Глава 1. Робб и Флэй

ЧАСТЬ 1. ПОДСОЛНУХОВАЯ РОЩА

 

Дом робота был спрятан глубоко-глубоко в Подсолнуховой роще. И лишь только опытный наблюдатель смог бы заметить узкую еле различимую тропу, которая уходила в заросли подсолнухов по левую сторону Солнечной дороги, проложенной с юга на север. Тропа вела прямиком к дому робота. Подсолнуховую рощу окрестили таким названием сами (немногочисленные) жители Подсолнуховой рощи. На самом же деле это было обыкновенное подсолнуховое поле, простирающееся в ширину и длину на сотни километров. Кто, когда и зачем посеял здесь эти величественные эпичные растения, неизвестно. Определенно, не люди, а, может, и люди. Этот вопрос всегда интересовал робота, а также, вопрос, существовали люди вообще когда-либо. Правда, одна особенность его механического тела являлась явным подтверждением существования человека. Но, об этом чуть позже. Как бы там ни было, но за долгие временные кольца своего функционирования, робот никогда не встречал людей, может быть, потому, что он никогда не покидал Подсолнуховую рощу, свой дом, свой мир, который сроднился с ним, слился, и не отпустит его ни за что, в какую бы сторону света он не отправился в целях покинуть свое милое обиталище. Подсолнухи в роще росли очень высокие, метров тридцать в высоту, и могучие, поскольку, ни ураганы, которые случались здесь часто, ни другие неблагоприятные факторы и формы ущербности не могли сломать широкие и твердые как жесть стебли, держащие очень крепко свои раскачивающиеся головы, начиненные сотнями черных семян. Семена эти в определенную пору времени пожинали собиратели. Собиратели представляли собой механических жуков с вместительным контейнером для сбора урожая. Вместо крыльев был пропеллер, треск и жужжание которого робот ужасно ненавидел. А еще роботу не нравилось то, что любого собирателя очень тяжело было заставить опуститься к нему в низ и развести на разговор. Робот думал, зачем вообще собирателям нужны позитронные мозги и голоса, что бы озвучивать мысли? Они ведь обычные работяги, которые как только приходит пора сбора урожая, снуют тут сотнями, нарушая так долго длящиеся, умиротворяющие тишину и покой этих мест. Собранные зерна отправлялись в Маслоцех, расположенный далеко на западе. Для каких нужд использовалось полученное масло в дальнейшем, про это не знали и сами собиратели. Нет, думал робот, они стожелезно не были изначально собирателями, а использовались по другому назначению. Почему-то робот полагал, что собиратели были раньше обыкновенными солдатами. Об этом говорили их агрессивная раскраска, эмблема клана, к которому они принадлежали, и пушки, много пушек, скорее всего, даже лазерных, которые усеивали их тела. А может то и не пушки, а специальные приспособления для сбора зерен? С земли робот не мог видеть, каким образом собиратели вытряхивали из головы подсолнуха зерна. А эмблемы вообще могли означать что угодно. В общем, в своей догадке робот мог ошибаться.

