Двое мужчин тоже продемонстрировали аналогичную преданность.
Я еще безумнее шефа. Куда мне идти? — сказал совершенно растерявшийся Бартоломеу.
Не захотел отставать от него и Барнабе.
Сумасшедший он или нет, мне неведомо, знаю только одно: он дал мне почувствовать, что я человек. И я его не покину. — Я тоже безумнее его, — сказал он и, желая уколоть Бартоломеу, добавил: — Но менее безумен, чем ты, Краснобайчик.
Thank уои, дружок, — ответил тот, решив, что его похвалили.
Учитель собрался уходить. Он повернулся к нам спиной и направился в сторону выхода. Толпа ликовала. Нам показалось, что его собираются линчевать. Потом мы услышали, как люди начали скандировать:
Говорите! Говорите! Говорите!
Казалось, стадион вот-вот рухнет. Руководители предприятий, крайне обеспокоенные и не желающие спровоцировать серьезный инцидент с публичными беспорядками, сделали роковую ошибку. Они снова прикрепили к пиджаку учителя микрофон и попросили его вернуться и сказать что-нибудь. Они, конечно же, думали, что он запачкает себя поверхностными объяснениями и ничем не обоснованными оправданиями. Таким образом они показали, что не боятся душевнобольного человека, которого только что опозорили. Просто они не знали его по-настоящему.
Внимательно осмотрев всю аудиторию и отдельно группу людей, следовавших за ним, он мягким голосом, не боясь ни себя, ни того имиджа, который ему создали, произвел публичное исследование собственной биографии, как специалист микрохирургии, производя вскрытие, исследует каждый нерв и каждый кровеносный сосуд.
Он деликатно рассказал нам историю, еще более драматичную, чем та, которую я уже слышал. Только теперь это было не иносказание, а реальная, жестокая, неприкрашенная история его жизни. Человек, за которым я шел, впервые познакомил нас с особенностями своей личности. Пришло осознание того, что я его тоже не знал по-настоящему.
Да, я был душевнобольным, а может, и остаюсь таковым. Судить об этом должны психиатры и психологи, а также вы. Меня поместили в лечебницу, потому что у меня началась тяжелейшая депрессия, сопровождавшаяся спутанностью сознания и галлюцинациями. Мой депрессивный криз осложнялся сильнейшим чувством вины. Вины за ошибки, которые я совершил по отношению к людям, которых любил чрезвычайно.
В этот момент учитель сделал паузу, чтобы перевести дух. Казалось, ему хочется собрать воедино свое растерзанное существо, упорядочить мыслительный процесс, чтобы рассказать о своей полной страданий жизни. «Какие ошибки совершил продавец грез, что вывело его из равновесия? — рассуждал я. — Неужели он не был сильным и добрым? Разве он не жил, исповедуя солидарность и терпимость?» К нашему удивлению, он заявил:
Я был человеком богатым, очень богатым, а также могущественным. Я превзошел всех людей моего поколения. Молодые и старые, все шли ко мне за советом. К чему бы я ни приложил руку, все процветало. Меня прозвали Мидасом. Я был изобретателен, смел, мечтателен, проницателен, не боялся вторгаться в неизведанные еще области. Моя способность адаптироваться к неблагоприятным условиям и жестко отвечать на удары судьбы повергала всех в глубокое изумление. Однако вскоре успех, который я всегда одерживал и который всегда находился под моим контролем, начал контролировать меня самого, он отравил меня, проник в самые сокровенные уголки моего сознания. Так, не замечая того, я потерял свою простоту и превратился в бога, в бога фальшивого.
От его слов мы все пришли в оцепенение. А я раздумывал: «В самом ли деле он был богат? Каким могуществом он обладал? Не бредит ли он сейчас снова? Не ходил ли он в рванине? Не зависели ли мы от сострадания других?» Настроение у Бартоломеу, прослушавшего откровения учителя, резко изменилось.
Вот это мой шеф! Попал прямо в цель. Я знал, что он миллионер, — проговорил он, но тут же пришел в себя, почесал затылок и недоверчиво спросил: — Тогда почему же мы жили в таких суровых условиях?
Ответа не последовало. «Вероятно, он разорился, как многие предприниматели, — думал я. — Но может ли финансовый крах вызвать такое серьезное психическое заболевание? Может ли он разрушить нормальную психику и ввергнуть ее в безумие?» Прервав мои размышления, учитель продолжал свой рассказ и осмелился сделать признание:
Идти вперед, вести конкурентную борьбу, быть первым, быть лучшим, хотя и в этически дозволенных рамках, — такова была цель моей жизни. Я не хотел быть «еще одним», я хотел быть единственным. Я превратился в превосходную машину для производства денег. Проблема состоит не в том, чтобы владеть деньгами, хотя и большим их количеством, а в том, что рано или поздно деньги начинают владеть нами. Когда это случилось со мной, я понял, что деньги могут сделать человека нищим. Я превратился в наибеднейшего человека.
Слушая его, я удивлялся могущественному человеку, сбросившему маску и со всей правдивостью отдавшемуся самокритике. На память пришли имена известных политиков, но не было ни одного такого, который обладал бы подобной смелостью. Подумал я и о себе и понял, что у меня такого мужества тоже нет. Его смелая речь начала вдохновлять меня. Я снова начал восхищаться человеком, за которым мы шли. Затем он рассказал, что он, его жена, дети и еще две семьи его лучших друзей решили во время отпуска совершить экологический турпоход, волнуюшее путешествие по одному из крупных лесных массивов планеты, который еще оставался нетронутым.
