Как защититься от психологического давления и использования нечестных уловок на переговорах? НАОС

…Инициатива установления нормальных отношений с ФРГ принадлежала, бесспорно, советскому правительству. Она была ясно выражена в ноте от 7 июня 1955 г., переданной правительству ФРГ советским посольством в Париже через германского посла фон Мальцана…Советское правительство исходило из того, что установление дипломатических отношений позволит приступить к урегулированию проблем, касающихся всей Германии, а также наладить взаимовыгодные экономические связи. Правительство ФРГ, судя по мемуарам К.Аденауэра, также понимало необходимость нормальных отношений со странами Восточной Европы, прежде всего с СССР, но хотело обусловить нормализацию согласием советского правительства на проведение «свободных выборов» во всей Германии, а в качестве первого шага хотело добиться освобождения «из плена» германских граждан. Канцлер К.Аденауэр по-своему истолковал предложение Советского правительства как подтверждение правильности его курса: сначала усиление позиций и достижение согласия с западными державами, потом переговоры с позиций силы с Москвой. В советской ноте 7 июня было высказано приглашение федерального канцлера в Москву для переговоров. 9 июня в интервью агентству ЮПИ К.Аденауэр заявил о готовности к встрече с советскими представителями, но после предварительного обмена мнениями и выяснения некоторых вопросов.

Исследователи истории дипломатии отмечают, что канцлер К.Аденауэр оказался перед дилеммой: принять приглашение и добиться успеха, или отказаться от приглашения и предстать перед немцами в роли «слабака», упустившего реальный шанс. Позже К.Аденауэр вспоминал: «Если бы я не поехал в Москву…». Что ехать в Москву необходимо, это стало ясно канцлеру довольно скоро, более того, у него сложилось твердое убеждение в этом. Но дипломаты долго взвешивали: когда это лучше предпринять? Было решено поехать в Москву после встречи 4-х держав на высшем уровне в Женеве.

Западные державы пошли на совещание в Женеве в июле 1955 г. с целью приглушить резонанс на предложения СССР по сокращению вооружений и смягчению напряженности. Советская дипломатия, естественно, хотела закрепить послевоенный статус-кво и добиться признания ГДР. С июня по сентябрь в течение трех месяцев германская дипломатия имела возможность не только взвесить все «за и против» поездки в Москву, но и программу переговоров. Программа переговоров в Москве имела два ключевых требования: репатриации германских граждан и свободных выборов в Германии.

Для согласования линии поведения с западными державами канцлер отправился прежде всего в США, где обстоятельно обсудил ситуацию с госсекретарем Дж.Ф.Даллесом. План действий был построен на предпосылке, что система европейской безопасности может быть создана только после воссоединения Германии, что нейтрализация Германии абсолютно неприемлема. В беседе с президентом Д.Эйзенхауэром канцлер ФРГ получил заверения, что в Женеве Москва не получит никаких поблажек. На обратном пути канцлер остановился в Лондоне и провел беседу с премьер-министром А.Иденом. Так была согласована дипломатическая линия.

Ответную ноту правительство ФРГ направило советскому правительству лишь 30 июня. В ноте выражено согласие на обсуждение вопроса об установлении дипломатических, торговых и культурных отношений между обеими странами, правда, с оговоркой, что необходимо уточнение некоторых вопросов и выяснение последовательности их рассмотрения. Нота была весьма лаконичной, можно сказать, лапидарной: всего 12 строк. В США нота получила позитивную оценку как образец дипломатии перед лицом «потенциально опасного советского приглашения» («Нью-Йорк Таймс»).

Женевское совещание 17-23 июля 1955 г. было использовано германской дипломатией для зондажа позиций СССР. По просьбе К.Аденауэра А.Иден поставил перед главой советского правительства вопрос об освобождении немецких военнопленных. Ответ был соответственно кратким: в СССР нет теперь военнопленных, а лишь осужденные в соответствии с союзными договоренностями на длительный срок военные преступники. Дело в том, что еще 5 мая 1950 г. советское правительство объявило, что возвращение немецких военнопленных, исключая больных и осужденных, закончено. Здесь следует отметить, что в мае 1955 г. советское правительство денонсировало англо-советский договор 1942 г. и союзные отношения между СССР и Великобританией стали историей.

