревьев. Каждое дерево похоже на ужасного, скрюченного человека, в немом отчаянии вздымающего к небу искореженные руки‑ветви.

Вокруг — тишина — такая же плотная, как эта странная ночь. Но отчего‑то я твердо уверена, что, кроме меня, здесь есть еще кто‑то…

Передо мной — огромный камень, покрытый черным бархатом, — я касаюсь его рукой. Нет, это не бархат, а мох… На камне лежит какая‑то фигура, с головой накрытая легкой белой тканью. Мне страшно приподнять край этого странного савана, чтобы взглянуть лежащему в лицо, но я знаю, что сделать это придется.

— Пора! Сделай свой выбор потому, что час настал! — шепчет мне лес, и деревья по краю поляны вдруг приходят в движение, взволнованно качают скрюченными лапами и повторяют: — Пора… пора!..

Такое ощущение, что мое сердце вдруг уменьшилось, превратившись в маленькую черную жемчужинку, и в груди — удивительная пустота.

Час настал, и я решительно сдергиваю покрывало.

На камне лежит девушка. Я отлично вижу испуганные, умоляюще глядящие глаза, полуоткрытый беспомощный рот, разметавшиеся по камню волосы… Я знаю ее… Это я.

Черный нож начинает нетерпеливо пульсировать, настойчиво бьется в ладонь: «Час настал, час настал!» Странно, он кажется мне и горячим, и холодным одновременно.

Я заношу руку для удара. Время пришло, и жертва должна быть принесена…

— Нет! — кричу я и бросаю нож под ноги так, что он разбивается на тысячу острых черных осколков. — Я не хочу в это играть! Мне надоели все ваши игры! Понимаете, надоели!

Я не жду ответа, но получаю его.

— Это не игра, Полина, — звучит в голове чей‑то голос.

Бледный глаз луны наклоняется над лесом, и я вижу, что он с любопытством наблюдает за мной.

— Приди ко мне! Я дам тебе силы, я дам тебе власть! — вкрадчиво шепчет мне голос.

Ночь нежно набрасывает мне на плечи плащ, сотканный из мрака, и я вдруг понимаю, что это она разговаривает со мной. Странно, раньше у меня уже были такие сны, но, познакомившись с Королевой диких, я подумала, что это ее рук дело… а тут…

— Кто ты? — спрашиваю я, оглядываясь. Теперь вокруг меня только лес. И камень, и жертва — все исчезло.

— Ты знаешь, — следует ответ.

— Ты тоже хочешь использовать меня! Тебе тоже требуется моя древняя кровь и моя сила?! Что тебе нужно от меня?

Тишина, но я чувствую, что ночь смеется мне в лицо, видимо, ее позабавило мое предположение.

— Мне ничего не нужно от тебя. Я не беру, я даю. То, что положено тебе по праву рождения. По праву ночи, — отвечает мне бесплотный голос, и тьма накрывает меня с головой.

 

Артур, ход № 4

 

— Итак, ей снова удалось убежать.

С тех пор как любовь к Отцу больше не переполняла сердце Артура, изменился даже голос старейшины, или молодой вампир просто стал воспринимать его иначе. Теперь голос был похож на шелест песка в пустыне или скрип несмазанных дверных петель — тихий, шелестящий, пугающий… Отец восседал в своем любимом кресле, положив на подлокотники иссохшие руки с желтовато‑белой кожей. Он не спрашивал, он просто констатировал факт, но от его спокойных ровных интонаций по комнате словно пролетел сквозняк.

Артур знал, что сейчас находится всего лишь за полшага от смерти. Их постигла неудача. Логово диких разгромить удалось, но Полины там не было. Она ушла, скрылась через какой‑то тайный ход. Артур почувствовал, что ее нет на заброшенном заводе, когда операция по захвату еще была в самом разгаре. Трещали выстрелы, гулко бахали взрывы гранат, то там, то здесь наружу вырывался огонь, принимаясь жадным языком лизать серые стены… Но Артур уже не участвовал в битве. Он сел на валявшийся во дворе бетонный блок и просидел там до того времени, когда за ним пришли от старейшины.

