Коробка с детским питанием

Вы можете мне не поверить, но если бы меня "попросили сделать выбор между победой в

"Тур де Франс" и победой над раком, я выбрал бы второе. Как ни странно это звучит, но я

предпочел бы называться человеком, пережившим рак, чем победителем "Тура", потому

что рак очень много дал мне как человеку, мужчине, мужу, сыну и отцу. В те первые дни

после финиша в Париже меня захлестнула волна всеобщего внимания, и когда я пытался

посмотреть на эту ситуацию со стороны, то спрашивал себя, почему моя победа оказала

столь сильное воздействие на людей. Возможно, все дело в универсальности такого

явления, как болезнь,- мы все болеем, от этого никто не застрахован,- и поэтому моя

победа в "Туре" явилась символическим актом, доказательством того, что человек может

не только пережить рак, но и после этого добиться невероятного успеха. Возможно, как

говорит мой друг Фил Найт, я стал олицетворением надежды.

- Сбавь скорость,- приказал я.- Ты ведь везешь моего ребенка.

В эти последние недели беременности Кик нравилось говорить людям: "Я жду своего

второго ребенка" (видимо, намекая на то, что один ребенок - я - у нее уже есть).

В начале октября, примерно за две недели до родов, мы с Биллом Стэплтоном

отправились в Лас-Вегас, где я должен был выступить с речью и провести пару деловых

встреч. Когда я позвонил домой, Кик сказала, что сильно потеет и чувствует себя странно,

но поначалу я не придал этому особого значения. Я продолжил заниматься делами, а

выполнив все, что намечал, помчался с Биллом в аэропорт, чтобы успеть на

послеобеденный рейс в Даллас, откуда вечером отправлялся самолет в Остин.

Из транзитного зала в Далласе я позвонил Кик, и она сказала, что продолжает потеть, но в

придачу к этому теперь у нее начались схватки.

- Не может быть,- недоверчиво сказал я.- Вряд ли это настоящие схватки, детка. Скорее

всего, ложная тревога.

На другом конце линии Кик сказала: "Лэнс, мне не до шуток", и у нее тут же снова

начались схватки.

- Хорошо, хорошо,- сказал я.- Я уже вылетаю.

Мы сели на самолет, отправляющийся в Остин, и, после того как разместились в креслах,

Стэплтон сказал: "Позволь дать тебе один маленький совет. Не знаю, родит ли твоя жена

сегодня вечером, но как только мы поднимемся в воздух, нужно будет позвонить ей еще

раз".

Самолет начал выруливать на полосу, но мое нетерпение оказалось слишком сильным,

чтобы ждать, пока он оторвется от земли, поэтому я позвонил ей со взлетной полосы по

мобильнику.

- Как твои дела? - спросил я.

- Схватки длятся минуту и повторяются через каждые пять минут. Мне кажется, они

становятся все дольше,- ответила она

- Кик, как думаешь, мы родим этого ребеночка сегодня?

- Да, по-моему, мы родим этого ребеночка сегодня.

Я выключил телефон, заказал у бортпроводника два пива. Мы с Биллом чокнулись

бутылками и выпили за будущего ребенка. До Остина было всего 40 минут, но я не

находил себе места до самой посадки. Как только мы сели, я позвонил ей снова. Обычно,

когда Кик поднимает трубку, она говорит "алло" очень бодрым голосом. Но на этот раз ее

"алло" показалось мне каким-то вялым.

- Как ты себя чувствуешь, детка? - спросил я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно.

- Не очень.

- А как наши дела?

- Держимся,- ответила она.

У нее опять начались схватки. Через минуту она снова взяла трубку.

- Ты доктору звонила? - спросил я.

- Да.

- И что он сказал?

- Он сказал мне ехать в больницу сразу, как только ты вернешься домой.

- Хорошо,- сказал я.- Уже еду.

Я вдавил педаль газа в иол. Там, где разрешалось ехать со скоростью 60 километров в час,

я выжимал 170. Скрежеща тормозами, я свернул на подъездную дорожку к дому, помог

Кик забраться в машину и уже очень осторожно повез ее в больницу святого Давида, ту

самую, где мне делали операцию.

