Этот уровень предполагает владение национально обусловленной спецификой использования языковых средств. Носители того или иного языка, с детства овладевая словарем, грамматикой, системой произносительных и интонационных средств данного языка, незаметно для себя, чаще всего неосознанно, впитывают и национальные формы культуры, материальной и духовной. Нередко эти культурные обычаи бывают связаны со специфическим использованием языка, его выразительных средств.
Так, в Венгрии чай варят, а в России заваривают (поэтому для русского человека выражение варить чай необычно, странно, хотя сказать так по-русски можно, – тем самым это выражение нельзя признать языковой неправильностью). В Финляндии яйца продают на вес, а не на десятки, как это принято в России; отсюда возможные высказывания в речи финнов, овладевающих русским языком, типа: Взвесьте мне, пожалуйста, килограмм яиц, которые природному носителю русского языка, конечно же, кажутся странными (хотя в чисто языковом отношении они вполне правильны)[40].
Национально обусловлены многие речевые стереотипы, т. е. обороты и высказывания, "жестко" прикрепленные к той или иной ситуации и варьируемые в строго определенных пределах. Так, у русских приняты следующие стереотипные начала разговоров по телефону: – Алло! – Да! – Слушаю! или: - Я слушаю, Слушаю вас и немногие другие (при снятии трубки в ответ на телефонный звонок). Немец, даже достаточно хорошо владеющий русским языком, может в этом случае произнести: – Пожалуйста! (как бы предлагая звонящему начать говорить). Представляясь собеседнику по телефону, русский говорит: – Это Петров (это Дмитрий Иванович, это Коля). Немец или француз, следуя принятым в их национальных традициях стереотипам, могут сказать: - Здесь Гофман; - Здесь Поль (кальки немецкого Hier ist Hoffman и французского Id Paul).
Существенным компонентом национально-культурного уровня владения языком является знание коннотаций слова - тех стандартных, общепринятых в данном обществе ассоциаций, которые возникают у говорящих при произнесении того или иного слова. Такие стандартные ассоциации очень часто бывают обусловлены национально.
«Французское еаи, - писал Л. В. Щерба, - как будто вполне равно русской воде; однако образное употребление слова вода в смысле "нечто лишенное содержания" совершенно чуждо французскому слову, а зато последнее имеет значение, которое более или менее точно можно передать русским отвар (еаи de riz, eau d'orge - рисовый отвар, ячменный отвар). Из этого и других мелких фактов вытекает, что русское понятие воды подчеркивает ее пищевую бесполезность, тогда как французскому еаи этот признак совершенно чужд» [Щерба 1958: 86].
Слово сокол в русском языковом сознании связано с такими свойствами, как бесстрашие, гордость. На этой основе родилось переносное употребление этого слова применительно к летчикам. Во французском языке у соответствующего слова (faucon) таких ассоциаций нет, поэтому употребить слово faucon по отношению к авиатору для француза такая же нелепость, как для русского сказать о летчиках наши славные воробьи.
Слово корова ассоциируется с такими свойствами, как толщина (телесная) и неповоротливость; поэтому возможны бранные выражения с применением этого слова по отношению к человеку, преимущественно к женщине, что совершенно непонятно и невозможно для индусов, в национальных традициях которых – поклонение корове как священному животному.
Черный цвет в русском обществе (так же, как в большинстве других европейских социумов) – символ траура. Само прилагательное черный в прямом своем значении имеет соответствующую коннотацию, обусловленную указанным семиотическим фактом. Благодаря связи "черный – траур" в языковом сознании говорящих по-русски ироническое выражение траур под ногтями легко понимается и может быть столь же легко переведено на языки, обслуживающие те общества, в национально-культурных традициях которых цветом траура является также черный цвет. Однако для перевода этого выражения на языки тех наций, которые имеют иные традиции символического обозначения траура (например, в некоторых культурах Востока для этого служит белый цвет), необходимы комментарии.
Коннотации могут быть обусловлены не только национальными, но и социальными различиями между говорящими. В этом случае по-разному коннотируются одни и те же факты данного национального языка. Так, за словом материал портному и юристу, ученому и скульптору видится разная реальность; глагол сидеть вызывает разные ассоциации у подсудимого и у молодых родителей (чей ребенок уже ползает, но еще не сидит) и т. д.
Факты такого рода давно и хорошо известны. Однако не всегда обращают внимание на то, что подобные различия имеют непосредственное отражение в сочетаемости соответствующих языковых единиц. В речи представителей каждой социально-профессиональной группы активизируются те лексические, семантические и синтаксические связи слова, которые актуальны для соотнесения слова с реалией или ситуацией, лучше других знакомой говорящему: сшить брюки из дорогого материала; На вас поступил компрометирующий материал; Ему удалось получить интересный экспериментальный материал; Из какого материала этот памятник? Ее сын сидит в тюрьме; Сынишка у них уже сидит и т. п.
Таким образом, в речевой практике людей, принадлежащих к разным социально-профессиональным группам, активны различные фрагменты корпуса языковых средств: наиболее свободно и легко они владеют теми фрагментами, которые отражают их социальный статус и профессиональную деятельность.
