Редакция литературы по философии

10500-733

К ---------------- 8-76

006(01)-76

 

 

© Перевод на русский язык,

«Прогресс», 1976

ВВЕДЕНИЕ

 

РАЦИОНАЛИЗМ И ОСНОВНЫЕ ЧЕРТЫ ЭКОНОМИЧЕСКОГО И СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ ДО ВЕЛИКОЙ ФРАНЦУЗСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ 1789 ГОДА

 

Возникновение и развитие идеологий самым тесным образом связано с переменами в экономических и социальных отношениях и с классовой борьбой, которую они вызывают. Как каждый новый уровень экономического и социального развития связан с уровнем, непосредственно ему предшествовавшим, так и любая новая идеология может быть правильно понята лишь в диалекти­ческой взаимосвязи с предшествующей ей идеологией. Это отно­сится и к марксизму, который, будучи идеологией пролетариата, сформировался в противовес буржуазной идеологии, использовав, однако, в качестве своих теоретических источников такие ее основ­ные составные элементы, как французский социализм, английскую политическую экономию и классическую немецкую философию с качественно новым пониманием их содержания [1].

Цель настоящего введения — показать возникновение и разви­тие рационализма в Западной Европе, особенно в Англии, Фран­ции и Германии, наряду с развитием промышленности, торговли и ростом буржуазии ^[2].

В средние века в рамках феодального общества зарождаются промышленность и торговля; первая — в виде городских ремес­ленных корпораций, вторая — в форме корпораций торговцев. Развитие ремесел и торговли, все больше принимавшее междуго­родской характер, привело к подъему буржуазии города, которая, как и крестьянство, подвергалась жестокому угнетению со сторо­ны дворян и поэтому должна была вести упорную борьбу за свое освобождение.

Развитие промышленности и торговли в значительной степени ускорилось с открытием Америки и морского пути в Индию, что

привело к созданию и последующей эксплуатации колоний. Это в свою очередь вызвало быстрый рост морской торговли, ускорение процесса накопления оборотного капитала за счет прибылей, по­лучаемых от торговли, и вывоза драгоценных металлов из коло­ний, быстрый прирост населения и, следовательно, необходимость прогрессивного перехода от кустарного производства к созданию мануфактур для удовлетворения возросших потребностей.

Экономический подъем, от которого особенно выигрывали стра­ны, имеющие выход к Атлантическому океану, или страны, распо­ложенные в непосредственной близости от него,— Португалия, Испания, Франция, Нидерланды и Англия,— определил перемеще­ние центра европейской цивилизации со Средиземноморского по­бережья на Атлантическое в ущерб интересам Германии и Италии. Эти страны, все более оттесняемые от международной торговли из- за своего невыгодного местоположения, пришли в состояние упад­ка. В Германии этот процесс ускорился подавлением Великого крестьянского восстания и Тридцатилетней войной, которые укре­пили феодальную систему и власть князей, привели к опустошению страны и способствовали сохранению ее раздробленности. В проти­воположность Франции и Англии, превратившимся в могуществен­ные монархии, готовые оказать эффективную поддержку нацио­нальной промышленности и торговле, германские императоры не су­мели утвердить свою власть над избравшими их князьями. Анало­гичная ситуация сложилась и в Италии, которая, как и Германия, все больше вытеснялась из международной торговли, оставаясь раздробленной, постепенно утрачивала свое экономическое и по­литическое могущество.

В противоположность Германии и Италии Португалия, Испа­ния, Франция, Нидерланды и Англия все более обогащались за счет морской торговли, эксплуатации колоний, откуда они выво­зили драгоценные металлы и пряности, а также за счет торговли невольниками, что в совокупности с природными богатствами колониальных стран обеспечивало им экономический подъем. Его размах тем не менее был не везде одинаков. Португалия и Испа­ния, например, были не способны использовать свои богатства для развития национальной экономики, что объяснялось существова­нием в них устойчивой феодальной системы и слабостью нацио­нальной буржуазии, которая не могла эффективно защищать ин­тересы своего класса. Это привело их в конечном счете к отстава­нию от стран, более развитых в социальном и экономическом отношениях. В противоположность Португалии и Испании Фран­ция, Нидерланды и Англия все больше использовали прибыли, получаемые от эксплуатации колоний, для развития своей нацио­нальной экономики, что проявилось, в частности, в увеличении числа мануфактур и расширении морской торговли. Все это влек­ло за собой глубокие социальные преобразования. В результате

всевозрастающего значения морской торговли и мануфактурного производства, а также относительного сокращения удельного веса сельского хозяйства в экономике страны феодальная знать столк­нулась с уменьшением своего влияния в социальной и политиче­ской областях, в то время как буржуазия, овладев новыми средст­вами производства и обмена, играла все более значительную роль в экономической, социальной и политической жизни страны и настойчиво защищала свои классовые интересы. Одновременно с расширением мануфактурного производства начал формироваться промышленный пролетариат, вышедший затем на арену полити­ческой и социальной жизни Франции, Нидерландов и Англии. Рост буржуазии и укрепление ее оппозиции, сопровождавшиеся кре­стьянскими восстаниями, все более расшатывали экономические и социальные устои феодального общества.

Экономическое и социально-политическое развитие Англии, Нидерландов и Франции происходило по-разному и различными темпами в силу существования более или менее благоприятных ус­ловий, характерных для каждой из этих стран. Опираясь на бо­гатые природные ресурсы — угольные и железорудные шахты, овцеводство, способствовавшее развитию промышленности по про­изводству шерстяных тканей, и создание вслед за Португалией и Испанией колониальной империи, — экономика Англии развива­лась более быстрыми темпами, чем экономика Франции, и более разнообразно по сравнению с Голландией. Не только ее текстиль­ная промышленность — в первую очередь льняная и особенно шер­стяная, — но также и черная металлургия развивались быстрее, чем в других странах, что и объясняло одержанные ею победы в первую очередь над Испанией, затем над Нидерландами и, нако­нец, над Францией. Это обеспечило Англии господство на море, огромную колониальную империю и превратило ее в сильнейшую державу мира в области торговли и промышленности. Одновре­менно с экономическим подъемом укрепляла свои позиции и анг­лийская буржуазия, которая поддерживала в пользу своих интере­сов Генриха VIII и Елизавету II в их попытках установить абсо­лютную монархию. Впоследствии английская буржуазия свергла в ходе двух революций абсолютную монархию в Англии с тем, чтобы заменить ее конституционной монархией и парламентарным строем, более приспособленными к защите ее классовых интересов.

Как и Англия, Нидерланды переживали период большого эко­номического подъема, основывавшегося на высокоразвитом про­изводстве шерсти и шерстяных изделий, развитом рыболовстве и небывалом расширении морской торговли, превратившей Голлан­дию в прямого посредника между целым рядом стран и ее огромной богатой колониальной империей. После свержения голландской буржуазией испанского господства и провозглашения республики Голландия располагала сильным морским флотом, более много-

­
численным, чем испанский, французский и английский, вместе взятые. Это позволяло ей держать в руках большую часть мировой торговли и объясняло ту огромную роль, которую играла эта срав­нительно небольшая страна в XVII в.

Во Франции экономическое развитие страны шло более мед­ленными темпами, чем в Англии и Нидерландах, и деятельность ее королей была направлена в основном на завоевания на конти­ненте, а не на море (войны с Италией в XVI в., война с Голланди­ей в XVII в.). Эти войны обессилили и опустошили страну. Поэтому французская буржуазия, менее могущественная, чем ан­глийская и голландская, не могла освободиться от гнета абсолю­тизма. Она подчинялась абсолютной монархии, оказывала ей по­мощь в борьбе против высшей знати для того, чтобы под ее покровительством обеспечить защиту своих интересов.

