Психэстетическая пропорция

 

Из шизоидных качеств характера, наблюдаемых на поверхности, выделены из нашего материала следующие:

1) необщителен, тих, сдержан, серьезен (лишен юмора), чудак;

2) застенчив, боязлив, тонко чувствует, сентиментален,нервен, возбужден, друг книги и природы;

3) послушен, добродушен, честен, равнодушен, туп,глуп.

Наша статистика отражает, прежде всего, препсихотические личности, ставшие позже душевнобольными. По ним мы, вероятно, можем судить об основных чертах шизоидных темпераментов, но временами нам придется дополнять их чертами, характерными для шизофренических психозов и постпсихических личностей, причем часто отсутствуют возможность и надобность отделять эти постоянно переходящие друг в друга случаи.

Мы расчленили наиболее частые шизоидные черты на три группы. Черты группы 1 — самые частые, так как они красной нитью проходят через всю шизоидную характерологию, а также через группы 2 и 3. Они объединяют, кроме лишенной юмора серьезности, которая обнаруживает слабое участие в диатетическои (циклоидной) шкале темпераментов, главным образом то, чтоБлейлер называет аутизмом. Группы 2 и 3 известным образом противоположны друг другу, они образуют такую же контрастную пару, как у циклоидов качества веселых, живых гипо‑маньяков и тяжеловесных, мрачных меланхоликов. Группа 2 дает всевозможные оттенки психической чрезмерной чувствительности: от мимозоподобной тонкости чувств до гневной возбужденности. Группа 3 обнаруживает, наоборот, признаки известной психической нечувствительности, тупости, понижения способности к самопроизвольным пстам. Она приближается к тому полюсу, который Крепеин при очень тяжелых психотических случаях называет эффективным отупением.

Если мы хотим кратко охарактеризовать шизоидные темпераменты, то должны сказать: шизоидные темпераменты находятся между полюсами раздражительности и тупости, так же как циклоидные темпераменты находятся между полюсами веселости и печали. При этом необходимо особо выделить симптомы чрезмерной психической раздражительности, так как им как интегрирующему составному элементу общей шизоидной психологии слишком мало придавалось значения, между тем симптомы тупости уже давно оценены.

Только тот владеет ключом к пониманию шизоидных темпераментов, кто знает, что большинство шизоидов отличаются не только чрезмерной чувствительностью или холодностью, а тем и другим одновременно, и при этом в совершенно различных комбинациях. Мы можем из нашего шизоидного материала образовать непрерывный ряд, который начинается тем, что я обычно называю типом Гельдерлина, — теми крайне сентиментальными, чрезмерно нежными, постоянно обидчивыми мимозоподобными натурами, «состоящими только из нервов», — и который прекращается на тех холодных, застывших, почти безжизненных типах тяжелой dementia praecox, прозябающих, как «животное», в углах больницы. И тем не менее у нежнейших представителей этой мимозоподобной группы мы ощущаем еще легкий, незаметный налет аристократической холодности и неприступности, аутистическое сужение сферы чувств отграниченным кругом избранных людей и вещей, слышим иногда резкое замечание о людях, находящихся вне этого круга и по отношению к которым аффективная откликаемость совершенно умолкает. «Между мной и людьми завеса из стекла», — сказал мне недавно такой шизоид с неподражаемой четкостью. Эту тонкую, холодную, остро колющую стеклянную завесу мы чувствуем у сделавшегося кататоником Гельдерлина, представителя мимозоподобной группы, и еще яснее у шизофреника Стриндберга, который о себе говорит: «Я тверд, как железо, и все‑таки полон чувств до сентиментальности». Этот мимозоподобный тип лучше всего изучать на гениальных шизоидах, но он встречается и среди обычного больничного материала, особенно среди интеллигентных и образованных, в препсихотической форме или в начальных стадиях психоза.

От мимозоподобного полюса шизоидные темпераменты во всевозможных оттенках идут к холодному и тупому полюсу, причем элемент «тверд, как лед» (или «туп, как кожа») все больше и больше расширяется, а «полон чувств до сентиментальности» постоянно идет на убыль. Но и среди половины нашего материала с бедностью аффекта мы довольно часто находим в глубине их души, если только ближе знакомимся с такими шизоидами, за застывшим, лишенным аффекта покрывалом нежное ядро личности с крайне уязвимой нервозной сентиментальностью. «Вы не знаете, как мне все это больно», — сказал недавно своим родителям юный гебефреник, который по внешним проявлениям отличался равнодушием, вялостью и полным отсутствием темперамента. Блейлер первый показал, что и те, напоминающие мумии, старые обитатели больниц, которых обычно рассматривают как тип глубочайшей аффективной тупости, подчас имеют остатки «комплексов», отдельные чрезмерно чувствительные места в своей душевной жизни, которые сохраняются, и прикосновение к ним может оказать неожиданное, удивительное действие. Нам постоянно приходится видеть, как сразу исчезает окаменелость у таких, совершенно бесчувственных на вид, кататоников и как из глубины души исходят аффективные толчки. Таким образом, по отношению ко многим шизофреническим картинам мы совсем не в состоянии оценить, сколько в этом полном оцепенении элементов действительного аффективного отупения и сколько судорожного аффекта.