В ходе обмена нотами в августе 1955 г. между правительствами СССР и ФРГ были намечены сроки проведения переговоров: конец августа – начало сентября. Советская сторона предложила в повестку дня следующие вопросы: 1. согласование документа об установлении дипломатических отношений; 2. выработка и заключение торгового договора; 3. налаживание культурных связей на основе специальной конвенции. Особо следует отметить, что советская дипломатия подчеркнула, что было бы целесообразно не выдвигать никаких предварительных условий «ни той, ни другой стороной». На советскую ноту от 3 августа правительство ФРГ ответило 12 августа, предложив начало переговоров на 9 сентября. Не называя свои предложения предварительными условиями, германская сторона тем не менее высказала пожелание обсудить вопрос о национальном единстве немцев, освобождение немцев, которые еще удерживаются в настоящее время на территории «или в сфере влияния» Советского Союза. Она рассматривала эти вопросы как «элемент» нормализации отношений.

Мотивы готовности к переговорам взвешивала и та, и другая сторона. Из суждений советских участников событий того времени представляет интерес мнение первого посла СССР в Бонне А.В.Зорина. В беседе с исследователем темы А.И.Степановым (ныне послом РФ в Швейцарии) В.А.Зори выделял не только соображения международного положения ФРГ, но и экономические потребности. Установление отношений с СССР было для ФРГ одним из факторов уверенного выхода на мировые рынки и в конечном счете – экономического чуда, поскольку обеспечивало ФРГ стабильность в Европе. Особенность ситуации перед переговорами в Москве заключалась в том, что именно в июне 1955 г. К.Аденауэр сложил с себя исполнение обязанностей министра иностранных дел и назначил 7 июня на должность министра иностранных дел Хайнриха фон Брентано (1904 г.рожд.), бывшего до этого лидером фракции ХДС\ХСС в бундестаге. Для него подготовка к переговорам в Москве стала первым значительным делом в дипломатическом ведомстве. Тактику на переговорах в Москве он наметил в письме канцлеру удивительно просто: выслушать советские предложения, но отклонить немедленные решения. Ведь переговоры тем и отличаются от бесед и обмена мнениями в ходе визитов, что они имеют повестку дня и должны увенчаться конкретными решениями. Это лучше нового министра иностранных дел понимал канцлер. Ему нужен был конкретный результат. Х. фон Брентано рекомендовал составить небольшую делегацию, и, по возможности, из лиц, которые не обладают большим политическим весом. И эту делегацию должен был возглавить сам канцлер! Именно по этим соображениям в делегацию не был включен министр экономики Л.Эрхард: чтобы отодвинуть решение экономических вопросов на время…после воссоединения Германии. Совершенно ясно, если бы К.Аденауэр не поехал сам, а поручил делегацию Брентано, переговоры были бы безрезультатными.

В конце августа К.Аденауэр провел совещание с лидерами фракций бундестага, чтобы заручиться их поддержкой. Публично К.Аденауэр заявил, что целью поездки в Москву он считает освобождение немцев из заключения. При этом в прессе обсуждались планы освобождения «сотен тысяч» немцев. В списки подлежащих освобождению включили всех пропавших без вести. Между тем в ноте 19 августа советское правительство согласилось со сроками проведения переговоров, начиная с 9 сентября, и выразило готовность к «обмену мнениями» по вопросам национального единства немцев, равно как и по другим вопросам, интересующим германское правительство. Темы переговоров и темы обмена мнениями были, таким образом, ясно обозначены. В самом конце августа в Бонн пожаловал помощник госсекретаря США Л.Мерчэнт с целью получения информации о намерениях канцлера на переговорах в Москве. Между тем, полной ясности в этом отношении не было у самого канцлера.

В советском дипломатическом ведомстве тщательно готовились к встрече делегации во главе с К.Аденауэром, взвешивая не только политические, но протокольные моменты. Протокольный отдел МИДа, возглавляемый Ф.Молочковым, учел все существенные пожелания германских дипломатов, за исключением одного – остановить на три дня движение на улице, прилегающей к стоянке спецпоезда на путях Ленинградского вокзала. Группа германских экспертов во главе с фон Чиршке, побывавшая в Москве 23-24 августа 1955 года., согласовала все до деталей относительно прибытия и пребывания делегации ФРГ. Предусмотрительность проявлена (отметим это) до установления дипломатических отношений. Если официальная делегация в известном составе насчитывала примерно 20 человек, включая сопровождающих лиц, то дипломатическая миссия в целом насчитывала 140 человек. Заранее были согласованы детали не только прибытия официальной делегации в аэропорт Внуково на двух самолетах: один – с министром Х.Брентано на борту в 16.15, второй – с К.Аденауэром в 17 часов, но и стоянка специального поезда на Ленинградском вокзале, размещение сопровождающих лиц в гостинице «Советская» и т.д. По понятиям традиционной российской дипломатии прибывало «великое посольство» еще не признанного, но суверенного государства. Дипломаты действовали, не ущемляя никак интересы и даже амбиции германской стороны в лице ФРГ. Советская сторона не ставила вопроса признать или не признавать ФРГ, признав ее как бы априори. К. Аденауэр через своих представителей уведомил, что не выедет из Бонна до тех пор, пока не получит программу пребывания.

