Обычно Кейт добиралась до свой квартиры на такси уже затемно, но сейчас они шли пешком и она жмурилась от густого вечернего света, падающего на стены домов. Ей сейчас казалось, будто раньше она никогда не видела Бухареста.
- Значит, вы остановились не в отеле? - спросил священник.
Кейт стряхнула с себя задумчивость.
- Нет. Фонд снял для меня небольшую квартирку на улице Штирбей Водэ. - Она назвала адрес.
- А... - произнес он. - Это прямо рядом с садом Чишмиджиу.
- Рядом с чем? - переспросила Кейт.
- Сад Чишмиджиу. Одно из моих любимых мест в городе.
Кейт покачала головой.
- Ни разу не была. - Она криво улыбнулась, - Не слишком-то много я видела с тех пор, как сюда приехала. Вне больницы я провела всего три дня, да и те проспала.
- А когда вы приехали? - спросил он. Сейчас они шли по оживленному бульвару Бэлческу, и Кейт заметила, что он прихрамывает. Здесь, на тротуаре возле университета, тени были более глубокими, а воздух прохладный.
- Гм.., четвертого апреля. О Господи.
- Понимаю, - сказал отец О'Рурк. - В больнице день кажется неделей. Неделя - вечностью.
Когда они дошли до площади Виктории, Кейт вдруг остановилась и нахмурилась.
- Какое сегодня число?
- Пятнадцатое мая, - ответил священник. - Среда.
- Я обещала в ЦКЗ вернуться к двадцатому. Они прислали мне билеты. Совсем забыла, что уже так скоро...
Она тряхнула головой и обвела взглядом площадь. Позади виднелась церковь Крецулеску, вся в лесах, через которые проглядывали пулевые выбоины на закопченном фасаде. Дворец Республики на противоположной стороне получил еще более серьезные повреждения. Над входом с колоннами висели красные и белые флаги, но двери и разбитые окна были заколочены досками. Справа находился отель "Атене-палас", который функционировал, но некоторые окна зияли провалами, а строчки пулевых отверстий напоминали шрамы от иглы на коже наркомана.
- ЦКЗ, - произнес О'Рурк. - Так вы из Атланты?
- Из Боулдера в Колорадо, - ответила Кейт. - Головная контора все еще в Атланте, но несколько лет это были центры контроля за заболеваниями. Филиал в Боулдере появился сравнительно недавно.
Они пересекли площадь Виктории на зеленый свет и пошли по Штирбей Водэ. Перед отелем "Букурешты" на них налетели три цыганки, и целуя собственные руки, протягивая младенцев и похлопывая Кейт по плечу, повторяли:
- For la bambina... For la bambina...
Кейт полезла в карман, но отец О'Рурк уже наскреб мелочи для каждой. Цыганки скорчили физиономии, увидев монеты, бросили что-то на своем наречии и поспешили вновь занять места перед отелем. За всем этим безразлично наблюдали от входа валютчики в джинсах и кожаных куртках.
Штирбей Водэ была поуже, но также забита громыхающими по булыжнику и разбитому асфальту дешевыми "дачиями", "мерседесами" и БМВ, принадлежавшими местной мафии. Кейт снова обратила внимание на легкую хромоту священника, однако решила ничего не спрашивать. Вместо этого она поинтересовалась:
- А вы откуда? - прикидывая, стоит ли добавлять "святой отец", но у нее язык не повернулся. Улыбка тронула уголки губ священника.
- Орден, в котором я работаю, располагается в Чикаго, и здесь я выполняю поручения Чикагской епархии, хотя уже довольно давно не бывал там. В последние годы я много времени провел в Центральной и Южной Америке А еще раньше - в Африке.
Кейт взглянула влево, узнала улицу Тринадцатого декабря и сообразила, что до дому ей осталось один-два квартала. При свете дня улица имела совсем иной вид, чем обычно.