Он знал их всех. Некогда они принадлежали к одному Дому, и в глазах их горела одна вера, одна преданность — преданность Отцу. Теперь все изменилось. Бывшие братья стали для Артура чужими. Они смотрели на него с ненавистью и презрением — как на отступника, как на злодея, и он даже мог их понять.

— Пойдем, мы отведем тебя к Отцу, — сказали Артуру, в то же время настороженно готовясь дать отпор, если ему вдруг вздумается вступить с ними в схватку.

Но Артур только усмехнулся и, поднявшись, позволил отвести себя к старейшине. Нет, он вовсе не боялся окончательно умереть. Он просто не мог себе этого позволить. Только не сейчас, когда ему нужно заботиться сразу о двоих — о Полине и о матери. В его нежизни вдруг появился смысл. Правда, отыскать мать будет непросто, поэтому главное для него сейчас — Полина.

Артур прямо взглянул в глаза Отцу, на что решались немногие члены Дома.

— Без меня вам будет трудно ее обнаружить, — сказал он отчетливо.

Отец молчал. Его лицо, подобное лицу мумии, не выражало никаких эмоций.

— Я все равно от вас никуда не денусь — у вас моя мать, а Полину я чувствую. Связь между нами еще не оборвалась. Не отправляйте никого следить за мной. Если я обнаружу «хвост», то буду вынужден принять меры. Я сам приду к вам, когда выясню, где она теперь находится.

Отец кивнул, едва заметно склонив голову, и Артур почувствовал, что выиграл. Хотя бы эту маленькую битву, но где уж тут загадывать надолго: дожить бы до завтрашней ночи. А там старейшина наверняка не захочет отпускать их. Возможно, он еще надеется привлечь на свою сторону Полину, ведь удалось же ему сладить с Лиз, которая тоже изначально принадлежала к диким… Нет, все это — заботы завтрашней ночи.

А сегодня, идя по затихшим коридорам Дома, Артур чувствовал себя победителем. Другие вампиры сторонились его. Петр, управляющий Домом, испуганно отступил и отвел глаза, когда Артур шагнул ему навстречу.

— Моя мать сейчас в Доме? — спросил его Артур.

— Я… я не знаю, о чем ты, — Петр теребил свой пояс, на котором лениво позвякивали ключи, не решаясь поднять взгляд на молодого вампира.

— О своей матери. Ты знаешь все, что творится в доме, поэтому просто ответь, здесь ли она.

— Я не имею права… — Петр, пятясь, отступил еще на шаг, но Артур снова шагнул к нему. — Она… Здесь ее нет.

Артур чувствовал, что управляющий его по‑настоящему боится. Ну что же, в положении изгоя тоже были свои плюсы.

— Ты знаешь, где она?

— Откуда? Я всего лишь управляющий, — еще шаг, и Петр уперся бы в стену.

— Да, я понял. Я возьму машину?

— Любую из свободных, — произнес Петр.

— Спасибо тебе.

Артур чуть было не протянул Петру руку, но вовремя вспомнил, что сейчас этот жест не будет воспринят хорошо. Поэтому он улыбнулся и направился к выходу.

— На твоем месте я искал бы пропавшую женщину среди слуг, — тихо сказал ему вслед Петр.

Артур задумчиво кивнул: это было логично. Среди слуг, работающих на Дом, были люди. Артур никогда не обращал на них особого внимания — они преданно служили Дому, без колебаний выполняя все приказания и при необходимости легко были готовы вскрыть себе вены и отдать ради хозяев свою жалкую жизнь. Одни из слуг выполняли грязную работу — убирали, мыли посуду, шили, другие служили в охране (что давало Дому преимущество в дневное время) или работали шоферами. Все они, как знал Артур, проходили строгий отбор, и на их психику воздействовали так регулярно, что слуги забывали свою прошлую жизнь и постепенно утрачивали собственную личность, становясь скорее собственными отражениями, послушными куклами в руках вампиров. И чем больше срок службы — тем невозможнее возвращение к прежнему. Если мать Артура действительно среди слуг, за семнадцать лет от нее должна была остаться одна оболочка. Но так ли это? Стоит ли искать ее, чтобы потом испытать боль и разочарование?