Вернемся к дому робота. Какой был у него дом? Небольшая, но вместительная кубическая коробка с дверью и окном, сконструированная из останков упавших с неба собирателей. А падали они очень часто, и если пройтись по роще, то через каждые метров десять можно было натолкнуться на их детали. Видать, были они не надежными, или, их попросту никто не ремонтировал. Когда робот только поселился в роще (это было сто временных колец назад), он построил себе соломенную хижину, но при первом же урагане хижину смело ветром и разнесло по всей роще вместе с тем, что находилось внутри, и его самого тоже. Вот железо было куда надежнее. Робот подумывал даже построить второй этаж, а в перспективе целую многоэтажную башню, которая доставала бы до головы подсолнуха размером с баскетбольную площадку. Тогда можно было бы погулять там, и посмотреть как оно там на самом деле, да и с собирателями познакомиться поближе. Он бы давно уже выстроил башню, но весь металлолом, найденный в роще после окончания сбора урожая, ему положено было собирать в кучи и складывать у обочины на Солнечной дороге. Металлолом потом забирал и увозил с собой транспортер, и оставлял роботу за оказанную им услугу пятилитровую канистру с машинным маслом за каждую кучу высотою в два метра. Но кое-какие куски разбитых собирателей робот припрятывал, или находил позже и складывал в особом месте. Авось, пригодятся. Идея с башней была настолько заманчивой, что робот даже думал пожертвовать запасом масла и оставить часть собранного металлолома себе. Вообще, ему нравилось находить фрагменты собирателей. Это не давало ему скучать, давало возможность хоть что-то делать, ибо в те периоды, когда подсолнухи не плодоносили, робот не делал абсолютно ничего. Ну, правда, из деталей собирателей он частенько конструировал различные электроприборы, которые почему-то быстро ломались. А один раз ему пришлось восстановить разбитого в хлам собирателя. И тот вроде нормально функционировал, но, взбесившись, хотел убить робота, за что был тут же наказан. Робот разбил собирателя вдребезги своей огромной кувалдой, которую всегда таскал за спиной в случае чего. С ним в доме жила еще механическая бабочка, которая радовала его и скрашивала его одиночество. Иногда бабочка по необъяснимой причине покидала дом робота и улетала вглубь рощи. Тогда встревоженный робот отправлялся на ее поиски, и, если в этот момент в роще царили покой и безветрие, то находил ее очень быстро по скрипу крыльев, которые он мог услышать за километр, а если же свирепствовал ураган, то все равно находил ее на окраине рощи, на границе с новым миром, на земли которого он не разу не ступал. Зачем бабочка покидала его время от времени, робот понять не мог, но всякий раз ругал ее за это, а иногда на целое временное кольцо и вовсе разбирал ее и ложил в разобранном виде в коробку. Но не только бабочка не давала скучать нашему герою в этом таинственном мире подсолнухов. Робот очень близко дружил с манекеном, который часто приходил к нему в гости с юга. Там, на юге, откуда начиналась Солнечная дорога, стояла Кукольная фабрика, работающая автономно и беспрерывно, производя на свет сотни различных живых манекенов и кукол. Дым, валивший из труб этих фабрик, можно даже было увидеть поверх голов подсолнухов на фоне безоблачного бесцветного неба. Робот ни разу не был на той фабрике. Запрещалось ему туда ходить, да и остальным жителям рощи тоже, не говоря уж тем более о существах, явившихся в рощу из других земель. Манекен всегда ждал робота у Масляной реки, что текла на востоке, пробивая себе путь в роще меж стволов подсолнухов. Река эта была узенькой, даже и не река, а так, ручей, масло в которой было настолько густым и текло так медленно, что казалось, будто Масляная река замерла и стоит на месте.

В мире подсолнухов оканчивалась третья временная пора. Как раз та пора, когда собирался урожай. Бесчисленное число собирателей над головой, роняющих вниз зерна, или падающих с переполненным контейнером тебе на голову, ежедневный сбор металлолома, прибытие и отбытие транспортера. Короче говоря, в роще бурлила жизнь, и у робота даже не проходило и часа безделия и отдыха. К тому же проблем добавил свалившийся на него с утра собиратель. Тот приземлился так неудачно, что оторвал левую руку робота, разбив подшипник, на котором она вращалась. Долго робот искал у себя в контейнере для запчастей новый подшипник, но так и не нашел. Приделал руку обратно как попало. Теперь она вообще не вращалась и не двигалась, но, по крайней мере, была на месте. Да вот толку от бездействующей руки. С одной рукой работать было крайне неудобно и тяжело.