Общее экономическое и социально-политическое развитие За­падной Европы, которое началось с открытия Америки и морско­го пути в Индию, шло все более быстрыми темпами и сопровож­далось подъемом морской торговли и мануфактурного производ­ства, относительным сокращением роли сельского хозяйства и медленным распадом феодального строя, продолжением борьбы крестьянства со знатью, ростом капиталистического строя и бур­жуазии, которая все более решительно включалась в борьбу про­тив феодализма и абсолютизма. С появлением промышленного пролетариата и началом его борьбы против буржуазии прогрессив­ному развитию Западной Европы способствовало и глубокое изме­нение всей духовной жизни западного мира, которое характеризо­валось упадком христианства и идеологии феодализма, пережив­ших период своего расцвета в средние века, и их прогрессивной заменой буржуазной идеологией.

Эти перемены происходили в атмосфере рационализма — осно­вы идеологии восходящей буржуазии. Они сопровождались быст­рым развитием наук, особенно астрономии Коперника, Кеплера и Галилея, математики, физики и механики Ньютона, Декарта и Лейбница, и подготавливались в сфере искусства Ренессансом, вдохновленным новой концепцией человека и природы, в духовной области и в сфере морали — гуманизмом, а в религиозном плане — Реформацией, различными путями способствовавшими освобожде­нию от предрассудков средневековья.

Отдаляясь от идеализации греко-римского искусства и вдох­новляясь более конкретным пониманием человека и природы, что нашло свое проявление в развитии анатомии и учения о перспек­тиве, эпоха Возрождения представляла собой отказ от традиций средневековья, основанных на христианской и феодальной идео­логии, как в области живописи, так и в области скульптуры и ар­хитектуры и переход к новым художественным формам, более адекватно отражающим сущность человека (персонажи Рафаэля,

 

Дюрера и Гольбейна, скульптуры Микеланджело, столь непохожие на экзальтированные фигуры средних веков, — собор святого Пет­ра, дворцы эпохи Возрождения, столь отличные от готических церквей и замков-крепостей).

Освободительное движение эпохи Возрождения было дополне­но гуманизмом в духовной сфере и в сфере морали. Отвечая тре­бованиям более высокого уровня экономического и социального развития, гуманизм более свободно, чем Возрождение, отверга­ет средневековые предрассудки и авторитеты и более четко выра­жает в идеологическом плане стремление буржуазии к освобож­дению. Вдохновленный, как и Ренессанс, греко-латинской куль­турой, гуманизм приходит к новой концепции человека, который скорее склонен подчиняться воле разума, нежели веры. Эта общая тенденция находила различное выражение у гуманистов разных стран: в Италии — у апологета существовавшего государственного устройства Макиавелли и Джордано Бруно, склонявшегося к пан­теизму; во Франции — у Рабле, высмеивавшего способ средневе­кового мышления и противопоставлявшего ему мир мышления рационального, и Монтеня, скептически высказывавшегося в адрес церкви и схоластики; в Голландии — у Эразма Роттердамского, высмеивавшего невежество Гуго Гроция, теоретика естественного права и современного ему государственного устройства; в Испа­нии — у Сервантеса, резко критиковавшего феодализм; в Англии— у Томаса Мора, который, критикуя социальное устройство сущест­вующего общества, создал первую в мире социалистическую уто­пию.

Освободительное движение эпохи Возрождения и гуманизма было продолжено Реформацией, по-иному отразившей рост бур­жуазии и ее стремление к освобождению. Реформация более четко и основательно, нежели гуманизм, выражала противопоставление буржуазии феодальному строю своей борьбой с католицизмом, под­держиваемым всеми консервативными силами, и поэтому подвер­галась с его стороны более ожесточенным нападкам, чем гуманизм.

Религиозная форма классовой борьбы буржуазии в период Ре­формации объяснялась недостаточным развитием капиталистиче­ского способа производства, относительной слабостью и недостат­ком опыта у самой буржуазии, которая намеревалась вести борьбу в области религии, имевшей в те времена первостепенное влияние в социально-политической сфере.

В зависимости от уровня социально-экономического развития Реформация по-разному утверждалась в странах Западной Ев­ропы.

В Италии, Испании, Австрии и Южной Германии, где капита­лизм не получил еще значительного развития и где католическая церковь безжалостно уничтожала любую ересь, Реформация не су­мела утвердиться. Во Франции ей сопутствовал некоторый успех

благодаря поддержке буржуазии, особенно в морских портах, ча­стично — с помощью дворянства и крестьянства, и тем не менее она была подавлена Людовиком XIV. В Северной Германии и Анг­лии Реформация носила двойственный характер — одновременно и как консервативное, и как революционное явление. В Северной Германии Лютер поставил ее на службу князьям, которые, при­своив себе имущество церкви, стали также и духовными правите­лями. Лютер оказал им помощь в подавлении крупного крестьян­ского восстания и в уничтожении революционно настроенных деятелей Реформации (Томас Мюнцер). По окончании Тридцати­летней войны Реформация была официально признана Вестфаль­ским договором в качестве государственной религии (лютеран­ство).

В Англии Реформация (англиканство) служила монархии, стоявшей во главе официально признанной церкви. В противовес англиканству в этот период появился целый ряд религиозных сект революционного характера (пуритане), помогавших буржуа­зии освободиться от гнета абсолютизма.

В Нидерландах, где буржуазия пришла к власти после сверже­ния испанского владычества, Реформация восторжествовала пол­ностью. Хотя она и обогащала королей, князей и буржуазию, она в то же время способствовала освобождению народа от пут сред­невекового обскурантизма.

Эпоха Возрождения, гуманизм и Реформация по-разному под­готовили путь для развития рационализма — специфической фор­мы идеологии растущей буржуазии. С появлением рационализма, соответствующего более высокому уровню развития промышлен­ности и торговли, науки и техники и, следовательно, более про­грессивному самосознанию буржуазии, последняя продолжала еще более энергично и последовательно вести борьбу за свое освобож­дение на идеологическом фронте. Рационализм зарождается в тот момент, когда феодальный строй начинает приходить в упа­док и когда в наиболее передовых государствах, таких, как Англия и Франция, образуются сильные абсолютные монархии, которые, приступив к объединению своей страны путем установления цент­рализованной власти, создают благоприятные условия для уско­ренного развития промышленности и торговли и тем самым для усиления позиций буржуазии.

Развитие рационализма, сопровождаясь ростом мануфактур­ного производства и дальнейшим развитием науки и техники, под­ходило к идее необходимого единства человека и природы, теории и практики. Кроме того, рационалисты полагали, что прогресс на пути рационального мышления и рациональной деятельности че­ловека обеспечит господство над природой. В отличие от гумани­стов, по преимуществу философов, большинство рационалистов были наряду с этим и учеными (Декарт, Лейбниц) или же по край­ней мере людьми, интересующимися наукой.

Рационализм в отличие от гуманизма имел более острую соци­ально-политическую направленность, так как он соответствовал более высокому уровню развития буржуазии. В то время как гу­манизм ограничивался выступлением против христианского уче­ния о человеке, противопоставляя ему концепцию, более отвечаю­щую действительности, рационализм более или менее открыто атаковал скорее в теоретическом, чем в политическом, плане сами основы церкви, феодального общества и абсолютной монархии, пытаясь во имя разума, который он отделял от веры, придать че­ловеческой жизни рациональный смысл, что отвечало действи­тельным стремлениям буржуазии.

