Баклажаны по‑пармски по рецепту Беппи 10 страница

Беппи улыбнулся:

– Ну конечно это удобно. Я его родителей с детства знаю. Они мне как вторая семья. Слушай, а что, если я прямо сейчас к ним сбегаю и предупрежу их? А ты оставайся здесь; заодно присмотришь, чтобы соус не подгорел. Помешивай его время от времени. Я мигом.

Оставшись одна, я воспользовалась случаем, чтобы еще раз хорошенько осмотреться. Моя семья тоже нуждалась, и бывали времена, когда родителям было нечем платить по счетам, но семья Беппи в буквальном смысле жила в нищете. Одну стену украшало простое деревянное распятие и красочные открытки с образами святых. У противоположной стены стоял древний буфет, а в нем – несколько тарелок и чашек с отбитыми краями. Над буфетом висело несколько черно‑белых семейных фотографий. Я вгляделась в снимок маленького мальчика, подносящего ко рту вилку с намотанными на нее спагетти. Не иначе это маленький Беппи, решила я. Чуть ниже висело свадебное фото: нарядные жених и невеста смотрели напряженно, чувствуя себя явно не в своей тарелке. Рядом висел снимок Беппи с девушкой. Я очень надеялась, что это его сестра. Оба заливались смехом, сидя на стареньком мотороллере «веспа». Не считая этих немногочисленных вещей, в этой маленькой голой комнате больше ничего не было, даже простеньких занавесок на окнах.

Я помешала в кастрюльке и облизала край деревянной ложки. Ощущался привкус базилика и зеленого оливкового масла. Неужели Беппи сам сделал этот соус? – подумала я.

Из‑за закрытой двери донесся чей‑то глухой кашель. Я догадалась, что это его мама, но не решилась заглянуть и спросить, не нужно ли ей чего‑нибудь. Я чувствовала себя незваной гостьей. Я снова подумала о том, как бы потихоньку ускользнуть, но тут входная дверь распахнулась и в комнату влетела молодая девушка.

Она не была даже хорошенькой. Нос широкий, зубы кривые, но жизнерадостность придавала ее лицу столько жизни, что я моментально забыла о том, что она некрасива.

– А, так это правда! – с улыбкой воскликнула она. – Я встретила Беппи, и он сказал мне, что ты приехала. Та самая англичанка, о которой он мне все уши прожужжал. Я Изабелла, и я очень рада с тобой познакомиться.

Стянув со своих блестящих черных кудрей косынку, она подскочила ко мне и звонко расцеловала в обе щеки.

– Никогда прежде не видела, чтобы мой брат так сходил с ума из‑за девушки. Что ты с ним сделала, а, англичанка?

Я затруднилась с ответом.

– Меня зовут Катерина, – выдавила я наконец. – Я встретила его в Риме.

– Да‑да, англичанка, мне все про это известно. А теперь пойдем, я познакомлю тебя с мамой. Она непременно захочет с тобой поздороваться.

Изабелла толкнула дверь во вторую комнату, и я увидела женщину под белой простыней на высокой двуспальной кровати. На вид она была совсем старуха, и я скорее приняла бы ее за бабушку Беппи, чем за его мать.

– Мама, посмотри, кто здесь. Она не смогла забыть нашего Беппи и теперь вот приехала сюда, чтобы его разыскать, – крикнула Изабелла.

Старуха приподнялась на постели и прислонилась спиной к большой продолговатой подушке, по форме напоминавшей колбасу. Потом она приложила ко рту свою тоненькую высохшую ручку и приветливо улыбнулась.

– Добро пожаловать в наш дом, – произнесла она с таким сильным акцентом, что я с трудом разобрала, что она говорит.

Я ни разу не видела, чтобы она улыбнулась, не прикрыв рукой губы. Думаю, она стеснялась своего беззубого рта. Но она всегда держалась с неизменным достоинством, даже когда чувствовала себя настолько плохо, что не могла подняться с постели.

– Простите, что нагрянула к вам без предупреждения, – с запинкой выговорила я на своем ломаном итальянском.