Стоит, в любом случае стоит, пока остается хотя бы самый слабый лучик надежды.

 

В многоуровневом гараже, словно на параде, выстроились ряды блестящих машин. От огромных джипов до крохотных резвых спортивных кабриолетов. «Роллс‑Ройсы», «Лексусы», «Ягуары» всевозможных мастей и окрасок. Самая старая из них — «Кадиллак» начала ХХ столетия — принадлежала старейшине. Это была его любимая машина, похожая скорее на безлошадную карету, чем на современное транспортное средство. Правда, подчиняясь требованиям времени, мотор на старом «Кадиллаке» давным‑давно перебрали, и, бывало, на ночных выездах экипаж старейшины производил на дорогах фурор. Рядом с «Кадиллаком» стоял более скромный черный джип с тонированными стеклами. В нем Отца возили в неурочное время.

Пройдя через строй всех этих парадных машин, словно выставленных на ярмарку человеческого тщеславия, Артур отыскал скромную «Субару Импреза». Эта не слишком большая машина имела вполне мощный двигатель и казалась ему наиболее соответствующей его целям.

Артур сел за руль, включил зажигание и выехал из гаража. Перед воротами его продержали минут пять. Очевидно, охранник получал разрешение на его выезд в вышестоящей инстанции. Но вот, с жалобным металлическим скрипом, створки разошлись в стороны, путь был свободен.

Артур до предела выжал педаль газа, и машина, словно застоявшись в гараже, резво рванула с места. В приспущенном окне победно трубил ветер. Ярко‑красная «Субару» с каждым пройденным километром все дальше оставляла за собой старинный особняк в глухом Арбатском переулке и все то, что когда‑то составляло жизнь Артура.

 

Глава 7

 

Молочно‑белая гладь была неподвижна. Я осторожно погрузила руку в воду и стала смотреть на разбегающиеся под пальцами круги. Списать все, что я видела, на бред было бы слишком легко. Но кто и с какой целью разговаривал со мной в этом странном видении? Я научилась с опаской относиться к тому, что предлагают мне даром, со словами: «Возьми, девочка, и будь счастлива». Это означает лишь то, что потом мне предъявят такой счет, который я вряд ли смогу оплатить.

Может быть, это Королева проверяет мою лояльность? Нет, тут что‑то другое. А я уже почти поверила в то, что дележ моей души благополучно завершен. Так нет же — нашлись новые соискатели. Маги? Я вспомнила совет, на котором присутствовала, и усомнилась в том, что разные школы могли договориться о чем‑то. Хугин? Какой‑то маг‑одиночка? Все эти предположения не следовало сбрасывать со счетов, однако пока ни одна из версий не казалась мне удовлетворительной.

Вокруг было тихо, и только капала сочащаяся из стен вода. Монотонно и усыпляюще однообразно.

Я провела мокрой ладонью по лицу. Умом я понимала, что вода в пещере должна быть холодной, просто ледяной, однако тело уже не чувствовало это. Артур говорил, что вампиры постепенно забывают вкусы и ощущения. Неужели со мной это происходит так быстро? Что же мне делать без привычных ориентиров? Сейчас они были потеряны и во внешней, и во внутренней жизни. Так же как я не ощущала температуру воды, я не ощущала границы, за которыми заканчивалась реальность. Такое ощущение, будто я — мячик, которым игроки ловко перебрасываются на поле. Но сдаваться я вовсе не собиралась. В детстве я читала притчу про двух лягушек, которые свалились в кувшин с молоком. Одна сразу же смирилась со своей печальной участью, пошла ко дну и захлебнулась, а вторая держалась на плаву, пока все молоко в кувшине не оказалось сбито движением ее лапок в масло, и тогда выпрыгнула наружу. Я теперь точь‑в‑точь как та лягушка. Под моими ногами — пустота. Вот и остается двигать лапками.

