Новые, не образующие род, принципы, с передачей социуму практически всех функций межпоколенной коммуникации, радикально меняют природу семьи и роль отца семейства, причем не только в жизни самой семьи, но и за ее пределами.
Мы видели, что долгое время патриарх оставался ключевым строителем интегральной культуры. Эта роль складывалась еще на предысторической стадии, и на протяжении всей — теперь уже собственно человеческой — истории наследовалась им от своих предков. Однако уже появление преимущественных прав первенца (и тем более формирование системы майората) имело своим результатом появление целого слоя людей, которых в поток межпоколенной коммуникации включает не родитель, но (в лице своих сертифицированных агентов) само общество. Преемственность культурного наследия, разумеется, остается, но для этих людей линия рода обрывается, и родитель, даже продолжая оставаться терминалом известной суммы социальных контактов, от поколения к поколению в определенной прогрессии теряет статус одного из центров кристаллизации социума. Развитие и диверсификация его интегральной деятельности не позволяет главе отдельного семейства оставаться хранителем ее секретов, и он превращается в такую же клетку единого социального организма, как и любой из его собственных домочадцев.
Постепенная утрата статуса родоначальника влечет за собой и изменение роли мужчины в жизни социума, то есть дальнейшую эволюцию гендера. Объективными законами общественного развития подавляющая часть мужской половины выталкивается из родительского дома и теряет право персонифицировать собою свой род (а, значит, и его заслуги перед обществом). Вместе с ним исчезает и ответственность социума перед теми, кто составляет эту «сиротеющую» часть рода, обязательства по отношению к ним, что, конечно же, не может не менять ее общую самооценку и поведенческие стереотипы. Между тем единственная парадигма семейного строительства — это патриархальный уклад. Однако для подавляющего большинства мужчин такой порядок вещей приводил к тому, что прежде они становились младшими членами чужих фамилий, и не каждому было суждено создать свою собственную. В отличие от старших братьев им оставалось мечтать, пусть не о карьере марешалей, но хотя бы о том, чтобы положить начало своему роду, стать родоначальником.
Вместе с тем, формируя целое сословие людей, кому это право не дается вместе с рождением, социальный порядок обретал известные позитивы, ибо заставлял их действовать. Поэтому рождение новой культуры в Средние века — это еще и рождение совершенно нового типа личности, которая обладает и новой мотивацией, и особой энергетикой. Мировосприятие мужчины, теряющего право на заслуги своих предков и обязанного личным служением завоевывать право на основание собственного рода, характерно внезапным осознанием того, что только собственные же подвиги могут обеспечить ему достойное место в обществе. Будущие завоеватели империй, кортесы и писсаро, выходят из этого круга.
Таким образом, новый тип культурного героя — это, оборвавшая связи с родным и вытесненная из приемного, пассионарная личность, которой приходится с нуля строить свой собственный «дом». Аура, окружающая его,— это аура всеобщего переустройства, миросозидания, аура творчества. Не случайно очень скоро рядом с ним появляется поэт и философ. Собственно, герой, поэт и мыслитель становятся чем-то единым, и в создаваемой этим кентавром культуре происхождение, родословие начинает терять прежнее значение. Уже хотя бы потому, что каждый пересоздает прежде всего самого себя. Отсюда творчество, понятое в самом широком значении этого слова, становится тем, что стирает различия между мечтающим о рыцарских шпорах юношей, безродным поэтом, философствующим искателем общественного идеала — и аристократом. Сирота-рыцарь становится героем своего времени. Перед взявшимся ниоткуда поэтом начинают склоняться носители всех оттенков голубой крови. В честь прежде безвестных («Не только дети дворян или представителей высших слоев буржуазии <…> Многие семьи с весьма скромным достатком старались, часто ценой тяжких жертв, послать сына учиться ради обретения научной степени, которая позволила бы ему получить церковный бенефиций или войти <…> в состав государственной администрации»[464]) получателей докторского диплома — устраиваться пышные городские праздники[465]. Словом, рядом с аристократией крови возникает нобилитет личного достоинства и заслуг, нобилитет культуры.