Комбинацию соотношений, при которой у отдельного шизоида гиперэстетические элементы переплетаются с анэстетическими элементами шизоидной шкалы темпераментов, мы называем психэстетической пропорцией. Припомним, что и при циклоидных темпераментах в их диатетической пропорции, или пропорции настроения, мы находили такие же отношения, и там нам приходилось реже встречать абсолютно веселых или абсолютно мрачных, скорее можно было отметить наслоения и колебания между веселым и печальным; у солнечно‑веселых — ясно депрессивный фон и остатки юмора, которые можно было отметить даже среди самых мрачных темпераментов.

Пропорция настроения циклоидов колеблется волнами. Психэстетическая пропорция шизоидов перемещается. Это значит, что отношение между гиперэстетическими и анэстетическими частями темперамента меняется в течение всей жизни у многих шизоидов толчкообразно, но больше не возвращается к исходному пункту. Но и психэстезия здорового человека со смешанным средним темпераментом в эксцентричности и сентиментальности периода полового созревания достигает своего наивысшего пункта, чтобы, приблизительное 25‑летнего возраста, постепенно прийти к известной спокойной основательности, солидности или же к отрезвляющему, сухому реализму. Студенческая песня отражает охлажденное филистерское чувство посредственного человека, обращающего свои взоры назад, к периоду полового созревания.

Перемещение психэстетической пропорции шизоидов часто идет параллельно с этим нормальным развитием. Оно составляет как бы более углубленную форму последнего. У шизофреника Гельдерлина такое перемещение может считаться образцом, если мы проследим жизнь поэта, начиная от возвышенной нежности его юных годов вплоть до тупоумия его кататонической инвалидности. Переход от гиперэстетического к анэстетическому полюсу с жестокой явственностью переживается как постепенное внутреннее охлаждение.

Таким путем и без душевного заболевания развивается целая группа одаренных шизоидов, которые с детства отличались нежностью, застенчивостью и нервозностью; в раннем периоде полового созревания они пережили непродолжительный расцвет всех своих способностей и эмоций, на почве повышенной возбудимости темперамента, в смысле элегической нежности или напыщенности и экзальтированности. Через несколько лет они становятся более вялыми, более холодными, молчаливыми и сухими.Волна полового развития подымает их выше и опускает ниже нормального человека.

Или же психэстетическое перемещение совершается постепенно, в течение более длинных промежутков времени, без определенной даты. При всех этих различных возможностях перемещение пропорций идет большей частью в направлении от гиперэстетического к анэстетическому полюсу, от раздражения к параличу, причем (выражаясь схематически) после первой стадии общей чрезмерной чувствительности вначале утрачивают свой аффективный резонанс ценности, чуждые личности, между тем как ценности, свойственные личности, сами по себе постоянно подчеркиваемые, сохраняют выраженный акцент, и лишь тогда, когда и свойственные личности элементы утрачивают свою аффективную ценность, наступает третья стадия — аффективной тупости. Аллопсихический резонанс утрачивается раньше аутопсихического. Наполовину мертвый шизофреник желает в этой переходной стадии сделаться артистом или музыкантом. Самооценка еще налицо; во всяком случае он рассчитывает быть футуристическим художником, экспрессионистским поэтом, изобретателем или созидателем абстрактно‑схематических философских систем. Это несоответствие между угасанием аллопсихического резонанса и чрезмерной чувствительностью аутопсихического элемента часто становится закономерным источником безграничной переоценки самого себя. Понятно, что из этой психэстетической пропорции должна получиться неправильная картина взаимоотношения между «я» и внешним миром. Мы можем себе представить, что у многих шизоидов охлаждение темперамента идет снаружи вовнутрь, так что при постоянно нарастающем торпидном застывании обращенных наружу слоев остается все более и более сжимающееся нежное и чрезмерно чувствительное ядро. Такое представление совпадает с тем любопытным фактом, что самые чувствительные и тонкочувствующие шизоиды при беглом знакомстве производят такое впечатление, будто они отделены тонким ледяным слоем от внешнего мира, и, напротив, при самых тяжелых оцепенениях могут наблюдаться сильные реакции чрезмерной чувствительности, если случайно затронуть наиболее интимные комплексы их личности. «Это капля крепкого вина в бочке льда».

Следует добавить, что стадии абсолютной чрезмерной чувствительности, как и абсолютного охлаждения аффекта, в самом точном смысле слова лишь теоретические фикции, которые в действительности вряд ли полностью выявляются. Практически пред вами выступает психэстетическая пропорция — чрезмерная чувствительность и холодность в определенных, изменчивых комбинациях. Только часть шизоидов проходит в течение жизни путь от выраженного гиперэстетического до преимущественно анэстетического полюса, часть из них остаются гиперэстетичными, другие же торпидны уже с момента появления на свет. Наконец, бывают случаи, когда после шизофренического психоза делаются даже более гиперэстетичными, чем раньше; таковым был Стриндберг.

 

Социальная установка

 

Аутизм, рассматриваемый как шизоидный симптом темперамента, имеет оттенки в зависимости от психэстетической шкалы отдельного шизоида. Бывают случаи, когда аутизм является преимущественно симптомом повышенной чувствительности. Такими крайне раздражительными шизоидами сильные краски и тона реальной жизни воспринимаются как резкие, некрасивые, грубые, неприятные и даже с душевной болью, между тем как для циклоида и нормального человека они желанны и составляют необходимый возбуждающий жизненный элемент. Их аутизм проявляется в том, что они уходят в самих себя, стремятся избегнуть всяких внешних раздражений, заглушить их, закрывают окна своего дома, чтобы в нежном, тихом полумраке внутреннего «я» вести фантастическую «бездеятельную, но полную мыслей» жизнь в грезах (Гельдерлин). Они ищут, как красиво о себе сказал Стиндберг, одиночества, чтобы закутаться в шелк своей собственной души. Они обычно предпочитают определенной среде, которая не причиняет боли и не ранит, аристократический, холодный салонный мир, механически протекающую чиновничью работу, одинокую прекрасную природу, древность, кабинет ученого. Если шизотимик из чопорного, сверхцивилизованного светского человека становится взъерошенным анахоретом, как Толстой, то скачок уж не так велик. Одна среда дает ему то же самое, что другая, — единственное, что он вообще желает от внешнего мира: пощады его гиперэстезии.