- Значит, вы что-то вроде специалиста по третьему миру, - сказала она, чувствуя себя слишком усталой, чтобы сосредоточиться на разговоре, но английская речь доставляла ей удовольствие.
- Что-то вроде, - согласился отец О'Рурк.
- И вы специализируетесь на сиротских приютах по всему миру?
- Не совсем. Если у меня и есть специальность, то это дети. То есть я стараюсь отыскивать их в приютах и больницах.
Кейт понимающе кивнула. Лучи света, отразившись от зданий, упали на несколько ореховых деревьев вдоль улицы, окутав их золотисто-оранжевым ореолом. Воздух был насыщен типичными для любого крупного восточноевропейского города запахами - неочищенные выхлопные газы, сточные воды, гниющие отходы, - но в прохладном вечернем ветерке ощущалась и свежесть зелени вперемешку с ароматом цветов.
- Неужели на улице здесь может быть так хорошо? Кажется, за все время мне запомнились только дождь и холод, - тихо сказала Кейт.
Отец О'Рурк улыбнулся.
- Погода с начала мая почти летняя. А деревья на улицах к северу отсюда - просто что-то невероятное. Кейт остановилась.
- Номер пять. Это мой дом. - Она протянула руку. - Ну что ж, спасибо за прогулку, за беседу.., м-м-м.., святой отец.
Священник смотрел на нее, не подавая руки. Выражение его лица казалось несколько непонятным, замкнутым, будто он спорил о чем-то сам с собой. Кейт впервые заметила, какие у него удивительно ясные серые глаза.
- Парк там, недалеко, - сказал О'Рурк, показывая вдоль Штирбей Водэ. - Меньше квартала отсюда. Вход в парк трудновато заметить, если не знаешь, где он. Я понимаю, вы измотаны, но...
Кейт действительно чувствовала себя как выжатый лимон, да и настроение было паршивое. Кроме того, этот целомудренный поп в джинсах нисколько ее не соблазнял, несмотря на поразительно красивые глаза. И все же впервые за несколько недель она говорила не о медицине и с удивлением поймала себя на том, что не испытывает желания закончить прогулку.
- Да-да, конечно, - сказала она. - Покажите мне парк.
***
Сад Чишмиджиу напомнил Кейт ее собственные представления о том, каким когда-то, десятки лет тому назад, был Центральный парк в Нью-Йорке, еще до того, как по ночам в нем воцарилось насилие, а днем - суета.
Чишмиджиу был настоящим городским оазисом, потаенной жизнью деревьев, воды, цветов и игры света в листве.
Они прошли через узкую калитку в высоком заборе, которую Кейт прежде не замечала, спустились по лестнице между высоких валунов и оказались в лабиринте мощеных тропок и булыжных дорожек. Несмотря на обширные размеры, от всех уголков парка веяло уютом: ручеек, протекающий под каменным арочным мостиком, переходящий затем в широкую тенистую заводь; неухоженная длинная лужайка, явно нетронутая косой садовника и радующая глаз буйством диких цветов; игровая площадка, звенящая голосами детей, одетых еще по-зимнему; длинные скамейки с бабушками, присматривающими за ними, каменные столы и лавки, на которых собравшиеся кучками мужчины наблюдали за шахматной игрой; украшенный разноцветными огнями ресторан на островке; звуки смеха над водой.
- Чудесно, - сказала Кейт.
Миновав шумную детскую площадку, они прошлись по восточному берегу заводи, взошли на бетонный мостик и остановились, чтобы понаблюдать за парочками, катавшимися на лодках внизу.
Отец О'Рурк кивнул и облокотился на парапет.
- Всегда проще видеть в чем-то лишь одну сторону. Бухарест, возможно, и трудно полюбить, но у него есть и свои прелести.
