Конечно, из этого правила есть множество исключений, но мы не можем анализировать здесь роль матери в воспитании мальчика. 2 страница

С довольно ранних лет девочка воображает, что она уже вступила в возраст любви. В девять-десять лет ей нравится краситься, она подкладывает себе что-нибудь в лифчик, наряжается, как взрослая женщина. Однако она вовсе не стремится к эротическим опытам с мальчиками своего возраста. Конечно, бывает, что девочка спрячется где-нибудь с мальчиком, и они «кое-что друг другу покажут», но это обусловлено только сексуальным любопытством. Партнером же любовных грез девочки бывает взрослый мужчина, либо выдуманный ею, либо избран -ый в мечтах среди окружающих ее людей. В этом последнем случае девочка не идет далее любви на расстоянии. В воспоминаниях Колетт Одри¹ есть прекрасное описание ее детских грез, рассказ о том, как в пятилетнем возрасте она познала любовь.

Конечно, это не имело ничего общего с детскими сексуальными удовольствиями, например с приятными ощущениями, которые я испытывала, скача на одном из стульев в столовой или поглаживая себя, перед тем как заснуть... Между чувством и удовольствием была только одна общая черта — я тщательно скрывала от окружающих и то и другое... В Приве я влюблялась во всех начальников канцелярии моего отца... Когда они уезжали, я не очень огорчалась, ведь они были лишь поводом для моих любовных грез... По вечерам в постели я брала реванш за свой юный возраст и излишнюю робость. Все начиналось с тщательной подготовки: для меня не составляло никакого труда вызвать в сознании предмет своих грез, труднее было преобразить самое себя так, чтобы видеть себя изнутри. Ведь я была теперь «она». Итак, я становилась красивой восемнадцатилетней девушкой. В этом мне очень помогла одна коробка конфет. Это была длинная коробка от плоских, прямоугольных драже, на которой были изображены две девушки, окруженные голубками. Я была брюнеткой с короткими вьющимися волосами и в длинном муслиновом платье. Мои воображаемые возлюбленные не виделись в течение десяти лет. Он возвращается почти неизменившийся, и это прелестное существо повергает его в смятение. Она же как будто почти совсем не узнает его, она очень естественна, холодна и остроумна. Для их первой встречи я сочиняла поистине блестящие диалоги. Затем следовали недоразумения, длительная и трудная борьба, он переживал минуты полного упоения и жгучей ревности. Наконец, доведенный до отчаяния, он признавался ей в любви. Она выслушивала его, не говоря ни слова, и в тот момент, когда он думал, что все пропало, она сообщала ему, что никогда не переставала его любить, и они целомудренно обнимались. Эта сцена обычно проходила вечером в парке. Я представляла себе два силуэта, близко сидящие на скамейке, их шепот и в то же время чувствовала тепло его тела. Но дальше этого я не шла. до свадьбы дело никогда не доходило¹. На следующее утро я ненадолго возвращалась к своим грезам. Не знаю почему, но отражение в зеркале моего намыленного лица приводило меня в восхищение (вообще я не казалась себе красивой) и наполняло мое сердце надеждой. Я могла бы часами любоваться этим слегка запрокинутым, проглядывающим из мыльной пены лицом, которое, как мне казалось, смотрит на меня из далекого будущего. Но времени на это не было. Когда же я вытиралась, очарование исчезало, я опять видела свое привычное детское лицо, не представлявшее для меня никакого интереса.