В указаниях к переговорам, проект которых готовился в МИД СССР, исправленный вариант которого находится в АВП СССР, в качестве главной задачи определено установление дипломатических отношений как «важный шаг» к взаимопониманию и сотрудничеству. Намечена форма установления дипломатических отношений - обмен идентичными письмами глав правительств. По вопросам развития торговых отношений предусмотрен обмен мнениями. Рекомендовано высказаться за сотрудничество в области культуры, науки и техники. Инструкция предписывала: «В случае, если делегация ГФР не согласится на установление дипломатических отношений, а предложит создание комиссии из представителей ГФР и СССР для рассмотрения неурегулированных вопросов, - отклонить это предложение, заявив, что оно может быть понято как выдвижение каких-то предварительных условий для установления дипломатических отношений, с чем советская сторона не может согласиться.

Предусмотрена была и такая возможность: «В противовес попыткам делегации ГФР превратить обмен мнений по вопросу о восстановлении единства Германии в основную тему переговоров по общеполитическим вопросам выдвинуть на обсуждение вопрос о создании системы коллективной безопасности в Европе, руководствуясь при этом предложениями СССР, выдвинутыми на Женевском совещании Глав правительств четырех держав».

В Архиве Внешней политики СССР, в Фонде, относящемся к переговорам между СССР и ФРГ, имеется «Политическое письмо к вопросу о позиции Англии в связи с поездкой Аденауэра в Москву», подписанное советским послом в Лондоне Я.Маликом 31 августа 1955 г. В записке отмечено, что в Бонне исходят из того, что англичане потеряли интерес к объединению Германии; в то же время Англия вместе с США обещают Аденауэру поддержку в требовании возвращения германских граждан и даже возвращения «бывших германских территорий, расположенных к востоку от линии Одер-Нейссе». Обе державы, по мнению советского посла в Лондоне, не желают позитивного исхода переговоров в Москве Доказательством этого служили высказывания Д.Эйзенхауэра и Д.Ф.Даллеса 24 и 25 августа 1955 г. В «Политическом письме» отмечено, что в последние дни британская пресса особенно упорно подчеркивает мысль: в московских переговорах Аденауэр поставит нормализацию отношений между ФРГ и СССР в зависимость от того, будет ли достигнут прогресс в вопросе объединения Германии. Обмен послами означал бы для Бонна признание разделения Германии на два государства на длительное время. Западные державы полагали, что предотвратить нормализацию отношений между ФРГ и СССР можно выдвижением на первый план вопроса об объединении немцев, сделав это условием создания системы безопасности в Европе.

Позиция Великобритании была выражена в выступлении А.Идена 27 августа в Варвикшире: «Английское правительство по-прежнему придерживается того мнения, что в Европе не может быть обеспечена безопасность, пока Германия остается разделенной. Россия придерживается другой точки зрения; но если стороны направятся в Женеву с намерениями попытаться достигнуть урегулирования, то я уверен, что они смогут сблизить позиции». Советский посол сообщал в Москву: «По последним сведениям, полученным мною 31 августа, наибольшее беспокойство английское правительство проявляет по поводу того, что Аденауэр имеет намерение предложить в Москве неограниченные поставки Советскому Союзу продукции тяжелой индустрии Рура». Англичане опасаются, что немцы «перехватят» возможности экспорта товаров. Над англичанами витает «дух Рапалло». Они будут пытаться помешать достижению соглашения между ФРГ и СССР. Англичане, по мнению советского посла, будут обещать Аденауэру не только полное равноправие в Североатлантическом союзе, но и доступ на британские рынки. Все это предназначено для того, чтобы помешать достижению согласия между Советским Союзом и Западной Германией. Оценивая позиции ФРГ, посол Я.Малик отметил в «Политическом письме» от 31 августа: «Аденауэр стремится усилить свою позицию в предстоящих переговорах путем обеспечения себе поддержки не только правительственных, но и оппозиционных партий, тем самым надеясь снять с себя личную ответственность в случае неудачи переговоров».

В Лондоне, как и в Бонне, понимали, что осуществление национальных стремлений к объединению Германии зависит от СССР. Шансы на успех Аденауэра в Москве были значительными, если он не связывал себя с выдвижением нереальной задачи немедленного решения проблемы единства немцев. Газета «Айриш Таймс» 12 августа 1955 г. отметила: «отказ от поездки в Москву вызвал бы бурю протеста и мог бы привести к падению Аденауэра».