Выйдя из своего железного домика, робот взглянул на солнце. Оно наполовину зашло за голову третьего по счету подсолнуха, растущего слева от его халабуды. Флэй уже у реки, подумал робот. Надо поспешить. А металлического хлама по всей округе было еще ого го. Собирать и собирать. А болт с ним, с этим хламом, вслух произнес робот, и юркнул обратно в домик, что бы забрать там кое-что, что предназначалось сегодня для Флэй. Второпях он бежал мимо подсолнечных стволов, спотыкаясь о камни, собирателей, потерпевших крушение, проваливаясь то одной, то другой ногой в яму тарантула. Выйдя из зарослей подсолнухов, он очутился на Солнечной дороге. Посмотрел в одну, потом в другую сторону. Слева было пусто, а справа можно было увидеть танспортера, тянущего огромную кучу железного хлама. Транпортером была огромных размеров улитка, тянущая позади себя металлолом, насыпанный с горой в широкий и похожий на лодку подсолнуховый лист. Да, улитка передвигалась медленно. Но зато она была сильна и вынослива. И благо, что в этот сектор Подсолнуховой рощи посылалась ни одна такая, а пять, или шесть, максимум, восемь улиток. Они не приползали все сразу, а являлись одна за другой через определенные интервалы времени. Тот транспортер, которого видел сейчас робот, уже переполненный покидал данную местность в южном направлении. Еще чуть дальше, на Богомольном перекрестке он свернет на восток и отправится на перерабатывающий завод, который робот никогда не видел, да и не знал конкретно, где он находится. А с севера, минут так через пять, явится следующий транспортер, остановится у ближайшей кучи хлама, и будет ждать его, робота, что бы тот перебросил кучу в листочный кузов. Пяти минут ему ну никак не хватит, что бы повидаться и поговорить с Флэй. Тем более, в последнее время он стал так редко ее видеть. Это потому, что просто она стала редко навещать его. Робот с тревогой начинал думать о том, что он становится ей не интересен, а мысль о том, что она его разлюбила, заставляла его позитронный мозг взрываться сотнями электрических вспышек. Хоть бы не сгорел к болтам.

Перебежав дорогу, робот снова очутился в обители могучих подсолнухов. От Солнечной дороги до Масляной реки была уже давным-давно вытоптана тропинка, по которой робот приходил к месту, где его ждал манекен, его единственная и неповторимая Флэй. Он не видел ее уже два дня, и поэтому скучал за ней. Вот он миновал разбитый светофор, сросшийся с одним из стволов подсолнуха, пробежал мимо покосившегося фонарного столба, который с каждым днем накренялся к земле все больше и больше. Старый ржавый газетный киоск стоял все так же мертвенно и никому ненужным. Правда иногда, через окно в киоск заскакивают милинги, скрываясь от волков, и сидят там до тех пор, пока не уверятся в том, что преследователи оставили их в покое и ушли далеко. А вот некоторые, особо трусливые милинги, не высовывая носа, прятались там до самой голодной смерти. Уже разов так с десяток робот находил внутри киоска их окоченевшие тушки. Вообще, волки редко сюда заявляются, в основном в четвертый временной период, характеризующийся холодами и выпадением осадков в виде снежной манны. Вот с холоду и голоду волки и прутся сюда, выслеживая и нападая на милингов, белых пушистых зверьков с шестью лапками, напоминающих кроликов. Их итак здесь очень мало, это практически, и вся живность, что тут водится, не считая кое-каких опасных вредителей, о которых речь пойдет чуть позже. Нет же, эти кровожадные волки приходят сюда, ловят и едят бедных милых напуганных созданий, один взгляд на которых не может не вызвать улыбки и жалости. Робот просто так этого не оставил. Он решил бороться с несправедливостью. До винта ему был этот дурной закон, о том, что сильный, мол, пожирает слабого. Да и волков он просто-напросто не любил. Злыми они ему казались и страшными, и ничего, кроме желания сожрать мясо, он в их глазах увидеть не мог. Не место таким тварям в Подсолнуховой роще. Так вот он и капканы ставил, и ловушки там всякие. Ловились волки, ловились, но не часто. Чаще всего робот подстреливал их со своего гвоздемета, вмонтированного в правую руку. Классная штука. Выпускала двадцатисантиметровый гвоздь диаметром два сантиметра по две штуки в секунду. Пойманным, или продырявленным гвоздями волкам, робот пилой отпиливал головы и добавлял в свою коллекцию. За его железным домиком насчитывалось уже тридцать пять волчьих голов, насаженных на бамбуковые колья. Такое количество набралось всего за три временных кольца с момента появления в роще первых волков. Грядет четвертая временная пора, и робот будет ждать новые жертвы для пополнения своей коллекции. Он даже наставил еще больше капканов и ловушек, чем в прошлом временном кольце. Флэй часто говорила ему, чтобы он не занимался подобным живодерством, и робот прекращал, но вскоре снова начинал, ничего не говоря об этом Флэй. Хорошо, что ей в голову никогда не приходило считать головы волков за окном, когда она была у него дома.