Напротив, аутизм анэстетика — это простая бездушность, отсутствие аффективного резонанса для внешнего мира, который для его эмоциональной жизни не представляет интереса, и к справедливым требованиям этого мира он остается глух. Он замыкается в самом себе, потому что у него нет основания делать что‑нибудь другое, а окружающее ему ничего не может дать.

Аутизм большинства шизоидов и шизофреников представляет комбинацию обоих элементов темперамента: равнодушие с налетом боязливости и враждебности и холод одновременно со страстным желанием быть оставленным в покое. Судорога и паралич в одной картине.

Характер социальной установки шизоидных людей, а также и здоровых шизотимиков, о которых речь пойдет позже, обусловливается только что описанной психэстетической пропорцией. Шизоидные люди или абсолютно необщительны, или общительны избирательно, в узком замкнутом кругу, или поверхностно‑общительны, без более глубокого внутреннего контакта с окружающим миром. Необщительность шизоидов имеет многочисленные оттенки; редко это лишенная аффекта тупость, большей частью она харатеризуется ясным налетом неудовольствия, даже враждебности защитительного или наступательного характера. Эта антипатия к общению с людьми варьирует от нежной тревоги, робости и застенчивости через иронический холод и угрюмую причудливую тупость до резкого, грубого, активного человеконенавистничества. И самое любопытное — то, что эмоциональная установка отдельного шизоида в отношении ближнего переливается замечательными цветами радуги между застенчивостью, иронией, угрюмостью и жестокостью. Красивым характерологическим примером такого рода служит Робеспьер. И у шизофренических душевнобольных эта аффективная установка к внешнему миру имеет часто характер «принятия мер защиты» (Адлер), подобно инфузории, недоверчиво со стороны наблюдающей с полуопущенными ресницами, осторожно выдвигающей свои щупальца и вновь съеживающейся. По отношению к чужим, вновь появляющимся людям пробуется весь регистр психэстетической шкалы с нервозностью и неуверенностью. Это чувство неуверенности переносится на наблюдателя. Некоторые шизоиды производят впечатление чего‑то расплывчатого, непроницаемого, чуждого капризности, интриганства или даже коварства. Но для постороннего всегда остается нечто за колебаниями шизоидной аффективной установки, чего он не может ни понять, ни постичь и что не исчезает.

Многие шизоиды, а в нашем швабском материале, пожалуй, большинство препсихотиков, считались в общежитии добродушными. Это добродушие совершенно иное, чем соответствующее свойство характера циклоидов. Циклоидное добродушие — это добросердечие, готовность разделить горе и радость, активная доброжелательность или дружелюбное отношение к ближнему. Добродушие шизоидного ребенка слагается из двух компонентов: боязливости и утраты аффекта. Это и есть уступка желаниям окружающих вследствие равнодушия, смешанного с робкой боязливостью оказать им сопротивление. Циклоидное добродушие — это дружеское участие, шизоидное — боязливая отчужденность. В соответствующих конституциональных соединениях и это боязливое шизоидное добродушие может получить черты истинной доброты, приятной нежности, мягкости, внутренней привязанности, но всегда с элегической чертой болезненной отчужденности и уязвимости. Это тип Гельдерлина; послушность известных шизоидных примерных детей можно сравнить с flexibilitas cerea кататоников.

Также и застенчивость, довольно частая и специфически шизоидная особенность темперамента, с характерным построением из заторможенности в ходе мышления и моторной неподвижности — точное отображение кататонических симптомов болезни, но лишь в слабой форме. Застенчивость в этих случаях — гиперэстетическая аффективная установка при появлении чужих лиц в аутистическом заколдованном круге шизоидной личности. Вступление в него нового человека ощущается как чрезмерно сильное раздражение, вызывает чувство неудовольствия: это чрезмерно сильное раздражение, парализуя, действует на ход мыслей и двигательную сферу. Беспомощная боязливость по отношению к новым необычным ситуациям и антипатия к их смене являются гиперэстетическим признаком многих шизоидных педантов и чудаков.

Среди застенчивых, нежно‑мечтательных шизоидов мы особенно часто встречаем тихих друзей книги и природы. Если любовь к книге и природе у циклоидных натур вытекает из равномерной любви ко всему, что существует, и прежде всего к человеку, а затем к вещам, то сфера интересов шизоидных людей не обнаруживает такой равномерной окраски. Шизоидные люди, даже простого происхождения, весьма часто являются друзьями природы и книги, но с известным элективным подчеркиванием. Они делаются таковыми вследствие бегства от людей и из склонности ко всему тому, что спокойно и не причиняет боли. У некоторых эта склонность имеет нечто компенсаторное. Всю нежность, на которую они способны, они расточают красивой природе и мертвым предметам своей коллекции.