– Что ж, мы очень рады тебя видеть.

– Она переночует у Де Маттео, мама, – объявила Изабелла, закрывая окно, откуда потянуло прохладой. – Но сначала она вместе с нами поужинает. Сегодня готовит Беппи, так что я надеюсь, ей понравится наша итальянская кухня.

Мы поужинали, собравшись за маленьким кухонным столом. Сначала спагетти под соусом, приготовленным Беппи, потом какие‑то острые колбаски, обжаренные им на скорую руку с красным репчатым луком, чили и сладким перцем. Прежде чем приступить к готовке, он сбрил щетину и пригладил волосы бриолином, снова сделавшись похожим на моего прежнего Беппи.

Запивая ужин терпким красным вином, которое Изабелла подливала нам из запыленной бутылки без этикетки, я старалась не думать о том, что мне придется эту ночь провести с родителями Джанфранко. Страшно было даже подумать, что мне придется встретиться с ними.

Я пыталась под любым предлогом задержаться подольше в доме Беппи. Сначала помогла Изабелле вымыть посуду, потом отправилась вместе с ней покормить кур. Я бы еще осталась, но Беппи, увидев, что над Равенно уже взошла луна, напомнил мне, что пора идти.

– Это только на одну ночь, Катерина, – пообещал он. – А завтра утром чуть свет я приду и заберу тебя.

Мы вернулись назад в Равенно. Дойдя до крутых ступеней, ведущих в городок, мы остановились, чтобы поцеловаться. И задержались там надолго.

– Я скучал по тебе, – признался Беппи. – Я так рад, что ты приехала.

 

Родители Джанфранко выглядели такими же серыми, как и камни Равенно, из которых был выстроен их дом. В тесных комнатках стояла массивная мебель из темного дерева, и единственным помещением в доме, где теплилось хоть какое‑то подобие жизни, была кухня.

Они уже ждали меня. Едва я переступила порог, они провели меня наверх в комнату, где мне предстояло спать, и оставили меня там с кувшином холодной воды и тщательно выглаженным квадратиком белого холста в качестве полотенца. Я с удовольствием осталась одна. Готовясь ко сну, я мечтала только о том, чтобы поскорее свернуться калачиком на постели и грезить о поцелуях Беппи.

Как и обещал, Беппи зашел за мной на следующее утро чуть свет, а точнее, заехал на мотороллере, одолженном у двоюродного брата. Он победоносно улыбался:

– Поехали, Катерина. Я отвезу тебя на пляж.

– Но ближайший пляж, кажется, в нескольких милях отсюда? – нерешительно спросила я. – Разве нам не придется снова вернуться туда, откуда я приехала на автобусе, сначала по этому жуткому серпантину, а потом через туннели?

– Не дергайся по пустякам. Все будет нормально. Я уже тысячу раз это делал.

– Ну ладно, – согласилась я. – Только не гони слишком быстро.

Выбранный им пляж со всех сторон окружали скалы, и покрыт он был не песком, а мелкой галькой. Мы пробыли там целый день, купались в маленькой бухточке, загорали, лежа рядом на солнце. Когда он втирал масло мне в плечи или прикасался губами к моей обнаженной спине, я воспринимала это как нечто совершенно естественное и не ощущала ничего похожего на неловкость, которую испытывала всякий раз, оказываясь на пляже с Джанфранко.

Обедали мы в кафе на вершине скалы, в тени пиний. Завернувшись в полотенца, мы с аппетитом жевали пиццу со свежими помидорами и базиликом, запивая ее каким‑то напитком с привкусом сладкого лимона. Именно там Беппи в первый раз сказал мне, что любит меня, и я, отвечая, что тоже его люблю, чувствовала, как внутри забурлили пузырьки счастья.

– Только мне совсем нечего дать тебе, Катерина, – печально сказал он. – Ты сама видела, как я живу.

– Все это ничего не значит.

– Нет, значит, – настаивал он. – В конечном счете это очень много значит.

– Все, чего мне хочется, – это быть с тобой.

– В Равенно?

Я подумала о низеньком домике из двух комнатушек у подножия горной деревни. Он был прав; я не смогла бы там жить.