Робот добрался до берега реки и увидел там Флэй, сидящую спиной к нему на розовом камне. Живой манекен из пластмассы с изящными женскими формами и милым симпатичным женским лицом. Вот только парика не было на голове, да и самой одежды в целом, но робота это не смущало. Смущало его то, что он чувствовал себя железным квадратным уродом по сравнению с прекрасной Флэй. Хотя, может, он зря переживал. Его создатели потрудились очень хорошо, придав ему максимально человеческий облик.

– Привет, Робб! – Повернув в пол оборота голову, произнесла Флэй!

– Привет! – Робко ответил Робб.

Он подошел к ней ближе и достал из-за спины маленькую ромашку.

– Это тебе, – протягивая ромашку Флэй, сказал Робб.

– О, спасибо, Робб! Так приятно! – Взяв ромашку в свои пластмассовые хрупкие ручки, ответил манекен. – Ты так редко мне что-нибудь даришь. Где ты нашел этот цветок?

– У нас, в роще, в западном пограничье, – присаживаясь на корточки рядом с Флэй, произнес робот.

– Но там же обитают ужасные игольчатые ящеры! – Округлив глаза, встревожилась Флэй. – Они очень агрессивные, и могут раздавить тебя. Как ты мог так рисковать?

– Ничего. Не такие уж они и страшные, – стал хвастаться Робб. – Я троих пришиб насмерть кувалдой. Еще и иголок повыдирал с них мешок целый. Вдруг пригодятся. Предложу их транспортерам в обмен на дополнительные канистры с маслом. Хотя, зачем им эти иголки.

– Все равно, спасибо, Робб! Жаль, что к завтрашнему утру она станет пластмассовой. Все, к чему я прикасаюсь, со временем становится таким же, как я, и с этим ничего не поделаешь. Как твое сердце?

– Да вроде нормально, – открывая крышку на груди, ответил Робб. – Стучит ровно, не останавливается так часто, как тогда, пять временных колец назад. Протираю его каждый день подсолнечным маслом, прогреваю на солнышке, меняю пластиковые трубки.

Рассказывая все это, Робб аккуратно гладил свое человеческое живое сердце в груди, просунув руку в открывшийся люк. Сердце пульсировало, а выступающие жилы на нем горели красным огнем. Оно казалось таким хрупким. Одним неловким прикосновением пальца можно было все в нем напортачить к болтам. Жаль, что Флэй нельзя его гладить. Он подозревал, что если она коснется его сердца, то он ощутит неописуемую эйфорию, поэтому, трогая этот хрупкий важный орган, он представлял, будто его ласкает Флэй.

– Что с твоей рукой? – Задала манекен новый вопрос.

– Да так. Трагическая случайность. Собиратели виноваты, гвоздодер их раздери! – Ругался Робб. – Не нашел нужный подшипник, приделал лишь бы как. Тем более, сбор урожая подходит к концу. Не надо будет собирать металлолом. А до следующего сбора что-нибудь да придумаю.

– Обратись к Триммеру! – Посоветовала Флэй. – Я уверена, он поможет.

– Да, у него стожелезно найдется то, что мне нужно. Но, не хочу я идти к этому старому винтоперду. Опять будет мне читать свои морали, как правильно употреблять масло, как прочищать сочленения, как ухаживать за сердцем. Правда, у меня уже заканчиваются кровавые коктейли для поддержания сердечной деятельности. А новые я могу взять только у него. Придется наведаться, кронштейн бы его побрал!

– Вот и сходи! – Поглаживая, еле касаясь рукой, по голове Робба, настоятельно говорила Флэй. – Он самый старый и мудрый робот в округе, и он знает о робототехнике все-все. Ты, правда, особенный экземпляр. Живое сердце. Это так необычно.