Наряду с тихими мечтателями мы встречаем среди необщительных шизоидов как характерную фигуру угрюмого чудака, который, замкнувшись от внешнего мира в своей келье, всецело поглощен собственными мыслями, будь то ипохондрические телесные упражнения, технические открытия или же метафизические системы. Эти оригиналы и чудаки внезапно покидают свой угол, как «озаренные» и «обращенные в новую веру», отпускают себе длинные волосы, образуют секты и проповедуют в пользу человеческих идеалов, сырой пищи, гимнастики и религии будущего или все это вместе. Многие из этих активных типов изобретателей и пророков имеют различные конституциональные соединения и заключают в себе все оттенки — от типичных шизофреников до резко‑гипоманиакальных. Шизофреники эксцентричны, витиеваты, туманно‑расплывчаты, мистически метафизичны, склонны к системе и к схематическому изложению; гипо‑маньяки, напротив, лишены системы, говорливаы, находчивы, сговорчивы, подвижны, как ртуть. Шизофренические изобретатели и пророки производят на меня впечатление не столько препсихотиков, сколько людей с остаточными состояниями или даже психозами.

Аутистическая изоляция от других действует, разумеется, в смысле выработки собственного мировоззрения и любимых занятий. Но это не обязательно. Некоторые шизоиды не отличаются особенной продуктивностью в мышлении и поступках, они просто необщительны. Они ворчат и уходят, если кто‑нибудь появляется; если подобные шизоиды остаются, то чувствуют себя страдальцами. Они проявляют стоическое душевное спокойствие и ни слова не говорят.

Наряду с простой необщительностью, специфической чертой некоторых высокоодаренных шизоидов, существует избирательная общительность в замкнутом кругу. Многие чувствительные аутисты отдают предпочтение определенным социальной среде, сторонам психической атмосферы, которые они считают своим жизненным элементом. Это, прежде всего, изящные светские формы жизни, аристократический этикет. В его строго выдержанном, вылощенном формализме нежная душа находит все, что ей нужно: красивую линию жизни, которая нигде и ничем не нарушается, и заглушение всех аффективных акцентов при общении с людьми. Кроме того, безличный культ формы прикрывает то, что так часто отсутствует у шизоида, — недостаток сердечности и непосредственной душевной свежести за холодной элегантностью, что вскрывает также и в этих тонко чувствующих натурах начинающееся охлаждение эмоции.

Аристократическое некоторых шизоидных натур выявляется и у простых людей в потребности высокомерия, желании быть лучшими и иными, чем другие. Стремление говорить на изысканном верхненемецком наречии в среде непривыкших к этому иногда вскрывают шизоидное предрасположение. То же касается изысканности в одежде и внешности. С дальнейшим развитием болезни, со сдвигом психэстетической пропорции эта крайняя утонченность и важность могут перейти в резкую противоположность. Мало того, часто мы обнаруживаем, что элегантность и неаккуратность соседствуют у одного и того же индивидуума. Впрочем, холодную аристократическую элегантность, которая вполне подходит к некоторым здоровым шизотимикам, можно проследить во всех шизоидных оттенках, вплоть до симптоматологии шизофренических психозов. Там мы находим ее как известную карикатурную напыщенность в речи и движениях.

Существенное в этой характерологической тенденции — стремление к замкнутому кругу. Дружба таких шизоидов избирательная дружба к одному. Неразделимый союз двух мечтающих чудаков или союз юношей, эфирный, торжественный, удаленный от народа; внутри его — экстатический культ личности, вне его — все резко отвергается и презирается. История юности Герлерлина служит наглядным примером этого.

В шизофренических семьях мы нередко встречаем ханжей. Многие шизоиды религиозны. Их религиозность с тенденцией к мистически трансцендентальному. Иногда она характеризуется фарисейством, набожностью, эксцентричностью, таинственностью или вращается в ограниченном кругу и удовлетворяет свои личные прихоти.

Так же обстоит дело и с эротикой. Не горячее естественное влечение, но экстаз и резкая холодность. Ищут не красивую девушку, но женщину вообще, «абсолютное»: женщину, религию, искусство — в одном лице. Или святая, или мегера — середины нет. Стриндберг — красивый пример такого типа.

Третья социальная установка шизоидов — поверхностная общительность без более глубокого психического rapport'a. Такие люди могут быть очень ловкими, расчетливыми дельцами, суровыми властелинами или холодными фанатиками, а также равнодушными, вялыми, ироническими натурами, которые вращаются среди людей всякого круга, но при этом ничего не ощущают. Мы подробнее опишем эти типы у здоровых шизотимиков.

Словом, шизоид не растворяется в среде. Здесь всегда — стеклянная завеса. При гиперэстетических типах развивается иногда резкая антитеза: «я» и внешний мир. Постоянный самоанализ и сравнение: «Как действую я? Кто поступает со мной несправедливо? Кому я сделал уступку? Как теперь я пробьюсь?» Эта черта четко выступает у талантливых художников, которые позже заболевали шизофренией или происходили из шизофренических семей: Герлерлин, Стриндберг, Людвиг II Баварский, Фейербах, Тассо, Микеланджело. Это люди постоянного душевного конфликта, жизнь которых представляет собою цепь трагедий и протекает по одному только тернистому пути. Они, если можно так выразиться, обладают талантом к трагическому. Циклотимик вовсе не в состоянии обострить ситуацию, если она трагична; он уже давно приспособился, и окружающий мир к нему приспособился, так как он его понимает и в контакте с ним. Такой здоровой натурой из пикнически‑циклотимической группы был, например, Ганс Тома (Hans Thoma), который был далеко не так понят, как Фейербах, и жизнь которого все‑таки протекала, как тихий ручей.

