Протагор

Проблема удовольствия, точнее, счастья отдельного человека, впервые в истории человечества была поднята софистами и Сократом. Софистика получила распространение в VI-IV вв. до н.э. в связи с потребностью в образованных людях. В то время греческая демократия переживала пору своего расцвета: первейшей обязанностью свободного (гражданина) была способность управлять государством (полисом) – участвовать в судопроизводстве, работе народного собрания, военных кампаниях, доходчиво и ясно выражать свое мнение по любому общественно значимому вопросу и т. д. Все это требовало развития целого комплекса умений и навыков, обозначавшегося в Греции словом калокагатия (гармоничный) (прекрасный человек). Калокагатос (идеальный гражданин) должен был уметь читать, писать, владеть искусством риторики, знать математику, сочинения поэтов и драматургов, Солоновы таблицы (законы), играть, по крайней мере, на одном музыкальном инструменте, рисовать или ваять, быть физически развитым (заниматься пятиборьем), преуспевать в военном деле.

Выработка столь многочисленных гражданских доблестей, естественно, требовала свободного времени. В классическую эпоху благодаря рабству граждане обладали им. Свободное время, досуг обозначался словом схолэ – школа. Ранние софисты и были первыми профессиональными учителями, точнее – "школами на двух ногах". Они странствовали по Греции, готовя юношей к исполнению гражданского долга.

Протагор, один из самых известных и уважаемых софистов, так определял свое ремесло: "Наука... эта есть сноровка в домашних делах, благодаря ей можно наилучшим образом управлять собственным домом, – а также в делах общественных, – благодаря ей можно стать всех сильнее в поступках и в речах, касающихся государства" [ 5 ].

Итак, всесторонне и гармонично развитый человек, которого эпоха Возрождения провозгласила целью не только общественного, но и (в качестве микрокосма) универсального, вселенского развития, в античности был хорошим гражданином. Позднейшее развитие софистики, особенно ирония Сократа выявили проблематичность этого идеала.

"Человек есть мера всем вещам – существованию существующих и несуществованию несуществующих", – гласит знаменитый афоризм Протагора [ 6 ]. Велик соблазн истолковать его как открытие человеческой личности, утверждение ее самоценности и т. п., однако смысл тезиса Протагора иной. Человек рассматривается им как существо, жизненный мир которого – представления, убеждения, установки, мотивы и т. п. – ограничен чувственным восприятием. И поскольку чувственное восприятие субъективно – то, что одному приятно, другому доставляет неудобства, а то и страдания – объективной истины, утверждал Протагор, не существует. Человек, т. е. его ощущения, есть мера всех вещей, а значит, истинно все. Сам Протагор использовал этот тезис в риторических целях: для обоснования диалектики – искусства выявлять противоположность любого суждения, в котором так преуспели софисты. Вот дует ветер, один ежится при его порывах, другой, напротив, с удовольствием подставляет ему лицо. Так каков ветер сам по себе? Он холодный или теплый, приятный или неприятный? Никакой. Все зависит от точки зрения. Любое определение истинно, поскольку базируется на восприятии человека.

Перенесению этой установки из схолэ с ее досужими диспутами и состязаниями в красноречии в сферу гражданской жизни последователи Протагора обязаны своей дурной репутацией, закрепившейся в значении слова "софист" ("лжец", "затейливо говорящий", "скрывающий правду за витиеватой фразой" и т. п.). С конца V в. софисты стали помогать согражданам посредством словесной диалектики выигрывать в судах, сделав "мерой всех вещей" уже не человека, а содержимое его кошелька. Если объективной истины, общих нравственных норм не существует, то морально-правовая оценка поступка определяется исключительно его основаниями. Хорошие основания оправдывают поступок, непосредственно кажущийся дурным и даже преступным, если, конечно, противоположной стороне не удастся в ходе судебного агона выдвинуть более убедительные основания. Вот какие доводы приводит аристофанов Стрепсиад, убеждая своего нерадивого сынка пойти учиться к софистам:

Рассказывают там, у этих умников,
Две речи есть. Кривая речь и правая,
С кривою этой речью всяк всегда везде
Одержит верх, хотя бы был кругом неправ
Так если ты кривым речам научишься
Из всех долгов, которым ты один виной
Не заплачу я и полушки ломаной. [ 7 ]

Против подобного релятивизма, подрывающего политическую солидарность – основу не только греческого миропорядка в целом, но и существования каждого отдельного человека, – выступил Сократ. Традиция приписывает ему несколько открытий, в том числе утверждение бессмертия души, о чем до него греки якобы не подозревали. То, что поражает в его рассуждениях больше всего, это обоснование моральных норм с помощью противоположных аргументов – апелляции к их божественному происхождению, с одной стороны, и стремлению человека к счастью – с другой.