– Если так подумать, то ты еще более необычна. Ты ведь пластмассовая. Как ты можешь двигаться, разговаривать, жить?

– Я знаю, как. – Спокойно ответила Флэй.

– Знаешь? Так расскажи!

– Нет. Не могу.

– Почему?

– Потому что это тайна.

– И даже мне ты не поведаешь эту тайну?

– Прости, Робб! Даже тебе. Тогда это уже будет не тайна, а еще это может привести к очень нехорошим последствиям.

– Но я ведь никому не расскажу, обещаю!

– А никому рассказывать и не надо, Робб. Просто, не нужно тебе этого знать. Давай оставим все так, как оно есть?

– Ну, ладно, – вроде, успокоившись, произнес Робб. – Ненавижу, когда ты от меня что-то скрываешь. Расскажи мне, хотя бы, почему, все к чему ты прикасаешься, становиться пластмассовым?

– Это не так. Вот, сейчас я глажу тебя по голове, ты ведь не становишься пластмассовым.

– Это потому, что ты делаешь это, еле касаясь. А стоит коснуться тебе еще сильнее и подержать так руку еще дольше, и вот те на, на следующее утро я сижу у себя дома весь из пластмассы. Так ведь?

– Да, к сожалению так.

– А я останусь при этом функционирующим?

– Вот этого я не знаю, Робб, честно не знаю. Мы ведь говорили об этом уже миллион раз. Ну, хочешь, проверим? Только я боюсь. А ты?

– Я не боюсь. – Бесстрашно произнес робот, а потом с грустью опустил свои сенсорные глаза вниз. – Боюсь только одного. Что больше не смогу тебя видеть, чувствовать, слышать твой голос.

– Не плачь, Робб! – Видя, как из глаз робота заструилось масло, говорила Флэй. – Этого никогда не будет. Никогда. Ты же знаешь. Поэтому, я и говорю, давай оставим все, как есть?

По Масляной реке медленно плыл бумажный кораблик, почти наполовину утопая в желтой тянущейся гуще. Он плыл посередине, там, где течение еще более менее походило на таковое. Милый детский бумажный кораблик, такой крохотный и одинокий, пущенный неизвестно кем, и плывущий неизвестно откуда и куда.

– Смотри! – Проговорила Флэй. – Снова кораблик. Точно такой же, как в тот раз.

Робб перестал плакать и посмотрел на реку.

– Действительно. Такой же. Достать его?

– Давай! – Без раздумий ответила Флэй. – Только аккуратней. Не так, как тогда. Ты тогда искупался в реке с головой, а потом пол кольца заторможенный ходил.

– Я зайду только по пояс. Все будет, как по планограмме.

Робот зашел в реку. Передвигаться было крайне тяжело. В обыкновенной воде еще куда ни шло, но в масле. Даже пар из башки пошел, прилаживая такие усилия. Аккуратно выловив из реки кораблик, робот вернулся на берег к Флэй и протянул его ей. Та, отложив подаренную Роббом ромашку на колени, взяла кораблик в руки, повертела пару секунд, и разобрала до состояния прямоугольного тетрадного листка. Робб тут же вплотную прижался к манекену, что бы увидеть, что нарисовано внутри. А нарисован внутри был подсолнух, по-детски, коряво, но понятливо, а еще люди вокруг подсолнуха из кружочков и палочек, держащиеся за руки, словно водили вокруг подсолнуха хоровод. Впрочем, наверняка, таковы и были замысел и сюжет этой детской простой картины.

– А в тот раз человечков было больше, правда, Флэй? – Первое, что сказал Робб.

– Вроде бы, да. Не помню. Я сохранила все рисунки, но спустя время они превратились в пластмассу и рассыпались. Но это не важно. Важно то, что эти кораблики приплывают снова и снова, как какие-то послания, или предупреждения. Что бы это могло означать? А?

– Просто кому-то делать нечего, – просто ответил Робб. – Там, где Масляная река берет свое начало, за пределами Подсолнуховой рощи, наверное, царит такая же скука, как и здесь. Не важно, как выглядят наши прилегающие соседи, но они явно страдают от скуки. Весь этот мир ужасно скучный, я тебе всегда это говорил, Флэй.