Резкий, холодный эгоизм, фарисейское самодовольство и чрезмерное самомнение во всех вариациях мы находим в шизофренических семьях. Но перечисленные качества не являются единственной формой аутизма. Другой его формой служит желание осчастливить людей, стремление к докринерским принципам, к улучшению мира, к образцовому воспитанию собственных детей, при полном игнорировании своих потребностей. Альтруистическое самопожертвование высокого стиля, особенно в пользу общих идеалов (социализм, воздержание от алкоголя), — специфическое качество некоторых шизоидов. В одаренных шизофренических семьях мы иногда встречаем прекрасных людей, которые по своей искренности и объективности, непоколебимой стойкости убеждений, чистоте воззрений и твердой настойчивости в борьбе за свои идеалы превосходят самых полноценных циклотимиков; между тем они уступают им в естественной, теплой сердечности в отношении к отдельному человеку и в терпеливом понимании его свойств.

 

Психэстетические варианты

 

Мы до сих пор рассматривали гиперэстезию и анэстезию как нечто однородное. Но существует весьма значительное количество случаев, относительно которых мы не знаем, отличаются ли они только по степени или качественно, в биологическом смысле.

На анэстетическом полюсе мы встречаем главным образом три варианта темпераментов, которые часто существуют одновременно и обнаруживают многочисленные переходы: тупость (с параличностью аффекта или без этого), холодность и безразличие. Между тем на гиперэстетическом полюсе нам приходится отличать раздражительность, сентиментальность, вспыльчивость.

Теперь нам нужно выделить препсихотиков из общей массы шизоидов. Статистически, правда, на нашем швабском материале мы не встречаем в детстве и в период раннего полового развития позже заболевших столь часто соответствующие типы, каковые численно преобладают у взрослых родственников шизофреников и постпсихотиков: своенравных, упрямцев, злых, холодных и педантично‑сухих. Разумеется, и среди нашего препсихотического материала отмечаются такие качества, как грубость, упрямство; при этом нельзя с уверенностью сказать, что родственники описывали действительно первоначальную личность или уже незаметную раннюю перемену в ней в наступившем периоде полового развития. Но грубость, упрямство численно отступают на задний план по сравнению с качествами, о которых мы говорили в начале главы.

Наиболее распространенный тип в нашем препсихотическом материале — ребенок, лишенный аффекта, тихий, боязливый, послушный, застенчивый, но вместе с тем добродушный. Примерные дети встречаются среди них довольно часто. Многие из них характеризуются как прилежные, солидные, набожные и миролюбивые. Термин «параличность аффекта» подходит к популярному народному языку, который называет таких людей «расслабленными» и тем самым правильно выражает, что внешне наиболее резко выступающим является психомоторный симптом. Выражение «параличность аффекта» вполне совпадает с термином «тупость аффекта», который ясно ставит акцент на сенсорной стороне. Хочется, чтобы он был бодрее. Он слишком равнодушен. Жизнь и темперамент у него всегда отсутствуют — обычные характеристики молодых людей, лишенных аффекта. Отсутствие свежести, непосредственно реагирующей живости в психомоторных проявлениях касается также и высокоодаренных людей этой группы с их чрезмерно нежной внутренней способностью реагировать.

Спокойный циклоид доволен; спокойный шизоидный тип, о котором мы здесь говорим, расслаблен. Флегматичность — характерологическое выражение для самых легких степеней психомоторного типа, который мы встречаем в задержке депрессивных. Оно обозначает нечто тяжеловесное, медлительные речь и действия, но при этом, в каждом двигательном и речевом акте присутствуют теплота и эмоциональное участие. Психомоторная медлительность является общей для расслабленного и флегматичного. Расслабленность обозначает, кроме того, утрату непосредственной связи между эмоциональным раздражением и двигательной реакцией. Этим объяснятся, почему у нас по отношению к флегматичному постоянно существует чувство эмоционального rapport'a, даже если он ничего не говорит, между тем расслабленный производит впечатление чуждого, несимпатичного, поскольку мы не можем по выражению его лица и движениям уловить того, что он чувствует, а также адекватную реакцию на наши слова и действия. Самым характерным для расслабленного является то, что он может стоять как вопросительный знак, с неопределенным выражением лица и опущенными руками при ситуации, которая даже флегматичного может наэлектризовать.

Если наступает психическая реакция, то она не вполне соответствует раздражению. Выразительные движения у лишенного аффекта отличаются неопределенностью, так что его иногда считают гордым, иногда он робок, или ироничным, когда он глубоко оскорблен.

К этому присоединяются нередко отклонения в моторной сфере. Люди, которых называют расслабленными, иногда отличаются вялой осанкой и неуклюжестью в жестах. Они не знают, куда им девать свои руки и ноги. Некоторые из них непрактичны, беспомощны в повседневной жизни, делают неудачные движения во время гимнастики. Сюда еще вплетаются моторные задержки, возникающие вследствие общей застенчивости или специальных комплексов. Словом, при рассмотрении более узкой психомоторной сферы отсутствует непосредственная совместная работа промежуточных инстанций между раздражением и реакцией. Отсутствует то, чем обладают циклоиды: округленность, естественность, непринужденность в проявлении аффекта и в двигательных актах.