Пришедшее на ум сравнение развеселило меня, и я даже рассмеялась. Мой смех дико прозвучал в абсолютной тишине пещеры.

Еще раз взглянув на неподвижную поверхность пещерного озерца и убедившись, что ничего мистического в нем нет, я двинулась обратно по узкому, как труба, проходу.

 

Этот разговор я услышала неожиданно. Пористые стены пещеры отлично глушили все звуки, поэтому до последнего момента я не догадывалась, что в гроте кто‑то есть.

— Пожалуйста, не прогоняй меня…

Я едва узнала голос Виолы — просительные интонации совершенно ей не свойственны. Замерев, я прижалась к стене. Разумеется, меня учили, что подслушивать — нехорошо, но если уж плюешь на правила, то лучше — на все скопом.

— Ты сломал всю мою жизнь, — продолжила она, не дождавшись ответа от невидимого мне собеседника. — Но я не жалуюсь, — поспешно добавила Виола, — я уже почти привыкла. И я хочу быть полезной. Ты же говорил, что тебе нужна собака. Хочешь, я буду приносить тебе дичь в зубах? Хочешь? Только скажи!

Боже мой! Она и вправду унижается! Посмотрели бы сейчас на нее наши одноклассники!

— Пожалуйста, позволь мне просто быть рядом!

Где‑то я уже видела подобную сцену, только в более мягком варианте. А! Ну конечно, на школьном дворе, когда Виола разговаривала с Артуром. Только тогда она так не унижалась. Говорят же, что история повторяется дважды: в первый раз как трагедия, во второй — как фарс.

Мне не было жаль Виолу, я чувствовала, будто нахожусь в зрительном зале и наблюдаю театральную постановку. Виола, кстати, некогда занималась в театральной студии и всегда имела склонность к пафосным ролям. Интересно, с кем она так?… Неужели…

Что‑то громыхнуло, и Виола взвизгнула.

— Если мне потребуется собака, я тебе свистну. Сам. А пока не путайся под ногами, — спокойно произнес очень знакомый голос.

Ну конечно! Кому еще может потребоваться собака, как ни Ловчему!

Я осторожно из‑за угла заглянула в грот. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как Ловчий отшвырнул от себя Виолу с такой силой, что она отлетела в угол пещеры, и, не оглянувшись, ушел прочь.

Виола тихо и надрывно взвыла и с силой ударила кулаком об пол. В ноздри тут же ударил манящий запах крови, и я судорожно сглотнула.

Должно быть, этот звук привлек внимание моей извечной соперницы. Она подняла голову и посмотрела в мою сторону. Я едва‑едва успела спрятаться за выступом стены.

— Кто здесь? — спросила Виола напряженным голосом.

Я поняла, что скрываться незачем. Даже к лучшему, что она меня почуяла.

Выйдя из своего укрытия, я зааплодировала.

— Великолепно! Какие чувства! Какая экспрессия! Да тут на «Оскара» тянет! — изрекла я с показным восхищением.

Виола молча поднялась с пола. Я чувствовала, что она на взводе. Еще слово — и бросится на меня, однако я испытывала странный подъем. Меня словно несло течением быстрой реки — ни малейшей возможности остановиться.

— Ах, бедняжка! — продолжала я, горестно качая головой. — Вот что значит: не везет в любви! Ты всегда хочешь заполучить себе самых крутых парней, и вот такой облом! Заметим, уже во второй раз!

Виола тихо зарычала и бросилась на меня. Вот дурочка! Ни ума, ни фантазии! Дразнить ее оказалось проще простого.

Я отступила на шаг и создала свою любимую ледяную стену, о которую Виола не замедлила со всех сил приложиться головой.