Рационализм, как и Реформация, по-разному развивался в странах Западной Европы в зависимости от их социально-эконо­мического положения. Там, где буржуазия была еще недостаточно сильна, чтобы прийти к власти, и должна была подчиняться пра­вящим кругам, рационализм избегал вступать в открытую борьбу с церковью и государством. Он утверждался за счет компромисса, отводя определенное место признанию веры, отличной от разума, и первоначально носил более или менее спиритуалистический ха­рактер. По мере усиления позиций буржуазии в ходе экономическо­го развития рационализм, отказываясь от спиритуализма, эволю­ционирует в сторону эмпиризма, сенсуализма и материализма и бо­лее откровенно поддерживает интересы класса буржуазии, все более открыто выступая во имя разума против церкви, феодально­го строя и абсолютной монархии.

Именно в наиболее развитых странах, таких, как Англия, Ни­дерланды и Франция, рационализм наиболее четко утверждается в качестве формы идеологической борьбы буржуазии как класса.

В Германии, учитывая социально-экономическую отсталость страны, рационализм проявляет себя как отдаленный аналог фран­цузского рационализма (эпоха Просвещения), то есть приспосаб­ливая рациональное мышление к его традиционной форме.

В Испании, Португалии, Италии и Австрии в силу социально- экономической отсталости этих стран, слабости позиций буржуа­зии и пресечения всякого свободомыслия церковью и государст­вом рационализм развивался крайне медленно.

 

АНГЛИЙСКИЙ РАЦИОНАЛИЗМ

XVII—XVIII вв.

 

В Англии, где экономическое и социально-политическое разви­тие шло наиболее быстрыми темпами и буржуазия, свергнув аб­солютную монархию, стояла у власти, рационализм свободно фор­мировался, вытесняя схоластику и идеализм. Основоположником английского рационализма является Фрэнсис Бэкон (1561—1626), который, несмотря на характерную для него непоследовательность,

 

объясняемую живучестью схоластических традиций, положил в основу своего понимания мира неразрывную взаимосвязь челове­ка и природы. Он придавал большое значение естественным нау­кам, полагая, что они помогают человеку овладевать природой и изменять ее. Отбрасывая схоластический метод, Бэкон в исследо­вании природы пользуется методами анализа и индукции, позво­ляющими ему перейти от пассивного созерцания к активному экс­периментированию. Таким образом, он закладывает основы науч­ного познания и одновременно открывает путь английскому сенсуализму, эмпиризму и материализму.

Вдохновленный идеями Бэкона, Томас Гоббс (1588—1679) си­стематизирует его взгляды, устраняя из них остатки схоластики и теизма. Несмотря на свои консервативные политические взгляды, Гоббс приходит к последовательному материализму. Отбрасывая картезианскую концепцию двойственной истины, которая отожде­ствляет разум и веру, и выступая против идеализма, Гоббс отри­цает существование бестелесной субстанции и, следовательно, со­знания как особого вида материи и приходит к выводу, что мыш­ление является продуктом чувственного восприятия. Отрицая су­ществование идей в себе, Гоббс отрицает и существование бога. Материя, согласно Гоббсу, является субстанцией бытия и лежит в основе его изменений; поскольку она осязаема, она может быть объектом познания.

Заложив, таким образом, принципы материализма, Гоббс сузил концепцию природы Бэкона. Разделяя, в сущности, человека и природу, он свел последнюю к несколько абстрактной форме су­ществования материи, которая подчиняется законам механики и физики, но со всеми вытекающими в этом плане материалистиче­скими выводами.

Джон Локк (1632—1704), живший в эпоху усиления и господ­ства буржуазии, исходит из основных положений учения Гоббса, но ослабляет позиции своего материализма, трансформируя его в сенсуализм и эмпиризм. Основываясь на том, что знание явля­ется продуктом чувственного восприятия, которое есть не что иное, как отражение объективной реальности в человеческом со­знании, он отвергает представление о врожденных идеях и обос­новывает вслед за Гоббсом материалистическую концепцию позна­ния. Приверженность Локка буржуазному либерализму приводит его к компромиссу, который в противоположность Гоббсу прояв­ляется у Локка в том, что он превращается в теиста; это возвра­щает его к картезианской концепции двойственной истины, раци­ональной и фидеистской, и преграждает ему путь к последователь­ному материализму.

Развитию рационализма в Англии способствовала, с одной сто­роны, промышленная революция, которая ускорила прогресс про­изводства, науки и техники и особенно политической экономии,

что нашло свое отражение в трудах Адама Смита (1723—1790). Смит, опираясь на более точный и более глубокий анализ системы капиталистического производства, пришел к выводу об определя­ющей роли производительности труда в социальной жизни и в истории человечества в целом. С другой стороны, рационализм был вынужден повернуть вспять под воздействием консерватив­ных тенденций буржуазии после ее прихода к власти и реакцион­ности поддерживавших ее классов. Это проявилось в противоре­чивом развитии английской философии после Локка, который был искренним материалистом, как и Джозеф Пристли (1733—1804), и в то же время склонялся к скептицизму и агностицизму, как и Давид Юм (1711—1776). Юм в своей теории познания утверждал, что сущность объективной реальности недоступна для человека, так как она передается ему посредством чувств, имеющих субъ­ективный, а отнюдь не объективный характер, и, таким образом, приходил к абсолютному идеализму вместе с Джорджем Беркли (1685—1753), главным противником английского материализма, не признававшим никакой иной реальности, кроме сознания.

 

РАЦИОНАЛИЗМ В ГОЛЛАНДИИ.

СПИНОЗА

 

Голландия, буржуазия которой прежде всего добилась своей независимости, имела, как и Англия, благоприятные условия для формирования и распространения рационализма, который разви­вался здесь несколько иначе, чем в Англии. Ведущим представи­телем голландского рационализма является Спиноза (1632—1677). Для него, как и для Бэкона, цель науки — господство человека над силами природы, которая должна служить его совершенство­ванию. Спиноза, анализируя природу, исходит из концепции не­кой субстанции, которая лежит в основе всех природных явлений и процессов. Преодолевая картезианский дуализм, он объясняет существование этой субстанции тем, что относит природу, как и разум, к атрибутам бога. Так, он приходит к пантеистической кон­цепции мира, в которой бог, отождествленный с природой, есть первопричина всего сущего. С этих позиций Спиноза отвергает как всякую религию откровения, так и идею о божественном про­исхождении государства, существование которого он выводит из потребностей свободы и разума. Пантеизм Спинозы носит, одна­ко, полуметафизический характер: не учитывая роли истории в своей концепции, он тем самым встает на точку зрения абсо­люта.

 

ФРАНЦУЗСКИЙ РАЦИОНАЛИЗМ

XVII—XVIII вв.

 

Во Франции, как и в Англии и Нидерландах, зарождению и развитию рационализма способствовало возвышение буржуазии, которое шло параллельно с развитием морской торговли, ростом мануфактур и увеличением той роли, которую играли высшие су­дейские чиновники, в чьи ряды вливалась буржуазия, покупая должностные места в государственном аппарате. Как и английская буржуазия на раннем этапе своего существования, французская буржуазия, еще слишком слабая для того, чтобы взять власть в свои руки, должна была в целях защиты своих интересов подчи­няться абсолютной монархии. Этим и объяснялась ее компромис­сная позиция как в политическом, так и в идеологическом плане; буржуазия и ее теоретики избегали открыто критиковать церковь и государство.