Сократ

Софисты обнаружили, что ориентация на непосредственность чувств (ощущений) человека ведет к произволу. Стало быть, они не могут быть основой человеческих (гражданских) взаимоотношений. А что может? Боги – таков ответ Сократа. Правда, очищенные логосом греческой философии, они приобрели вид (эйдос) нетленных совершенных идей, обитающих вне времени выше самого Олимпа в Занебесной Выси. Объективная истина, абсолютные нравственные нормы существуют, потому что существуют вечные божественные образцы добра, справедливости, мужества, чести, прекрасного и других гражданских доблестей. Но что может заставить отдельного человека следовать им?

Христианская мораль приучила современных людей к мысли о противоположности праведного и приятного. Для того чтобы быть добродетельным, человек должен перебороть страсти своего греховного тела, отказаться от них в пользу неприятного, но высокого и нравственного образа жизни. Чтобы помочь ему сделать верный выбор, христианство, как и другие религии, разработало целый арсенал специальных психологических средств, позволяющих управлять поведением человека, вызывая у него чувства страха и вины. А как же иначе, если быть добродетельным неприятно... Рафинированное выражение эта установка получила в этике Канта, утверждавшего, что нравственные поступки совершаются исключительно из чувства долга, если же они доставляют удовольствие, то даже будучи хорошими, не являются нравственными (поскольку неясно, поступил бы человек так же, если бы это было ему неприятно). Поэтому образованные люди руководствуются при принятии решений чувством долга, а необразованным нужна вера в Бога, точнее, в то, что неприятные для них поступки будут иметь приятные последствия, по крайней мере, в загробной жизни, а баловни судьбы после смерти испытают горечь страданий. Иной гармонии эта логика не предусматривает.

У Сократа и его великого ученика Платона этого привычного противопоставления нет. Выбор есть, но это не выбор между нравственным и приятным. Несмотря на апелляцию к божественным идеям, Сократ исходит из интересов отдельного человека (он [ 8 ]). Стремление людей к счастью, с его точки зрения, не только естественно, но и ведет к благу. Ведь желая себе добра, ни один человек не выберет зла, т. е. того, что приносит страдания. Вместе с тем в полемике с Протагором и другими софистами он показывает, что этот выбор не является непосредственным. Другими словами, решить, какая стратегия поведения ведет к счастью и позволяет избежать страданий, на основе только чувств (удовольствия и неудовольствия) невозможно.

Люди часто думают, говорит Сократ Протагору, что знание бесполезно, поскольку не оказывает существенного влияния на поведение. Многие знают, как следовало бы поступить в том или ином случае, но не делают этого, потому что уступают силе наслаждений. "...Нередко бывает, что пища, питье и любовные утехи, будучи приятными, заставляют и тех, кто знает, что это дурно, все-таки предаваться им" [ 9 ]. "Но что же в них дурного", – задает резонный вопрос Сократ. При ближайшем рассмотрении оказывается, что опасаются не самих наслаждений, а их последствий – болезней, бедности, дурной репутации и т. п. И если бы этих последствий не было, никто не считал бы наслаждения предосудительными. Стало быть, люди стремятся избежать страданий, а не наслаждений. Из того же исходят, считая неприятное и мучительное благом: телесные упражнения, военные походы, болезненные лечебные процедуры, голодание и т. п. причиняют страдания, но впоследствии приносят здоровье, крепость тела и духа, уважение сограждан, богатство. Эти и подобные страдания люди избирают добровольно только потому, что они ведут к наслаждениям.

Таким образом, анализ показывает, что удовольствие в конечном счете совпадает с благочестием. Желая счастья, люди стремятся прожить жизнь приятно и без скорбей. Поэтому утверждение, "будто нередко человек, зная, что зло есть зло, и имея возможность его не совершать, все-таки совершает его, влекомый и оглушенный наслаждениями, и будто он, зная благо, не хочет творить его, ради мимолетных наслаждений, пересиленный ими" [ 10 ], Сократ называет смешным. Люди ведут себя неправедно и страдают от этого, потому что не дают себе труда поразмыслить о последствиях своих поступков, действуют, руководствуясь расхожими предрассудками, привычкой, ленью. Невежество – вот главный враг счастья. А значит, для того, чтобы жить приятно, нужно знать, что есть благо, а что зло, уметь сравнивать сиюминутное удовольствие с его последствиями, выбирать наилучшее и т. п., – словом, быть образованным, гармонично развитым человеком – калокагатосом.

