Аббаньяно Н. Мудрость жизни

Истинная свобода — умение выбирать

Свобода — это самое укорененное и глубокое уст­ремление человека. И она есть то, что придает чело­веку его собственную ценность, достоинство его существа. Нетерпимость, покорность, огорчения, бунты со всем злом, которое из них следует, возникают в жизни человека, ощущающего, что его свобода уре­зана и стеснена. Борьба и конфликты часто рожда­ются из оков и ограничений, которые человек встре­чает в своем отношении с другими. И даже в спокой­ной и вполне упорядоченной жизни иногда нет недостатка в неудовлетворенности, вспышках гнева и разногласий по явно малозначительным причинам, но имеющим свою основу в нежелании позволить влиять на себя или жить под диктовку обстоятельств, которые являются нежелательными, или воли, которая не является собственной.

В человеке существует вечное беспокойство и поиск свободы, всегда выходящей за рамки той сво­боды, которой он уже располагает и которая кажется часто недостаточной, чтобы конкретно реализовать собственные желания. И часто эти желания устрем­ляются как раз на то, для достижения чего не обла­дают свободой. На самом деле достаточно одной за­крытой двери, чтобы забыть о тех, которые остаются открытыми, и чтобы, как баран, биться о нее.

Таково неизбежное положение такого существа как человек, не подчиненного детерминирующей силе (каковой является инстинкт животных), которая бы управляла его поступками. Каждый стремится построить себе в жизни скромное жилище, где бы он был господином, или, когда может, находит убежище в маленькой башне из слоновой кости, в которой его воля чувствовала бы себя хозяйкой. Именно желание свободы толкает человека на разнообразные и непро­торенные пути, вовлекает его в поиск и созидание, ко­торые он может считать своими собственными, потому что они несут отпечаток его личности.

Первым условием, чтобы поэт, художник, фило­соф, ученый или кто бы то ни было выполнял работу, даже относительно самостоятельную, является свобо­да выражения, которой он на самом деле требует против формализма и препятствий, угрожающих ему стеснением. И нет истинной религиозной веры без свободы совести, как нет действительного политического рвения без гражданских свобод.

Но, как и все человеческое, желание свободы мо­жет быть извращено и стать навязчивым и всеохваты­вающим. Есть способ понимать и чувствовать свободу, который практически ее отрицает. Это — свобода, понимаемая без границ или условий, которая состоит для каждого в том, чтобы делать то, что он считает нужным, чтобы жить так, как ему нравится, не ограничивая себя ничем и никем. Под эту свободу ред­ко подводится аргументация и почти только теми, кто хотел бы доказать ее абсурдность. На самом деле она сделала бы дозволенным всякое притеснение, беспо­рядок и насилие и сделала бы невозможным совмест­ное проживание людей, устанавливая между ними со­стояние непрерывной войны. Но этот вид свободы, да­же если под него не подводится аргументация, вдохновляет многие человеческие поступки, которые входят в число наиболее опасных. Тот, кто отказыва­ется от солидарности и от сотрудничества с другими и занимается только удовлетворением собственной воли к удовольствию и власти, даже грабя или убивая, не­сомненно, осуществляет на практике эту обольщаю­щую свободу до тех пор, пока другие в этом ему не ме­шают. Следовательно, именно свобода, отрицающая свободу других, обречена на самоуничтожение.

Но существуют также смягченные и неявные фор­мы подобной свободы. Одна из них — подспудная или плохо поддающаяся контролю нетерпимость к поряд­ку и дисциплине, вызывающая также нетерпимость к труду, который всегда нуждается в порядке и дисциплине. Непомерное внимание сосредоточивается тогда на бремени и тягости труда, в то время как пре­небрегают поиском и выбором работы, сообразной с личными привычками и интересами, которая имела бы поэтому самостоятельный характер. Из-за этой са­мой нетерпимости перестают реализовывать по доб­рой воле задачи, которые ставит жизнь, и выполнять обязанности, которые они влекут за собой. Ревностная защита собственной свободы ведет некоторых людей к отказу от завязывания дружбы, от того, чтобы влюбляться, устанавливать устойчивые сексуальные отношения. В конечном счете брак для них — это фатальная ловушка для самой свободы. В этих слу­чаях досуг, развлечения и игра кажутся единствен­ным выражением подлинной свободы, но в действи­тельности это — пути, которые ведут к самому покор­ному рабству: рабству все более возрастающей неудовлетворенности, скуки и пустоты жизни.