Основоположником рационализма во Франции является Рене Декарт (1596—1650), который, как и Бэкон, выражал в своей фи­лософии стремление растущей буржуазии утвердить свою неза­висимость и, проникая в тайны природы, наиболее полно исполь­зовать природные богатства для роста и развития производства.

В основе системы Декарта лежит принцип, согласно которому существуют две субстанции: осязаемая материя, или протяженная субстанция, лежащая в основе природы, или физики, и мыслящая субстанция, разум. Общим для этих двух субстанций является то, что они берут свое начало от бога, который и есть бесконечная, изначальная субстанция. Исходя из этого, Декарт отделяет физи­ку от метафизики и приходит к признанию существования двух истин: религиозной истины, основывающейся на вере, и рацио­нальной истины, выражающей склонность буржуазии к компро­миссу, что и придает его системе дуалистический характер.

В области физики Декарт — последовательный материалист. Он сводит все явления природы к движению материи, которую наделяет самостоятельной творческой силой. Декарт распростра­няет это положение на область механики, органической и неорга­нической природы и кладет его в основу развития мира. В иссле­довании природы он проявляет себя незаурядным математиком и физиком. Декарт отвергает, как и Бэкон, схоластические концеп­ции и применяет метод рассуждения, отвечающий научному про­грессу. Вырабатывая в поисках истины метод точных умозаключе­ний, он исходит из принципа, что только мышление исключает любое сомнение в отношении существования бытия. Отсюда сле­дует, что условием знания является ясность мышления. Она ста­новится показателем истины, критерием которой в отличие от Бэкона является для Декарта не опыт, а сознание. Поэтому Де­карт отводил определяющую роль в познании не чувственным
данным, а мышлению и отдавал предпочтение методу дедукции. Абсолютизируя мышление, Декарт в отличие от английских эм­пириков и материалистов остается в этом отношении идеалистом. Основная заслуга Декарта состоит в том, что, обосновав рационалистическую теорию познания, базирующуюся на ме­тоде мышления, в основе которого лежат предпосылки об универ­сальности разума, он пришел к практической философии, цель которой — познание природы и использование человеком ее бо­гатств, и открыл путь эпохе Просвещения и движению энцикло­педистов.

Полностью освободив естественные науки от идеалистических объяснений и заблуждений финализма, концепция Декарта, до­пуская принцип двойственной истины и, следовательно, дуализм, противопоставлявший физику метафизике, препятствовала в то же время объяснению системы мира. Этим и объясняются попыт­ки Гассенди, Спинозы и Лейбница принять монистическую кон­цепцию мира.

Пьер Гассенди (1592—1655), современник Декарта, занимал принципиально отличную от последнего позицию, которая харак­теризовалась ярко выраженной антиидеалистической и антимета­физической направленностью. В противоположность Декарту он развивает, опираясь на учение Эпикура, материалистическую кон­цепцию, согласно которой в природе не существует ничего, кроме атомов и пустоты, и отвергает точку зрения картезианцев о нема­териальности разума. Но во избежание разрыва с церковью он вы­нужден пойти, как и Декарт, на компромисс и допустить сотво­рение материи богом.

Гассенди, как и Бэкон, верил в принципиальную возможность познаваемости мира посредством опыта, основанного на данных чувственного восприятия.

Опираясь в то же время на «естественное право», он приходит к теории «общественного договора», регулирующего социально- политические отношения, согласно которому государство обязано в соответствии с пожеланиями народа создать рациональный по­рядок управления.

Своей атомистической концепцией, а также отрицанием кар­тезианского дуализма, отделявшего разум от материи, Гассенди более решительно, чем Декарт своей физикой, прокладывал путь французскому материализму XVIII в.

С середины XVII в. во Франции начали ощущаться признаки глубоких перемен, которые способствовали одновременно усиле­нию оппозиции крестьянства, буржуазии и некоторой части дво­рянства. Растущая нищета крестьян, обреченных на голодное су­ществование, приводила ко все более многочисленным восстаниям. Экономический застой, связанный с упадком мануфактурного про­изводства, пережившего свой подъем под влиянием Кольбера и

вызывавшего все большее беспокойство состоянием финансов, ис­тощенных расходами короля, а также бесконечными войнами, при­вел к образованию более или менее скрытой оппозиции существо­вавшему режиму со стороны промышленной и торговой буржуазии и части дворянства. Эта оппозиция выражалась одновременно в критике как католической церкви и абсолютной монархии, так и социального порядка, которые приводили к обнищанию народа. Эта оппозиция проявлялась гораздо более открыто начиная с по­следних лет правления Людовика XIV, при котором положение Франции все более ухудшалось. Она продолжала усиливаться вплоть до Французской революции по мере усиления буржуазии, роста восстаний народных масс и упадка феодального строя и аб­солютной монархии.

Радикализация этой оппозиции сказывалась в том, что вслед за концепцией рационального и нравственного прогресса, свой­ственной рационализму XVII в., для рационалистов XVIII в. ста­ло характерным положение о том, что для осуществления этого прогресса необходимо, чтобы он сопровождался и экономическим, и социально-политическим прогрессом, который должен идти по пути критики всего, что казалось иррациональным, то есть проти­воречило интересам буржуазии или народа.

В зависимости от различия классовых интересов оппозиция существовавшему режиму, а вместе с ней и рационализм прини­мали различный характер, то есть ставили своей целью защиту крупной или мелкой буржуазии или народа в целом.

У представителей французского рационализма XVIII в. кон­цепции экономических и социально-политических реформ, необхо­димых для того, чтобы социально-политическая организация обще­ства носила рациональный характер, также изменялись в зависи­мости от того, понимали ли они, как либеральная буржуазия, свободу и равенство более или менее абстрактно, т. е. как юриди­ческие свободу и равенство в рамках закона; требовали ли они, как демократы, свободы и равенства, отвечавших стремлениям мелкой буржуазии, или, как социалисты, — свободы и равенства в интересах всего народа.

Французские рационалисты XVIII в. были прежде всего прог­рессивными представителями либо дворянства, как Монтескьё, либо зажиточной буржуазии, как Вольтер, который, выражая в области идеологии классовые интересы крупной буржуазии, не ставил целью радикально изменить организацию общества или государства, так как это угрожало ее интересам. Затем под влия­нием медиков, таких, как Ламетри, и просветителей из дворян, таких, как Гельвеций и Гольбах, произошел радикальный отказ от религии и идеализма и переход к последовательному материа­лизму и атеизму. В отличие от них Дидро выражал классовые интересы не крупной, а мелкой буржуазии, противопоставляя
абсолютистско-феодальному режиму демократические взгляды и требуя, опираясь на «естественное право», реформы общества и государства, благоприятной для мелкой буржуазии. Руссо, чело­век более радикальных взглядов, чем Дидро, также требовал всеобщего равенства, опираясь на «естественное право». Наконец, мыслители-социалисты, такие, как Мабли и Морелли, выводили из «естественного права» следствия, направленные на радикаль­ное преобразование общества путем уничтожения частной собст­венности и установления общественного управления.

В отличие от английской буржуазии, которая, частично взяв власть в свои руки и став правящим классом, переходила на позиции консерватизма, французская буржуазия должна была вести упорную борьбу с феодализмом и абсолютизмом за торже­ство своих требований. Поэтому рационализм во Франции в XVIII в., будучи идеологией буржуазии, принял более революционный характер, чем в Англии. Утрачивая компромис­сный характер, который из-за относительной слабости буржуазии был свойствен рационализму XVII в., рационализм XVIII в. при­обретает более радикальную окраску как в области теории, отвер­гая фидеизм и идеализм и ориентируясь на атеизм и материа­лизм, так и в социально-политической области, резко критикуя церковь, феодализм и абсолютную монархию. Его эволюции, как и эволюции английского рационализма, способствовало развитие науки и техники, в частности математики, физики, механики, психологии и медицины, которое сопровождалось развитием про­мышленности, отмеченной ускоренным подъемом мануфактурного производства.