В справке, составленной в МИД СССР перед приездом делегации ФРГ и предназначенной для политических руководителей страны, отмечены деловые и личные связи федерального канцлера: личная дружба с банкиром Пфердменгесом, родственные связи с верховным командующим американскими войсками в Западной Германии генералом Маклоем, наконец, деловые отношения с банкирскими домами Шредера и германо-американским домом Варбург. Личные качества Конрада Аденауэра выражены кратко, но ясно: «Аденауэр – властолюбив, самоуверен и настойчив,, пользуется большим влиянием и поддержкой среди парламентских и деловых кругов. Несмотря на преклонный возраст, деятелен и вынослив». Как бы между прочим, вскользь отмечено, что почти 80-летний канцлер вдов и имеет от двух браков 7 детей: 4 сына и 3 дочери.

Хотя на переговорах К.Аденауэр заявил, что не выдвигает никаких предварительных условий, дипломатам в Москве было хорошо известно, что говорил канцлер во время вступления в НАТО и непосредственно перед переговорами в Москве. Так, 13 мая 1955 г. он высказался достаточно четко: «…Воссоединение Германии должно означать не только присоединение Восточной Германии, но и исконных немецких земель, расположенных к востоку от линии Одер-Нейссе». В конце июля (21 июля 1955 г.) федеральный канцлер твердо высказался за продолжение милитаризации ФРГ: «Германия никогда не будет участвовать ни в каком соглашении, включая соглашение о разоружении, если оно будет основано на расколе Германии».

Советской стороне было известно, что из первоначального списка германской делегации по воле канцлера был исключен министр экономики Л.Эрхард. Это было воспринято как нежелание обсуждать вопросы экономического сотрудничества, хотя в советскую делегацию был включен министр внешней торговли И.Г.Кабанов.

Германская делегация во главе с К.Аденауэром прибыла на внуковский аэродром 8 сентября 1955 г., где ее встречали члены правительства и дипломаты; среди них Н.А.Булганин, В.М.Молотов и другие. На следующие день, 9 сентября, переговоры открылись в особняке МИД на Спиридоновке. Протокольно точно рассказывать о дипломатических конференциях бывает интересно по свежим следам события. Историки, естественно, останавливаются на некоторых существенных моментах, имевших политические последствия. В данном случае имели значение некоторые моменты. После вступительных заявлений глав правительств с советской стороны было сделано предложение передать тексты заявлений для публикаций в прессе. Опытный политик К.Аденауэр тотчас усмотрел в этом возможность безрезультатного исхода переговоров, во всяком случае предположил, что другая сторона предусматривает такую возможность.

Собственно переговоры, которые вели делегации, конкретно В.М. Молотов и Х. фон Брентано, происходили в довольно напряженной атмосфере. Хотя К.Аденауэр и подчеркнул, что не выдвигает предварительных условий выдвижение им на первый план под видом нормализации воссоединения немцев и освобождения пленных, причем при подчеркнутой претензии говорить от имени всех немцев, конечно, насторожила советских представителей. Министр иностранных дел фон Брентано, полагавший, что переговоры идут «скорее плохо», высказал сомнения в возможности достичь договоренности. 12 сентября германские дипломаты предложили текст заявления, в котором переговоры названы первым шагом к дальнейшим усилиям по нормализации отношений. Советская сторона отказалась обсуждать такого рода заявление и поставила вопрос так: означает ли предложение германской стороны, что установление дипломатических отношений откладывается на неопределенный срок? В ответ Брентано заявил буквально следующее: «Ход переговоров до настоящего времени не дает возможности для быстрого установления дипломатических отношений». Наступательная тактика германской дипломатии натолкнулась на бетонную позицию советских представителей.

Глава делегации одобрил поведение министра, заметив, что тот якобы сказал, что невозможно установить дипломатические отношения «здесь и сейчас». В духе традиционной западной дипломатии у германской делегации был запасной вариант: установить «ограниченный контакт через дипломатических агентов», но не обмениваться послами. На заседании 12 сентября, во второй половине дня, К.Аденауэр все еще в наступательном стиле и требовательном тоне говорил об освобождении немцев из заключения. Он хотел получить уступки до установления дипломатических отношений, используя метод давления. После резких высказываний с советской стороны канцлер удерживал себя от того, чтобы не встать и не покинуть зал заседаний. Более того, он распорядился в конце дня подготовить самолет к отлету на следующий день, 13 сентября, т.е. на день раньше срока.