– Откуда ты можешь знать, что тебе скучно? Ты же робот.

– Да, я робот, но у меня же человеческое сердце. И все мои чувства и эмоции сродни человеческим.

– Тогда, почему ты отказываешься верить, что это они нам их присылают? – Стала доставать вопросами Флэй.

– Кто они? Люди, что ли?

– Ну а кто же еще, – с изумление глядела на него Флэй.

– Да нет их! – Буквально закричал Робб. – Не было их, нет, и никогда не будет! Поверь мне!

– Это неправда! – Не успокаивалась манекен, она тоже почти кричала на нежелающего признавать правду робота. – Ты же, знаешь, что это не правда! Люди есть! Это они присылают нам эти кораблики. И живут они где-то далеко за Подсолнуховой рощей. И если бы их не было, кто тогда смог создать тебя, меня по их подобию, посадить эти подсолнухи в конце концов? Ты, просто ненавидишь людей, я знаю это. Возможно, ты даже и видел их, и сделали они с тобой что-то плохое. Они тебе настолько противны, что ты не хочешь принять факт их существования. И знаешь, почему это так?

– Почему? – Роботу действительно было очень интересно услышать ответ.

– Не скажу! – Резко ответила Флэй. – Не скажу, потому что ты обидишься. Ты итак очень ранимый, и я не хочу заставлять тебя второй раз за сегодня проливать масло. Понятно?

Робб молчал. Он даже не знал, что ответить. Видать, Флэй попала в точку своими сказанными словами.

Оба молчали минут пять, тупо уставившись на непоколебимую гладкую поверхность застывшей Масляной реки. Наконец, Робб спросил:

– Флэй, как там поживают твои сестры? Почему они не приходят ко мне в гости?

– Я же тебе говорила, они не любят роботов, и вообще они не переносят прогулок вдали от Кукольной фабрики. А так, у них все отлично. Лиззи учится играть на скрипке. У нее уже очень хорошо получается. Кайна и Лавви играют в тэнис целыми днями, Альвина выращивает цветы, правда половина ее оранжереи все сплошь пластмасса, за которой и ухаживать то не надо, лишь только пыль протирать. Линэль все никак не желает говорить, до сих пор молчит с того момента, как снялась с конвейера. Афина перестала вышивать платья, и теперь занимается тем, что устраняет производственные браки у выпущенных манекенов. Остальных сестер я редко вижу. Они находятся в другом корпусе, и я почти не навещаю их. Большую часть времени я провожу с тобой, чем с ними…

– Флэй! – Остановил манекена робот.

– Что, Робб?

– Я люблю тебя!

– Я знаю, – меланхолично ответила Флэй. Замолкла, а дальше продолжила: – Пожалуй, нам пора прощаться, Робб. Завтра встретимся тут же и проведем времени больше, обещаю.

– Здорово! – Улыбнулся робот. – Я обязательно приготовлю тебе новый подарок.

– Умница! – Похвалила робота Флэй. – Только не ходи больше к тем ящерам и не стой под падающими собирателями, ладно?

– Обещаю.

И только робот это сказал, как где-то за их спинами, в подсолнухах, раздался жалобный детский плач. Даже не плач, а крик, душераздирающий крик, прорезавший могильную тишину острым ножом громогласного беспокойства. Оба встрепенулись, как подстреленные.

– Что это? – Испуганно спросил робот.

– Определенно, кто-то из наших, – как-то даже спокойно ответила Флэй. – Пошли быстрее, Робб! Кажется, ей нужна наша помощь.

– Ей? – Переспросил Робб. – Кому ей?

– Бежим!

И они побежали. Впереди бежала Флэй, огибая стволы подсолнухов, задевая свисающие мощные листья. Робб еле поспевал за ней. Его механическое тело не позволяло бегать так быстро. Иногда он терял ее, останавливался и не знал, что делать дальше. И тогда она кричала, что б он не отставал, и тот бежал на ее голос. Зеленые жилистые стволы мелькали так быстро перед глазами Робба, что голова начинала кружиться, и он думал, что если так пойдет и дальше, то в голове его произойдет замыкание. Они бежали то в одну сторону, то в другую, то обратно туда же. Тяжело было разобраться, откуда доносился детский плач даже с таким чутьем и слухом, как у робота. Плач становился все ближе и ближе, аж в ушах трещало, и вот Флэй и Робб оказались рядом с обладательницей такого пронзительного умирающего голоса.