Кейт смотрела на проплывающую внизу парочку: молодой человек сражался с тяжелыми веслами, стараясь в то же время выглядеть непринужденно, а его девушка откинулась на носу в томной - или казавшейся ей томной - позе. На вид лодка имела такие же размеры, что и спасательная шлюпка QE-2, и казалась такой же легкой в управлении. Парочка уже почти скрылась за поворотом, когда взмокшему молодому человеку пришлось, ругнувшись, навалиться на весла, дабы избежать столкновения с водным велосипедом.
- Такое впечатление, что и Чаушеску, и революция были давным-давно, правда? - сказала Кейт. - Трудно поверить, что этим людям пришлось так долго прожить при одном из жесточайших диктаторов в мире.
Священник кивнул.
- А вы видели новый президентский дворец и бульвар Победы Социализма?
Кейт попыталась напрячь свои уставшие извилины.
- Кажется, нет, - ответила она.
- Вам обязательно надо посмотреть до отъезда, - сказал отец О'Рурк.
По отстраненному взгляду его серых глаз могло показаться, что в душе он ведет какой-то внутренний диалог.
- Это новый район Бухареста, что он построил? Священник снова кивнул.
- Он напоминает мне архитектурные опусы, которые Альберт Шпеер делал для Гитлера. - Голос его звучал очень тихо. - Берлин в том виде, каким он должен был стать после окончательного триумфа Третьего рейха. А президентский дворец, возможно, крупнейшее жилое здание в мире.., только сейчас там никого не осталось. Новый режим никак не сообразит, какого черта с ним делать. А весь бульвар - это нагромождение белоснежных конторских и жилых комплексов - частично Третий рейх, частично "корейская готика", частично Римская империя. Они уничтожают то, что когда-то было красивейшей частью города, как боевые машины марсиан. Старые постройки по соседству исчезли навсегда.., сгинули, как сам Чаушеску. - Он потер щеку. - Не хотите немного посидеть?
Они подошли к скамейке. Закат уже совсем погас, отсвечивая лишь в самых высоких облаках, но сумерки плавно переходили в медленное, теплое угасание вечера поздней весны. Несколько фонарей освещали длинную, извилистую дорожку.
- У вас нога разболелась, - заметила Кейт. Отец О'Рурк улыбнулся.
- Эта нога не может болеть. - Он приподнял левую штанину над длинным носком, и постучав по розовому пластику протеза, добавил:
- До колена. А то, что выше, иногда может чертовски болеть.
Кейт закусила губу.
- Авария?
- В некотором роде. Что-то типа аварии в масштабах страны. Вьетнам.
Невероятно, удивилась Кейт. Во время войны она еще ходила в школу, а священник, на ее взгляд, был чуть ли не моложе ее. Теперь она повнимательнее всмотрелась в его лицо над темной бородой и, разглядев паутинку морщинок вокруг глаз, впервые по-настоящему увидела этого человека, придя к выводу, что ему, по всей вероятности, сорок с небольшим.
- Мне очень жаль, что так случилось, - сказала она.
- Мне тоже, - засмеялся священник.
- Мина? - В интернатуре Кейт познакомилась с одним блестящим врачом, специализировавшимся при Комиссии по делам ветеранов.
- Не совсем, - ответил О'Рурк.
В его голосе не слышалось неловкости или неуверенности, с чем Кейт приходилось сталкиваться во время бесед с некоторыми ветеранами Вьетнама. "Какие бы кошмары ни мучили его из-за войны, - подумала она, - сейчас он свободен от них".
- Я был тоннельной крысой, - сказал О'Рурк. - Нашел там одного из НВА, а он оказался не просто покойником, а миной-ловушкой.
Кейт не имела понятия, что такое "тоннельная крыса", но спрашивать не стала.
- В больнице вы с детьми просто чудеса творите, - сказал священник. - После нашего появления в два раза снизилась смертность от гепатита.
- Все равно пока не слишком здорово, - откликнулась Кейт.
Заметив нотку раздражения в своем голосе, она сделала глубокий вдох. Следующая фраза прозвучала гораздо мягче:
- А вы сколько уже в Румынии.., м-м-м... - Он поскреб бороду.
