Экономическая реальность конкурентна

Значит, даже при стартовом равенстве участников экономической конкуренции неизбежно появится неравенство их результатов. Поэтому постоянно всплывает вопрос о социальной справедливости. А при утверждении, что рыночная система несправедлива, порождается желание установить справедливость одним махом. Как сказал Шариков в «Собачьем сердце» М. Булгакова, «все поделить».

 

 

СПОРЫ О СПРАВЕДЛИВОСТИ

 

Форм «справедливого» дележа социальных благ немного — три.

Первая — в зависимости от трудового вклада, пропорционально усилиям и результату.

Вторая — всем поровну.

Третья — по потребностям.

Распределение по потребностям осуществляется безболезненно только в группах, где существуют глубочайшие эмоциональные и моральные связи, где возможны жертвенность и преданность, радость общения с любимыми и сочувствие к слабым, больным. При недостатке ресурсов распределение по потребностям сохраняет устойчивость лишь на основе добровольности. Наиболее часто это встречается в счастливых семьях.

Дележ поровну встречается либо в дружеском кругу, либо при предельной нехватке ресурса (равный минимум продуктов каждому, чтобы просто выжить). Вариант любви (по потребностям) или дружбы (поровну) встречается лишь в отдельных подгруппах и зиждется на почве добровольности. Равенство бедности произрастает на ниве выживания. К нему склонны те, кто проигрывает,в конкурентной борьбе или хочет жить без нее. В ситуации хронической нищеты или боязни будущего человек склоняется к уравниловке. «Грегори Митчелл и его коллеги сообщают, что студенты американского университета предпочитают отдавать должное уравниловке, чтобы гарантировать себе прожиточный минимум»[96].

Рассчитывать на то, что справедливым будет считаться распределение благ пропорционально усилиям и успеху, можно только в динамическом обществе, где выгоду от экономического роста получает большинство населения.

Конфликты между собственниками раньше всех стали разрешаться правовым способом (ограничение монополизма, установление ответственности по взаимным обязательствам, гарантии прав собственников в корпорациях и т. п.). Значительно позднее наступило урегулирование трудовых отношений. Первоначально даже лично свободный работник индивидуально договаривался с хозяином об условиях труда и оплаты. Неравенство сторон заключалось в том, что одна сторона (хозяин) была и судьей в том, насколько этот договор выполняется. Хозяин мог наложить штраф, уволить работника, переместить его на другую работу — и все это беспрепятственно. Любая затяжка «индивидуального» конфликта между хозяином и работником была в пользу хозяина. Прижатый бедностью к черте выживания, работник был не в состоянии тягаться с работодателем какое-либо длительное время. Предприниматели же могли объединяться для использования давления на рабочих, создавать «черные списки» бунтовщиков и пр. Рабочий обладал лишь правом уволиться. Любые формы объединения рабочих и выражение недовольства существующими порядками государством оценивались как уголовное преступление. При такой игре «в одни ворота» рабочим оставалось либо терпеть, либо идти на крайние формы конфликта — на забастовки, переходящие в бунт. (Впечатляющий тому пример показан в романе Э. Золя «Жерминаль»).

Несбалансированная система отношений в сфере труда оказалась под угрозой разрушения. Расширение гражданских прав населения (снятие имущественного ценза в выборах органов власти и допуск женщин к голосованию), разрешение свободных объединений (особенно профсоюзов) — все это направило конфликт на производстве по иному руслу. Самое главное, что конфликт был признан правомочным и институциализирован (мог протекать в признанной законом форме).

Интересы работодателя и работника не совпадают. Предприниматель заинтересован в получении наибольшей прибыли, в сохранении и процветании своего дела, в накоплении средств для расширения производства, в налаживании успешных контактов с поставщиками и потребителями. В поисках оптимального варианта предприниматель всегда рискует. Работник заинтересован в максимальном заработке и идеальных условиях труда. Если стороны не договариваются, то каждая тянет одеяло на себя. В случае же краха каждая начинает задумываться об ошибках. Разоренный предприниматель спрашивает, а не слишком ли он скупился при оплате рабочих. А уволенный рабочий осознает, что в нападении на хозяина он уподобился библейскому Самсону. Тот, чтобы погубить своих врагов, обрушил здание и на них, и на себя. В настоящее время западный рабочий, скажем, прекрасно понимает, что нелепо требовать повышения зарплаты, если производство находится на спаде.

Непонимание своего интереса приводит к противоречивой ситуации.