Вместе с тем деяниями этого круга, его ценностями, его культурой формируется и новый тип женщины, которая постепенно выходит из тени, отбрасываемой мужчиной, и становится активным соучастником всеобщего переустройства. Поначалу роль этого нового фигуранта общественной жизни ограничивается тем, что в немалой степени именно ее ожидания формируют мужчину, создают вектор его устремлений. Но со временем она сама начинает вмешиваться и в принимаемые им решения. Дальше — больше, женщина сама берется за кисть и перо, специфика ее осмысления книжных премудростей становится острым ферментом развития общественной мысли.
Среди блистательных имен достойны упоминания достойны многие. Катарина Сиенская (1347—1380) — одна из наиболее почитаемых католических святых. Сохранилось около четырехсот ее писем, которые заставили сильных мира сего прислушаться к женщине. Она была канонизирована в 1461, в 1939 провозглашена святой покровительницей Италии, в 1970 папа Павел VI приобщил ее к числу учителей церкви. Констанца д’Авалос (1460—?) герцогиня Франкавилья, вдова Федериго дель Бальцо, которую называли в числе возможных моделей Джоконды. Вероника Гамбара, графиня Корреджио (1485—1550) — итальянская поэтесса и государственный деятель, владетельница города Корреджио. Виттория Колонна, маркиза де Пескара (1490/1492—1547), знаменитая итальянская поэтесса. Маргарита Наваррская (1492—1549), французская принцесса, сестра короля Франциска I, одна из первых женщин-писательниц во Франции. Туллия д’Арагона (ок. 1510—1556) — знаменитая итальянская куртизанка XVI века, прославившаяся также как писатель и философ. Джулия Гонзага Колонна, графиня Фонди и герцогиня Траетто (1513—1566), патронесса художников, поэтов и венецианских издателей. Луиза Шарлен Лабе (1522—1566), французская поэтесса. Лаура Баттиферри дельи Амманнати (1523—1589) жена скульптора Бартоломео Амманатти, итальянская поэтесса эпохи Ренессанса, оставившая важное эпистолярное благодаря масштабной переписке с видными флорентийскими интеллигентами своего времен. Вероника Франко (1546—1591), венецианская куртизанка и поэтесса. Фонтана Лавиния (Fontana Lavinia) (1552—1614), дочь художника Просперо Фонтаны, который работал в Риме и Флоренции. мать и дочь, Мадлена (род. 1530) и Катрин (род. 1550) Рамбуайе, французские поэтессы, чей салон был литературным центром в Пуатье, где собирались поэты и писатели. Артемизия Гентилечи (1593—1653), всемирно известная художница при жизни, почти забытая после смерти, которая многими считается первой известной женщиной-художницей. Перечень можно длить и длить…
Словом, женщина перестает быть чисто страдательным началом, сторонним наблюдателем творимой вокруг нее истории (не только политической — там она не чувствовала себя чужой еще со времен Лилит, но и истории культуры), становится ее субъектом.
Разумеется, это накладывает свою печать на распределение гендерных ролей, а вместе с ними на развитие социума и его институтов. Однако сам социум еще не готов к выходу женщины на авансцену, к ее вмешательству в его жизнь. Признание прав женщины, уравнение ее с мужчиной потребует глубоких социальных перемен. Впрочем, они не заставляют себя ждать. Вот только специфика большинства из них состоит в том, что новая роль женщины объясняется не только ее собственным развитием и ростом ее собственной значимости. Уравнение величин может достигаться как возрастанием меньшей, так и уменьшением большей. В истории социума, а значит, и в жизни полов, и в жизни семьи реализуется главным образом вторая — прежде всего умаление роли мужчины сокращает дистанцию между ним и женщиной, и только затем развитие самой женщины.