Однако здесь ничего не говорится о психосенсорной стороне процесса. Расслабленность может соответствовать действительной тупости аффекта по отношению к данному раздражению, или могут развиться самая утонченная сентиментальность и очень тяжелые интрапсихические напряжения. Простой обыватель большей частью не может их отличить, он считает человека, лишенного аффекта, глупым, тупоумным, бесчувственным, сонливым, скучным, которого приходится расталкивать. Он ему не симпатизирует. Молодые люди, лишенные аффекта, становятся в школе, а особенно в казарме козлами отпущения. Если они тонко чувствуют и одарены, то в этом и заключается их трагедия. Ведь некоторые из них гораздо тоньше чувствуют, чем нормальные люди.

Большое количество наших шизофренических препсихотиков представляет тип добродушного, тихого отшельника, который внешне обладает слишком небольшим темпераментом, кажется равнодушным, мало общается с товарищами и слишком много позволяет другим по отношению к себе. Часть этих юношей слабо одарены: на первый план у них выступают равнодушие, эмоциональная тупость. У примерных детей специальные школьные способности хороши, но значительная часть их продуктивности объясняется эмоциональным дефектом, недостатком отзывчивости на то, что обычно аффективно заполняет и занимает молодых людей.

И у средних типов нашей группы, лишенных аффекта, мы находим черты нервозности, раздражительности, боязливости, нежности и, прежде всего, утонченной чувствительности, о чем часто упоминают необразованные родственники. Но такие родственники не могут более тонко и точно описать эти качества, и, действительно, у необразованного среднего шизоида они в психологическом отношении довольно диффузны. Он производит впечатление робкого, застенчивого или угрюмого, жалуется на нервные боли, боязливо уклоняется от грубых игр и драк. Чем ближе мы подступаем к образованным и одаренным препсихотикам, тем за внешней стороной ярче выступают те специально гиперэстетические качества, наиболее выраженную степень которых представляет тип Гельдерлина.

И у более развитых типов, лишенных аффекта, мы обнаруживаем черты угрюмости, упрямства и раздражительности, но их гнев не отличается жестокостью, а упрямство — нелепостью; чаще всего гиперэстезия принимает характер нежности, внутренней сентиментальности, в плане как легкой ранимости с долгодействующими, скрытыми затем комплексами и болезненными интрапсихическими напряжениями аффекта, так и нежности к немногим близким лицам, которая обретает эксцентричные, сентиментальные, патетические, мечтательные и элегические черты, а также, в плане тонкой восприимчивости к природе, искусству и книгам. Но здесь чувствительность остается элективной, ограниченной своим предметом; кроме небольшой, но резко отгороженной зоны личных интересов существует обширная область общих человеческих интересов и чувствований, которые у этих тонкочувствующих гиперэстетиков не находят никакого резонанса. Прежде всего настоящее чувство к людям распространяется лишь на нескольких человек; здесь можно принять частичную тупость аффекта.

В негативном смысле наш тип сентиментального, лишенного аффекта имеет общие характерные черты с большинством всех шизоидов. Они, как правило, лишены юмора, часто серьезны без ясной реакции на печаль и веселье. Диететическая шкала — главная шкала циклоидов — в их темпераменте лишь слабо выражена. У шизоидов часто бывает расстройство настроения, но это расстройство настроения совсем иное, чем печаль циклоида. Оно носит в себе черты угрюмости с ясным характером внутренней раздражимости и напряжения; поэтому мы среди шизоидов можем найти таких лиц с конституциональным расстройством настроения, которые постоянно путешествуют, между тем как депрессивные с задержкой (циклоиды) остаются дома. Наряду с этим нервозно напряженным унынием мы встречаем среди самодовольных шизоидов с аутистическим спокойствием духа, между тем как их сильные позитивные аффекты носят характер скорее экстаза и эксцентрической мечтательности, нежели свободной веселости.

Тип сентиментального, лишенного аффекта во всем его объеме, начиная от боязливых шизоидных имбецилов с слабым аффектом вплоть до очень сложных натур, мы должны признать самым важным шизоидным типом темперамента и одним из наиболее частых препсихотических основных и исходных типов. И постпсихотически мы находим его нередко среди старых обитателей больниц. В равной степени он встречается и у здоровых родственников шизофренических семей.

Мы познакомились с аффективной тупостью как с одной из составных частей темперамента. Выражение «тупость» обозначает пассивную бесчувственность. Аффективная тупость широко распространена в шизофреническом цикле. Более легкие характерологические степени, каковые мы встречаем у здоровых родственников шизофреников, импонируют как непоколебимое душевное спокойствие, которое отличается от спокойствия циклоидов отсутствием теплого душевного участия к другим. Более тяжелые степени шизофренического тупоумия, как правило с налетом угрюмой жестокости и робкой боязливости, мы встречаем у шизоидных имбецилов, но они довольно распространены среди постпсихотиков, а также после переломов в личности в период полового созревания. Это внутреннее притупление в остальном деятельного и даже одаренного человека может выражаться в неаккуратности, небрежности в одежде и беспорядке в квартире. Или оно сказывается в неожиданной, непонятной бестактности и безвкусице, которая иногда прорывается сквозь сохранившийся фасад хорошего воспитания. Это производит особенно странное впечатление у тонко чувствующих аристократических типов среди шизоидов. Вообще можно этот изъян личности особенно хорошо изучать на литературном стиле заболевающих шизофренией поэтов, например Гердерлина. Не вся личность равномерно гибнет, но торжественность и изысканность стиля прерываются где‑нибудь посреди стиха ужасающей банальностью. Психический аппарат таких людей, их стиль в жизни функционируют иногда так, как плохая швейная машина, которая делает известное количество нежных стежков и затем подпрыгивает. Тонкое чувство и абсолютная тупость могут непонятным образом здесь сосуществовать: самая грязная рубаха наряду с блестящими ногтями, хаотический беспорядок в комнате, в которой создаются громадные художественные ценности. Такие картины мы встречаем не только как переходную стадию к полному шизо равной степени он встречается и у здоровых родственников шизофренических семей.