Вечером 12-ого и утром 13-ого сентября шел интенсивный обмен мнениями и поиски компромисса. Дилемма канцлера могла получить драматический исход: «Что же будет, если мы разъедемся, не придя к соглашению?» Во время прогулки в садике у особняка, канцлер выслушивал своих советников и взвешивал аргументы про и контра. Вернуться домой ни с чем было бы серьезным политическим конфузом. Надо было найти компромисс. На встрече министров иностранных дел, наконец, были согласованы краткие идентичные заявления, обмен которыми означал бы установление дипломатических отношений. Была найдена приемлемая формула: дипломатические отношения устанавливаются в форме обмена письмами, а советская сторона положительно рассмотрит вопрос о выезде германских граждан из СССР. В тот же день посол США Ч.Болен передал канцлеру личное послание президента Д.Эйзенхауэра, который выразил понимание доводов федерального канцлера. Между прочим, среди доводов канцлера существенное место занимали не только непризнание ГДР, но и границы по линии Одер-Нейссе. Хотя была согласована компромиссная формула, на заключительном заседании канцлер положил на стол совершено иной текст. Советская сторона после короткой, но острой дискуссии вернула бумагу немцам. Что значил этот жест канцлера?

На втором заседании переговоров 10 сентября глава советской делегации Н.А. Булганин заявил: «Вопрос о военнопленных федеральный канцлер г-н Аденауэр выдвинул в качестве первого вопроса. По нашему мнению, здесь имеет место недоразумение. Никаких немецких военнопленных в Советском Союзе нет. Все военнопленные освобождены и отправлены на родину. В Советском Союзе находятся лишь военные преступники из бывшей гитлеровской армии, осужденные советским судом за особо тяжкие преступления против советского народа, против мира и человечности. Действительно, таких еще осталось на 1 сентября в нашей стране 9 626 чел.»

Опытный политик Аденауэр прежде всего отметил, что он не выдвигает никаких предварительных условий, не выступает с «позиции силы», а главное – он говорил не о военнопленных, а о задерживаемых Советским Союзом немцах.

Активную роль на переговорах играл Н.С.Хрущев, внося периодически в ход переговоров оживление своими репликами примерно такого рода: «Вы, возможно, приехали в Москву с представлением, что здесь едят капиталистов…без соли». Отвечая на высказывание депутат бундестага К.Шмида, который призвал советских руководителей проявить великодушие и отпустить удерживаемых немцев, Н.С.Хрущев заявил: «Я – человек простой, в дипломатии не искушенный, хотя это очень хорошая наука и занятие, но хочу сохранить свою простоту и по-простому объяснить и поставить вопрос». Он напомнил, что не Советский Союз напал на Германию, что немцы совершали преступления на советской земле и осуждены по советским законам. ФРГ вступила в НАТО, которая направлена против СССР, а теперь просит у него великодушия. Главная мысль Н.С.Хрущева в его выступлении, однако, сводилась к желательности для СССР налаживать экономическое сотрудничество с ФРГ. Для историка загадкой остается зафиксированный в стенограмме факт: во время выступления Н.С.Хрущева министр В.М.Молотов подал реплику: «Утешаешь?», а затем – «Все это утешение?». Возможно, что эти реплики были продолжением разговора в ходе подготовки к переговорам.

Искушенный в дипломатии В.М.Молотов, а не Н.А.Булганин, был настоящим партнером К.Аденауэра на переговорах в Москве. Правда, между советскими руководителями роли были распределены четко: Н.А.Булганин играет роль гостеприимного хозяина, В.М.Молотов ищет компромиссные пути к главной цели – установлению дипломатических отношений «с сего дня», Н.С. Хрущев временами демонстрирует твердость державы-победительницы, перемежая серьезные заявления экстравагантными репликами. C германской стороны, очевидно, все нити были в руках К.Аденауэра. Предварительное распределение ролей тоже, видимо, имело место, однако ни один из членов германской делегации не проявлял никакой инициативы и самостоятельности, действуя только по указанию канцлера. Он чаще давал слово статс-секретарю В.Хальштейну, чем министру иностранных дел фон Брентано, который был назначен на должность министра за три месяца до переговоров. Наиболее острые ситуации складывались в результате вмешательства Н.С.Хрущева. Когда К.Аденауэр попытался заверить, что германская армия создается не для войны, Н.С.Хрущев заметил: «Дивизии создаются не для того, чтобы из них борщ варили».