Благодаря тесной связи с наукой и техникой французский рационализм XVIII в., в отличие от рационализма XVII в., прихо­дит к выводу о том, что прогресс общества заключается не только в интеллектуальном и нравственном совершенствовании человека, но, связанный с развитием науки и техники, он должен иметь также и социально-экономический характер и, направленный на покорение природы, способствовать улучшению условий сущест­вования человека. Этим и объясняется антитеологическая и анти­метафизическая направленность рационализма XVIII в., который отвечал ориентациям как аристократического, так и буржуазного общества конца правления Людовика XIV.

Выступление французского рационализма XVIII в. против таких господствующих сил общества, как церковь, дворянст­во и абсолютная монархия, началось с критики религии, что объяснялось относительно меньшей опасностью критиковать религиозные догмы, чем открыто выступать против церкви и мо­нархии. Борьба в области религии была начата Пьером Бейлем (1647—1706), который в своем «Историческом и критическом сло­варе» (Dictionaire historique et critique) отрицает с позиций скеп-­

 

 

 

тицизма ценность догм. Отвергая тезис о двойственной истине, который позволял Декарту совмещать понятия разума и веры, Бейль подчеркивает их несовместимость и распространяет свою критику религии на метафизику, открывая, таким образом, путь к атеизму и материализму.

Критике религии Бейля соответствует в области политики критика абсолютной монархии Монтескьё (1689—1755), который противопоставляет ей такую систему монархии, которая, основы­ваясь на разделении исполнительной, законодательной и судебной власти, ликвидировала бы беззаконие и отвечала бы тем самым стремлениям буржуазии.

Своей концепцией законов, которые, как он считал, являются необходимым выражением условий существования человека в за­конодательном плане, он открывал путь новому пониманию исто­рии. И наконец, в своих «Персидских письмах» Монтескьё вплотную подошел к критике социальных пороков, присущих феодализму и абсолютизму.

Критика религии Бейлем и абсолютизма Монтескьё была про­должена и развернута Вольтером (1694—1778). Буржуазный просветитель, сторонник либеральных взглядов, он находился в курсе как прогресса наук о природе, так и экономического и соци­ально-политического развития своего времени. Вольтер критико­вал с позиции классовых интересов крупной буржуазии суеверие и нетерпимость, разлагающийся феодальный строй и характерный для него произвол, а также политический и интеллектуальный гнет, неотделимый от абсолютизма. Как и Монтескьё, Вольтер критикует абсолютную монархию и хочет заменить ее просвещен­ной монархией, которая освободила бы буржуазию от гнета фео­дального строя и беззакония, однако поддерживала бы в то же время достаточно сильную централизованную власть, которая увековечила бы социальное неравенство, выгодное для правящих классов, и ограждала бы буржуазию от народных восстаний.

Главной мишенью сатиры Вольтера были христианство и ка­толическая церковь, которую он считал главным врагом прогрес­са. В этой области, как и в области политики, Вольтер идет на компромисс, соизмеримый с классовыми интересами крупной буржуазии. Так же как и в вопросах политики, он удовлетворяет­ся желанием заменить абсолютную монархию просвещенной, при­способленной к защите интересов его класса, но устраняет, как и Монтескьё, возможность установления республиканского строя, который бы отвечал интересам всего народа; то же самое и в вопросах религии: хотя он клеймит религию за ее обскурантизм и нетерпимость, тем не менее высказывается в пользу теизма. Он не поднимается до атеизма, который, по его мнению, как и по мнению Локка, опасен для власть имущих.

После Бейля, Монтескьё и Вольтера французский рациона­лизм стал более радикальным, полностью отвергая метафизику, идеализм и фидеизм, что было отмечено переходом от сенсуализма и теизма к последовательному материализму и атеизму и более энергичными требованиями социально-политических реформ в ин­тересах буржуазии, которые сопровождались резкой критикой буржуазными мыслителями существовавшего порядка и сил, кото­рые им управляли: церкви, дворянства и государства.

Создавая свои философские системы, французские рациона­листы-материалисты, в частности Кондильяк (1715—1780), Ла­метри (1709—1751), Гольбах (1723—1789) и Гельвеций (1715— 1771), которые, как Монтескьё и Вольтер, были выразителями в идеологическом плане классовых интересов крупной буржуа­зии, шли одновременно от физики Декарта и сенсуализма Локка, на которых они основывали анализ природы и общества. В изу­чении природы они опирались, вдохновляясь физикой и механи­кой картезианцев, на общее развитие наук, включавших не только физику и механику, но и психологию, и медицину. Как и Декарт, они сводили все явления органической и неорганической природы к действию механизмов, субстратом которых является материя, а ее основным свойством — движение. Эта механистическая кон­цепция мира приводила их к отрицанию его сверхъестественного начала.

Отрицание сверхъестественного, а также метафизики и фидеиз­ма подкреплялось тем, что они позаимствовали у английского сенсуализма концепцию о том, что зарождение и развитие духа обусловлено данными чувственного восприятия и опыта. Провоз­глашая в вопросах об обществе и о природе примат материальной действительности, они объясняли социальное развитие с материа­листической точки зрения, подчеркивая первостепенную роль природы и общества в определении человеческой жизни.

Поскольку французские материалисты, оставаясь буржуазными мыслителями, не могли преодолеть индивидуалистическую трак­товку сущности человека и подняться до диалектического объяс­нения взаимоотношений между человеком и природой и взаимо­отношений между людьми, они остановились на механистическом материализме, который не мог дать правильного объяснения ис­тории. Поэтому они оставались идеалистами в этой области, отво­дя обучению и просвещению первостепенную роль в преобразо­вании общества. Они полагали, что определяющим фактором исторического развития является возможность для человека не­прерывно самосовершенствоваться благодаря образованию и просвещению в отношении интеллектуальном и нравственном, что позволит ему воздействовать на общество, придавая ему рацио­нальный характер, то есть характер, соответствующий интересам того класса, который представляли эти мыслители.

 

Под влиянием Локка, Кондильяк отрицает в своем «Опыте исследования происхождения человеческих знаний» (Essai sur l’origine des connaissances humaines) всякую метафизику, a вме­сте с ней и теорию врожденных идей и показывает, что не только становление духа зависит от данных чувственного восприятия, но и сами чувства определяются различными условиями и опытом, развитие которого в свою очередь происходит под влиянием обра­зования.

Ламетри, применяя к человеку картезианскую концепцию жи­вотного-машины, рассматривает его также как машину. В отличие от чисто механической концепции, которую Декарт основывал на изучении животных, Ламетри, склоняясь к витализму, считал, что человек подвержен не только внешним, но и внутренним по­буждениям, что и позволило Ламетри избежать абсолютного детерминизма. В самом деле, он наделяет человека некоторой сво­бодой, которая позволяет последнему с помощью образования и просвещения создавать социальный порядок, способный обеспе­чить его счастье. В отличие от других французских материалистов Ламетри, оставаясь аристократом, не интересовался судьбой наро­да и понимал счастье с индивидуалистической точки зрения, не сталкиваясь в силу этого с социальными проблемами. Но заслуга Ламетри состоит в том, что он первым сформулировал основопола­гающие принципы французского материализма XVIII века.