- Почему бы вам не называть меня Майком? Кейт хотела что-то сказать, но остановилась в замешательстве. "Майк" было ненамного лучше, чем "святой отец". Священник усмехнулся.
- Ладно, а если просто О'Рурк? В армии вполне проходило.
- Хорошо.., мистер О'Рурк, - сказала она, протянув руку. - Нойман.
Рукопожатие у него было твердым, но Кейт подспудно ощутила в нем деликатность.
- Хорошо, миссис Нойман. Отвечаю на вопрос... В Румынии я бывал наездами в течение последних полутора лет.
- И все это время имели дело с детьми? - удивилась Кейт.
- В основном.
Он подался вперед, машинально поглаживая колено. Мимо проплыла еще одна лодка. От ресторана на острове донеслась рок-музыка, какие-то неразборчивые слова.
- Первым делом надо было перевести особенно больных детей в больницы... Ну, вы знаете, какие условия в государственных детских домах.
Кейт дотронулась до отяжелевших век. К ее удивлению, болезненное ощущение измотанности постепенно отступало, сменяясь обычной усталостью.
- Больницы немногим лучше, - заметила она. Отец О'Рурк не смотрел на нее.
- Больницы для партийной элиты гораздо лучше. Вы их видели?
- Никогда.
- Их нет в официальном списке Минздрава. И вывесок на них нет. Но медицинское обслуживание и оборудование в них на порядок опережают то, что вы наблюдали в районных больницах, где работали.
Кейт повернула голову, чтобы посмотреть на прогуливающуюся под ручку пару. Между ветвями над дорожкой сгущалась темнота.
- Но ведь в этих элитных больницах нет детей, мистер О'Рурк?
- Брошенных детей нет. Лишь несколько откормленных малышей с тонзиллитом.
Парочка скрылась за поворотом извилистой дорожки, но Кейт продолжала смотреть в том же направлении. Жизнерадостные звуки парка, казалось, таяли вдали.
- Черт побери, - тихо прошептала она. - И что же нам делать? Шесть с лишним сотен этих самых государственных учреждений... Двести тысяч, а то и больше детей в них... Пятьдесят процентов заражено гепатитом В, почти столько же в некоторых из этих гнусных дыр дают положительные анализы на ВИЧ. Что делать, мистер О'Рурк?
Священник разглядывал ее лицо при угасающем свете.
- Деньги и помощь с Запада уже кое-кому помогли. Кейт лишь фыркнула.
- Да-да, - подтвердил О'Рурк. - Детей больше не загоняют в клетки, как раньше, когда я приехал сюда с миссией, организованной Вернором Диконом Трентом.
- Конечно, - согласилась Кейт. - Теперь они брошены на произвол судьбы и растут прикованными к чистым железным кроваткам.
- А еще остается надежда на усыновление... - начал священник.
Кейт повернулась к нему.
- И вы тоже участвуете в этой гадкой комедии? Вы поставляете здоровых румынских детей этим отъевшимся на говядине новообращенным американским ублюдкам? В этом-то и состоит ваша роль?
Отец О'Рурк не отреагировал на эту вспышку гнева. Его лицо оставалось безмятежным. Когда он заговорил, голос его звучал мягко.
- Вы хотите, миссис Нойман, узнать мою роль во всем этом?
Кейт чувствовала, как внутри у нее поднимается волна ярости. Дети страдают, умирают тысячами.., десятками тысяч.., а этот анахронизм со стоячим воротничком участвует в Большом Детском Базаре, чисто коммерческом предприятии, которым заправляют убийцы и бывшие стукачи, составляющие костяк гнусной мафии этой страны.
- Да, - наконец произнесла она, справившись с собой. - Объясните мне вашу роль.
Не говоря больше ни слова, отец О'Рурк поднялся со скамейки и повел ее из парка в темноту города.