Кульминацией переговоров было заседание в «узком составе»: Н.А.Булганин, Н.С. Хрущев, В.М.Молотов и В.С. Семенов – с советской стороне (в бумагах отмечено, что стенограмму этой встречи не вели). Это произошло 13 сентября с 10 ч. До 11.45. Еще и после этого совещания Н.А.Булганин ставит вопрос о советских перемещенных гражданах на территории ФРГ («лиц без гражданства»), называя их число: свыше 100 тысяч. В.М.Молотов ставит вопрос: в воздушное пространство нашей страны прилетают с запада воздушные шары, которые мешают полетам самолетов.

Ситуацию накалил до предела Н.С.Хрущев, заявивший, обращаясь к гостям, что если у вас нет готовности обсуждать основной вопрос – установление дипломатических отношений, то «тогда найдите другую аудиторию, чтобы здесь не утруждать нас». К.Аденауэр мгновенно реагировал на это заявление: «Это последнее приглашение подыскать себе другую аудиторию не является особенно вежливым». Однако, К.Аденауэр проявил выдержку и примирительно сделал оговорку: для установления дипломатических отношений ему надо получить согласие бундестага. Похоже, переговоры вошли в свое русло после решающего заявления Н.С.Хрущева.

Настаивая на немедленном установлении дипломатических отношений Н.С.Хрущев сделал встречный шаг, заявив: «Мы даем вам джентльменское слово, что всех заключенных (Вы их называете военнопленными, мы их называем военными преступниками) мы освободим по амнистии, как мы договорились, или же передаем вашему правительству как преступников, а ваше правительство, согласно вашей совести, согласно вашим законам, поступит с ними так, как найдет нужным».

После того, как между В.М.Молотовым и В.Хальштейном было согласовано, что тексты писем об установлении дипломатических отношений будут идентичными и формула простой: «устанавливаются дипломатические отношения» (без слова «немедленно» или «с сего дня»), на столе переговоров появился «третий» документ – заявление федерального канцлера К.Аденауэра, который гласил: «1. Установление дипломатических отношений между Правительством Федеративной Республики Германии и Правительством Советского Союза не является признанием территориального состава обеих сторон. Окончательное установление границ Германии предоставляется мирному договору. 2. Установление дипломатических отношений с Советским Союзом не означает никакого изменения правовой точки зрения Федерального правительства относительно его полномочия представлять германский народ в международных делах и что касается политических отношений в тех германских районах, которые в настоящее время находятся вне его эффективного суверенитета».

Советская сторона отклонила этот документ. Н.А.Булганин заявил: «Мы не можем приложить руки к этому заявлению. Поэтому я бы очень просил Вас, г-н Федеральный канцлер, взять это заявление обратно, и если Вы считаете нужным выступить на пресс конференции у себя дома, когда Вы прибудете к себе в Бонн, - это Ваше дело». В протокол внесена заметка: «Булганин возвращает Аденауэру его текст его заявления». Аденауэр бросает реплику: придется провести пресс-конференцию…

В завершение переговоров В.Хальштейн предлагает составить «маленькое сообщение для печати». На это К.Аденауэр в полушутливом тоне говорит: «Я согласен, но только при условии, чтобы господа министры были заперты в этой комнате до тех пор, пока они не выработают коммюнике». Н.С.Хрущев на это: «Двери можно запереть. От нас, - добавляет он, - Громыко и Семенов. Пощадим министра Молотова». В последний момент К.Аденауэр говорит: «Я должен добавить оговорку о согласии нашего парламента». Н.А.Булганин: «Мы добавим об утверждении в Верховном Совете». Н.С.Хрущев уточняет: «В Президиуме Верховного Совета». К.Аденауэр также уточняет: «Согласие бундестага и кабинета». Заседание окончено в 20.30. Подготовка окончательных текстов поручена дипломатам. В 21 ч.10мин. 13 сентября Н.А.Булганин и К.Аденауэр подписали письма и обменялись ими. В 21 ч. 14 мин. переговоры закончились.

По смыслу бумаги Аденауэра делалась оговорка, что установление дипломатических отношений не означает признания территориального состава обеих сторон, что неизменной остается правовая точка зрения: федеральное правительство представляет в международных делах всех немцев, весь германский народ. Эта претензия не получила признания. Московские переговоры увенчались принятием заключительного коммюнике и обменом идентичными письмами между главами правительств.

На пресс-конференции 14 сентября канцлер К.Аденауэр сделал заявление и передал текст своего заявления на заключительном заседании переговоров прессе. В соответствии с договоренностями, соглашение об установлении дипломатических отношений в форме обмена письмами было представлено на утверждение законодательными органами сторон. Бундестаг одобрил соглашение по представлению федерального правительства 23 сентября, а Президиум Верховного Совета СССР – 24 сентября 1955 г. Затем состоялся обмен дипломатическими представителями в ранге послов. Первым послом СССР в ФРГ был назначен опытный дипломат В.А.Зорин. Первым германским послом ФРГ в Москве стал Вильгельм Хаас.