– Но ведь ты говорил, что собираешься вернуться в Рим?

Беппи смутился:

– Сам не знаю, что делать. Мама, как ты видела, по‑прежнему очень больна, и было бы несправедливо с моей стороны свалить все заботы о ней на Изабеллу. Но с другой стороны, в Равенно для меня нет работы.

– А что, если тебе попробовать найти работу здесь, на побережье?

– На лето еще может быть, но зимой здесь все вымирает.

– Тогда возвращайся в Рим, – эгоистично настаивала я. – Твоя мама поправится. Пожалуйста, пожалуйста, возвращайся.

– Там видно будет, – улыбнулся он. – Давай пока не думать об этом. Лучше спустимся к пляжу и насладимся остатком дня.

Я, последовав его совету, пыталась расслабиться, лежа рядом с ним на полотенце и подставив спину последним лучам уходящего солнца, но голова моя была забита мыслями и планами. Мы обязательно найдем способ быть вместе, решила я.

 

На следующий день мы остались в Равенно, и Беппи повел меня гулять по городку. Это было унылое, безжизненное место: одни полуразвалившиеся лачуги да старики, смотревшие на всех незнакомцев с неизменным подозрением.

– А где же вся молодежь? – спросила я у Беппи.

– Уехали в поисках работы. Одни – в Америку или Англию, другие – не дальше Рима или Неаполя, как я. Здесь для нас ничего нет.

– А ты поехал бы в Англию? – с надеждой спросила я.

– Когда‑нибудь, конечно, я был бы не прочь там побывать, но кто тогда позаботится о маме и Изабелле? Да и потом, все говорят, что там холодно, а стряпня просто несъедобная.

 

Я уже четыре дня провела в Равенно и как раз помогала Изабелле на огороде, когда мы услышали, как кто‑то подъехал к дому на машине.

– Кто бы это мог быть? – с удивлением спросила Изабелла, бросив лопату. А потом ее лицо озарилось улыбкой, и она завизжала:

– Джанфранко, неужели это ты? Наконец‑то ты приехал домой!

Она подбежала к нему и обхватила руками его дородную фигуру. Увидев его новенькое сверкающее авто, она снова завизжала и недолго думая прыгнула на переднее сиденье. Водрузив ноги на приборную панель, она потребовала:

– Ну‑ка, прокати меня с ветерком.

Но, похоже, Джанфранко это нисколько не впечатлило. Он смотрел на меня:

– Вот, значит, где ты все это время пряталась, Катерина.

Я старалась не показывать разочарования, вызванного его внезапным появлением.

– Да, я приехала сюда, чтобы навестить Беппи.

– И, как я слышал, поселилась у моих родителей.

– Здесь для меня не нашлось свободного места.

– Джанфранко! – снова окликнула его Изабелла. – Ты вполне можешь поговорить с англичанкой позже. Это меня, а не ее ты несколько месяцев не видел. Ну же, прокати меня!

– Ладно, ладно, подожди пару минут. И почему ты вечно такая шумная, Изабелла?

На мгновение она растерялась, а потом парировала:

– А как еще мне привлечь твое внимание? Так ты дашь мне ключи? Позволишь мне сесть за руль? Ну же, Джанфранко, я еще никогда не водила машину.

Глядя им вслед, я поняла, что ненавижу Джанфранко. Это чувство застигло меня врасплох, потому что я еще ни к кому не испытывала ничего подобного.

Я хотела рассказать Беппи кое‑что о Джанфранко. Но они дружили с самого детства, он бы и слушать не стал о нем ничего плохого.

Беппи отправился на рынок, чтобы купить свежего мяса к ужину, потому что предпочитал сам выбирать продукты. Когда он вернется, то будет рад видеть Джанфранко, сказал он. Я не хотела испортить ему радость встречи.

Оглядываясь назад, я жалею, что промолчала. Если бы я только знала тогда, что произойдет, обязательно сказала бы ему все, что думаю о его закадычном друге.