— Что с тобой? — с деланой участливостью поинтересовалась я. — Совсем ослабела от переживаний? Ноги уже не держат?

На Виолу было страшно смотреть. Ее когда‑то красивое лицо исказилось чудовищной гримасой гнева, на пальцах выросли когти, царапающие каменный пол, так, как будто она собиралась доцарапаться до центра земли.

— Ты еще ответишь за это! Я тебе все припомню! — змеей прошипела моя соперница.

 

— Развлекаетесь? — прозвенел неожиданно хрустальный голос.

Королева стояла в одном из коридоров, глядя на нас равнодушными зелеными глазами.

— Полина, когда закончишь, зайди ко мне, — сказала она и, не слушая ответа, удалилась.

— Видишь, как оно иногда бывает, — меня, видно, потянуло на педагогические беседы. — Вспомни школу! Теперь мы поменялись местами.

— Ты проклята! Проклята! — кричала Виола, даже не пытаясь подняться с пола.

— Так же, как и ты, — согласилась я. — Мы стоим друг друга, не правда ли? Только одной из нас больше везет. И на этот раз это я.

 

В самом большом из гротов собралась целая компания диких. Они сидели вокруг костра, видимо, разведенного скорее по еще не утраченной человеческой привычке, чем из необходимости тепла и света. Еще возбужденные недавним боем, они травили друг другу байки. Я тоже остановилась послушать.

— И вот они прут на меня с четырех сторон. Автоматишки на весу, морд совсем из‑под касок не видно, — с удовольствием рассказывал медведеподобный детина со спутанными, словно свалявшаяся шерсть, темно‑каштановыми волосами. — Вот, думаю, маловато на меня послали! Встал и давай их колошматить! Автоматишки их — хрясь! — об одно колено перешибаю…

— А в меня гранатой кинули, — не дожидаясь окончания рассказа, вступил в разговор другой дикий, отличающийся от товарища, на мой взгляд, только черным цветом волос и наличием бороды, — слышу «бабах», аж уши заложило, а потом сверху плита — БАМ! Дом‑то уже хлипенький. Прям по голове шандарахнуло, ну да ничего. Взял я эту плиту, поднатужился и прочь сдвинул. И ведь ничего! — он похлопал себя по лохматой голове, демонстрируя, что ничего ей родимой от столкновения с плитой не сделалось.

— Так тем, у кого башки целиком каменные, им ни кирпичи, ни бетонные плиты не страшны! Как вышибить мозги оттуда, где их отродясь не было?!

Вампиры захохотали, и рассказчик, к моему удивлению, отнюдь не обиженный, присоединился к товарищам, смеясь едва ли не громче всех.

— Да что вы здесь рассказываете, — вмешался в беседу третий, — московские — сосунки и шушера! Я их всех одной левой!

Он потряс левой рукой с бугрящейся мускулатурой, и я увидела, что вместо правой у вампира короткий обрубок. Должно быть, он потерял руку в одном из сражений.

Присмотревшись к диким, я заметила, что среди них не слишком часто, но встречаются инвалиды. У кого‑то не хватало руки, у кого‑то глаза, однако это вовсе не служило поводом для особенного отношения к раненому герою. Все были на равных. Если сможешь обходиться одной рукой, побеждать в бою и добывать себе пищу — живи, кто ж тебе мешает, не сможешь — погибнешь, а на твое место в стае придет сильный и здоровый новичок. Выживает сильнейший. Кстати, руки, глаза и прочие части тела у вампиров не регенерировали. В случае получения травмы рана быстро закрывалась — организм вампира бережно относится к крови и старается не допустить ее потери в больших количествах, но это являлось почти единственным преимуществом вампира перед человеком. Другим было полное отсутствие шрамов. Это немаловажное достоинство, учитывая характер диких. Иначе, думаю, их лица были бы покрыты плотной сеткой всевозможных шрамов и рубцов.

