Присвоение возрастного индекса. Личное дело № 35—40

Пришла пора на своем жизненном примере убедиться в правоте главенствующей истины, прекрасно выраженной одним из героев Айрис Мёрдок: «Жизнь ужасна, ужасна, как сказал философ».

С высоты полувекового юбилея 35 лет – пустые хлопоты, ничтожные старания, буря в стакане воды. Но как не безобидны эти бури, хлопоты и старания!

Сомерсет Моэм признался, что к 35 годам утратил вкус к чтению: просто возраст уже не тот, чтобы развлекать свое воображение историями о чужих людях и их чужих страстях.

По Андре Моруа, «самый трудный подростковый возраст – между тридцатью и сорока».

В характере человека в возрастном диапазоне 35–40 лет упрочилась уверенность в жизни. Мужчина знает, чего хочет, цель поставлена, человек целенаправленно идет к ней. Бодро движется по фазе существования, ориентированной на логику, рассудок. Еще велики душевное равновесие и физическая прочность.

К причинам раздражающим относится предчувствие, что жизнь может иметь иное содержание, чем деловито рассудочное исполнение поставленных задач. Так или иначе, личность приобретает отчетливые контуры, человек убежден, что все будет еще долго продолжаться без изменений.

В интересующем возрастном диапазоне есть очень опасная дата: 37 лет, чему свидетельством – предельность жизни многих людей. Психологи называют этот возраст «кризисом середины жизни», свойственным не только мужчинам. Женщины тоже начинают дурить.

Каждый мужчина подмечал за собой, что в иные моменты на глаза наворачивается известная по идиоме скупая мужская слеза. Наряду с романтическим объяснением феномена – мужчина стал мудр, добр, благороден и жалостлив – существует еще одно, менее изысканное. В этом возрасте печень дает первые серьезные сбои, в организме изменяется соотношение мужских и женских гормонов. Уровень женских гормонов у мужчин повышается. Женщины, напротив, маскулинизируются. Мужчина делается сентиментальным, женщина, еще недавно примерная мать семейства, заботливая жена, проявляет желание заявить свои права на самостоятельность. Семейные конфликты на этом рубеже, как правило, завершаются скандальным разрывом. Мужчина оказывается не в состоянии поделиться с кем-либо проснувшейся ласковостью и плаксивостью.

Разнообразные косвенные признаки неформулируемой драмы самоидентификации говорят о необходимости порвать с принципами и убеждениями, которыми человек руководствовался последние 15–20 лет.

Люди с хрупкой душевной организацией (и не только они!) не в силах справиться с навалившимися страданиями, уходят в запой, бессознательно мстя печени, которая так нелепо и жестоко обошлась с гормонами. Кое-кто решается на радикальные поступки и кончает жизнь самоубийством. На этот возраст приходится пик суицидов.

Для тех, кто решил выжить, самое время подумать о цене жизненных успехов: в молодости они пропорциональны случаю, в зрелом возрасте – затраченному здоровью. Это очень грустная мысль, но с любой мыслью можно научиться жить, особенно тогда, когда время не метафорически касается тебя.

В 35 лет мужчина становится говорливым, особенно в любви. Ощущению нового возраста соответствует намеченный ранее стиль поведения: принципиально неразрешимым проблемам подбирается удобный способ нахождения ответов, заключающийся в риторической рефлексии предмета обсуждения. Пережить проблему умозрительно, проговаривая ее в словах, оказывается более предпочтительным, чем совершить поступок, деяние. Здесь перестает действовать формальная логика: сказав А, произнеси Б. Переведя этот хрестоматийный закон, внушаемый семьей и школой, на существование 35-летнего, можно констатировать, что уровень прояснения реальности не выходит для мужчины за пределы литеры А, чем и удовлетворяется. Остальные буквы алфавита не нужны, пугающе излишни.

При максимальной избыточности реальности ее необходимо сузить до удовлетворительной величины, доступной для словесной классификации, удобной для пользования. Все бы хорошо, но дальнейшая жизнь, с ее метафизической диалектикой, разбивает теоретически верные посылки, лишает мысль и действие психологического фундамента. У реальности есть свой порядок существования, у судьбы – свои мелодии, в которые лучше не вторгаться с теоретическими построениями, а то не избежать неминуемого и прогнозируемого поражения.

Круг возможностей представителей данной возрастной группы сужается с ошеломительной скоростью. Первые признаки пошатнувшегося здоровья скукоживают степень присутствия мужчины в самых действенных сюжетах существования. Человек начинает обходить стороной сферы жизни, на дверях которых четким почерком начертано приглашение для активных, физически бодрых и не успевших себя философски дискредитировать. Чтобы компенсировать физическую усталость, мужчина вынужден создавать бравурные словесные ситуации, потрясать великой глубиной идей. И этим ограничивать свое присутствие в любовном сюжете. Практические поступки, подтверждающие репутацию активного в жизни человека, – удел молодых и инициативных.

Форма мысли – это знак самодостаточного «теоретического» существования человека, который проявляется в риторическом рассеянии себя – акте, имеющем самое косвенное отношение к практике сознательного переустройства мира.

Наслаждению и боли надобно хотя бы отчасти соотносить себя с интеллектом. Даже в 35 лет, а точнее именно в 35, этого трудно добиться. Нелегко добиться дружества между всесокрушающим Эросом и все объясняющим Логосом. Эрос и Логос – принцип удовольствия и принцип описания – заведуют разными сферами жизнедеятельности. Каждый хозяйствует на своей, отведенной только ему территории. Эрос относится к сфере природы. Логос представляет собой аналитическую селекцию, отказ от хищного растворения в хаосе эмоций в пользу интеллектуального и неслучайного.