 

Разумеется, на другой день Джанфранко пожелал, чтобы мы все вчетвером поехали на его машине купаться. Изабелла оживилась, а Беппи обрадовался, так как это означало, что мы сможем проехать вдоль побережья – туда, где были пляжи лучше тех, куда он меня возил, песчаные и очень живописные.

– Там так красиво, Катерина, вот погоди, увидишь, – радостно повторял он.

Я устроилась на заднем сиденье рядом с Изабеллой. Всю дорогу она подскакивала вверх‑вниз как мячик и распевала песенки. Надо сказать, жизнь не баловала ее радостями. С утра и до вечера она хлопотала по дому и ухаживала за больной матерью. Так что я с удовольствием смотрела, как она веселится, и тоже пыталась улыбаться и подпевать ей.

Изабелла не отлипала от Джанфранко, хотя я видела, что она ему совсем не нравится. Когда мы спускались по крутой тропинке с вершины утеса к пляжу, она почти насильно взяла его за руку, а потом расстелила свое полотенце рядом с ним. Но я знала, что Джанфранко не сводит с меня глаз. Он болтал с Беппи, сплетничая об общих знакомых из отеля и хвастаясь своей машиной. Но смотрел только на меня.

Беппи ничего не замечал. Он просто радовался тому, что проводит на пляже этот жаркий летний день в окружении самых дорогих ему людей. Он с криком влетел в воду, подняв тучу брызг, и нырнул под волну. Когда он вынырнул, я зачарованно смотрела, как струи воды стекают с его стройного мускулистого торса.

– Мой братец просто сумасшедший, – с любовью выдохнула Изабелла.

Джанфранко выразительно округлил глаза:

– Как вы думаете, он когда‑нибудь повзрослеет?

Мы провели на пляже весь день, купаясь и жарясь на солнышке. В полдень Изабелла отправилась прогуляться вдоль берега, шлепая босыми ногами по мелководью. Она захотела, чтобы Джанфранко составил ей компанию, но он, сделав несколько шагов, повернул назад.

– Твоя сестренка без ума от Джанфранко, – заметила я, наблюдая, как он возвращается к нам по пляжу.

– Он всегда ей нравился, – согласился Беппи. – Еще когда мы были совсем маленькие. Бедняжка Изабелла! Какие у нее шансы найти мужа в таком захолустье, как Равенно?

– Может, она выйдет за Джанфранко?

– Сомневаюсь. Он, конечно, привязан к ней, но я с трудом представляю, что он женится на ком‑нибудь из Равенно.

Сидя в машине по дороге домой, я наблюдала за Изабеллой. Она принадлежала к тому типу людей, которые, за исключением редких случаев, привыкли радоваться жизни. Неизменно улыбчивые, неизменно веселые. Она была похожа на Беппи во многом, за исключением одного: Господь не наградил ее миловидностью. Я искренне надеялась, что ей удастся найти того, кто ее по‑настоящему полюбит, про себя признавая, что вряд ли это будет Джанфранко.

 

Следующим вечером Изабелле снова захотелось покататься на машине.

– Ну же, давайте устроим прогулку при луне, – уговаривала она. – С мамой за несколько часов ничего не случится.

Представив, как мы будем гнать по этим горным извилистым дорогам, я ужаснулась и с надеждой взглянула на Беппи.

– Но мы уже и так вчера оставили ее одну на целый день, – напомнила я. – Вы поезжайте, а я побуду с ней, я не возражаю.

Беппи не знал, что ему делать. Он понимал, что должен поехать с сестрой, но, как мне кажется, был уверен в Джанфранко, полагая, что он ей как брат. В любом случае он предпочел побыть со мной. Так что мы остались дома и, когда его мать заснула, коротали время в разговорах и поцелуях.

Вечерело, и мы оба начали прислушиваться, не раздастся ли шум мотора, возвещающий о прибытии Джанфранко.

– Надеюсь, с ними ничего не случилось. Иногда Джанфранко гоняет как сумасшедший, – сказала я.

Беппи встревожился.

– Изабелла с ним в машине, он не будет гнать, – сказал он без особой уверенности.