Мы познакомились с аффективной тупостью как с одной из составных частей темперамента. Выражение «тупость» обозначает пассивную бесчувственность. Аффективная тупость широко распространена в шизофреническом цикле. Более легкие характерологические степени, каковые мы встречаем у здоровых родственников шизофреников, импонируют как непоколебимое душевное спокойствие, которое отличается от спокойствия циклоидов отсутствием теплого душевного участия к другим. Более тяжелые степени шизофренического тупоумия, как правило с налетом угрюмой жестокости и робкой боязливости, мы встречаем у шизоидных имбецилов, но они довольно распространены среди постпсихотиков, а также после переломов в личности в период полового созревания. Это внутреннее притупление в остальном деятельного и даже одаренного человека может выражаться в неаккуратности, небрежности в одежде и беспорядке в квартире. Или оно сказывается в неожиданной, непонятной бестактности и безвкусице, которая иногда прорывается сквозь сохранившийся фасад хорошего воспитания. Это производит особенно странное впечатление у тонко чувствующих аристократических типов среди шизоидов. Вообще можно этот изъян личности особенно хорошо изучать на литературном стиле заболевающих шизофренией поэтов, например Гердерлина. Не вся личность равномерно гибнет, но торжественность и изысканность стиля прерываются где‑нибудь посреди стиха ужасающей банальностью. Психический аппарат таких людей, их стиль в жизни функционируют иногда так, как плохая швейная машина, которая делает известное количество нежных стежков и затем подпрыгивает. Тонкое чувство и абсолютная тупость могут непонятным образом здесь сосуществовать: самая грязная рубаха наряду с блестящими ногтями, хаотический беспорядок в комнате, в которой создаются громадные художественные ценности. Такие картины мы встречаем не только как переходную стадию к полному шизофреническому слабоумию, но они могут сохраниться в течение всей жизни как странные черты личности. Здесь сочетаются здравый смысл и нелепость, моральный пафос и банальные прихоти, оригинальная мысль и странные суждения.

Мы не знаем подробнее останавливаться на этих шизофренических дефектах, тем более что речь у нас идет не только об аффективных, но и о глубоко проникающих расстройствах асоциаций; мы хотим из аффективно‑тупых выделить группу, которая имеет известное значение как тип темперамента. Это тип гневно‑тупых, или тупо‑жестоких. Данный тип встречается, прежде всего, пост‑психически после былых шизофренических приступов или как незаметно развивающийся продукт шизоидного изменения; он, вероятно, также бывает врожденным. Темпераменты такого рода — комбинация гиперэстетических и анэстетических компонентов, но в данном случае в очень грубой форме. Если наблюдать такие натуры в течение короткого времени в благоприятной обстановке, вне их обычной среды, то их отличает полное душевное спокойствие; они производят впечатление несколько тупых, честных людей, которые никому не причиняют вреда. Если исследовать их домашнюю обстановку, то она имеет, соответственно их тупости, жалкий вид. Там они уже не душевно спокойные, но из‑под покрывала угрюмой молчаливости постоянно сверкает искра внутренней раздражительности, которая носит комплексный характер и возникает из сублимирования небольших внутренне накапливающихся и невысказываемых неприятных раздражений повседневной жизни на службе и в семье; искра нервной внутренней раздражительности, которая при легком прикосновении к какому‑нибудь комплексу может разрядиться в жесточайшую вспышку гнева, прорывая при этом покров тупости. Эта форма шизофренического гнева по своему психологическому механизму скрытого аффективного застоя и бессмысленного разряжения имеет некоторое родство с известными синдромами травмы мозга и эпилепсии. Гневно‑тупые шизоиды могут сделаться жесточайшими и опаснейшими тиранами дома, которые безжалостно, бесчувственно относятся к окружающим и распоряжаются ими согласно своим педантичным прихотям. Некоторые известные в истории деспоты имеют, по крайней мере внешне, немалое сходство с этими шизоидными типами.

Безразличие — частый шизоидный вариант аффективной тупости. Это — равнодушие, выставляемое напоказ; следовательно, частичная тупость, принимающая черты психической активности. Безразлично ко всему относящийся знает, что многие вещи, важные для других, не представляют для него никакого интереса: это сознание он выявляет в своих поступках, к чему иногда примешиваются причудливый юмор или сарказм. Безразлично относящиеся ко всему являются, вероятно, теми полуопустошенными людьми, которых мы описали выше, когда сохранившиеся обломки психической активности лежат среди развалин отупевшей души; вероятно, это также расщепление, когда неразрушенная часть личности в полукомичёском виде вырисовывается среди этих развалин. В области душевных заболеваний сюда также относится неприятная, грубая осанка гебефреников.