Вслед за Ламетри Гольбах в своей книге «Система природы» также пытается определить основные черты материализма. Исхо­дя, как и Ламетри, из принципа, что все явления природы, вклю­чая человеческую жизнь, объясняются различными формами движения материи, он представляет мир в качестве непрерывного ряда причин и следствий, которые исключают все произвольное, сверхъестественное и случайное. Этим и объясняются его резкие выступления против религии, которая основывается на невежест­ве и способствует угнетению.

И Гельвеций, и Ламетри, и Гольбах были защитниками инте­ресов крупной буржуазии. Но в отличие от Ламетри и Гольбаха Гельвеций проявлял особый интерес к социальному вопросу и спо­собу его разрешения. В своих работах «Об уме» и «О человеке, его умственных способностях и его воспитании» он как материа­лист считает, что разум определяется ощущениями; что же ка­сается человеческой деятельности, то Гельвеций полагает, что она регулируется личными интересами и стремлением к удоволь­ствию, которые присущи природе человека. Поскольку сам Гель­веций, как и рационалисты XVIII в., верил в превосходство разума и врожденную доброту человека, то он считал, что для создания рационального общества необходимо разумно использо­вать личные интересы и стремления к удовольствию и что благо­даря образованию и просвещению возможно направлять человече­-

скую деятельность на достижение морального и социального прогресса, лежащих в основе человеческого счастья. Как и Голь­бах, Гельвеций весьма резко выступал против религии, в которой он видел орудие разложения человека.

Для этих французских материалистов характерна одна общая черта — видеть цель прогресса в создании нового социаль­ного порядка, основанного на истинном характере человеческой природы, который отвечал бы в действительности стремлениям и интересам крупной буржуазии. Новый порядок, который они вос­хваляли как единственно рациональный, единственно соответст­вующий природе человека, есть на самом деле не что иное, как идеализация буржуазного общества. Гельвеций, в частности, за­имствует у этого общества следующие основные черты, необходи­мые, по его мнению, для построения нового: частная собствен­ность, стремление к получению прибыли и удовольствия. Стано­вится ясным, почему эти материалисты направляли свою критику скорее против религии, чем против монархии, — буржуазия счи­тала это необходимым для защиты своих интересов.

В отличие от Монтескьё, Вольтера, Гельвеция и Гольбаха Дидро (1713—1784) в области идеологии защищал интересы не крупной, а средней буржуазии, причем его борьба против феодализма и абсолютизма была более острой, а его выступления против церкви носили более ожесточенный характер. Делом жиз­ни Дидро стало создание «Энциклопедии», которую он издавал совместно с Даламбером и которая включала, как и впоследствии «Энциклопедия философских наук» Гегеля, всю сумму знаний его времени.

Смысл этой работы был изложен в книге Даламбера (1717—1783) «Элементы философии» в качестве предисловия. Исходя из сенсуализма Локка, Даламбер вместе с другими фран­цузскими материалистами считал, что разум имеет свое обосно­вание в данных чувственного восприятия, которые представляют собой отражение материального мира. Из этого следует необхо­димость для человека все глубже познавать мир, чтобы удовлетво­рять свои потребности. А это предполагает все более широкое его участие в исследовании того, что может оказаться для него полезным или вредным; в смысле организации общества такое участие, которое было бы равно полезно для всех его членов. Этим Даламбер открыл дорогу новому пониманию социаль­ных взаимоотношений, основанных на тесном союзе теории и прак­тики.

Точка зрения Даламбера совпадала со взглядами Дидро, кото­рый, уточняя эту концепцию и подчеркивая, как и Гельвеций, существенную роль удовлетворения потребностей в социальном развитии, делал упор на значение производства и вместе с ним науки и техники в жизни человека. Как и Даламбер, рассматривая

«Энциклопедию» в качестве оружия, направленного против кон­сервативной идеологии и защищающего в то же время материализм и атеизм, Дидро намеревался также изложить в ней общие черты буржуазного общества, рассматриваемого в связи с научно-техни­ческим прогрессом и, следовательно, в связи с развитием промыш­ленности. Идеям, нравам, экономическим и социально-поли­тическим отношениям, свойственным феодализму и абсолютизму, он противопоставляет идеи, нравы, а также экономические и со­циально-политические отношения, возникшие с развитием про­мышленности и ростом буржуазии. Эти взгляды привели Дидро к выводу о постоянной трансформации общества, порожденной раз­витием промышленности, науки и техники, вследствие чего росло господство человека над природой, и к новому пониманию истории. Преодолевая механистический материализм, Дидро не довольство­вался в действительности установлением отношения между раз­витием разума и рассудка и развитием опыта и чувств, а уже под­черкивал, сводя к более точным пропорциям, первостепенную важность, придаваемую Гельвецием и Гольбахом образованию и просвещению в общественном развитии, основополагающей роли производства, науки и техники в экономической и социальной жиз­ни. Именно это и привело Дидро к тому, чтобы направлять борьбу с феодализмом и абсолютизмом не просто во имя разума, но и соединять ее с экономическими и социальными процессами, в частности с подъемом промышленности и ростом буржуазии.

Чтобы оправдать требования буржуазии, особенно средней, Дидро ссылался на «естественное право», основным принципом которого были свобода и равенство всех людей. Ограниченность прогрессивных теорий Дидро и концепций энциклопедистов сво­дилась к тому, что они, оставаясь защитниками буржуазного общества, идеализировали фигуру буржуа как индивида, дей­ствующего свободно и осмысленно; это заставляло их, таким обра­зом, рассматривать общество как агрегат независимых индиви­дов и придавать «естественному праву» и его принципам, реали­зация которых должна была дать счастье всему человечеству, вечный и абсолютный характер.

Тот факт, что Дидро защищал интересы средней буржуазии, которая, как и крупная буржуазия, была тесно связана с инсти­тутом частной собственности, объясняет следующее: если он и высказывал весьма радикальные взгляды в области религии, про­поведуя атеизм, то в социально-политических вопросах он оставал­ся более умеренным. Дидро, как Монтескьё и Вольтер, ограничи­вался в действительности требованием замены абсолютной монархии либеральной монархией и допускал в то же время при нарушении принципов «естественного права» социальное не­равенство, рассматривая его как феномен, не связанный с соци­ально-экономическими отношениями.

 

Руссо (1712—1778) занимает особое место среди рационалис­тов XVIII в. В отличие от Вольтера, Гельвеция, Гольбаха и Дид­ро — выразителей интересов крупной и мелкой буржуазии, Руссо явился выразителем интересов всего народа. Пережив в юности все тяготы социальной несправедливости и социального неравенст­ва, он чувствует себя близким к народу. Это и определяет его социально-политические убеждения и отличает его от других ра­ционалистов.

Руссо выделяется также и тем, что, находясь в рядах рациона­листов и борясь вместе с ними против существующего порядка, он ведет эту борьбу в равной степени под влиянием чувств и разума. Основной проблемой для него является проблема социального неравенства, в котором он видит источник всех зол и от которого необходимо избавиться человечеству, чтобы люди могли жить в соответствии с их истинной природой.

Рассматривая в целом требования буржуазии в отношении свободы и равенства, он распространяет их в отличие от других рационалистов с точки зрения демократического радикализма на весь народ, права которого он защищает.