Прошел еще час, но они так и не появились, и Беппи уже не пытался скрыть волнение. Каждые несколько минут он вскакивал и выбегал на улицу, надеясь услышать шум подъезжающей машины.

– Может, машина сломалась по дороге, – предположила я. – Один раз так уже было, когда он повез меня на пляж.

– Может, – согласился Беппи, но, судя по его голосу, он в это слабо верил.

Когда совсем стемнело и я собралась уходить, Беппи пошел проводить меня до дома родителей Джанфранко. Он не задержался, как обычно, на ступенях, чтобы поцеловать меня. Прощаясь до утра, он едва сдерживал тревогу.

В доме меня никто не ждал, так что я сама отперла дверь и прошла прямо к себе в комнату. Я лежала в постели без сна в надежде услышать, как войдет Джанфранко, но так и не дождалась.

Я долго не могла заснуть и задремала только поздней ночью, а проснулась ни свет ни заря. Снизу доносились чьи‑то шаги; наверняка это мамаша Джанфранко мыла полы или скребла стены. Похоже, она только и делала, что постоянно что‑то чистила, мыла или убирала.

– Где Джанфранко? – спросила я, спустившись вниз.

Она пожала плечами:

– Спит, наверное, где ж ему еще быть.

Мне совсем не улыбалось заглядывать к нему в комнату, но очень хотелось убедиться, что они с Изабеллой благополучно вернулись домой, так что я снова поднялась по лестнице и нерешительно приоткрыла дверь в его комнату.

В ноздри ударил затхлый, мускусный запах. На полу стояла сумка Джанфранко с вывалившимися из нее вещами. Но, хотя его постель была вся измята, его самого я в комнате не обнаружила.

Обычно по утрам я слонялась без дела, дожидаясь, пока за мной придет Беппи, но сегодня не могла ждать. Сбежав по ступеням, я со всех ног помчалась к его дому.

Его мать с пледом на коленях сидела у дверей на стареньком плетеном стуле. В первый раз я увидела ее за стенами дома; обычно бледная, сегодня она была белее мела.

– Беппи дома нет, – объяснила она на своем странном итальянском, стараясь говорить медленно, чтобы я могла ее понять. – Он взял у брата мотороллер и поехал искать Изабеллу. Они с Джанфранко вчера вечером не вернулись домой.

Я сварила ей кофе, к которому она так и не прикоснулась, и попыталась как‑то успокоить ее, рассказав, что машина Джанфранко часто ломается. Однако вскоре я бросила попытки поддерживать разговор, и мы застыли в безмолвном ожидании.

Прошло несколько часов, и мы услышали, как вернулся Беппи. Он был мрачнее тучи.

– Я исколесил все дороги вокруг Равенно, но они, наверное, уехали дальше, – сказал он.

– И что же нам теперь делать? – беспомощно спросила я.

– Не знаю. Они могут быть где угодно.

Мы с его мамой сидели, глядя на него во все глаза, в надежде, что он предложит какой‑нибудь план. Мы как раз обсуждали, отправиться ли ему на побережье или подняться дальше в горы, когда услышали, как на улице взвизгнули шины, а затем громко хлопнула дверца.

Мы все, даже его мать, вскочили и ринулись на дорогу. Но увидели только стремительно удалявшуюся машину Джанфранко. Изабелла сидела в пыли и плакала; слезы градом текли по ее щекам.

– Я ему не нужна, я ему не нужна, – повторяла она.

Мы кое‑как дотащили ее до дома и уложили на жесткий диван. Я принесла ей стакан воды. Мать сидела рядом с ней, вытирая ей слезы и гладя по волосам.

– Все будет хорошо, все будет хорошо, – твердила она.

Только Беппи куда‑то исчез. Мы и не заметили, как он потихоньку выскользнул из дома.

Прошло некоторое время, прежде чем Изабелла успокоилась. Мать не задавала никаких вопросов, просто гладила ее по волосам, пока та наконец не заснула. Я не знала, что теперь делать. Похоже, все, кроме меня, понимали, что произошло.

Когда Беппи вернулся, в руках он держал мой рюкзак.