Игры и мечты учат девочку пассивности, Но еще до того, как она становится женщиной, она уже является человеческим существом, она уже знает, что принять долю женщины означает отказаться от своей индивидуальности и тем самым изуродовать себя. И хотя отказаться от борьбы соблазнительно, уродовать себя невыносимо, Мужчина, Любовь — эти понятия еще далеки от нее, скрыты за дымкой будущего. В настоящем девочка, так же как и ее братья, стремится к активности и свободе. Для детей свобода не представляет собой тяжкого бремени, поскольку она не подразумевает для них ответственности, они видят, что взрослые оберегают их, чувствуют себя в безопасности и не испытывают желания лишиться опеки. Из-за стихийной тяги девочки к жизни, ее любви к игре, смеху, приключениям общение с матерью начинает ей казаться недостаточным и подавляющим. Она хотела бы вырваться из-под материнской власти. Материнский контроль над девочкой значительно более мелочен и неусыпен, чем над мальчиком. Редко мать проявляет такие понимание и сдержанность, которые с любовью описаны Колетт в «Сидо». Даже если не говорить о почти патологических случаях, которые, В противоположность мазохистским грезам М. Ле Ардуэн грезы К. Одри имеют садистский характер. Ее возлюбленный видится ей раненым, в опасности, а она героически спасает его, но при этом и унижает. Это характеризует ее как женщину, категорически отвергающую пассивность и стречящуюся завоевать независимость, приличествующую человеческому существу.

кстати, не так уж редки¹, когда мать предстает как истязательница, удовлетворяющая в отношениях с дочерью свое желание господствовать и свой садизм, следует отметить, что дочь для матери является особым объектом, в отношениях с ней она стремится утвердиться в качестве независимого субъекта. И такое поведение матери приводит девочку к бунту. Нормальную девочку, восставшую против нормальной матери, описывает К. Одри: Я не могла бы сказать правду, какой бы невинной она ни была, потому что в отношениях с мамой я всегда чувствовала себя виноватой. Она была главной среди взрослых, и это внушало мне живейшую неприязнь, от которой я не избавилась и по сей день. В душе у меня как будто была глубокая и болезненная рана, которая постоянно давала о себе знать... У меня не было ясных мыслей, например: она слишком строга или она не имеет права. Но все мое существо изо всех сил говорило: нет, нет, нет. Мой протест вызывала не сама по себе ее власть и даже не необоснованные приказы и запреты, а ее желание обуздать меня. Иногда она прямо так и говорила, но даже когда не говорила, об этом свидетельствовали ее взгляд, ее тон. Однажды она рассказала своим знакомым дамам, что дети бывают значительно послушнее после трепки. Я не могла забыть эти слова, они застряли у меня в горле, ни вытолкнуть их, ни проглотить было невозможно. Они рождали во мне гнев, в котором смешивались и моя вина перед ней, и стыд перед собой (ведь, в конце-то концов, я ее боялась, и у меня для мести не было в запасе ничего, кроме грубых слов или дерзостей). Но вопреки всему я ощущала этот гнев и как доблесть; до тех пор пока рана в моей душе не затянулась, пока во мне живет молчаливая ярость, единственное проявление которой заключается в повторении слов: обуздать, послушный, трепка, унижение, — меня не удастся обуздать.

Бунт против матери нарастает, по мере того как мать теряет в глазах дочери свой авторитет. Девочка видит, что мать ждет, терпит, жалуется, плачет, устраивает сцены. Неблагодарная роль матери в повседневной жизни не может ее возвысить. Если она — жертва, ее презирают, если — мегера, ненавидят. Ее жизнь предстает как образец скучнейшего однообразия, в ней нет ничего, кроме глупых повторений, она никуда не движется. Замкнувшись в своей роли хозяйки, она возводит барьеры на пути к существованию, становится его преградой и отрицанием. Дочь горячо желает не быть похожей на нее. Она преклоняется перед женщинами, которым удалось избежать женского рабства: перед актрисами, писательницами, преподавательницами. Она с увлечением занимается спортом, учится, лазает по деревьям, рвет одежду, пытается соперничать с мальчиками. Часто она находит себе верную подругу и поверяет ей свои секреты. Это не обычная дружба, она похожа на любовную страсть, и ее участницы делятся сексуальными секретами, то есть рассказывают друг другу те сведения, которые им удается раздобыть, и обсуждают их. Нередко случается, что образуется треугольник, поскольку одна из девочек влюбляется в брата подружки. Так, в «Войне и мире» верная подруга Наташи — Соня влюблена в ее брата Николая. Такая дружба всегда хранится в тайне, и вообще, девочки в определенном возрасте любят секреты и делают их из самых незначительных вещей. Такова их реакция на то, что скрывают от их неудовлетворенного любопытства. Это также способ придать себе больше веса, к чему они всячески стремятся. Они пытаются вмешиваться в жизнь взрослых, придумывают о них романтические истории и отводят в них себе значительную роль, хотя сами и не слишком верят в них. Собираясь в группы, девочки стараются показать, что на презрение мальчиков они отвечают презрением: они держатся в стороне от них, дразнят их, насмехаются. Но в то же время каждой девочке льстит, когда мальчики обращаются с ней как с равной, она стремится получить их одобрение. Ей хотелось бы принадлежать к высшей касте. Отголоски того процесса, который еще в первобытном обществе подчинил женщину мужскому авторитету, слышатся в определенном возрасте в душе каждой девочки: она восстает против своей участи, в ней трансцендентное протестует против нелепости имманентного. Ее раздражает, что ее придирчиво заставляют следовать правилам приличия, носить неудобную одежду, закабаляют работой по хозяйству, останавливают все ее порывы. По этому поводу было проведено немало опросов, и почти все они¹ дали одинаковые результаты: все мальчики — как когда-то Платон — говорят, что они ни за что на свете не хотели бы быть девочками. Почти все девочки приходят в отчаяние от того, что они не мальчики. По статистике, приведенной Хэвлоком Эллисом, только один мальчик из ста хотел бы быть девочкой, тогда как 7 5 процентов девочек предпочли бы быть другого пола. Как явствует из обследования Карла Пипале (изложенного Бодуэном в его труде «Детская душа»), из двадцати мальчиков в возрасте от двенадцати до четырнадцати лет восемнадцать сказали, что они готовы согласиться на все что угодно, но только не быть девочками, а из двадцати двух девочек десять хотели бы стать мальчиками. При этом они приводили следующие доводы; «Мальчикам лучше живется, они не страдают, как женщины... Мама меня бы больше любила... Мальчики занимаются более интересной работой... Мальчики способнее к учебе... Мне было бы интересно пугать девочек... Я бы больше не боялась мальчиков... Они свободнее... У мальчиков более интересные игры... У них удобнее одеж-

Конечно, есть и исключения. Так, в одной швейцарской школе, где мальчики и девочки воспитываются вместе, живут в прекрасных условиях, пользуясь комфортом и свободой, все ученики сказали, что они довольны жизнью. Однако такая ситуация нетипична. Девочки, без сомнения, могли бы быть такими же счастливыми, как мальчики, но современное общество йе дает им этой возможности, это — факт.

да...» Это последнее замечание приходится слышать часто: почти все девочки жалуются на то, что платья неудобны, что они не могут в них свободно двигаться. Они должны постоянно помнить, что юбка не должна задираться, а светлая одежда должна быть чистой. В десять-двенадцать лет большинство девочек — это действительно «несостоявшиеся мальчишки», то есть дети, которым не дозволено быть мальчиками. Мало того что они страдают от этого, как от несправедливого ущемления своих прав, их, кроме того, принуждают к нездоровому образу жизни. Не получающий выхода избыток жизненных сил, невостребованная бодрость приводят к нервозности. Слишком степенные развлечения оставляют неизрасходованной кипучую энергию. Девочки начинают скучать. Чтобы разогнать скуку и компенсировать унижающую их неполноценность, они предаются печальным, романтическим грезам, начинают увлекаться пустыми фантазиями, теряют ощущение реальности. Их чувства становятся экзальтированными и необузданными. Поскольку они не могут действовать, они говорят, нередко перемежая серьезные разговоры с пустой болтовней. Им кажется, что они одиноки, что их никто не понимает, и они ищут утешения в самовлюбленности: воображают себя героинями романа, восхищаются собой, жалеют себя. В них естественным образом развиваются кокетство и притворство, причем оба эти недостатка углубляются по мере взросления. Их неудовлетворенность выражается в капризах, приступах гнева, рыданиях. Им нравится плакать — склонность к слезам сохраняется у многих взрослых женщин главным образом потому, что они любят разыгрывать из себя жертву. Таким образом они одновременно протестуют против суровости своей судьбы и стремятся растрогать окружающих. «Девочки так любят плакать, что иногда даже плачут перед зеркалом, это доставляет им особое удовольствие», — рассказывает епископ Дюпанлу. Переживания девочек касаются в основном отношений с родителями. Они стремятся отдалиться от матери, при этом иногда они настроены к ней враждебно, а иногда испытывают острую нужду в ее покровительстве, Им хочется безраздельно владеть любовью отца. Они ревнивы, ранимы, требовательны. Иногда они сочиняют целые истории: считают себя приемными детьми, а своих родителей — неродными, придумывают родителям тайную жизнь, размышляют об их взаимоотношениях, полагают, что мать не понимает отца, что он с ней несчастен и не находит в ней той идеальной подруги, которой могла бы быть для него дочь. Их вымысел может быть прямо противоположным: мать права, считая отца грубым и неотесанным, он внушает ей физическое отвращение. Выдумки, притворство, детские трагедии, наигранный восторг, причуды — причины всего этого следует искать не в загадочной женской душе, а в положении девочки в обществе.

Индивид, воспринимающий себя в качестве субъекта, наделенного способностью к автономии и трансцендентности, видящий в себе некий абсолют, переживает нелегкий момент, обнаруживая, что его уделом, предопределенным судьбой, является подчиненное положение. Для того, кто осознал свою неповторимость, мучительно обнаружить в себе качества Другого. Именно это происходит с девочкой, когда она, познавая мир, начинает осознавать себя женщиной. Предназначенная ей жизненная сфера — замкнута, ограниченна, подавлена миром мужчин. Куда бы она ни кинула взор, она повсюду видит барьеры, ограничивающие ее возможности. Божества, которым поклоняются мужчины, так далеки от нее, что на деле она не воспринимает их как божества, взамен она обожествляет людей.

В таком положении находятся не только девочки. Так же живут негры в Америке: они лишь отчасти приобщились к цивилизованному обществу, которое смотрит на них как на низшую касту. Именно от этого так горько страдает на заре своей жизни Биггер Томас¹ — от фатальной неполноценности, которая определяется его проклятьем «отличия» в качестве Другого — цветом кожи. Он смотрит на пролетающие в небе самолеты и знает, что никогда не сядет за штурвал, потому что чернокожий. Точно так же девочка знает, что она никогда не будет бороздить моря, никогда не отправится к полюсу, многие приключения и радости недоступны ей, потому что она — женщина, ей не повезло с самого рождения. Между ними имеются также различия; негры восстают против своей судьбы, тем более что никакие преимущества не компенсируют ее жестокости, Женщину же приучают к тому, чтобы она примирилась со своей участью, Я уже упоминала² о том, что наряду с естественным стремлением субъекта суверенно распоряжаться своей свободой в человеке существует также искусственная готовность отказаться от своей независимости, бежать от нее. Родители и воспитатели, книги и сказки, женщины и мужчины всячески расхваливают девочке прелести пассивности, ее учат наслаждаться ими с раннего детства, Она поддается искушению, сама того не замечая, ее уступка тем более неизбежна, что порывы ее трансцендентности наталкиваются на самое решительное сопротивление. Но принять пассивность означает также принять без борьбы навязываемую ей извне судьбу, и такая перспектива ее пугает. Перед мальчиком, будь он честолюбивым, легкомысленным или робким, будущее открывает множество дорог: он может стать моряком или инженером, остаться в деревне или уехать в город, отправиться в путешествие или разбогатеть. Глядя в будущее, где его ждут разнообразные возможности, он чувствует себя свободным. Девочка выйдет замуж, станет матерью, бабушкой, она будет заниматься домашним хозяйством точно так же, как ее мать, будет воспитывать детей, как воспитывали ее самое. В двенадцать лет она уже точно знает, что ей уготовано, она будет жить день за днем, но строить свою жизнь ей не дано. Она с любопытством, но и со страхом думает о своей будущей жизни, все этапы которой предусмотрены заранее и к которой ее неминуемо

приближает каждый день.

Именно поэтому девочку значительно больше, чем ее братьев, заботят тайны пола. Конечно, и мальчики ими горячо интересуются, но для них в будущем роль мужа и отца не станет главной. Для девочки вся будущая жизнь ограничена браком и материнством, и, как только она начинает угадывать ее секреты, у нее возникает впечатление, что ей грозят чудовищные страдания. Рано или поздно, хуже или лучше, но кто-нибудь ее просветит, она узнает, что ребенок зарождается в чреве матери не случайно и появляется на свет Божий не по мановению волшебной палочки. Она со страхом думает об этом. Иногда мысль о том, что внутри ее должно появиться, как непрошеный гость, какое-то тело, кажется ей не приятной, а отвратительной, она с ужасом думает о безобразно вздутом животе. А каким образом ребенок выйдет из нее? Даже если ей никогда специально не говорили о криках и страданиях рожениц, она кое-что слышала случайно, читала библейское изречение; «В муках будешь рожать детей своих». Она предчувствует мучения, которые неспособна даже вообразить, полагает, что при родах делают какие-то странные операции в области пупка. Предположение о том, что ребенок выходит из материнского тела через анальное отверстие, также не очень успокаивает ее. Когда девочки таким образом представляют себе процесс рождения ребенка, у них бывают запоры на нервной почве, Не помогают и точные объяснения: девочек преследуют мысли о большом животе, разрывах, кровотечениях. Чем богаче воображение ребенка, тем сильнее он страдает. И во всяком случае, ни одна девочка не может перенести эти видения без содрогания. Колетт рассказывает, что однажды мать обнаружила ее лежащей в обмороке после того, как она прочитала описание родов в одном из романов Золя: Автор описывал роды «с анатомической точностью, не скупясь на откровенные и грубые подробности, смакуя цвета, позы, крики. Во всем этом не было ничего общего с моими бесстрастными знаниями сельской девушки. Мне показалось, что раньше меня обманывали, я испугалась, ощутила угрозу, подстерегающую меня, молоденькую самку, на жизненном пути... Но я читала дальше описание разорванной плоти, экскрементов, пятен крови... Я обмякла и во весь рост упала на траву, похожая на одного из тех зайчат, которых браконьеры приносили на кухню прямо с охоты».

Взрослые неспособны рассеять тревогу девочки. Подрастая, она начинает понимать, что им нельзя верить на слово. Нередко она их ловит на лжи, даже когда речь идет о ее собственном появлении на свет. Кроме того, она знает, что они не находят ничего необычного в самых ужасных вещах. Если ей пришлось испытать какое-либо сильное физическое потрясение: удаление гланд или зуба, вскрытие нарыва, — то воспоминание о перенесенной боли обострит ее страх перед родами.

Поскольку беременность и деторождение проявляются в физических изменениях и процессах, у девочки возникает подозрение о том, что между супругами имеются «физические отношения». Слово «кровь», встречающееся в таких выражениях, как «дети одной крови», «чистокровный», «полукровка», иногда дает пищу детскому воображению. Некоторые девочки предполагают, что замужество сопровождается торжественным переливанием крови. Однако чаще дети связывают «физические отношения» с системой мочеиспускания и испражнения, в частности распространены предположения о том, что мужчина испускает мочу в женщину. Они представляют себе сексуальные отношения как нечто «грязное». Именно это до глубины души потрясает ребенка, которого всегда тщательно ограждали от всего «грязного». Почему же взрослые допускают подобные вещи в своей жизни? Получив первые сведения о сексуальных отношениях, ребенок сначала считает их настолько нелепыми, что даже не испытывает стыда. Он просто находит нелепым все, что ему рассказывают или что он читает, это кажется ему выдумкой. Героиня очаровательной книги Карсон Маккалерс «Новобрачная», девочка, однажды застает соседей в постели голых. Эта ситуация была для нее настолько необычна, что она не придала ей никакого значения; Это было летом. Однажды в воскресенье дверь комнаты супругов Мэрлов оказалась открытой. Ей была видна только часть комнаты, комод и спинка кровати, на которой висел корсет миссис Мэрлов. Однако из этой спокойной комнаты доносился непонятный шум. Когда она подошла к двери и заглянула в комнату, то была настолько поражена тем, что увидела, что бросилась в кухню с криком: «У мистера Мэрлова обморок!» Береника побежала в холл, но, увидев, что происходит, лишь поджала губы и захлопнула дверь... Фрэнки попробовала спросить у Береники, что все это значит, но та сказала только, что они люди как люди, хотя им следовало бы помнить об одном человеке и позаботиться о том, чтобы дверь была закрыта. Фрэнки чувствовала, что «человеком» была она, но смысла происшедшего не понимала. «Что это с ними?» — спросила она. «Да ничего особенного», — ответила Береника. Фрэнки по голосу догадалась, что от нее что-то скрывают. Однако запомнила она только, что супруги Мэрлов — люди как люди...

Когда детям объясняют, что нужно соблюдать осторожность с незнакомыми мужчинами, когда в их присутствии обсуждают преступления на сексуальной почве, то им обычно говорят о больных, маньяках, сумасшедших, ибо это самое простое объяснение. Если в кинотеатре девочку лапает сосед, если прохожий показывает ей свой половой член, она думает, что имеет дело с ненормальными людьми. Конечно, в проявлениях безумия нет ничего приятного, приступ эпилепсии, истерика, бурная ссора роняют престиж упорядоченного мира взрослых. Видя все это, ребенок теряет чувство безопасности. Но в конце концов, в хорошо организованном обществе существуют клошары, нищие, калеки со страшными увечьями, почему же в нем не быть и людям с психическими отклонениями от нормы? Это отнюдь не может поколебать его устои. Но когда ребенок начинает подозревать, что родители, друзья и учителя потихоньку занимаются всякими мерзостями, его действительно охватывает страх.

Когда мне впервые рассказали о сексуальных отношениях между мужчиной и женщиной, я заявила, что такого не может быть. Я не могла предположить, что нечто подобное могло бы быть между моими родителями, я слишком сильно уважала их, чтобы так думать. Я повторяла, что это чересчур отвратительно, и я никогда не соглашусь на это. К сожалению, вскоре, услышав, чем занимаются родители, я поняла, что ошибалась... Это было тяжкое мгновение: я с головой накрылась одеялом и заткнула уши, мне хотелось провалиться сквозь землю!.

Как представить себе достойных, одетых людей, проповедующих приличие, сдержанность и благоразумие, в виде двух голых животных, переплетенных как в схватке? Такими поступками взрослые сами ставят под сомнение свой авторитет, их пьедестал рушится, и горизонт затягивается тучами. Нередко дети упрямо отказываются верить в такое отвратительное открытие. «Мои родители этим не занимаются», — заявляют они. «Когда люди хотят иметь ребенка, — говорила одна девочка, — они идут к врачу, раздеваются, им завязывают глаза, потому что смотреть нельзя, врач привязывает мать и отца друг к другу и следит за тем, чтобы все шло хорошо». Она превратила любовный акт в хирургическую операцию, конечно малоприятную, но зато такую же приличную, как лечение зубов. Однако, несмотря на то что ребенок не хочет думать об этом и отказывается в это верить, в его сердце проникают тревога и сомнение. В нем происходит такой же болезненный процесс, как во время отнятия от груди. На этот раз его не просто отрывают от материнского тела, рушится вся окружавшая и защищавшая его вселенная. Он остается без крыши над головой, всеми покинутый, один на один с полным неизвестности будущим. Тревога девочки возрастает еще и оттого, что она не может точно узнать, что за непонятное проклятие тяготеет над ней. Сведения, которые ей удается получить, отрывочны, в книгах — противоречия, даже специальные труды не рассеивают туман, У нее возникает множество вопросов; причиняет ли половой акт боль или доставляет наслаждение? Сколько времени он длится, пять минут или всю ночь? Ей приходилось читать, что иногда одно-единственное объятие оборачивается беременностью, в других же случаях долгие часы страсти не приводят к этому. Занимаются ли люди «этим» каждый день или изредка? Ребенок старается восполнить пробел в своих знаниях, читая Библию и изучая энциклопедии, пытается выбраться из потемок, преодолевая чувство отвращения. По этому вопросу имеется интересный документ, опрос, проведенный доктором Липманном. Ниже следуют ответы некоторых девушек на вопрос о том, как происходило их знакомство с сексуальной стороной жизни.

Я по-прежнему терялась в своих туманных и несуразных догадках. Никто не говорил об этом, ни мать, ни учительница, в книгах я тоже не находила толковых объяснений. Постепенно акт, который сначала казался мне таким естественным, превратился в нечто таинственное, опасное и отталкивающее. Старшие девочки, которым было двенадцать лет, понимающе перебрасывались грубыми шутками с девочками из нашего класса. Все это было весьма туманно и внушало отвращение. Девочки обсуждали также вопрос о том, где зарождается ребенок, и высказывали предположение, что это происходит в теле мужчины, причем всего один-единственный раз, не зря же вокруг свадьбы бывает столько шума. В пятнадцать лет у меня начались менструации, и это было новым потрясением. Теперь все то, о чем я думала и слышала, начинало касаться меня непосредственно...

Сексуальное воспитание! В доме моих родителей нельзя было и намекнуть на нечто подобное!.. Я искала сведения в книгах, но меня мучило и нервировало то, что я не знала, где именно следует их искать. Я ходила в мужскую школу, учитель ни словом не касался подобных вопросов... Наконец книга Хорлама «Мальчик и девочка» просветила меня. Напряжение и возбуждение прошли, хотя я была очень несчастна. Мне понадобилось много времени для того, чтобы понять и признать, что истинная любовь состоит из эротики и сексуальности.

Этапы моего знакомства с сексуальной стороной жизни: I. Первые вопросы и смутные представления (абсолютно не удовлетворявшие меня). От трех лет до одиннадцати... Отсутствие ответов на вопросы, которые я задавала в последующие годы. Однажды, когда мне было семь лет, я кормила свою крольчиху и вдруг увидела, что под ней ползают голенькие крольчата... Мать объяснила мне, что у животных и у человека дети растут в животе матери, а затем выходят из ее бока. Появление детей из бока показалось мне маловероятным... О зарождении ребенка, беременности, менструации мне много рассказывала няня... Наконец, в ответ на мой вопрос отцу о его истинной функции он рассказал мне какую-то запутанную историю о пыльце и пестике.

II. Попытки узнать все самостоятельно (от одиннадцати до тринадцати лет). Я отыскала какую-то энциклопедию и медицинский труд... Но это была чистая теория, написанная длинными иностранными словами.

III. Проверка полученных знаний (от тринадцати до двадцати лет): а) в повседневной жизни; б) в научных работах.

Когда мне было восемь лет, я часто играла с одним мальчиком моего возраста. Однажды мы заговорили на эту тему. Я уже знала из объяснений матери, что в теле у женщины имеется много яиц... и что ребенок зарождается в одном из этих яиц всякий раз, когда матери этого хочется... В ответ на это объяснение я услышала от своего маленького товарища: «Ну и дура же ты! Когда наш мясник и его жена хотят иметь ребенка, они ложатся в постель и занимаются всякими гадостями». Меня это возмутило... В то время (мне было двенадцать с половиной лет) у нас была прислуга, которая рассказывала нам грязные истории. Маме я об этом не говорила ни слова, потому что мне было стыдно. Но я спросила у нее, может ли родиться ребенок, если посидеть на коленях у мужчины. Она мне все объяснила как могла лучше.

Откуда берутся дети, я узнала в школе, и мне показалось, что это ужасно. Но как они появляются на свет? Мы обе представляли себе эти вещи как что-то чудовищное, особенно после того, как однажды темным зимним утром по дороге в школу мы встретили мужчину, который показал нам половой член и сказал, подойдя к нам вплотную: «Смотрите, какой хорошенький!» Это вызвало у нас немыслимое отвращение, нас буквально тошнило. До двадцати одного года я думала, что ребенок появляется на свет из пупка.

Одна девочка отвела меня в сторону и спросила: «Знаешь, как рождаются дети?» В конце концов она мне заявила: «Ну ты даешь! Ты полная идиотка! Дети появляются из живота женщины, но сначала женщинам приходится заниматься с мужчинами гадкими вещами!» Затем она более подробно объяснила, что это за «гадкие вещи». Ее слова оглушили меня, я категорически отказывалась верить во что-либо подобное. Мы спали в одной комнате с родителями... Вскоре после этого разговора ночью я услышала, что происходит то, что я считала немыслимым. Мне стало стыдно, я начала стыдиться своих родителей. Из-за всего этого я сильно изменилась. Меня мучили ужасные моральные переживания. Только оттого, что я знала обо всех этих вещах, я казалась себе самой глубоко испорченной.

Следует отметить, что даже систематическое сексуальное воспитание неспособно разрешить проблему. При всем желании родители и учителя не смогут выразить в словах и понятиях эротические переживания, они познаются только на опыте. Любой, даже самый серьезный анализ будет немного смешным и исказит правду. Можно, начав с рассказов о поэтической любви цветов, о брачных играх рыб, о том, как вылупляется из яйца цыпленок, как рождаются котенок и козленок, дойти до рода человеческого и объяснить тайну зачатия, но как словами рассказать о физической любви и наслаждении? Как объяснить девочке, в которой не кипят страсти, сладость ласк и поцелуев? Члены семьи, случается, целуются, и даже иногда в губы, но почему в некоторых случаях поцелуи кружат голову? С таким же успехом можно описывать цвета слепцу. Пока не приходят смятение и желание, которые и придают эротической функции смысл и целостность, ее отдельные стороны кажутся до дикости неприличными. Девочку особенно возмущает тот факт, что девственность — это нечто вроде запечатанного сосуда и женщиной она станет только после совокупления с мужчиной. Поскольку эксгибиционизм является распространенным извращением, многим девочкам случается видеть пенис в состоянии эрекции. И уж во всяком случае, они видели половой член животных, причем, к сожалению, чаще всего им бросается в глаза половой член лошади. Неудивительно, что он внушает им страх. Девочка испытывает страх перед родами, перед пенисом, перед «припадками», которые бывают у женатых людей, она испытывает отвращение к бесстыдным занятиям, ей смешны действия, лишенные, по ее мнению, всякого смысла. В результате всего этого она приходит к решению: «Я никогда не выйду замуж»¹. Так надежнее всего можно уберечься от боли, безумия и непристойности. Бесполезно объяснять девочке, что, когда придет время, ни первая брачная ночь, ни роды не покажутся ей такими ужасными, что миллионы женщин прошли через это и чувствуют себя прекрасно. Когда ребенок боится какого-либо события в будущем, его успокаивают, говоря, что позже оно покажется ему совершенно естественным. Тогда его начинает мучить другой страх; он думает, что со временем он станет помешанным, безумным. Наблюдая за превращением гусеницы в куколку, а затем в бабочку, можно прийти в замешательство; осталось ли в этом существе после длительной спячки что-нибудь от бывшей гусеницы? Сама-то она себя узнает, обретя блестящие крылышки? Я знала девочек, которые при виде куколок погружались в грезы, смешанные с тревогой.