Как из лиц, ко всему безразлично относящихся, так и из других полуопустошенных, тупых рекрутируется большая армия социально гибнущих, неудержимых расточителей, игроков и пьяниц, богатых папенькиных сынков, эксплуатируемых женщинами, студентов‑пьяниц, преступников и главным образом проституток и бродяг. Близкое отношение к шизоидному циклу имеет также группа постоянно странствующих, у которых безразличие комбинируется с шизоидными приступами расстройства настроения. Полуравнодушные, полустрадающие внутренне, они бродят с места на место по всему свету. Иногда. сюда вплетаются легкие шизофренические толчки, отдельные галлюцинации. Черты такого типа можно встретить у некоторых высокоодаренных, а также у простых бродяг.

Что такое холодность аффекта в противоположность тупости его? Прежде всего, холодными называются такие натуры, у которых отсутствует сердечное отношение к людям, юмор, сочувствие к радости и горю других. Короче говоря, у которых слабо звучит диатетическая темпераментная шкала. Другой вариант диететического дефекта называется сухостью. Простой народ, как мы видели, выраженных диатетиков, например циклоидов, называет душевно теплыми людьми. В этом общем смысле, следовательно, все шизоиды отличаются холодным темпераментом.

Здесь уместно отметить, что тонкочувствующие шизоидные люди воспринимают все очень своеобразно. Шиллер, здоровый шизотимик, говорит в своих сочинениях: «Когда я впервые познакомился с Шекспиром, меня возмутила его холодность, его нечувствительность, которая позволяет ему шутить в состоянии высшего пафоса». Аналогичное суждение, как здесь о Шекспире, я читал о Готфриде Келлере. Шизотимики не могут вполне вчувствоваться в циклотимические темпераменты. Тонким шизотимиком кажется бесчувственным, грубым, если циклотимик созерцательно рассматривает и «ощупывает», юмористически снисходительно улыбается и даже начинает смеяться по поводу таких ситуаций, которые, нежно трогая и устрашая, приводят шизотимика к торжественному пафосу или к мечтательной элегии. То, что типичный шизотимик называет душевностью и теплотой, — это сильно позитивные аффекты, его психэстетическая темпераментная шкала. Диатетик же для этих ценностей в основу кладет свою собственную шкалу. Обычный человек чувствует аналогично циклотимику, а не так, как шизотимик.

Выражение «душевно холодный» имеет более узкое значение. Тупым мы называем человека, которого можно толкать, а он при этом не поднимает головы. Холодным мы называем человека, который проходит мимо трупов и ничего при этом не ощущает. Тупым называют в обыденном смысле пассивную бесчувственность; холодным, напротив, — активную. При тупости дефект касается психомоторной сферы; холодность — это чистая анестезия при ненарушенной способности действовать. Производят ли шизоидные личности скорее впечатление холодных или тупых или же (что бывает весьма часто), являются теми и другими — это вопрос конституциональных комбинаций соединения. Кроме того, можно иногда наблюдать, как с перемещением психэстетической пропорции тупость превращается в холодность, и наоборот. Приходится видеть случаи (таковой ниже представлен), когда типично шизоидные препсихотики с сентиментальным, лишенным аффекта темпераментом, в период полового созревания при незаметном перемещении становятся, даже без психоза, холодными, жестокими людьми. На основании поверхностных сведений, особенно относительно шизоидных родственников, нельзя выяснить, сколько холодных шизоидов развилось под влиянием толчков и незаметных перемещений.

Известно, что черты активной холодности, случайной грубости и эгоистической раздражительности вплетаются в картину сентиментального, лишенного аффекта типа. Стильные аристократические шизоиды производят впечатление особенно холодных.

Вообще говоря, часто в семьях шизофреников мы находим черты активного бездушия, холодную стойкость, жестокость, сварливость, циничный эгоизм, деспотическое упрямство, тупую ненависть, наконец, жестокие, преступные инстинкты. Мы могли бы предложить вниманию читателя целую серию злобных, худосочных старых холостяков и злых жен, язвительных, ироничных, кислых существ, сухих, угрюмых педантов, недоверчивых, холодных интриганов, ограниченных тиранов и скряг. Мало того, мы могли бы заполнить целую книгу очерками жизни всех этих конституциональных вариантов и социальных типов, которые в цикле шизофренического помешательства выявляют анэстетически‑шизоидные компоненты в смысле душевной бедности, холодности и сухости. Следует указать на то, что шизоидные налеты наследственности в благоприятных сочетаниях могут создавать высокоценные социальные варианты. Резкая холодность по отношению к судьбе отдельного человека вместе со склонностью к схематической принципиальной последовательности и строгой справедливости могут как хорошо компенсирующие элементы личности создавать людей со стальной энергией и непоколебимой решительностью.

Настойчивая энергия являет собой противоположный «недостатку импульса», полному равнодушию и слабоволию шизоидных психопатов и гебефреников полюс. И здесь в психомоторной сфере шизоидов чрезмерная энергия и равнодушие составляют аналогичную биологическую контрастную пару раздражения и паралича, как психэстетическая чрезмерная чувствительность и нечувствительность. Психэстетическая тупость и психомоторное безразличие настолько переходят друг в друга, что их нельзя изолированно рассматривать. Шизоидная эмоциональная холодность при неблагоприятных конституциональных соединениях может выделиться в дурные поступки. Особенно в сочетании с вышеописанной недостаточной устойчивостью инстинкта, например в сочетании с садистскими компонентами. Здесь встречаются жесточайшие преступные натуры.

Стоит только представить себе жестокости, которые описаны в дневнике шизофренического короля Людвига II Баварского, осуществленнными в действительности более активной натурой в абсолютическом государстве, чтобы понять многое из того, что происходило столетия тому назад благодаря полудушевнобольным цезарям.