Молодость находится под обаянием синонимии Эроса и Логоса и не сомневается в обязательности рукопожатия главенствующих побуждений. Тридцатипятилетний интуитивно чувствует невозможность их синтеза. Лимитированных жизненных сил хватает теперь лишь на озвучивание пышных идей. Мобилизация Логоса приводит к утрате авторитета Эроса.

Эрос инстинктивен, эгоистичен и требователен. Логос прагматичен в своем сценическом эффекте и при этом бесцелен для практики, вял и абстрактен для воплощения в жесте конкретной жизнетворческой пользы. В нем нет раздела о смехе, радости и поцелуях, он всецело сосредоточен на словесных призывах и мысли о нецелесообразности саморазрушающегося поступка.

Было бы не совсем верно противопоставлять разум инстинкту, дух природе, однако в отношении представителя интересующей возрастной группы это противопоставление допустимо. Ноша слов, монотонное проповедование уже немолодого человека не менее тяготят своей настойчивостью, нежели желание юноши поступком увековечить свою индивидуальность. Именно здесь обнаруживается разница в понимании возрастами проблемы подлинности. Тридцатипятилетний самореализуется в потенциальной субстанции слова. Юноша наращивает мускулы своего эго в манифестации поступка. Первый исчерпывает себя объяснениями, второй пытается переоформить реальность. Одному необходим слушатель, другому – зритель.

Повторю: Сомерсет Моэм признался, что к 35 годам утратил вкус к чтению, посчитав, что возраст уже не тот, чтобы развлекать свое воображение историями о чужих людях и их страстях. В этом и состоит стержневое различие между носителями указанных возрастов: 35-летний – это человек для слуха. Внешне он еще импозантен, но это его качество второстепенно: поэзия природы уже готова свернуться в нем до уровня анатомического экспоната. Поступки молодого человека предназначены для глаз других: юноша эффективен в поведении, действии и непрерывен, как функция, в доказательстве своей правоты, инициативности и полезности.

Лишь отчасти роднит указанные типы гастрольный характер их жизни. Тридцатипятилетний дает концерты, ему нет равных в разговорном жанре. Это человек эстрады. Невозможно представить 35-летнего Мцыри, который отчаянно борется с горной зверушкой. Так же нелепо вообразить 35-летнего безответственным романтическим шалуном.

Круг бытийных обязанностей бескомпромиссно расписан. Лет пятнадцать назад герой вел жизнь-превью, исполнял головокружительные цирковые номера. И если заламывал руки, то не жалел этих самых рук. Лет пять назад он был эмоционально и физически мобилен, поднимал тяжести планов, активно вел себя на любовном манеже жизни, был претенциозен в поступках и неистов в словах. И как любого циркового артиста, его подстерегла ранняя пенсия: к 35 годам полная профессиональная непригодность для силовых номеров. Тогда он принялся пробовать себя в клоунаде вдохновенных и остроумных реприз.

Трагический статус юноши, как правило, может быть описан с помощью эффектных социально-идеологических дефиниций. Самочувствие 35-летнего исчерпывается карманным словариком физической надломленности. И не только физической. Однажды 37-летнего мужчину охватит мистический ужас, и тогда во всей неприглядности прозвучит самопризнание, почерпнутое у Рене Фалле: «Ты всего лишь придурок, трахнутый, популист! Ты – не что иное, как посредственная часть толпы… Твоя жена посредственная, твои дети будут посредственными, ты сам – посредственность, как твой отец и твоя мать».

О себе «среднестатистическом» 37-летнем можно узнать из газет, в которых от второго лица бесстрастно излагается пошлая история: «Сколько хлеба он съедает в день, сколько выпивает вина, сколько выкуривает сигарет, в каком возрасте он женится, а в каком умирает». Все бы ничего, но главный фигурант – «это ты! Средний человек, жалкий тип, придурок, трахнутый, популист. Это ты, дурень, кто же еще! Неплохой, но все-таки дурень. Ты – толпа. Бесконечный пешеход. Великое ничто всего великого – ноль». Подобные признания делаются всеми, обыкновенными людьми и великими.

Мифология возраста, основанная на нумерологии, предполагает, что жизни каждого человека, добравшегося до середины четвертого десятка, поставлен весьма грустный временной предел. Если прислушаться к пифагорейцам, то мужчину после 17 лет подстерегает пограничный возраст, которого следует остерегаться; 36 – таинственный символ мира, который образуется из первых четырех четных и нечетных чисел: 36 = (1 + 3 + 5 + 7) + (2+4+6 + 8). Число 36 есть сумма кубов трех первых чисел: 13 + 23 + 33, то есть это своего рода математическая формула трехмерного пространства, свидетельствующая о завершенности геометрической фигуры. Именно эти качества числа делают его предельным, поворотным и пугающим.

Возвратимся к общеизвестному статистическому факту: пик смертности у великих людей, связанных с художественным творчеством, приходится на период от 35 до 40 лет. Внутреннее напряжение и тревожность достигают в этом возрасте такой степени, что человек начинает ощущать опустошенность. Мучает подавленное чувство вины за неумение распорядиться даром Божьим. Конфликт между потребностью в творчестве и недовольством собой, покорностью и бунтом усиливается до такой степени, что кажется, только смерть способна разрубить узел накопившихся противоречий.

На пороге 36 лет Фауст заключает договор с Мефистофелем.