Характерно, что К.Аденауэр исходил из того, что установление дипломатических отношений с СССР еще отнюдь не означает установления дружественных отношений, закрепленных в договоре. Известно, что уже вскоре правительство объявило о введение в действие т.н. доктрины Хальштейна, которая предусматривала определенные санкции в отношении тех государств, которые пошли бы на признание ГДР. Советский Союз через неделю после встречи в Москве с представителями ФРГ заключил первый государственный договор с ГДР (20 сентября 1955 г.), открывший перед ГДР перспективы полного восстановления суверенитета.

Советский Союз выполнил свое джентльменское слово: 28 сентября 1955 г. Президиум Верховного Совета СССР постановил досрочно освободить и отправить на родину 8 877 германских граждан, отбывавших наказание за военные преступления в годы войны, а 749 граждан, совершивших особо тяжкие преступления, были переданы правительствам ГДР и ФРГ в зависимости от места жительства до войны. При этом отмечалось, что Советское правительство учло просьбу президента ГДР, а также просьбу правительства ФРГ. В начале октября 1955 г. возвращенцы стали пребывать в Германию В лагере «Фридланд» (ФРГ) их принимали весьма радушно, используя гуманный акт Советского правительства для всплеска антисоветских настроений, для восхваления несломленного «германского духа».

Визит старого канцлера в Москву и установление дипломатических отношений с СССР был, несомненно, успехом, хотя и не триумфом К.Аденауэра. Налаживание экономических отношений шло весьма медленно. Лишь в 1958 г. удалось заключить торговый договор между ФРГ и СССР. Во второй половине 50-ых гг. правительство ФРГ проводило курс на создание военного потенциала (введение всеобщей воинской обязанности, формирование бундесвера) и укрепление своих позиций в НАТО. Конечно, нормализация отношений с СССР способствовала укреплению международных позиций ФРГ.

Основным оппонентом Аденауэра, по существу, (и по возрасту, и по опыту ведения дипломатических переговоров) были не Н.А.Булганин и не Н.С.Хрущев, а В.М. Молотов, хотя формально он был на втором плане, а в непосредственный контакт входил с Х.Брентано и В.Хальштейном. Дипломатическая команда СССР была, конечно, посильнее команды ФРГ, на которой заметен был отпечаток провизориума и начинающей свое восхождение дипломатии. В.М.Молотов имел большой опыт не только политического выживания в окружении И.В.Сталина, но жесткой, суровой государственной деятельности. В 1929-39 гг. он – глава советского правительства, затем с 1939 по 1953 г. – глава дипломатического ведомства. Молотов имел весьма значительный опыт ведения переговоров, в том числе с А.Гитлером и Й.Риббентропом, с У.Черчиллем и Ф.Рузвельтом, наконец, с американскими деятелями, типа Г.Трумена и Дж.Ф.Даллеса. Он был участником создания послевоенной системы международных отношений – Ялтинской и Потсдамской системы. Известно, как воспринимал Потсдам К.Аденауэр: как окшмар («альпдрук»).

Если германская делегация готовилась к переговорам под руководством самого канцлера, который до июня 1955 г. был одновременно и министром иностранных дел ФРГ, то советская делегация, конечно, под контролем партийного руководства, но в дипломатическом ведомстве под руководством В.Молотова, который после смерти И.В.Сталина и А.Я.Вышинского вновь возглавил МИД. Уже на подготовительной стадии, при выработке позиции на переговорах, В.М.Молотов определял задачи и даже тональность на переговорах. За три дня до приезда германской делегации в Москву, когда на стол министра положили подготовительные материалы, выработанные с участием знатоков германских дел, в частности, В.Семенова и Г.Пушкина, предложивших направить материалы партийному и государственному руководству, В.М.Молотов собственноручно синим карандашом сделал 6 сентября многозначительную пометку «Главу [справки] зап.г. [западногерманская] печать о переговорах в Москве следует поправить, т.к. она уклончиво реагирует на агрессивные планы Аденауэра на переговорах в Москве, не давая должной ориентировки». В.Молотов завизировал свою записку в краткой, как бы небрежной, спешной форме «В.Мо.».