Однако ему никогда не хватало времени, говорил он. Поэтому он спланировал путешествие за много месяцев, записав эту дату в своем календаре. Все шло нормально, но, как всегда, неожиданно возникла необходимость срочно устроить международную видеоконференцию для вкладчиков. Речь шла об очень больших деньгах. Его семья и друзья отложили путешествие на один день, решив подождать его. На следующий день потребовалось срочно завершить одну сделку: купить еще одно крупное предприятие; в противном случае им завладели бы конкуренты. На кону стояли сотни миллионов долларов. Путешествие еще раз отложили. В день, когда путешествие должно было начаться, совет директоров его нефтяной компании доложил о вновь возникших проблемах. Следовало принять важнейшие решения. После этих слов учитель с горечью сообщил собравшимся:
— Чтобы еще раз не откладывать, я принес тысячу извинений и предложил детям, жене и друзьям отправляться в дорогу без меня, пообещав, что присоединюсь к ним позднее, воспользовавшись частным самолетом. Моя любимая жена была не согласна. Жульета, моя любимая дочка семи лет от роду, несмотря на то что была опечалена, поцеловала меня и сказала: «Ты лучший папа в мире». Мой любимый девятилетний сын Фернандо тоже поцеловал меня и сказал: «Ты лучший папа в мире, но и самый занятой». Я им ответил: «Спасибо, дети мои, но однажды у папы появится больше времени для лучших детей в мире». — В этот момент выражение лица учителя изменилось, он горестно вздохнул, сделал паузу и заплакал. Дальше, обращаясь к своим потрясенным слушателям, он заговорил срывающимся голосом:
Когда я находился на служебном совещании, — это было через несколько часов после того, как они взлетели, — меня прервала секретарша. Она сообщила о падении большого самолета. У меня сильно забилось сердце. Прослушав телевизионные новости, я потерял всякую надежду, так как в них говорилось О том, что самолет упал в густой лесной массив и известий о выживших нет. Это был тот самый самолет, на котором они вылетели. Меня оставили силы, я непрестанно плакал. Я потерял все, что имел. Воздух мне нужен был лишь для того, чтобы дышать, идти и жить. Испытывая сильные душевные муки, я собрал поисково-спасательные группы, но тел так и не нашли; самолет сгорел. Я даже не имел возможности попрощаться с самыми важными людьми в моей жизни, посмотреть им в глаза и прикоснуться к ним. Создавалось такое впечатление, что они вообще не уходили.
Человек, которому завидовали, в одночасье превратился в человека, которому соболезновали. Человек, не знавший поражений, превратился в самое слабое существо. А в довершение к постоянным душевным страданиям добавилось мучительное сознание вины.
Психологи, которые меня лечили, намеревались устранить владевшее мной чувство вины. Пытались внушить мне, что я не могу нести ответственности за эту потерю. Напрямую — нет, косвенно — да. Они пытались защитить меня вместо того, чтобы позволить противостоять этому монстру вины, взять его на себя, поработать над ним, использовать его, приручить его. Я прошел так-же определенный курс психотерапии. Медикаменты проникали в мой мозг, но обходили стороной область вины. Они не облегчали моего самобичевания. Врачи были хорошими профессионалами, но я сопротивлялся; ушел в себя.
Затем он продолжил рассказывать о необычных событиях своей жизни и стал спрашивать себя:
Что я построил? Почему не занимался в первую очередь тем, что больше всего любил? Почему у меня никогда не хватало смелости резко изменить свой образ жизни? Когда приходит время снизить скорость? Можно ли откладывать на потом собственную жизнь? Что побуждает человека к тому, чтобы обрести все золото мира и лишиться жизни?
Какие потери! Какая эмоциональная нагрузка! Какая невыносимая боль! Когда я его слушал, то начал понимать, что чем больше мы преуспеваем, тем больше теряем. Никто не улетает навсегда в постоянно безоблачное небо, и никто не плавает постоянно по вечно тихой заводи. Одни теряют больше, другие — меньше, одни несут потери, которых можно избежать, другие — такие, которых избежать нельзя. Одни теряют в сфере социальной, другие — в сфере духовной. И если кому-то удается пройти через жизнь невредимым, то он все равно что-то потеряет, а именно — собственную молодость. Я был человеком теряющим и следовал за учителем теряющим. Однако внезапно вспомнились последние месяцы наших совместных походов, И я оцепенел. Этот человек, стоящий перед целым стадионом слушателей, — инвалид. Но как ему удавалось плясать? Почему он был самым веселым человеком среди нас? Почему его настроение заражало нас? Как ему удавалось проявлять терпимость, если жизнь проявила к нему такую нетерпимость? Как ему удавалось спокойно жить, неся в своей душе тяжелейший груз страданий?
Задавая себе эти вопросы, я незаметно посмотрел на организаторов мероприятия и увидел, что они буквально потрясены. Похоже, они совершенно не догадывались, какого человека разоблачили. Они не знали, что за личность стоит перед ними, и кто этот человек, над которым они потешались. Я посмотрел на слушателей и увидел, как некоторые люди плачут, то ли сочувствуя учителю, то ли потому, что сами прошли путем таких же потерь. Журема междутем взяла меня за руки, сжала их и взволновала меня еще больше, сказав:
