Приоритеты русской интеллигенции начала ХХ века

Как уже было отмечено выше, восприняв западные либеральные и демократические идеи, российская интеллигенция, тем не менее, не стала буржуазной. Стихийная социальная философия русской интеллигенции, не сводимая ни к какой конкретной идеологии, представляла собой противоречивое сочетание идеалов свободы гражданского общества с мессианским, в основе своём религиозным идеалом правды и справедливости, свойственным обществу традиционному и именно в русской истории. Н. Бердяев писал, что интеллигенция «была у нас идеологической, а не профессиональной и экономической, группировкой, образовавшейся из разных социальных слоёв»[6].

Приняв идею свободной личности, русская интеллигенция не могла согласиться с принципами западного гражданского общества: взгляд на человека как конкурирующего индивида, вынужденного непрерывно наносить ущерб ближнему в борьбе за существование. Тем, кто был воспитан на Пушкине, Толстом и Достоевском, было невозможно принять в целом рационализм философа западного общества Джона Локка, согласно которому разъединение людей оправданно, ибо «никто не может разбогатеть, не нанося убытка другому».

Если для западного интеллектуала, проникнутого рационализмом Просвещения, идеалом был поиск «правды как истины», то для русского интеллигента этот идеал неразрывно сочетался с поиском «правды как справедливости». Как писал тот же Н.А. Бердяев, «у Достоевского есть потрясающие слова о том, что если бы на одной стороне была истина, а на другой Христос, то лучше отказаться от истины и пойти за Христом, т.е. пожертвовать мёртвой истиной пассивного интеллекта во имя живой истины целостного духа»[7].

В результате русская интеллигенция, проведя огромную подготовительную работу по разрушению легитимности российского самодержавия, не смогла стать той духовной инстанцией, которая взяла бы на себя легитимацию государства буржуазного. Напротив, значительная и в этическом отношении очень авторитетная часть интеллигенции заняла определённо антикапиталистические позиции. Это особенно проявилось в движении народников, видящих ядро будущего свободного общества в крестьянской общине, а затем и в социал-демократии, принявшей постулат марксизма об освободительной миссии рабочего класса.

Необходимо также отметить, что важным идеологическим и даже духовным условием, повлиявшим на ход развития революции и последующего советского периода, было сильное влияние на культурный слой России марксизма. Это огромное по масштабам социальное, философское и экономическое учение, рождённое общественной мыслью Запада в период завершения первой фазы индустриальной революции. Конкурируя с либерализмом, марксизм отличался своим универсализмом – всечеловечностью.

Дав достаточно совершенную по своим познавательным возможностям методологию для анализа капиталистического хозяйства, марксизм оказал очень большое влияние на всех экономистов. В начале ХХ века С.Н. Булгаков писал: «Практически все экономисты суть марксисты, хотя бы даже ненавидели марксизм»[8]. Важно также учесть, что в то время, время быстрого хозяйственного развития России, воздействие экономистов на сознание интеллигенции и всей читающей публики было очень значительным.

Будучи теснее связан с наукой, нежели либерализм, марксизм обладал более широкими познавательными возможностями. Исходя из идеи преодоления того отчуждения между людьми, какое породила частная собственность, марксизм нёс огромный заряд оптимизма – в отличие от пессимизма буржуазной идеологии, выраженного в социал-дарвинизме.

Именно эти качества, созвучные традиционным идеалам русской культуры, объясняли тягу к марксизму в России. Влияние марксизма испытали не только социал-демократы, но и не согласные со многими его постулатами народники и даже анархисты. На деле весь культурный слой России и значительная часть рабочих находились под его влиянием. Г. Флоровский, объясняя, почему марксизм был воспринят в России конца XIX века как мировоззрение, писал, что была важна «не догма марксизма, а его проблематика. Это была первая мировоззренческая система, в которой на современном уровне ставились основные проблемы бытия, свободы и необходимости. Неслучайно, что именно марксизм пробудил в России начала века тягу к религиозной философии. Ибо в марксизме, как пишет Г. Флоровский, были и «крипторелигиозные мотивы… Именно марксизм повлиял на поворот религиозных исканий у нас в сторону православия. Из марксизма вышли Булгаков, Бердяев, Франк, Струве… Всё это были симптомы какого-то сдвига в глубинах»[9]. К тому же, марксистами были не только религиозные искатели, но даже и такие лидеры правых кадетов, как П. Струве и А. Изгоев.

После поражения революции 1905-1907 годов и утраты веры в успех столыпинской реформы единственная буржуазно-либеральная партия России (кадеты) стала уповать на буржуазию («русских Круппов» и «крепкое мещанство»), она предприняла большую пропагандистскую кампанию, направленную на преодоление враждебного отношения интеллигенции к буржуазии. Вели её бывшие марксисты – авторы «Вех». При этом им пришлось неизбежно отвергнуть сам идеал равенства. Так, П.Б. Струве писал, что основанием прогрессивного общества «является всегда личность, отмеченная более высокой степенью годности»[10]. Это был сдвиг к «рыночному» представлению о человеке, а значит, к полному разрыву с той антропологией, на которой стояло общинное мировоззрение крестьян (архаический аграрный коммунизм»). Струве пытался даже взывать к патриотическим чувствам интеллигенции, призывая считать поддержку развития капитализма как «национальный идеал и национальное служение», но этот рыночный патриотизм отклика не получил.

Интеллигенция не видела в буржуазности импульса к социальному творчеству, но зато слишком бросалось в глаза отрицание равенства. И, в общем, заметного успеха компания по смычке интеллигенции с буржуазией не имела. Изгоев вынужден был даже росить интеллигенции упрёк в том, что «западноевропейская буржуазия своими знаниями, энергией, честностью, трудоспособностью во много и много раз превосходит русскую, даже социалистическую интеллигенцию». Упрёк интеллигенция проглотила, но в массе свое осваивать ценности западной буржуазии не стала.