Поскольку Руссо не располагал знаниями в области экономики и истории, необходимыми для подробного исследования экономиче­ских и социально-политических отношений своего времени и для конкретного решения проблемы социального неравенства, он вынужден был искать прибежища в своих утопических проектах социальных реформ. Отвергая как феодальное общество, управ­ляемое дворянством, так и буржуазное общество, в котором власт­вует денежная аристократия, Руссо обобщает критику общества и распространяет ее на порождаемую этим обществом цивилизацию, которую он считает разъеденной коррупцией и бесчеловечной, так как она основана на социальном неравенстве. Исходя из этого, Руссо сводит социальные антагонизмы, лежащие в основе социального неравенства, к фундаментальному противоречию, которое существует между природой и цивилизацией, рассматри­ваемой в качестве производной от общества. Таким образом, об­ществу, понимаемому им как пагубно действующая сила, он противопоставляет идеальные условия человеческой жизни, кото­рые он представляет в форме идеализированного первобытного общества, где царит полная гармония между всеми и где все люди составляют совершенное единое целое. Наряду с возвратом к этому первобытному обществу, в котором Руссо видит единст­венное средство для людей избежать разлагающего влияния общества и цивилизации, он также рассматривает и возможность обновления общества, которое, будучи созданным по образцу природы и основанным на базе естественного равенства, отвечало бы требованиям разума и морали. Эта реформа общества, которая восстановила бы первобытное равенство людей и проведения

которой Руссо требовал во имя «естественного права», должна быть осуществлена с помощью новой формы воспитания на осно­ве естественных задатков (роман-трактат «Эмиль, или О воспи­тании»), а также с помощью утверждения «общественного договора», сопряженного с одновременным обновлением общества и государства, который бы обеспечивал всем одинаковые права на свободу и равенство. Это не могло произойти иначе, как путем установления республиканского строя, при котором государство, выступавшее ранее в защиту интересов собственников и основан­ное поэтому на социальном неравенстве, теперь должно было бы следить за тем, чтобы все стали свободными и равными в правах индивидами. Благодаря обновлению общества и государства среди людей вновь воцарилась бы гармония, как это было в природе.

Сколь утопичной ни была бы теория гармонии между людьми, являющаяся результатом их слияния в единое целое либо в рамках природы, либо в рамках идеализированного общества, ее заслуга состоит в том, что она позволила преодолеть присущий рационализму дуализм человека и окружающей его среды и прий­ти тем самым к новой органичной концепции мира, из которой позднее черпал свое вдохновение романтизм. Этим и объясняется тот огромный и глубокий резонанс, который получило творчество Руссо.

Так как Руссо оставался сторонником частной собственности, он намеревался не уничтожать, а регламентировать ее для того, чтобы путем устранения социального неравенства и ограничения доходов прийти к определенному уравниванию состояний, что от­вечало бы стремлениям средних слоев населения. Что касается его социально-политических требований, то они носили умерен­ный характер, оставаясь высказанными в общетеоретическом пла­не. Проповедуя теизм, Руссо выглядел даже ретроградом в области религии по сравнению с сенсуалистами и материалистами.

Опережая Руссо, который, оставаясь приверженцем частной собственности, ограничивался утверждением принципа равенства в общетеоретическом плане, Мабли (1709—1785) и в особенности Морелли, восставая во имя «естественного права» против частной собственности как причины угнетения и социального неравенст­ва, требовали ее уничтожения и замены ее общественным управ­лением, которое было единственно способным обеспечить равенст­во между людьми.

 

НЕМЕЦКИЙ РАЦИОНАЛИЗМ

XVII—XVIII вв.

 

В связи с социально-экономической отсталостью Германии, вызванной смещением международной торговли к Атлантическому побережью, подавлением Великого крестьянского восстания, раз­рухой, вызванной Тридцатилетней войной, и раздробленностью

 

Германии, подтвержденной Вестфальским договором, которая препятствовала достаточно быстрому росту буржуазии, способной противопоставить свои классовые интересы феодализму и абсолю­тизму, а также созданию сильной монархии, способной защитить торговлю и промышленность и стимулировать их развитие, ста­новление рационализма в Германии шло более медленно и несколько запоздало, чем в Англии и Франции, и не привело к формированию материалистического понимания мира.

Замкнувшись в своем узком мирке, далеком от новых веяний, немцы обычно придерживались старых традиций, и их прогрес­сивные мыслители не могли вырабатывать свои системы, иначе как опираясь на теории зарубежных, в основном английских и французских, мыслителей и делая необходимые уступки господ­ствующим силам общества: церкви, дворянству и монархии.

Немецкий рационализм развивался прежде всего и преиму­щественно не в католических государствах, таких, как Бавария и Австрия, где свободомыслие подвергалось жестоким преследова­ниям со стороны церкви и государства, а в протестантских кня­жествах.

Возникновение рационализма в Германии связано с именем Лейбница (1646—1716), который сыграл в его истории примерно такую же роль, как Бэкон в развитии английского рационализма, Декарт — французского и Спиноза — голландского рационализма. Лейбниц, как и Спиноза, пытается преодолеть картезианский дуализм разума и материи с помощью своей теории монад. Он пытается, как великий математик и физик, связать философию с прогрессом наук и, как и Декарт, встает в своем понимании ми­ра на точку зрения объективного идеализма. При разработке своей концепции он исходит из понятия субстанции, которую наделяет такими основными качествами, как протяженность и движение. Субстанция подразделяется на бесчисленное множество монад, особенность которых заключается в их независимости друг от друга и в которых разум составляет единое целое с материей. Они берут свое начало от бога, создателя Вселенной, сущностью которого, как и их сущностью, является разум. Разум, как выраже­ние божественного, проявляется в виде врожденных идей, которые существуют вне времени и пространства, вне природы и истории; благодаря им находят свое выражение вечные истины. Всем этим и объясняется в высшей степени идеалистический характер фило­софии Лейбница. Развитие мира определено предустановленной гармонией между сущностями и вещами. Поэтому в философии Лейбница в отличие от философского учения Декарта основное место отводится конечной цели (финальности), а не причинности.

Слабость политически пассивной немецкой буржуазии и глу­боко идеалистический характер философии Лейбница объясняют ту существенную роль, которую он, как и другие рационалисты

того времени, отводит образованию и просвещению в социальной жизни и ее изменении.

Именно от Лейбница, вдохновленная его трудами, берет свое начало эпоха Просвещения, специфически немецкое рационалисти­ческое движение. Являясь идеологическим выражением слабости немецкой буржуазии, эпоха Просвещения была не чем иным, как вялым подобием английского и французского рационализма XVIII в. Характер этой эпохи объяснялся экономической и со­циально-политической отсталостью Германии, мешавшей буржуаз­ным мыслителям вести борьбу в области политики и религии так же энергично и открыто, как она велась английскими и француз­скими рационалистами. Этим и объясняется их склонность, ярко выраженная у наиболее видного представителя этого течения Христиана Вольфа (1679—1754), довольствоваться, как это имело место у первых французских рационалистов, требованием весьма умеренных реформ, не посягавших на устои существовавшего порядка, реформ, которые должны были осуществляться путем компромисса между разумом и верой, свободой и авторитарным принципом, что заставляло их отбрасывать атеизм и материализм.

Лессинг (1729—1781) после Вольфа вел более энергичную борьбу против феодальной идеологии и религиозной нетерпимости. В своей критике ортодоксальной теологии Лессинг использовал исторический анализ; он отвергал веру в воплощение бога, допус­кая его существование лишь в виде мирового разума, и признавал за религией ценность лишь в моральном отношении.