– Сэсси, крошка! – Запричитала Флэй, наклоняясь к оторванной половине игрушечной куклы в красном платьечке с белым воротником. Вторая половина куклы, трепыхая ножками, была зажата в крепкий смертоносный капкан чуть поодаль.

– Ну, что же ты, детка! Успокойся! – Флэй взяла в руки куклу. Маленькие напуганные стеклянные глазки источали струи слез, которые успели образовать на земле уже целую лужу пролившейся боли и отчаяния. – Как ты здесь очутилась? Кто разрешил тебе покидать Кукольный дом? – Флэй гладила рукой черные спутавшиеся волосы куклы, и быстро вытирала образовывающиеся вновь и вновь слезы.

– Я думала, что ты ушла насовсем. – Сквозь плач, жалобно говорила кукла. – Ты говорила, что хочешь покинуть Кукольную фабрику и Подсолнуховую рощу. Я боялась, что больше не увижу тебя. Я же не смогу без тебя, я умру без тебя.

– Что ты несешь? – Трясла куклу Флэй. – Откуда ты могла это слышать? Ты, что подслушивала?

– Да, я подслушала твой разговор с сестрами! – Кричала кукла.

В милую беседу вступил ничего не понимающий робот:

– Флэй, она говорит правду?

– Робб, не вмешивайся! – Раздражительно ответила манекен.

А кукла все не унималась:

– Ты хотела убежать с этим уродливым железным человеком? Сдался он тебе триста колец! Посмотри, что он со мной сделал? Это же его капканы! Это он их здесь понаставил! Что мне теперь делать? Флэй, спаси меня!

– Успокойся, Сэсси! – Серьезным тоном произнесла Флэй. – Я тебя сейчас соберу. И хватит ныть, слышишь меня! Ты, что маленькая? А за то, что ты бессовестно подслушиваешь чужие беседы, будешь наказана! Поняла меня! Больше не получишь от Афины ни одного нового платья! Вот так! Робб, вытащи, пожалуйста, из капкана вторую половину!

– Да, сейчас! – И робот тут же привел приказ в исполнение. Вторая дергающаяся половина Сэсси была извлечена и передана Флэй.

Отвинтив от своего тела левую кисть руки, Флэй достала из образовавшейся на запястье полости тюбик клея.

– Всегда ношу его с собой, – прокомментировала она.

Две половинки куклы были смазаны в месте разрыва, приклеены, и уже через секунду Сэсси стала абсолютно цельной, даже шрама не было видно.

– Вот так-то лучше, – довольная собой, сказала Флэй.

Кукла вмиг перестала плакать. А когда манекен опустила ее на землю, то та заметалась по кругу, как волчок, веселая и довольная, будто ничего и не произошло, и не попадала она ни в какой капкан и не теряла свою вторую половину тела.

– Здорово! – Обрадовался робот вместе с ней.

– Молчать, садюга! – Визжащим голосом заорала на робота кукла, и тут же, не пойми откуда, в руках у нее появился нож. Она вытащила его молниеносным движением руки из под своего платья и направила на робота.

Не успел робот ничего сказать, как Сэсси вцепилась ему в ногу на коленном суставе, с ноги запрыгнула на руку, потом с руки, сделав акробатическое сальто, переместилась на плече, и воткнула со злостью нож в его левый глаз. Из поврежденного глаза посыпались искры под треск электрического разряда.

– Вот дрянь! – Выругался робот. Уцелевшим глазом он видел, как на земле перед ним ехидно улыбалась опасная кукла, подкидывая в руке смертоносный нож. Робот долго не размышлял и пнул куклу со всей дури ногой как футбольный мяч. Отфутболенное тело куклы улетело куда-то глубоко в заросли подсолнуха, что доставило роботу удовольствие и утешение от мести.