Именно таких людей – хороших граждан, умеющих отстоять свою позицию в суде и народном собрании, защитить отечество на поле боя, управлять своим домом, наслаждаться музыкой, поэзией, театральными представлениями, диспутами философов, красотой гетер и юношей, – готовила многолетняя греческая схолэ, частью которой была философская школа Сократа. Принципы гражданской солидарности (счастья свободных) и получили обоснование в качестве вечных божественных идей – образцов мужества, справедливости, красоты, добра и т. п., которым следует добродетельный человек.

Таким образом, место привычной нам антитезы приятного и нравственного в этике Сократа занимает противопоставление естественного и разумного удовольствий. Первое приносит непосредственное сиюминутное наслаждение, однако чревато страданием в будущем. Второе гораздо более утонченно, разнообразно, долговременно, безопасно, но требует воспитания и культуры. Эта альтернатива замечательно выражена Платоном в "Федре".

Сократ пересказывает своему юному собеседнику на эллинский манер индийский миф о переселении душ. Бессмертные души до вселения в тела животных и людей обитают на небесах среди богов и героев. Поскольку они обладают крыльями и находятся в беспрестанном движении, Сократ сравнивает их с колесницами, запряженными парой коней. Неудержимая сила влечет их ввысь – в Занебесную область, туда, где сияют божественным светом идеи красоты, блага, справедливости, мужества, истины и т. д. Созерцание этих идей столь упоительно, что на подступах к "хребту неба" возникает нечто вроде толчеи, давки. Тем душам, чьи возницы крепко держит поводья и направляют колесницы вслед богам, удается пробиться наверх, и они наслаждаются блаженнейшим из зрелищ, другие видят лишь малую часть его, третьи же вовсе лишены такой возможности. В зависимости от виденного, души воплощаются в телах царей, военачальников, прорицателей, крестьян, тиранов и т. д. Души, "видевшие всего больше" вселяются, разумеется, в философов.

Тем не менее после рождения даже они теряют крылья и забывают все, что созерцали в царстве чистой истины. Все, кроме чувства блаженства, с которым не может сравниться ни одно земное удовольствие. Смутное воспоминание об этом чувстве томит их и заставляет искать что-то, что утолило бы их неизбывную жажду. Однако "припоминать подлинное сущее, глядя на то, что есть здесь, нелегко любой душе... Мало остается таких душ, у которых память сильна. Всякий раз, увидев что-нибудь подобное тому, что было там, они бывают до того поражены, что уже не владеют собой, но при этом сами не знают, что с ними творится, потому что не могут как следует разобраться в своих чувствах" [ 11 ].

Прекрасное лицо юноши пробуждает в душе воспоминания о божественных идеях, заставляет ее трепетать и неистовствовать. Затвердевшая в теле душа размягчается, тепло поступает в стержень пера, и оно начинает расти, причиняя человеку сладостные мучения, которые, собственно, и называются любовью. В этот момент в душе разгорается настоящая борьба. При виде красавца память возничего уносит его назад к идее Прекрасного и Истинного, и добрый конь, покоряясь его высоким устремлениям, отступает назад. Злой же конь рвет узду, силится наскочить на возлюбленного и предаться с ним плотским утехам.

"Если побеждают лучшие духовные задатки человека, его склонность к порядку в жизни и склонность к философии, то влюбленный и возлюбленный проводят здешнюю жизнь в согласии, владея собой и не нарушая скромности, подчинив то, из-за чего в душе появляется порча, и дав свободу тому, что ведет к добродетели" [ 12 ]. Они наслаждаются удовольствиями гармоничной жизни, наполненной познанием (воспоминанием) истинного, физическими упражнениями, дружбой и уважением. Если же победу одерживает необузданный конь, то все это приносится в жертву тщеславию и беззаботности, заставляющим человека делать выбор в пользу того, что чернь называет "счастливым уделом". Выбор похоти, власти и т. п. Платон считает не столько безнравственным, сколько ошибочным и досадным: прельстившись сиюминутным удовольствием, человек лишает себя подлинного блаженства, отворачивается от счастья, пленительнее которого нет ничего на свете. Жаль его, но свобода выбора священна. Для того и нужно воспитание, чтобы каждый человек умел выбрать наилучшее для себя.

Здесь перед нами этика, противоположная христианской: на место аскезы она ставит разумные наслаждения, на место смирения и отказа – позитивную программу культурного развития человека [ 13 ], на место обвинений и запугивания (божьей карой) – воспитание и просвещение И хотя, убеждая сограждан, Сократ и Платон обращались к авторитету богов (божественных идей), настоящими образцами для подражания были они сами. В античности вообще было принято апеллировать к идеалу мудреца. Сократ не только соответствовал этому идеалу, но и был, по свидетельству Диогена, первым, кто стал рассуждать об образе жизни.

