Время национального обнажения

Двадцатые годы двадцатого века были – как мне нравится думать об этом – периодом «национальной обнажёнки». Раздевались все, и не только шоу-гёрлс. На улицах в это десятилетие творилось нечто невообразимое: сначала оголилась щиколотка ноги, потом икра, а к концу декады юбки укоротились аж до колена! Нацию охватила паника, горожане осаждали муниципалитеты требуя платьев, платьев, платьев! Представьте! Устанавливали законы, по которым расстояние от пола до юбки не могло превышать 19 сантиметров! Это было в Филадельфии. А в штате Юта юбкам полагалось подниматься от щиколотки не более, чем на 8 сантиметров. Похожие запреты коснулись также зоны шеи и декольте. В штате Огайо женщины могли обнажать не более пяти сантиметров шеи!

В большинстве странах мира и в Европе в частности, люди могли пить спиртного столько, сколько их душе было угодно. Женщины, тем не менее, всегда были одеты. В Америке же, где алкоголь и несколько экстра-сантиметров обнажённой ноги считались нарушением закона, был изобретен стриптиз. Называйте меня сумасшедшей, но связь тут очевидна. Первое: утомлённый мужчина всегда найдёт подпольный нелегальный бар (во времена Сухого закона (1920-1933) таких развелось немерянное количество). Второе: пьяный мужчина всегда ищет приключений – а тут прямая дорога во второе заведение, где полуобнажённые красотки виляют бёдрами на сцене новенького Национального Зимнего Сада – первого театра бурлеска в Америке!

Я не говорю только о «синих воротничках». Во времена Сухого закона, чтобы не выдать себя, многие представители высших слоёв общества специально переодевались в граждан класса пониже, чтобы слиться с толпой и быть неузнаваемыми в нелегальных подпольных барах. Несколькими часами позже именно они сидели в первых рядах театра Мински. Такое переодевание стало настолько популярным, что Мински даже сделал список регулярных посетителей из высшего класса, в который вошли издатель Кондэ Наст (Conde Nast), писатели Джон Эрксайн (John Erksine), Джон Дос Пассос (John Dos Passos) и Уолтер Винчелл (Walter Winchell), а так же поэт Харт Крейн (Hart Crane), который написал этот милый стишок о театре Мински:

 

Национальный Зимний Парк

 

Аппетитные ягодицы в розовых жемчугах

Приглашают сюда разную клиентуру

Одно из самых скандальных мест в мире

И пока их ножки будут выбивать кашу из твоей головы

Ты выберешь красивую блондинку сквозь сигаретный дым

Но всё же будешь надеяться найти ещё более красивую, так всегда

А потом направишься с ней сквозь сигаретный дым к выходу

 

Бизнес развивался так хорошо, что Мински, этот старичок Билли, открыл ещё два заведения, на этот раз в богатой части города. Один из его новых театров находится как раз на 125-ой Улице и называется Little Appolo. Однако бешенная популярность театров братьев Мински (их, к слову, было трое) принесла с собой проблемы с законом. На театры было несколько полицейских облав. Мне больше всего нравится та облава, когда полицейские приехали к зданию театра на вагончике, запряжённом лошадьми, вошли в театр и арестовали брата, который «дежурил» в ту ночь. Во время допроса, когда полицейские читали мораль Герберту Мински, обвиняя его в крушении моральных устоев всего района, он невинно пригласил их на шоу «в любое время», обещая, что они «не увидят ничего незаконного в театре Мински». Чтобы выполнить это обещание, братьям пришлось создать особую систему оповещения. В билетную кассу провели специальную кнопку. Когда полицейский входил в здание театра, билетёр нажимал на неё, и во всех гримёрных и за кулисами на сцене загорались красные лампочки. Это означало, что шоу немедленно перезапускалось в так называемой «Бостонской версии» или «Версии Воскресной школы». Вскоре все подобные театры в городе взяли такой способ оповещения на вооружение.