– Что ты сделал! – Закричала на робота Флэй. – Ей же больно!

– Да ни гвоздя ей не больно! – Робот тоже перешел на крик. – Она пластмассовая, такая же, как ты! Вы не можете чувствовать боль! И я тоже ее не чувствую. Только мне от этого не легче. Как я теперь без глаза буду? Неудобно как-то и смотрится некрасиво. Ну да, я ставил эти капканы! Но я же не для нее их ставил. Чем я ей не угодил? Вот дура, молотком ударенная!

– Да уймись, ты, Робб! – Подбежала к нему Флэй и легонько поцеловала в железную щеку. – Прости, что так вышло! Да, она очень вредная, но на самом деле она такая хорошая и милая!

– Ага. Конечно. Хорошая и милая. Хорошие и милые за пазухой ножи не таскают и глаза не протыкают. Или это в твоем понимании называется хорошо и мило?

– Она не хотела, Робб. Ну, разозлилась она на тебя за капканы, ну и за то, что я провожу время с тобой, а не с ней. А нож она из буфета для призрачных рабочих стащила. Это, что б оборонятся при необходимости. Ты же знаешь, как тут порой бывает опасно, а тем более для одной, такой маленькой беззащитной куколки, как она.

Робот опять замолчал. Вроде, Флэй его успокоила. Иначе, выдал бы он ей в ответ что-нибудь.

– Ну, я пойду ее поищу. Хоть бы она не разлетелась на куски. Увидимся завтра, тут же. Ты не обижаешься, Робб?

– Да вот теперь точно к Триммеру идти придется. Будем глаз ремонтировать. Только он в это время как всегда опять бензин с маслом пьет. Подсел он что-то на него, и мне кажется, что у него зависимость. А как перепьет этого бензина, так сразу буйный такой. Вот и не охота мне к нему идти.

– Нет, так дело не пойдет, – стала размышлять Флэй. – Пожалуй, наведаюсь я к нему на днях и потолкую.

– Ты думаешь, поможет? – С отчаянием спросил Робб.

– Будем надеяться, что хоть я до него достучусь. Ну, все бывай! Что-то я не слышу ни криков, ни плача. Солнце всевышнее, неужели она умерла насовсем?

Сказав это, Флэй мигом ринулась вглубь рощи.

– Флэй! – Окликнул ее робот.

– Что, Робб? – Обернулась она на его голос.

– А про то что, ты хочешь покинуть рощу, это серьезно?

– Давай об этом завтра, Робб! Ладно?

– Ладно. Пока! – И он помахал ей рукой. Но она этого не видела, ибо уже затерялась меж подсолнуховых стволов.

Робот шел домой и смотрел в небо. Оно тускнело. Значит, солнце скоро ляжет спать. Интересно, оно и правда, живое, как думает Флэй. А мне вот спать не нужно. Нужно к Триммеру срочно. А болт с ним, с этим глазом. Схожу завтра утром.

Сидя вечером у себя дома и наблюдая как обычно за пляшущей бабочкой, он вспоминал прошедший день. Упавший собиратель, новый кораблик, посланный людьми, или не людьми, не важно, разговор с Флэй, бешеная кукла Сэсси. Необычный денек. Обычно все проходит не так весело. А что такое ВЕСЕЛО? Весело, не весело, какая разница? Да и надо оно роботу, то веселье? На кой винт ему веселиться? А сердце просит того веселья, просит чего-то нового, необычного. Сердце-то человеческое, и стремится оно к чему-то такому, ну, возвышенному что ли, не машинному, не автоматическому. Сто временных колец одно и тоже. Пора что-то менять, решительно пора. Вот и Флэй уже замыслила сбежать отсюда. Но куда, зачем? Вроде, и тут неплохо. Но надоело оно как-то все.

Выпив горящего масла с нефтяными вафельками, робот затушил лампадку, висящую под потолком, и лег на сложенный вдвое подсолнуховый лист, служивший для него кроватью. Он прикинулся, что спит, но на самом деле, он думал, думал о всяком разном, до самого утра, пока не проснулось веселое доброе солнышко, и заиграло бликами на его металлическом лице.