– Сегодня ты останешься здесь, – объявил он.

– Но где она будет спать? – спросила его мать. Она опустилась на один из кухонных стульев и уронила голову на руки. Я увидела, что она тоже плачет.

– Вряд ли сегодня кто‑нибудь из нас заснет, так что это неважно, – ответил он.

В тот день у всех было ощущение, будто кто‑то умер. Мы бесшумно передвигались по дому и почти не разговаривали. Я провела большую часть дня в огороде, пропалывая сорняки, чтобы Беппи мог потом посадить овощи. Мне казалось, что сейчас лучше не вмешиваться в их семейные дела. За ужином мы едва прикоснулись к еде: единственная тарелка спагетти осталась почти нетронутой.

Когда стемнело, Беппи накрыл одеялом Изабеллу, по‑прежнему неподвижно лежавшую на диване, а себе постелил на полу. Я впервые видела его таким. Его лицо было сурово, и даже в движениях сквозила затаенная ярость. Когда он сказал мне, что я буду спать с его матерью, я пришла в ужас, но не осмелилась возражать.

Так что я забралась рядом с ней на кровать, заняв обычное место Изабеллы. Словами не передать, какую неловкость я испытывала. Я лежала без сна, прислушиваясь к ее затрудненному дыханию. Она прижимала ладони к лицу, время от времени приглушенно всхлипывая.

Близился рассвет, когда я услышала, как она прошептала:

– Катерина, ты спишь?

– Нет, – шепнула я в ответ.

– Ты должна уехать отсюда первым же автобусом. Возвращайся в Рим.

– Но я не понимаю. Что произошло?

Я не видела ее лица, но ее голос прозвучал отрывисто и резко.

– Джанфранко опозорил мою дочь, – сказала она и, повернувшись ко мне спиной, уткнулась лицом в подушку.

 

Даже Пьета знала, что в те времена все было совсем по‑другому, особенно в Италии. Девушка не могла провести ночь с парнем, если он ей не муж. Думая о Джанфранко Де Маттео, старике за стеклянным прилавком с окороками и кругами сыра, Пьета недоумевала: как могла Изабелла так влюбиться в него, что рискнула ради него своей честью?

 

 

В комнату для посетителей вошла медицинская сестра с улыбкой столь же официально‑безликой, как и ее форма. По ее лицу ничего нельзя было прочесть.

– Миссис Мартинелли?

– Да, это я. – Кэтрин поспешно вскочила со стула.

– Я пришла сказать, что все прошло хорошо. Мистер Мартинелли сейчас приходит в себя. Ему придется несколько часов пролежать неподвижно, а мы будем периодически проверять его пульс и давление.

– А когда он сможет вернуться домой? – спросила Пьета.

– Не раньше чем через два дня. Мы понаблюдаем за ним, а потом назначим ему лекарства.

– А можно нам увидеть его прямо сейчас? Если что, мы подождем.

Медсестра окинула Кэтрин скептическим взглядом.

– Думаю, будет лучше, если прямо сейчас вы отвезете миссис Мартинелли домой, – сказала она Пьете. – Мне что‑то не нравится, как она выглядит. Хорошенько выспитесь, а утром возвращайтесь сюда, когда он встанет на ноги и немного взбодрится.

– Но я чувствую, что должна увидеть его, – настаивала Кэтрин. – Лучше уж я подожду, если вы, конечно, не возражаете.

Медсестра пожала плечами:

– Что ж, дело ваше. Но еще раз повторяю, это вполне рутинная процедура, и у мистера Мартинелли не наблюдается никаких нежелательных реакций, так что вам и в самом деле не о чем волноваться.

– Ну же, мама! – Пьета взяла ее за руку. – И правда, поехали домой. Медсестра права, ты выглядишь просто ужасно. Теперь, когда мы знаем, что папа вне опасности, может, тебе удастся хорошенько выспаться, и ты сразу почувствуешь себя намного лучше.

Мать, видимо, и вправду очень устала. Она заснула прямо в такси и, когда они подъехали к дому, Пьета долго не решалась разбудить ее. Она уложила мать в постель, заварила чаю, но когда принесла чашку наверх, то обнаружила, что Кэтрин снова заснула.