Например, в период гайдаровской приватизации многие предприятия были выкуплены коллективом, и работники ожидали, что при правильном управлении они будут получать все увеличивающуюся зарплату и большие дивиденды как акциодержатели. А ведь рост зарплаты входит в графу «расходы», что автоматически снижает те доходы, из которых и выплачиваются дивиденды Непонимание же интереса оппонента оборачивается еще большей бедой Образование финансовых «пирамид» тоже оказалось возможным лишь при слабой рефлексии вкладчиков, которые увидели союз с банкиром там, где логически возможно только их ограбление.

 

Но и российский опыт показывает, что люди на ошибках могут быстро учиться.

 

ТРУДОВЫЕ КОНФЛИКТЫ

В современных российских условиях типичный производственный конфликт выглядит так (за основу взята модель А. Г. 3дравомыслова[97]):

1) Недовольство работников вызывает какой-нибудь аспект производственной ситуации, чаще всего на узком участке производства.

2) Это недовольство в каком-то виде доходит до начальства. Администрация рассматривает реакцию работников либо как частный случай, либо как часть более широкой проблемы всего производства. Если напряжение снимается конструктивно, все успокаивается, а администрация учитывает полученный опыт в дальнейшем. Хуже, если администрация считает, что рабочие лезут не в свое дело или демонстрируют вздорный характер. Тогда на заметку берутся «недовольные».

3) Если напряжение нарастает, то ждут лишь первого сбоя. Он может произойти случайно, может быть создан умышленно, а может оказаться и «кооперативным» (в чем-то виноваты исполнители, а в чем-то и начальники). Начинается разбор ситуации. Работники высказывают протест. Событие уже интерпретируется как столкновение «захребетников» и «трудяг». Администрация может пойти на переговоры и найти приемлемый выход. Но может просто прибегнуть к наказанию (штраф, перевод на другую работу)...

4) В рабочей среде наступает раскол. Одни готовы на все махнуть рукой. Другие организуются, чтобы защитить справедливость. Образованный рабочими комитет готовит документы протестов, начинает искать компромат на администраторов и, возможно, обращаться к юристам. Среди администраторов тоже выделяются разные группы: одна склонна свернуть конфликт, другая — пойти до конца, приняв ответные меры.

5) Мятежный комитет обращается к рабочим местам. Принимаются коллективные заявления. Требования принимают все более общий характер, политизируются, выдвигаются экстремистские цели. Обе стороны конфликта ужесточают свои действия, «бойцы» доминируют над «примиренцами». Чаще всего забывается начало конфликта, его первые участники. Идут громкие дискуссии о справедливости. Старые профсоюзы, которые воспринимаются как соглашатели с администрацией, оттесняются. Образуется новое рабочее представительство. Возникает забастовка.

6) Стороны садятся за стол переговоров, чаще всего после того, как каждая из них сосчитала свои раны и ужаснулась от цены конфликта. Хорошо, если участники научились обходиться без крайних действий, а производственная обстановка такова, что ее можно улучшить. Происходит переструктурирование администрации и рабочего коллектива. Вырабатываются нормы более цивилизованного взаимодействия. Но в ситуации промышленного спада возможны и крах предприятия, переход его к другому владельцу, массовые увольнения.

Основные причины конфликта на предприятии сводятся к следующим четырем группам:

Заработок,

2) содержание труда,

Отношения в коллективе,

4) смысл трудовых усилий

 

Еще в начале XX века считалось, что все производственные вопросы можно решить с помощью денежного вознаграждения.

Это была эпоха убыстряющихся конвейеров. На них споро и качественно собиралась дешевая продукция. Но покупать ее должен был тот потребитель, который на работе исполнял роль винтика в отлаженной машине.

Конвейерная система стала стопориться, дополнительные вложения в технику не приносили ощутимой прибыли. Пришлось разбираться в причинах возникших трудностей. Основатель индустриальной социологии Э. Мэйо показал, что человек на работе все-таки не только работает, но и живет (знаменитые хот-торнские эксперименты Мэйо были проведены в 1927-1932 гг.). Поэтому только «человеческие отношения» могут обеспечить успешность труда как осмысленной, несущее важное личное значение деятельности. Благоприятный моральный климат, повышение удовлетворенности содержанием труда, демократический стиль производства имеют прямое отношение к успешности работы предприятия.

