Энтони Гидденс

В последнее время в некоторых кругах нелестно отзываются о социологии. И это неудивительно, поскольку речь идет о дисциплине, на долю которой, в конечном счете, выпало, наверное, больше упреков, чем она того заслуживала. Социология – при условии, что ею занимаются надлежащим образом, – обречена в некотором отношении всегда оставаться наукой, вносящей сумятицу в умы. Она не годится для потворства предрассудкам, которые интуитивно защищают люди, не склонные к размышлению. Однако определенную долю скептицизма в отношении социологии высказывают те, кто имеет к ней непосредственное отношение и потому сознает, что социология не оправдала обещаний, провозглашенных ее лидерами прошлого поколения. Сейчас многим кажется, что еще 10–15 лет назад в социологии все обстояло благополучно, но с тех пор дисциплина явно сбилась с пути. Если выдающиеся социологи прошлого шли в авангарде развития интеллектуальной культуры вообще, то сегодня складывается впечатление, что социология переместилась на задворки социальной науки. Положение поистине незавидное, если сопоставить его с заявлениями некоторых пионеров дисциплины, предполагавших, что социология станет центральной социальной наукой и объединит вокруг себя всех тех, кто занимается изучением человека и его творений.

Р азумеется, это чувство разочарования, более или менее глубокое, в определенной мере есть отражение тех не вполне благоприятных материальных обстоятельств, в которых оказалось сегодня большинство работающих в социологии. Именно в тот момент, когда, казалось бы, крайне необходимы новаторские социальные исследования – в обстановке глобального спада и далеко идущих социальных и культурных изменений, в условиях кризиса институтов социального благосостояния в западных странах, – в этот момент во многих университетах мира уменьшается приток свежих сил в социологию, сокращается финансирование эмпирических разработок. И хотя в других социальных науках дело обстоит не лучше, социология в буквальном смысле слова превращается в дисциплину, которую преподают седовласые мужи преклонного возраста. Выстроившись в боевом порядке, они олицетворяют собой наследников канувшего в Лету широкого наступления социологии по всему университетскому фронту. Если к этим обстоятельствам присовокупить еще и интеллектуальный упадок социологии, то ее перспективы окажутся поистине удручающими.

С ледует ли в таком случае тем из нас, кто называет себя социологами, предаваться тоске и унынию? Я думаю, нет. Я полагаю, что, несмотря на реальность нынешних материальных тягот, выпавших на долю социологии во многих странах, ее интеллектуальный закат реальностью не является. Рассуждения о том, что социология впала в ересь, с моей точки зрения, суть результат неверной интерпретации развития социальных наук в последние годы – интерпретации, которая почти противоположна тому, что происходило на самом деле.

В о-первых, произошло и продолжает происходить проникновение социологического мышления и социологического видения в контекст тех социальных дисциплин, которые до сих пор держались в стороне.

В лияние социологии, последствия которого до конца еще не ясны, можно сегодня проследить в таких областях, как история, философия, политология, социальная география, международные отношения, а также в других сферах научного знания. Особо следует отметить социальную антропологию. Хотя в рамках университетской структуры факультетов эта дисциплина нередко существует отдельно от социологии, их интеллектуальное сближение, провозглашенное много лет назад, в последнее время продвигается особенно быстро. Разумеется, процесс интеллектуального движения, который сближает социологию с прочими науками, нельзя назвать односторонним. Социология в равной мере выигрывает от этих контактов и обогащает их.

В качестве примера, выбранного более или менее произвольно, можно было бы указать на развитие исследований, посвященных семье. В данном случае использование социологических идей, а также методов, заимствованных как из социологии, так и из социальной антропологии, способствовало возникновению, по существу, новой субдисциплины в рамках социальной истории; кроме того, второе дыхание обрели уже существовавшие ранее интерпретации. Сегодня мы знаем о семье несравнимо больше, чем раньше. Мы были вынуждены подвергнуть радикальной переоценке свое понимание природы нынешних семейных институтов под воздействием более систематического и более адекватного проникновения в их прошлое. Изучение семьи, которое было принято считать скучнейшим занятием, оказалось одним из самых увлекательных и захватывающих предприятий.

В о-вторых, заметно оживило и обогатило социологию ее обращение к ряду социальных движений, которые как бы бросали вызов ее интерпретаторским возможностям. Хотя некоторые из этих движений уже имеют долгую историю, в настоящий момент они вновь приобрели особую важность. Я имею в виду, прежде всего, женское движение, экологическое движение и движение за мир. Конечно, эти процессы имеют разную форму в разных странах и регионах, поэтому одна из задач, которую они ставят перед социологией, состоит в том, чтобы объяснить, как и почему эти движения развивались именно так, а не иначе. Вместе с тем современные социальные движения помогают выявить существенные недостатки в сложившейся структуре социологического мышления. Несомненно, например, что за последние два десятилетия влияние женского движения весьма плодотворно сказалось как на содержании социологии, так и на ее понятийном аппарате. Если это нуждается в иллюстрации, можно еще раз обратиться к исследованию семьи. Женское движение убедительно подтвердило правомерность анализа семейных институтов и в то же время показало, что изучение семьи и осмысление феномена пола – это далеко не одно и то же.