С появлением Гёте (1749—1832) немецкий рационализм при­обрел новый характер. Будучи противником клерикализма, схо­ластики и спекулятивного идеализма, Гёте под влиянием Спинозы и Руссо пришел к пантеистическому пониманию мира, которое нашло у него выражение в утверждении бесконечной природы, насквозь пронизанной жизнью, в которую должен быть включен человек для того, чтобы освобождаться от любого препятствия и принимать участие в универсальной жизни («Страдания молодого Вертера», «Фауст»). Эта интеграция человека в природу происхо­дит, как и у Руссо, в значительной степени посредством чувств, а не разума.

Это движение носило революционный характер, так как оно скрыто выражало, противопоставляя природу и общество, протест буржуазии против существовавшего положения вещей, протест, который принимал более откровенный социально-политический характер у Шиллера («Заговор Фиеско в Генуе», «Коварство и любовь», «Дон Карлос»). Но оно не могло получить логического завершения, так как еще давало почти абсолютное превосходство дворянско-абсолютистскому строю. Все это вскоре привело Гёте и Шиллера к отказу от рационализма и ориентации на классицизм, то есть на новое понимание мира, в котором человек обретает сво-

­
боду не посредством его интеграции в природу, а с помощью искусства.

Гердер (1744—1803) иначе, чем Гёте, расширил концепцию мира Руссо, придав ей исторический характер. Исходя из идеи о том, что гений каждого народа проявляется в творениях, создан­ных народным воображением (песни, сказки), он приходит к выводу, что история человечества характеризуется гениальностью каждой из великих наций, которые последовательно сменяют друг друга в ходе исторического развития.

Кант (1724—1804) внес особенно важный вклад в развитие рационализма. Исходя из скептицизма Юма, который отрицал способность науки получать сколько-нибудь ценные результаты в силу недостоверности познаний, Кант в своей теории познания приходит к выводу, что «вещь в себе» непознаваема, так как она нам доступна лишь в априорных формах познания (пространство, время), то есть в феноменальной форме. В области этики он уста­новил противопоставление, аналогичное тому, которое он ввел в области познания между «вещью в себе» и вещью, рассматривае­мой в ее феноменальной форме, путем абсолютного различия, про­водимого им между миром свободы, миром этики и миром, где правит необходимость.

В отличие от «докритического» периода, когда Кант занимался науками о природе, которые изучал с точки зрения их развития (возникновение солнечной системы), в своей теории познания, как и в теории этики, он занимает позицию вне истории, встает на вневременную, абсолютную точку зрения. Эта абстрактная концепция мира объяснялась отсталостью Германии, которая, с одной стороны, не позволяла Канту прийти к пониманию осново­полагающей роли практики как в области познания, так и в облас­ти морали, а с другой — приводила его в области этики к рассмот­рению в качестве «просветительской деятельности» реальной борьбы английской и французской буржуазии в защиту своих классовых интересов, борьбы за завоевание свободы.

Несмотря на полную противоположность, которую Кант уста­навливает между ноуменом и феноменом, между миром свободы и миром необходимости, что придавало его теории дуалистический характер, его теория содержала элементы монистической концеп­ции мира. Теория познания Канта предполагала в действитель­ности существование фундаментального тождества между «вещью в себе» и вещью, рассматриваемой в ее феноменальном аспекте, в противном случае был бы недоступен ни процесс познания, ни возможность науки. В то же время, несмотря на полную проти­воположность, установленную Кантом в области этики между ми­ром свободы и миром необходимости, эта противоположность не могла быть всеобщей, иначе свободная человеческая деятельность была бы возможной лишь теоретически, а не практически. Исходя

2 О.Корню
из этого, он указывал, каким образом в природе эта деятельность приводила в определенной степени к свободе с помощью искус­ства, которое является ее символом, и каким образом в истории борьба, рождаемая горением страстей, приводила к постоянному прогрессу, открывавшему людям путь к свободе.

Этот краткий очерк развития рационализма до Великой фран­цузской революции, предшествующий аналогичному обзору после­дующего развития мысли, был необходим для того, чтобы понять учение Маркса и Энгельса, ориентация которого была глубоко рационалистической и которое опиралось на основные элементы философских систем крупнейших рационалистов, подвергнув их необходимым преобразованиям.

Глава первая

 

РАЗВИТИЕ ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ

(АНГЛИЯ - ФРАНЦИЯ - ГЕРМАНИЯ)

С КОНЦА XVIII в. ДО РЕВОЛЮЦИИ 1848 г.

 

1. ПРОМЫШЛЕННАЯ РЕВОЛЮЦИЯ В АНГЛИИ,

ЕЕ ЭКОНОМИЧЕСКИЕ И

СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПОСЛЕДСТВИЯ

 

В отличие от крупнейших держав континентальной Европы — Франции, Испании, Голландии, Австрии, России — Англия была островным государством, которое по своей природе не стремилось к расширению границ за счет завоеваний на континенте, а скорее пыталось обеспечить себе превосходство на море и в торгов­ле, увеличивая собственную колониальную империю.

В этой политике Англия опиралась на свое устойчивое эконо­мическое развитие, которому благоприятствовали процветавшее сельское хозяйство, рост промышленной продукции, в частности сукна, большие запасы угля, железной руды и меди, способство­вавшие подъему металлургии, а также на сильный военный и тор­говый флот. Вплоть до начала XVIII в. Англия, как и все евро­пейские государства, была преимущественно аграрной страной. Подавляющее большинство ее населения существовало на доходы от сельскохозяйственных работ и оставалось привязанным к устаревшим способам труда и устаревшим обычаям. Крестьяне на своих наделах влачили полубедное существование, а прядильщики и ткачи, трудившиеся вручную, пополняли свои доходы за счет товаров, прошедших частичную обработку.

Эта ситуация изменялась сначала медленно, затем все быстрее и быстрее по мере углубления экономического переворота как в промышленности, так и в сельском хозяйстве, который по­степенно преобразовывал всю страну. Перемены в сельском хо­зяйстве нашли свое выражение в «огораживании» общинной соб­ственности, которая включала необрабатываемые земли, где крестьяне в силу установлений обычного права могли пасти свой скот и заниматься собирательством в лесах. Все это дополнялось последовательной скупкой мелкой собственности. Этот процесс, начавшийся в XVI в. и продолжавшийся в течение всего XVII в., явился в основном результатом деятельности городских торговцев, привлеченных крупными прибылями, которые сулило производство сукна. Они скупали значительные участки, превращая поля в пастбища для развития крупномасштабного овцеводства, дававше­го шерсть, необходимую для выработки сукна. Укрупнение собст­-

венности позволило в свою очередь перейти от мелкого к крупно­земельному хозяйству, применявшему новые методы производства, которые повышали продуктивность обрабатываемых земель. Со­стояние сельского хозяйства было улучшено отменой системы парового земледелия, расширением осушения заболоченных почв и применения удобрений, внедрением новых земледельческих орудий и выращиванием таких новых культур, как репа и клевер, служивших зимним кормом для скота, и в особенности картофеля, которому предстояло стать одним из основных продуктов питания населения. Эти перемены, требовавшие значительных капитало­вложений, были несовместимы с сохранением мелкой крестьян­ской собственности и способов ее эксплуатации. Они и определили постепенную глубокую модификацию в аграрной структуре Англии. Под влиянием ускоренного создания крупной земельной собственности (всего было огорожено 4 млн. акров) и расширения крупноземельного ведения хозяйства за счет мелкоземельного разорилось огромное количество крестьян и фермеров, вынужден­ных, чтобы не умереть с голоду, наниматься на фермы или искать работу в городах. Под влиянием конкуренции со стороны мануфактур, а затем и фабрик эта трансформация в области сельского хозяйства, совпав с постепенным упадком ручного прядения и ткачества в деревнях, имела определенные послед­ствия:

1. Увеличилась