Пьета оставила чай в комнате и прошла в мастерскую. Перспектива работы в одиночестве, без рассказа матери, совсем не привлекала ее, скорее наоборот. В первый раз она пожалела о том, что вызвалась сделать это платье. Адолората и понятия не имеет о том, сколько на него уйдет времени и сил. Она‑то уверена, что больше всех занята у себя в «Маленькой Италии», и никогда не оценит по достоинству проделанный Пьетой труд, – и все во имя того, чтобы в день своей свадьбы младшая сестра была неотразима.

Час или два спустя Пьета услышала скрип паркета. Мама проснулась, догадалась она.

– Ты почему встала? – спросила она, когда Кэтрин вошла в мастерскую с чашкой свежего чая в руках.

– Я звонила в больницу. Хотела убедиться, что с папой все в порядке. Они сказали, что он спит и что все нормально. Я не хочу ложиться, так что решила посидеть здесь и немного поболтать с тобой. Я хотела рассказать тебе, что произошло после того, как Джанфранко обесчестил Изабеллу. Я, пока лежала, все думала и думала об этом.

Пьета улыбнулась. Как хорошо, что мама решила продолжить рассказ. Она сгорала от нетерпения узнать, что случилось потом.

– Так ты уехала из Равенно, как тебе велели? – спросила она. – Или все‑таки осталась с папой?

Кэтрин устроилась в кресле в углу комнаты и, обхватив чашку ладонями, заговорила:

– Как я могла остаться после того, что произошло? Мне не оставили выбора, я могла только уехать. Им было не до меня.

Едва заслышав поутру чириканье птиц за окном, я соскользнула с постели и разыскала свой рюкзак. Беппи и Изабелла лежали скорчившись – одна на диване, другой на полу. Они даже не пошевелились, когда я на цыпочках прокралась мимо них и выскользнула за дверь. Меня очень напугали события минувшего дня, и мне не хотелось становиться свидетелем новых семейных драм. Так что я предпочла уйти не попрощавшись.

По дороге в Рим я пыталась сосредоточиться исключительно на практических вопросах; подсчитывала, сколько у меня осталось денег, прикидывала, как еще я смогу заработать и где буду жить. Но стоило мне вообразить, как Беппи проснется и увидит, что меня нет, или подумать о том, что я снова увижу его неведомо когда, а может, и вовсе больше не увижу, я невольно заливалась слезами и прятала лицо.

Сидя в поезде, увозившем меня в столицу, я чувствовала себя полководцем, проигравшим решающую битву. Я, разумеется, подозревала, что Джанфранко все это нарочно подстроил. Иначе зачем ему проводить ночь с Изабеллой, если он не любил ее и не собирался на ней жениться?

Сразу по прибытии в Рим я отправилась в бар Анастасио. И обрадовалась, очутившись в привычной обстановке, – зеркала, хром, уютные красные кабинки. Поскольку за эти несколько дней в моей жизни произошли огромные перемены, я полагала, что и окружающий меня мир тоже должен был бесповоротно измениться. Но бар Анастасио остался прежним, разумеется.

Казалось, он очень мне обрадовался, даже расцеловал в обе щеки.

– Маргарет тебя искала, – объявил он. – Она уже вернулась из Баттипальи и поселилась у синьоры Люси.

Я так обрадовалась, что, в свою очередь, едва не расцеловала его. Маргарет вернулась в Рим, значит, мои дела не так уж плохи. Схватив в охапку свой рюкзак, я вихрем промчалась по улице и взлетела вверх по темной лестнице. Одна из девушек синьоры Люси отворила, услышав мой стук в массивную деревянную дверь.

– Чао, красавица, – приветствовала она меня, как ни в чем не бывало.

Я нашла Маргарет в комнате, меньшей по размеру по сравнению с нашими прежними апартаментами. Казалось, она тоже очень мне обрадовалась. Мы уселись рядом на одной из узких односпальных кроватей, прислонились к стене и говорили, говорили, пока не охрипли.