Дипломатический опыт В.Молотова был востребован, когда переговоры казалось зашли в тупик, и понадобилось проведение совещания в узком кругу и без протокольной записи, где, видимо, и возникло «джентльменское слово» Н.С.Хрущева, воспроизведенное затем на заседании делегации. Между тем, В.Молотову пришлось разъяснять Х. ф. Брентано, что означает в международной практике нормализация отношений. Х. ф. Брентано еще утром 12 сентября продолжал настаивать на обсуждении вопроса о «задерживаемых немцах» и даже о «единстве немцев» вместо делового обсуждения главного вопроса – установления дипломатических отношений, точнее, способа или формы документа об этом. Он предложил рассматривать переговоры в Москве как «первый шаг» к дальнейшим «усилиям по сближению позиций» и поручить продолжение переговоров новым делегациям, которые стороны должны для этого образовать. В.Молотов отклонил тезис о «первых контактах» с представителями немецкого народа, сославшись на наличие полных дипломатических отношений с ГДР: «Мы рассматриваем вашу делегацию как представителей западной части Германии, а не всей Германии в целом». Он подчеркнул, что откладывание установления дипломатических отношений на какой-то неопределенный срок, а тем более назначение каких-то новых делегация для советского правительства неприемлемо, резонно аргументируя это тем, что если такие авторитетные делегации, какие встретились в Москве, не решат основной вопрос – установление дипломатических отношений, то что смогут сделать менее авторитетные делегации. В.Молотов был довольно категоричен: «Мы можем обойтись и без дипломатических отношений с ГФР, если она считает это несвоевременным». Настаивая на непременном обсуждении вопроса об «удерживаемых немцах», Х. ф. Брентано допустил некоторую оплошность, сказав, что готов обсуждать этот вопрос с участием премьера ГДР О.Гротеволя, а потом объяснял, что это не предложение, а лишь его личное мнение.

Упорство в достижении поставленной цели В.М.Молотов проявил и за столом переговоров со статс-секретарем В.Хальштейном. Стенограмма совещания от 13 сентября (с17.30), когда задача состояла в том, чтобы за короткий срок выработать заключительное коммюнике, зафиксировала скрупулезный разговор по формулировкам коммюнике. Многоопытный советский дипломат неустанно вникал во все нюансы обсуждаемого документа вплоть до последнего момента. В итоге этого заседания В.Хальштейн (не Брентано) позволили себе высказать суждение о партнере по переговорам.

В.Хальштейн: «Я знаю, что с Вами трудно вести переговоры, Вы – очень «жилистый партнер» в переговорах».

В.Молотов: «Я замечаю, что Вы не менее «жилистый».

В.Хальштейн: «Это – комплимент».

В.Молотов: «Вот мы и обменялись комплиментами. Коммюнике будем давать?».

Хальштейну ничего не оставалось, как внести предложение: пригласить глав делегаций прервать прогулку по парку у особняка на Спиридоновке и вернуться в зал заседаний для завершения работы.

В Архиве внешней политики СССР сохранилась запись «ответного слова» канцлера Аденауэра с бокалом в руке, очевидно, на приеме 13 сентября. На бумаге сделана заметка от руки: «Утверждено т.Молотовым» (конечно, имеется в виду подтверждение правильности записи). Согласно записи, федеральный канцлер выразил удовлетворение переговорами, особенно искренностью, откровенностью, а иногда и резкостью высказываний, особенно со стороны некоторых советских руководителей: «Мой сосед справа, господин Хрущев, очень откровенно высказывает то, что думает, и на этого человека можно положиться».

«Джентльменское слово» Хрущева, видимо, умиротворило канцлера: «Мы вернемся на родину с убеждением, что посещение Москвы было полезным делом и оставило у нас много приятных впечатлений». Заметив не без ехидства, что дипломаты не всегда бывают лучшими друзьями, почтенный канцлер поднял бокал, провозгласив здравицу: «За здоровье советского и германского народа». Он благодарил Н.Булганина за превосходную организацию пребывания немецкой делегации в Москве, но даже не упомянул В.М.Молотова. Тост, естественно, был встречен аплодисментами. В записи напечатано «Бурные аплодисменты», однако слово «бурные» вычеркнуто, очевидно, по указанию министра, «утвердившего» этот текст речи К.Аденауэра.

Одним из первых откликов на итоги переговоров в Москве было суждение корреспондента агентства ТАНЮГ Чулича, высказанное в беседе на аэродроме с Юрием Жуковым 15 сентября. По его сведениям, в западных посольствах не ожидали положительного исхода переговоров в Москве. Симптоматичным считали послание Д.Эйзенхауэра в критический момент переговоров, которым он поддержал жесткую линию К.Аденауэра. Чулич сказал Ю.Жукову: «Для Даллеса это очень тяжелый удар, так как он считал Аденауэра самым верным своим союзником. Кроме того, это очень затруднит его позицию в Женеве, поскольку Аденауэр фактически согласился с разделом Германии и теперь будет трудно».