В -третьих, с перечисленными выше процессами связана и эволюция нашего понимания самой социологической работы. Именно в тот период, когда могло показаться, что звезда социологии закатилась, произошла трансформация ее методологии. На протяжении ряда лет обрушиваться с яростными нападками на прежние способы социологического мышления было более легким делом, чем выявлять плодотворность их результатов. В период господства в социологии симбиоза натурализма и функционализма (который в одной из своих работ я назвал «ортодоксальным консенсусом») создавалось впечатление, что в рамках дисциплины существует, как минимум, всеобщая согласованность позиций. Нарушение «консенсуса» сопровождалось появлением большого числа теоретических школ, каждая из которых была занята тем, что действовала вразрез с другими. Я думаю, что этот период в любом случае уже позади.

Х отя профессиональное единство мнений относительно теории и методов в целом не свойственно социологам (по причинам, о которых я скажу позже), сегодня намечаются некоторые точки соприкосновения, связанные с поиском наилучших способов понимания социальной жизни и социальных институтов. По окончании нынешних дебатов социология, бесспорно, станет гораздо более искушенной наукой, чем в их начале.

У помянутые процессы не могли не повлиять на жесткую однозначность той демаркационной линии, которая многим представлялась необходимой границей, отделяющей социологию от родственных ей дисциплин. Некоторым нравилось связывать «особенность» социологии с ее специфическим аппаратом объяснения, которым, как считалось, не располагает никакая другая социальная наука. При этом предполагалось, что отличительная черта социологической позиции состоит в наглядном доказательстве того факта, что наша деятельность в основном

детерминируется социальными воздействиями, а не нашей волей (хотя мы можем этого и не осознавать). Изменения в социальной теории, о которых я только что говорил, свели на нет эту точку зрения. Другие видели специфику социологии в ее преимущественном интересе к такому особому объекту, как «общество». Справедливость данного наблюдения также вызывает сомнения. Несмотря на то что термин «общество» постоянно фигурирует в рассуждениях социологов, он по большей мере остается неисследованным. В современном мире «общество» – это национальное государство, которое связано с другими национальными государствами в единую мировую систему (см.: Giddens, 1985). Какие бы наилучшие способы концептуализации национального государства мы ни придумывали, в любом случае ясно, что оно представляет собой территориальное и политическое образование, которое не может составлять компетенцию какой-либо одной дисциплины, будь то социология, политическая наука или экономика.

М ы должны признать, что сохранение в социологии абсолютной четкости ее границ и «неприкосновенности владений» не только невозможно, но и нежелательно. Эта «четкость» была достойна доверия только во времена альянса натурализма и функционализма. Тогда можно было утверждать, что, с одной стороны, «научность» социологии отличает ее от всех гуманитарных наук, а с другой – что объект ее изучения, – «общество», – будучи четко очерченным единым образованием, ясно определяет предмет этой дисциплины. С моей же точки зрения, занятия социологией предполагают концентрацию профессионального внимания на тех институтах и жизненных стилях, которые обязаны своим существованием «современности», то есть широкому спектру разнообразных социальных изменений по преимуществу европейского происхождения, принявших сегодня глобальный характер и ответственных за создание нынешних институтов. Социология, конечно, обладает некоторым набором понятий и теорий, которые, по всей вероятности, составляют ее исключительную прерогативу, но в методологическом отношении она далеко не так прочно изолирована от остальных социальных и гуманитарных наук, как многие были склонны считать.

Д о сих пор мои наблюдения касались прошлого социологии и ее настоящего. Между тем в данной дискуссии от меня ждут оценки ее вероятного будущего. Из моих предшествующих замечаний можно сделать вывод, что социология переживает сегодня период весьма радикальных изменений, многие из которых, на мой взгляд, будут иметь продолжение. Однако маловероятно, что будущее социологии окажется чистой экстраполяцией тенденций, заложенных в настоящем; социологи должны это знать лучше, чем кто бы то ни было. Строить догадки относительно будущего – дело рискованное, и поэтому я не буду заниматься долгосрочными прогнозами. Я собираюсь поговорить о том, что, по всей вероятности, ждет нас в ближайшие 10 лет или около того. Со временем эти прогнозы потребуют дополнений. При обсуждении темы, вынесенной в название статьи, невозможно удержаться от соблазна выдать желаемые перемены в социологии за самые достоверные ее перспективы. Поэтому в последующих рассуждениях я довольно бесцеремонно собираюсь обрисовать именно те направления в развитии дисциплины, которые я считаю для нее наиболее полезными. Мои замечания – это скромная попытка повлиять на будущее социологии и набросать «демографический проект» ее общего облика в ближайшие годы. Я хочу предложить девять тезисов о будущем социологии, которые частично станут развитием соображений, изложенных выше.