Дальнейшее развитие идеи Мэйо получили в «мотивационно-гигиеншеской» теории Ф. Херцберга. По его мнению, зарплата, отношения с коллегами и начальством, физические условия труда никогда не принесут полной удовлетворенности работнику. Это лишь гигиенические условия. При их невыполнении человеку плохо. А к их нормальному существованию работник быстро привыкает и, значит, со временем перестает замечать и ценить. Будучи задавлен нуждой и непониманием окружающих, работник начинает яростно бороться за улучшение факторов «гигиены». Но в сносных «гигиенических» условиях он ищет иного: обогащенной работы. Главным признаком обогащенности Херцберг считает вариативность труда, когда сам работник принимает решение о лучшем способе действовать. Это и разный порядок выполнения заданий, и перераспределение функций между членами бригады, и получение работы разного уровня сложности, и квалификационный рост, и участие в усовершенствовании механизмов и режима их работы. Херцберг писал:

«Люди, у которых работа удовлетворяет их потребности в росте, достоинстве, ответственности и признании, не так отвлекаются посторонними делами и не нуждаются во вмешательстве профсоюза для "обуздания" администрации. Здесь фактически рабочий — сам управляющий. Его собственнический интерес к управлению своей работой дает ему чувство идентификации с компанией»[98].

 

При возникновении конфликтов на производстве важную роль играет создание благоприятных условий для того, чтобы они не вылились в агрессивные и разрушительные формы классового антагонизма, а стали предметом обсуждения в рационально организованном переговорном процессе

Принципы организации переговорного процесса в ситуации классового конфликта любого уровня сформулировал Р. Дарендорф:

1. Каждая из конфликтующих сторон должна признать за оппонентом право на существование и право иметь свои взгляды. Из этого не следует, что эти взгляды становятся справедливыми для оппонента.

2. Участники конфликта должны признать наличие разногласий и противостояния. Заявление о полной общности интересов и понимания ситуации является либо демагогией, либо попыткой задавить противника, навязав ему свою правду.

3. Все участники признают некоторые правила взаимодействия сторон, особенно равенство в процедуре переговоров.

4. Регулирование переговоров обеспечивается социальными институтами парламентского типа, которые:

а) обладают полномочиями;

б) имеют монополию на представительство интересов своейстороны;

с) вырабатывают решения, являющиеся обязательными;

д) действуют демократически.

Социально-психологическое «сопровождение» переговоров включает: воздержание от расширения и углубления конфликта; строгое соблюдение достигнутых договоренностей без их отмены в одностороннем порядке; готовность продемонстрировать добрую волю; поиск опоры в общих ценностях.

 

 

МАССОВЫЕ БЕСПОРЯДКИ

Дэйл Карнеги в своих советах по обретению душевного спокойствия предлагает представить, что произойдет, если наступит худшее из ожидаемых событий. Затем следует осознать, что и при таком раскладе не случится ничего ужасного, и попытаться найти способы улучшения своей судьбы. В отношении социальных конфликтов такой совет едва ли успокоит тревогу. Ибо худшее, что может наступить при разжигании социального конфликта, действительно ужасно: это разгул толпы, или, как сейчас говорят, массовые беспорядки. Какой величины толпа, таков и социальный смерч — местного значения или более обширного.

 

Феномен толпы

Понятия «чернь», «сброд» известны еще с античности. Чего только стоит воспоминание о римском плебее, жаждущем «хлеба и зрелищ» и блаженно вопившем при виде людей, раздираемых львами! Для романтиков всех сортов предметом гордости было то, что они не принадлежат толпе. Аристократы постоянно демонстрировали презрение к низшим интересам простонародья. Но только социологи XIX века придали проблеме толпы принципиальное научное значение. И первым из них был французский социолог Г. Лебон. В 1890-е гг. он опубликовал ряд работ, важнейшей из которых является «Психология масс».

«Разгул толпы» чаще всего возникает в обстоятельствах, когда люди оказываются на грани выживания. Паника при наводнениях или землетрясениях, голодные или чумные бунты, мятежи из-за непомерного повышения налога на хлеб, соль или спиртное. Бесправные низы знали цену расправы со стороны властей и шли на бунт только потому, что воспринимали настоящее как конец света. Это была крайность. Позитивных результатов такой бунт не приносил, но не для них он и предназначен.

Лебон показал, что поведение человека в толпе кардинально меняется:

«Исчезновение сознательной личности, преобладание личности бессознательной, одинаковое направление чувств и идей, определяемое внушением, и стремление превратить немедленно в действия внушенные идеи — вот главные черты, характеризующие индивида в толпе. Он уже перестает быть самим собой и становится автоматом, у которого своей воли не существует. Таким образом, становясь частицей толпы, человек спускается на несколько ступеней ниже по лестнице цивилизации. В изолированном положении он, может быть, был бы культурным человеком; в толпе — это варвар, т. е. существо инстинктивное. У него обнаруживается склонность к произволу, буйству, свирепости, но также к энтузиазму и героизму, свойственным первобытному человеку, сходство с которым еще более усиливается тем, что человек в толпе чрезвычайно легко подчиняется словам и представлениям, не оказавшим бы на него в изолированном положении никакого влияния, и совершает поступки, явно противоречащие его интересам и его привычкам»[99].