Глава 4. Побеждать навсегда

 

Чем важно и что дает самопознание в бою? Оно позволяет выходить победителем даже из тех боев, в которых ты проигрываешь. Это как поражение Петра под Нарвой. Тот не проиграл, кто не сдался. И если ты видишь битву шире, чем противник, ты используешь поражение для победы, ты извлечешь из него урок.

Самый широкий способ видеть битву — через самую высокую цель, какую ты только можешь себе представить. Просто попробуйте найти что-то выше, чем познание себя…

Упражнение это простое: скажите, ради чего вы хотите побеждать других. А сказав, задайте себе вопрос: зачем? И когда придет ответ, снова спросите себя: зачем? А когда придет ответ и на этот вопрос, спросите: а зачем это?

И так будет длиться, пока вы не поймете, что не понимаете сами себя…

Суть мировоззрения любков в том, чтобы научиться побеждать навсегда.

Это требование тоже понимается по-разному. Боец может посчитать, что победить навсегда можно убив — нет противника, нет проблемы. Правда, потом начинается кровная месть или муки совести, которые достанут тебя на смертном одре…

Можно посчитать, что побеждать навсегда можно, превращая противника в друга. Это описано в былинах, когда поединщики, не имеющие себе равных, наконец находят достойного противника, может быть, первого, с кем насладились искусством боя. И не убивают его, не побеждают, а вместо этого подымают с земли, уже поверженного, обнимают и предлагают побрататься…

Да вы и сами помните из детства и юности, как становились друзьями с тем, с кем подрались честно и красиво. И как вас начинали уважать, когда вы не струсили, а достойно прошли драку. Даже заклятые враги начинают уважать в таком случае. И чаще всего такие почестные битвы ведут к дружбе, тем самым, становясь победами навсегда.

Хотя чаще то, как мы побиваем других, ведет лишь к ненависти…

Но можно побеждать навсегда и через самопознание.

Это удается тогда, когда всё, что ты делаешь, оказывается исследованием и уроком. Я пятнадцать лет обучал любкам. И на каждом занятии я показывал, как можно побеждать, побеждать и побеждать, тем самым постоянно побеждая тех, кто приходил ко мне учиться. Внешне побеждая — ведь если противник кувырком летит на землю или начинает таять в твоих руках, как восковая свеча, это вполне можно оценить или распознать как победу.

Но никто из этих, условно говоря, побежденных, не уходил обиженным, и не чувствовал себя побежденным. Почему?

Потому что это всегда было лишь уроком. Честная схватка, но в рамках договора об обучении и самопознании. Честная в том смысле, что если мое движение не проходило, я никогда не старался добавить в него силы, додавить или обогнать за счет скорости. Я работаю в рамках той скорости и той силы, о которых договорились. И этого же требую от противника. Мы на равных.

И на равных я показываю, как можно обыгрывать его тело и его личность. Я всегда готов признать, что он ловчее меня. И мне нечему его учить. Но если мне удается обыграть на равных, человек с очевидностью видит какое-то свое несовершенство, которое теперь получает имя. И значит, может быть устранено. Вот его взяток — шажок к совершенству.

Иными словами, любки — это не для того, чтобы потешить свое тщеславие, швыряя неподготовленных или слабых. Любки — это для помощи тем, кто хочет познать себя, и это всегда подарок, несущий шаг к совершенству.

Его или моему.

Потому что, если мне не удается показать несовершенство другому, я нахожу место, где несовершенен сам. И это тоже подарок.

И это то, что я жду от приходящих ко мне.

Собственно говоря, это и есть основная плата, которую я жду от своей работы — помощь в моем самопознании. Самопознание позволяет увидеть поражение как несовершенство, которое удалось выявить. И чем ты ловчее, чем выше твое мастерство, тем это труднее. Вот почему с возрастом ты начинаешь гораздо больше ценить поражения, чем победы.

Поражения учат, победы пресыщают. Поэтому к тому, кто может побеждать тебя можно ходить бесконечно, поражение и есть победа навсегда, которую ты даришь другому. Попросту: если ты в силах подарить красивую победу мастеру боевых искусств, он не в силах не оценить твой подарок, и тогда вы становитесь друзьями, если не братьями. Это и есть настоящая победа.

Но такая широта души возможна лишь в том случае, если твое мировоззрение допускает принять поражение как урок в совершенствовании или подсказку в познании себя.

 

Глава 5. Любки земные

 

Как сделать каждое свое поражение уроком, в общем-то, понятно. С годами это становится естественным, но и в молодости мы непроизвольно учимся на поражениях. Если уж быть точным, то учимся мы только тогда, когда получаем в морду…

Как сделать каждую свою победу подарком — вот вопрос! И решение его для меня возможно только в любках.

Чтобы подарить победу другому ему вовсе не обязательно проигрывать. Можно подарить ему и свою победу. Это не просто, но проще этого нет ничего. Надо всего лишь перестать видеть ее победой, просто перестать побеждать. А все, что делаешь, надо делать для него.