Вы думаете времена поменялись? Несколько лет назад, когда бурлеск ещё не стал мэйнстримом, меня и мою лучшую подругу, дизайнера костюмов и танцовщицу бурлеска, Кэтрин ДеЛиш, попросили покинуть заведение, куда нас ранее пригласили выступать. Нам пришлось уйти, и провожающий нас директор заведения сказал: «Мы не можем показывать такие номера в нашем заведении. Тут люди с семьями приходят». И это спустя 80 лет после открытия театров Мински! Меня поражает, что когда я выступаю так, как хочу – и так выступали в театрах бурлеска до моего рождения – некоторым мои танцы до сих пор кажутся слишком откровенными. Ну они же все взрослые люди! Конечно, после того, как мы не выступили в том заведении, пошли слухи, и нас с Кэтрин пригласили в несколько других клубов.

Ладно, давайте всё же вернёмся во времена Мински, в то место, которое я бы назвала «Клубом-Одиноких-Мужчин-Любителей-Цензуры» или, как они назывались официально: «Нью Йоркское Сообщество Подавления Порока» (New York Society for the Suppression of Vice). Это сообщество в конце-концов нашло Билли Мински и втянуло его в судебные разбирательства.

Вы должны знать, что каждую большую звезду бурлеска хотя бы один раз, но обвиняли в суде в непристойном поведении. Когда участником разбирательств стал сам Мински, то судебный процесс стал лучшим из того, что Билли когда-либо смог бы поставить на сцене своего театра. Прокурором был назначен глава Сообщества Подавления Порока, и он доказывал судье, что «похотливые движения тазом... во время исполнения танца «Стыдливая Богема»... были непристойны и аморальны». Возможно, вы уже представляете как смеялся про себя судья, когда попросил прокурора продемонстрировать эти движения.

Удивившись и ужаснувшись подобному требованию, прокурор запротестовал, ссылаясь на то, что не будет танцевать без соответствующего аккомпанемента. Но протест был отклонён, и судья настоял на своём. Судья (назову его Шалунишкой), попросил добровольцев из кордебалета (которые присутствовали в суде в качестве свидетелей) петь, во время того, как трясущийся и бледный прокурор будет танцевать. Бедняжка начал свою программу с номера bump-and-grind («вперёд-назад»), неуклюжестью движений лишний раз доказывая, что в стриптизе всё-таки присутствует искусство. Шалунишка остановил выступление, когда прокурор добрался до номера хучи-кучи, и обратился к обвиняемому Билли Мински с вопросом: «Мистер Мински, вы, как владелец Национального Зимнего Сада, наняли бы на работу такого танцора?»

«Ваша Честь, - ответил Билли. – Я бы не хотел, чтобы такой танцор вальсировал даже на могиле моего злейшего врага».

Я уже говорила, что Нью Йорк был очень весёлым местом в 20-е годы?

Прокурор, услышав эту реплику, покраснел до ушей, но выдвинул свой главный козырь в обвинении: танцовщица в театре Мински «обнажала грудь и непристойно двигалась». Шалунишка-судья дал слово адвокату Мински, который, ничуть не смущаясь, спросил прокурора, видел ли он эти танцы своими глазами.

- Вы ходили когда-нибудь на подобные шоу в верхней части города, например, шоу Шуберта, Кэролла или, скажем, Зигфельда?

- Да, - ответил тот.

- А женщины в тех выступлениях обнажали свою грудь? – спросил адвокат.

- Да, - последовал ответ, и прокурор опять залился краской.

- Так почему же вы не препятствуете тем выступлениям? Почему не останавливаете тех танцовщиц?

Прокурор начал объяснять, что те шоу были не «аморальными», а «художественными», как произведения искусства.

Адвокат Мински продолжил свой допрос: «Вы не могли бы объяснить, почему голая грудь – это нормально в районе 14-й Улицы, но неприлично и аморально в районах южнее?»

В ответ прокурор дал объяснение, которое разделило музыкально-театральные шоу (в последствии переродившееся в мюзиклы) и бурлеск на 30 лет вперёд:

«Дело в движении. На Бродвее обнажённые женские фигуры служат художественными изображениями, картинками на табло и афишах. Там они не двигаются».