Выяснилось, что в Баттипалье ей пришлось несладко. Так называемый летний дом семейки богачей оказался старым и обветшалым и вдобавок кишел мышами. Дети совсем одичали и отбились от рук, а ее заставляли бегать за ними с утра и до вечера. Но что самое ужасное, ее каждый день заставляли надевать эту ужасную накрахмаленную белую форму, и, когда она отправлялась покататься на велосипеде часок‑другой, что было ее единственным развлечением, подол ее длинной юбки неизменно застревал между спицами.

– С меня хватит. Мне уже осточертело нянчиться с ребятишками, – сказала она. – Завтра утром уволюсь.

– И чем ты займешься?

– Домой вернусь, разумеется. Какой мне смысл здесь оставаться? Одри уехала, а если уж на то пошло, это была ее затея. Мы должны вернуться домой вместе.

– Но я не могу. По крайней мере, не сейчас.

Маргарет вытаращила глаза:

– Только не говори мне, что все еще ждешь своего Беппи. Не пора ли тебе поставить на нем крест?

Она ушам своим не поверила, когда я рассказала ей о своей поездке в Равенно. Мне кажется, она и представить себе не могла, что я способна отправиться одна в такую даль.

– И все‑таки я по‑прежнему считаю, что мы должны вернуться домой вместе, – сказала она, когда я закончила. – Напиши ему письмо и укажи свой адрес в Лондоне. Если он действительно тебя любит, то приедет и разыщет тебя.

– Это не так‑то просто. У него больная мама, о которой надо заботиться, и… и сестра.

– Но, Кэтрин, не можешь же ты вечно ждать его в Риме! И потом, где гарантия, что он вообще вернется?

Разумеется, она была права. Но теперь я набралась не только храбрости, но и упрямства.

– Меня это не волнует. Я остаюсь, – решительно заявила я. – И если уж на то пошло, я думаю, что и тебе не следует уезжать. Ты так много работала, что и Рима толком не видела. Почему бы нам не задержаться здесь еще на несколько недель? Мы бы так славно провели время вместе.

– Ох, Кэтрин, я прямо не знаю… – проговорила она. Судя по ее голосу, я порядком ей надоела.

– Ну пожалуйста, пожалуйста, – взмолилась я. – Что, если мы никогда больше не приедем в Рим? А вдруг это наш последний шанс?

Сама не знаю почему, но мне всегда удавалось склонить Маргарет на свою сторону. Скорее всего, потому, что она была слишком великодушна, чтобы сказать «нет».

– Ну ладно, бог с тобой, – неохотно протянула она. – Но учти, только на несколько недель, а потом я уеду домой – с тобой или без тебя.

Я надеялась, ее согласие даст мне время, в котором я так отчаянно нуждалась. Утром я первым делом отошлю письмо Беппи: напишу ему, что если он в ближайшее время не приедет, то я уеду навсегда. Это было рискованно. Я знала, что у него и без меня хватает проблем – сестра опозорена, мать больна, лучший друг его предал. Вероятнее всего, обо мне он сейчас думает в последнюю очередь. Но, как сказала Маргарет, не могу же я ждать его вечно. В каком‑то смысле следующие несколько недель оказались самыми лучшими за всю нашу поездку в Италию. Мы словно прощались с Римом. Каждое утро мы с Маргарет просыпались рано, пили кофе у Анастасио, а потом отправлялись исследовать какую‑нибудь часть города. Сегодня мы гуляли по узким улочкам Трастевере, завтра любовались сокровищами Ватикана или сидели за столиком уличного кафе на Виа Венето, притворяясь, будто мы кинозвезды. И всегда вокруг нас вертелись молодые парни‑итальянцы, издавая одобрительный свист или обещая показать нам те уголки города, которые, по их словам, нам самим нипочем не найти. Но мы только улыбались, качали головой и шли дальше. Маргарет мечтала поскорее вернуться домой, найти добропорядочного английского парня и выйти за него замуж, а я думала исключительно о Беппи и постоянно спрашивала себя, получил ли он мое письмо.