Как делать что-то для другого в бою? Показывая ему его несовершенство, и, не пользуясь этим несовершенством, чтобы побить его, помогать увидеть и осознать.

Это очень непросто, если ты не уважаешь своего противника и не можешь восхищаться им. С таким противником и не надо биться на любки. Он враг, и его надо просто бить, возможно, смертным боем. Но это совсем другой разговор.

В любках ты выходишь на поединок только с теми, кого уважаешь, и кем способен восхищаться, даже если он заведомо слабей тебя. Что-то все же должно тебя восхищать даже в менее опытном или искусном противнике. Хотя бы его жажда жизни, победы или урока. Способность учиться — это великое искусство. Слабый противник, способный учиться и не умеющий сдаваться, однажды станет великим воином. Это заслуживает восхищения.

Если ты восхищаешься своим противником, ты в состоянии перестать побеждать и начать помогать ему. Ты учишь его в меру его сил, и каждый раз, обыгрывая его, ты делаешь это так, чтобы он понял, в чем его слабина, и освоил то, как можно обыгрывать таких же, как он.

Но это искусство требует взаимного понимания и немалых знаний о том, что вы такое и чем вы занимаетесь.

Поэтому вначале обучения любкам вводятся определенные ограничения, в рамках которых и ведутся схватки. Первое из ограничений называется Земными любками.

Мой учитель Поханя объяснил мне это, как только я задумался о том, как можно уже в молодости драться так же, как будешь драться в старости. Сначала мне казалось, что смысл этого урока в том, чтобы не драться совсем, потому что старики не дерутся, как кажется. В ответ на это Поханя просто засмеялся и сказал, подмигнув мне:

— Дерутся, дерутся, еще как дерутся! Мы, вон, с Катей иной раз так раздеремся, что соседи сбегаются. А то было, мой зятек попытался у меня в доме командовать. Пришлось пару раз стукнуть о дверной косяк. Теперь ведет себя тихо, уважает.

Зятька его я видел — тупая скотина килограмм под сто весом. Приезжал при мне только сажать или выкапывать картошку. Все время смотрел в сторону, словно нас с Поханей не было вовсе. Поханя звал его Центнером…

Но это к слову. А не к слову могу сказать, что очень скоро убедился, что старики могут швырять таких молодцов, как я, гораздо легче, чем мне подобные. И это означает, что побеждать в молодости так же, как сможешь побеждать в старости, означает нечто вполне определенное, вполне относящееся к настоящему бою. За этим нет никакой хитрости или языковой игры. Но это надо понять.

Вообще-то Поханя относился ко мне как-то удивительно бережно. В отличие от всех дедов, у кого я учился до него. Те были порой просто звери. Первый из них, Дока, о котором я писал раньше как о Степаныче, просто издевался надо мной, придумывая, можно сказать, пытки. Лишь годы спустя, когда сам начал работать как прикладной психолог, я понял, насколько точен он был в своих действиях, и насколько хорошо видел мой предел. Второй — Дядька — постоянно материл меня и бил костяшками пальцев по лбу. Причем, я ни разу не сумел увернуться, даже если он делал это десять раз подряд…

Поханя ни разу не причинил мне боли выше той, что естественно должна сопровождать какие-то приемы или броски. И он все время щадил меня как в бою, так и в беседе. И при этом он не уставал. Он будто бы вообще не уставал, хотя мы двигались с ним дни и ночи напролет.

Кстати, я тоже не уставал, пока был у него. Усталость, просто дикая, валящая с ног, обрушивалась на меня, когда я садился в поезд, возвращаясь домой. До дому мне было чуть больше двух часов, и я, кажется, ни разу не смог доехать до Иванова, не уснув. Хуже того, меня все время будили уже на вокзале, так крепко я спал. И потом я отсыпался еще сутки или двое.

Об этой странности любков я рассказываю потому, что она не случайна. Она каким-то образом вытекает из того первого ограничения, что Поханя назвал Земными любками. Объяснил он его, примерно, так:

— Если хочешь понять, как такой старый сморчок, как я, мог побить Центнера, ты должен будешь забыть всю свою хитрость.

— Какую хитрость? — вырвалось у меня. Я-то считал себя честным бойцом, и даже гордился этим.

— Все бойцы — хитрецы! — ответил Поханя. — В этом суть бойца. Это не плохо, это даже необходимость. Просто это надо в себе рассмотреть.

Боец вынужден биться против человека из общества. Общество — хитрое, оно учит, как побеждать хитростью. Значит, надо хитрить самому, иначе не устоишь. Боец учится хитрости.

Но хитрость — это лопоть, одежки, которые одеваются поверх пельма, то есть разума. Ты должен это увидеть. Главное, увидеть, что под хитростью есть просто разумность. Вот ее и надо у себя проверить в первую очередь. Для этого мы сначала будем учиться земным любкам…

Все это требует пояснений, но вкратце могу сказать: сначала мы учимся думать, а уж потом — хитрить. Думать же нас учит Мать-сыра-земля.