— И вот я разворачиваюсь и… — увлеченно говорил тем временем очередной рассказчик.

Я смотрела на них и удивлялась абсурдности происходящего. Те истории, что рассказывали друг другу дикие, очень походили на обычные байки у костра, да и сами они, освещенные бликами огня, казались людьми. Когда‑то, только узнав о диких, я представляла их ужасными монстрами, а теперь думала иначе. То ли мои представления не соответствовали действительности, то ли изменилась я сама…

На миг мне даже захотелось сесть рядом с ними, войдя в их недружный, то и дело взрывающийся диким хохотом круг, и рассказать какую‑нибудь свою историю в духе: «А тут я, а тут они…» Наверное, все дело в том, что мне еще сложно привыкнуть быть одной и очень‑очень хочется, чтобы рядом был кто‑то еще. Но, если обдумывать эту мысль дальше, выходило, что у этого кого‑то должны быть удивительные глаза цвета перезрелой вишни, тонкие холеные пальцы с крупным перстнем, в который впаян кусочек ночи… У этого кого‑то было вполне определенное имя. В общем, мне лучше не думать об этом.

Подавив невольное сожаление, я прошла зал, оставляя за спиной внушающий ложное ощущение тепла и уюта костер и компанию, в очередной раз зашедшуюся громоподобным хохотом.

У каждого своя дорога.

Моя привела меня в покои Королевы. После довольно уютного зала, где собралась ее свита, ее грот показался мне вымороженным и пустым. Королева сидела на большом камне и, вращая колесо какого‑то странного деревянного станка, негромко напевала на смутно знакомом мне языке. Это не был тот английский, который мы изучали в школе, но какие‑то общие корни определенно присутствовали.

И тут Королева подняла на меня взгляд и пропела:

 

Весна одела лес листвой,

Усыпан лес цветами,

И рожь колышется волной

Под вешними дождями.

В природе единятся все,

Когда нагрянет враг,

Но слышен почему лишь мне

Судьбы зловещий шаг?

Скользит форель в ручье крутом

Серебряной стрелой,

Рыбак таится за кустом

Под старою ветлой.

И жизнь моя ручьем текла,

Я был форелью в нем,

Пока любовь не обожгла

Пылающим огнем…[2]

 

Ее голос и вращение колеса — во всем этом было какое‑то особое очарование. Я, словно загипнотизированная, шагнула к ней, а Королева вдруг замолчала и внимательно посмотрела на меня.

— Ты хочешь о чем‑то спросить? — проговорила она. — Спрашивай.

Я растерялась. Вопросов действительно было много, но вот стоило ли их задавать? На секунду мне показалось, что Королева знает, что произошло со мной в пещере с круглым молочным озером, поэтому я выпалила первое, что только пришло мне в голову.

— А что ты делаешь? — спросила я и тут же сама удивилась странности своего вопроса.

Королева недобро улыбнулась.

— Ну конечно, я отвечу, что пряду, потом ты попросишь у меня веретено, уколешь палец и упадешь бездыханная на пол… — Она немного помолчала. — Кстати, тебе никогда не казалось, что эта сказка — про нас? Потеряв кровь, вампир может впасть в долгий‑долгий сон… и почему бы ему не пробудиться от поцелуя?… Ты, конечно, понимаешь, что я имею в виду?…

Я понимала, что она говорит загадками, а еще, что на ее прялке вовсе не было нити! Она вращала колесо совершенно пустой прялки!

«Здесь все сумасшедшие. Я тоже сумасшедшая», — успокоила я себя.

— Ну что же ты молчишь? — снова спросила меня Королева. — А хочешь, мы поиграем в другую сказку. Ты будешь Белоснежкой, а я — злой мачехой?

Я опустила глаза, разглядывая пыльный пол пещеры, а затем снова подняла их на Королеву.

— Прости, моя Королева, я пришла на твой зов, и если ты хочешь, чтобы я разгадывала загадки…

Она досадливо нахмурилась:

— Ты слишком скрытная девочка. Мне кажется, от тебя стоит ожидать неприятностей.