В основе этих способов чувствовать и осуществлять свободу лежит убеждение, что свобода является абсо­лютной спонтанностью, взрывом инстинктов или витальных импульсов, неконтролируемым прояв­лением природы, которую каждый заключает в самом себе. Но если бы это было так, единственными поистине свободными существами были бы насеко­мые, которые покорно следуют во всех обстоятельст­вах побуждениям своих природных инстинктов.

У людей дело обстоит иначе, и различные позиции, которые они могут занимать по отношению к одной и той же ситуации, достаточно это доказы­вают. В действительности человек выбираеттакие позиции, и мотивы этого выбора могут быть разно­образными и противоречивыми. Эти мотивы в любом случае ограничивают выбор определенным числом альтернатив, очерчивая более или менее границы области выбора и его свободы. Истинный интерес че­ловека состоит в том, чтобы избегать чрезмерного, ограничения выбора, которое давало бы перевес ка­кому-то доминирующему фактору без возможности пересматривать или исправлять сам выбор, переделывать или аннулировать его. Решающие выборы, направляющие жизнь человека, такие, как выбор рабо­ты или любви, религиозных или политических обя­зательств, обнаруживают свою свободу, когда они оказываются повторяемыми для индивида, который их совершил и который поэтому склонен повторять их и повторяет в практических делах, предпринимаемых им в верности поставленной задаче.

Народная мудрость справедливо оценивает пози­тивно чувства, поступки, позиции, которые кажутся и являются спонтанными. В этом случае спонтанность означает искренность, честность, отсутствие расчета или скрытых намерений. Она означает, что чувство или действие, которое объявляется спонтанным, явля­ется подлинным выражением личности, а не времен­ной маской, которую она надевает ради своих собст­венных целей.

На этой основе проявление привязанности, акт искренности или добродушия, твердая или мужест­венная позиция оцениваются тем выше, чем лучше раскрывают тот самый характер личности, из кото­рого они проистекают. Спонтанным является все, что идет от «сердца» человека, т. е. обнаруживает то, чем он является на самом деле в глубине своего сознания.

Но с этими оценками не имеет ничего общего теория спонтанности, которая является сегодня мод­ной в морали и педагогике и которая хотела бы осно­вывать на так называемых врожденных человеку ус­тремлениях все его поведение и его воспитание. Отстаивание вседозволенности, аморализм являются непосредственными и неизбежными следствиями подобной теории, которая начинает сей­час с очевидностью показывать свои злотворные по­следствия во всех практических делах. Эта теория равнозначна тому, чтобы сказать, что каждый чело­век в любом возрасте или обстоятельствах должен де­лать то, что ему удобно, без всякого критерия выбора или ориентации, и может рассматривать других в ка­честве безличных орудий собственных прихотей.

Главное заблуждение всегда одно и то же: считают или воображают, что человек подобен пчеле, не име­ющей возможности отходить от задачи, которую она выполняет в рое. Но в действительной жизни человек постоянно зависит от выборов, которые он совершает, и он должен учиться делать их совместимыми с вы­борами других и благотворными для самого себя. А этому он может научиться только из опыта, кото­рый осуществляет в отношении с другими, в соотне­сении с самим собой, в столкновении с трудностями и проблемами, которые в каждый момент перед ним ставит жизнь. Предаваясь без ограничений и без раз­бора сиюминутным побуждениям, он изолирует себя от других и надевает на свое лицо маску, в которой он сам не может узнать себя.

Его подлинная спонтанность не есть естественный и врожденный дар, даже если ей благоприятствуют или ее подготовляют наследственные склонности или семейная среда. Это — расположение духа зрелой или находящейся в процессе созревания личности, кото­рая откровенна по отношению к самой себе и не любит выбирать окольные пути или изощренные методы, чтобы реализовать и выразить себя. Но именно поэто­му она есть результат воспитания, к которому индивид принуждает самого себя при сопоставлении себя с другими, а уже не простое проявление естест­венных импульсов.

Нельзя полагаться на искренность и доброту есте­ственных импульсов, которые могут повести индивида по худшему пути. Дисциплина и самоконтроль необ­ходимы, чтобы придать порядок индивидуальной и социальной жизни. К реализации такого порядка человека направляют не действующие в нем гипоте­тические естественные силы, но призывает мудрость, которую человечество накопило в веках и которая вы­ражается в нормах морали и религии.