Сократ отличался неисчислимым рядом достоинств, которые, по собственному его признанию, он выработал в себе самостоятельно. Он был невероятно умен – никому из собеседников не удавалось поспевать за ходом его мысли, знаменитые софисты попадались в ловушки его иронии, словно малые дети. При этом спорил он не для того, чтобы одержать победу, а для того, чтобы доискаться до истины. Нередко уязвленные собеседники оскорбляли его, а порой и колотили. К подобным выходкам он относился с неизменной насмешливой отстраненностью. Когда кто-то из его учеников выразил удивление тем, что он стерпел пинок, Сократ ответил: "Если бы меня лягнул осел, разве стал бы я подавать на него в суд?" [ 14 ]

Равнодушие Сократа к богатству и к материальной стороне жизни вообще вошло в легенду – быть может, потому, что оно так удивляло его соотечественников. Денег за обучение он не брал, жил бедно – все его имущество оценивалось, по сообщению Ксенофонта, в пять мин – хороший раб стоил дороже. Между тем среди питомцев Сократа были не только состоятельные, но и влиятельные в Афинах люди – пожелай он денег или должности, не было бы ему отказа. Но он не желал их. Не пересиливал себя, не смирял "свою плоть", "нечестивые помыслы" и т. п., а просто не нуждался в них. "Сколько же есть вещей, без которых можно жить!", – заметил он как-то о множестве товаров на рынке [ 15 ]. Некий Хармид предлагал ему рабов, чтобы жить их данью, но он не принял их. Старого плаща достаточно было ему в любое время года, сандалии надевал он только на праздники, подобные описанному Платоном пиру у поэта Агафона. В еде был непритязателен и часто повторял, что ест для того, чтобы жить, тогда как другие люди живут, чтобы есть.

И жизнь его в самом деле была наполнена гораздо более сильными и разнообразными удовольствиями, чем еда, одежда или власть. Главным из них было "мышление вслух", беседы с самыми разными людьми о природе того, что казалось им очевидным и немного скучным, – мужества, справедливости, красоты; их замешательство, которое он выразил знаменитым афоризмом: "Я знаю, что ничего не знаю"" решимость некоторых – очень немногих – дойти до самой сути; общение с кругом единомышленников – товарищей и учеников, чье уважение нужно было завоевывать ежедневно в словесных агонах; гиперборейский рай в самой гуще афинской жизни.

Более всего он ценил "драгоценнейшее достояние" [ 16 ] – досуг (схолэ) – свободное время, которое можно использовать для развития собственной личности, занятий философией, общения с друзьями, поисков истины. Как и большинство его соотечественников, Сократ много занимался физическими упражнениями, благодаря чему отличался крепким здоровьем. Он любил танцевать, а играть на лире начал учиться уже стариком, находя особое удовольствие в "узнавании неизвестного".

Избегая "чиновничьих" обязанностей, Сократ никогда не уклонялся от гражданского долга. Он участвовал в трех кампаниях Пелопонесской войны (431-404 гг.). Бесстрашие, душевное спокойствие и телесное здоровье, с которыми он переносил тяготы войны, не только вдохновляли его товарищей, но и спасли некоторым из них жизнь. Так, в беотийском походе он спас своего любимого ученика Ксенофонта. Случилось это во время неудачного для греков сражения за Делион. Среди всеобщего смятения и паники только Сократ заметил, что раненый Ксенофонт упал с коня, подхватил его и, преследуемый врагами, вынес на плечах в безопасное место. В своей похвальной речи, приведенной Платоном в "Пире", Алкивиад рассказывает об аналогичном поступке учителя во время осады фракийского города Потидеи. Увидев, что Алкивиад ранен, Сократ вывел его с поля боя, прокладывая путь сквозь ряды неприятеля. Когда же военачальники хотели наградить его, он отказался от награды в пользу Алкивиада.

Созданный учениками, противниками и позднейшей философской традицией образ Сократа скорее всего имеет весьма отдаленное отношение к реальным обстоятельствам жизни реального человека, сына каменотеса Софроникса и повивальной бабки Фенареты, афинянина из дема Алопеки. Но так ли уж важно, каким Сократ был на самом деле? Платон, Ксенофонт, Диоген Лаэртский и другие, писавшие о нем, замечательно выразили античный идеал свободного человека. Идеал этот предполагает счастливую, наполненную удовольствиями жизнь, однако же не имеет ничего общего с образом развратного и безнравственного язычника, который, не зная Бога, руководствуется эгоистическим произволом своих плотских страстей.