Я вздрогнула так, как будто меня ударили.

— Вовсе нет, моя Королева, я готова служить тебе.

Она с силой крутанула колесо пустой прялки и вдруг как ни в чем не бывало улыбнулась:

— Вот и хорошо. Тогда пойдем со мной. Я хочу тебе кое‑что показать.

Я хотела спросить «куда», но колесо вращалось прямо перед моими глазами. Оно кружилось и кружилось, и я уже не видела ничего, кроме вычерчиваемых в воздухе спиралей.

 

Передо мной была каменистая пустошь, посреди которой стояло белое, похожее на скелет, дерево со скрюченными, словно в немыслимых муках, ветвями.

Очень знакомое место. Кажется, когда‑то я здесь бывала.

Всего один шаг — и я оказалась в центре, в каменном лабиринте.

— Придите ко мне! — услышала я шепот, от которого все мое тело пронзила дрожь. — Придите, и я подарю вам вечную жизнь! Пусть годы проносятся мимо, пусть проходят века, тысячи раз облетает листва с деревьев, тысячи раз разливы покрывают пробудившиеся поля, тысячи раз рождаются и умирают всходы, а вы будете вечно молоды. Я подарю вам необычайные силы, я открою перед вами границы мира. Я подарю вам власть! Власть — это кровь!

— Кровь! Кровь! — откликнулся дружный хор голосов.

В бешеном ритме застучали барабаны.

Я оглянулась. Подле меня стояла девочка лет двенадцати, босая, в странной одежде и грубом шерстяном плаще. Ее медно‑рыжие волосы были заплетены в две косы, спускающихся до самых коленей. А на бледном детском личике сухо сверкали безумные зеленые глаза.

— Королева? — с удивлением произнесла я.

Она быстро взглянула на меня и улыбнулась, сверкнув белоснежными зубами.

— Тогда мир был очень молод… — проговорила она звучным голосом. — Ты знаешь, что здесь происходит.

Хугин уже показывал мне эту картинку, и я кивнула:

— Становление. Ты показываешь мне первых вампиров. Это твои собратья?

Девочка поправила плащ, застегнутый золотой булавкой, украшенный орнаментом в виде листка клевера.

— Тогда еще племя вампиров было единым, — сказала она, и я удивленно заметила, что Королева так легко произносит слово «вампиры», слово, которого больше, чем огня, боятся в Московском Доме.

— А почему вы разделились? Что произошло?

Девочка села на камень и принялась теребить кончик одной из кос.

— Ничего необычного. Это только в сказках случается нечто особенное — два брата влюбляются в одну и ту же прекрасную девушку и начинают кровопролитную схватку или, как говорит один из новых вариантов истории, оба приносят жертву своему богу, но тот принимает лишь одно из подношений. Здесь ничего подобного не происходило. Сначала вампиры были богами, им поклонялись люди многих народов, им придумывали пышные имена и зловещие, величественные истории. Шло время, человеческое общество развивалось, и вампиры утратили былую власть. Вот этот момент и стал переломным. Одни хотели по‑прежнему жить среди людей, делая вид, что ничем не отличаются от них. Кстати, тогда и речи не шло об этой полусинтетической пресной жиже, которой питаются нынешние «цивилизованные» вампиры. Другие взбунтовались, наотрез отказавшись надевать на себя маску. Непонимание вылилось в конфликт, и тогда случилась первая из вампирских войн. С годами противоречия все усиливались, и теперь ни у кого даже мысли не возникает, что враждующих можно примирить.

— А вы бы хотели мира?

Королева вскочила.

— Нет! Никогда! — крикнула она. — Вот посмотри!

И перед моими глазами замелькали сцены битв, мало меняющиеся от века в век. Я видела, как кипит котел взаимной ненависти, как переполняется он кровью. Власть, кровь и смерть — они всегда идут об руку, и нигде не находится даже крохотного местечка сочувствию и любви.