Забудьте все, что рассказывают вам о чуде деторождения и о том, что это самое приятное

событие, какое только может с вами произойти. Это была жуткая, кошмарная ночь, одна

из самых худших в моей жизни, потому что я ужасно волновался за Кик, за нашего

ребенка, за всех нас.

Как выяснилось, схватки продолжались уже три часа. Когда акушеры осмотрели Кик и

сказали мне, как сильно расширена шейка матки, я сказал жене: "Да ты просто племенная

кобыла". Больше того, ребенок неправильно лежал, поэтому Кик ощущала мучительные

боли в пояснице.

Ребенок выходил попой вперед, и Кик никак не могла разродиться. У нее появились

разрывы, она истекала кровью, а потом врач сказал: "Нам придется использовать вакуум".

Они принесли какую-то штуку, похожую на вантуз, затем они проделали какие-то

манипуляции - и ребенок выскочил, как пробка из бутылки. Это был мальчик. Люк Дэвид

Армстронг появился на свет.

Когда они вытащили ребенка, он был совсем крошечный, синий и покрытый слизью. Они

положили его на грудь Кик, и мы оба склонились над младенцем. Но он не кричал. Он

только издал парочку тихих, похожих на мяуканье звуков. Акушеров встревожило то, что

он замолчал. "Кричи",- подумал я. Прошло еще какое-то время, но Люк все еще не кричал.

"Давай же, кричи". Я ощутил, как вокруг меня нарастает напряжение.

- Ему нужно немного помочь,- сказал __________кто-то из персонала.

Медсестра выхватила ребенка из рук Кик и унесла за угол, в другую комнату,

заставленную каким-то сложным оборудованием.

Внезапно все вокруг забегали.

- Что-то не так? - обеспокоено спросила Кик.- Что происходит?

- Не знаю,- ответил я.

Врачи и сестры сновали туда-сюда, словно в больнице "Скорой помощи". Я держал Кик за

руку и выгибал шею, пытаясь увидеть, что происходит в соседней комнате, но нашего

ребеночка мне не было видно. Я не знал, что делать. Там находился мой сын, но я не хотел

оставлять Кик, которой было страшно. Она все время повторяла: "Что происходит, что

они с ним делают?" В конце концов я отпустил ее руку и заглянул за угол.

Они давали ему кислород, надев на лицо крошечную маску.

"Кричи, пожалуйста. Пожалуйста, прошу тебя, кричи".

Я оцепенел. В тот момент я готов был сделать все, что угодно, только бы услышать его

крик, абсолютно все. После того, что я испытал в той родильной палате, все мои

представления о страхе полностью перевернулись. Мне было страшно, когда у меня

обнаружили рак, и было страшно, когда меня лечили, но этот страх не шел ни в какое

сравнение с тем, который я испытал, когда они забрали от нас нашего ребенка. Я ощущал

свою полную беспомощность, потому что на этот раз болен был не я, а кто-то другой. И

этим другим был мой сын.

Они сняли маску. Он открыл ротик, скривил личико и внезапно издал протяжное и

громкое "Уаааааааа!!!". Он кричал как настоящий чемпион мира по крику. Вместе с

первыми звуками изменился цвет его тела, и все, похоже, успокоились. Они принесли его

обратно к нам. Я держал его в руках и покрывал поцелуями.

Я его обмыл, медсестра показала мне, как его пеленать, и мы все вместе - Кик, Люк и я -

перешли в большую больничную палату, по размеру почти такую же, как приличный

гостиничный номер. Там стояли универсальная больничная кровать и какое-то

оборудование, а также диван и кофейный столик для посетителей. Мы все вместе поспали

несколько часов, а потом начали принимать посетителей. Пришли моя мать и родители

Кик, а после них - Билл и Лора Стэплтоны. В этот первый день мы устроили вечеринку с

пиццей. Посетители просовывали головы в дверь, чтобы посмотреть, как Кик, сидя на

кровати, потягивает безалкогольное пиво "Shiner Bock" и жует пиццу.

Мы с моей матерью решили немного прогуляться по коридорам. Я никак не мог перестать

думать о том, через что мне пришлось пройти при рождении Люка. Теперь я полностью

понимал, что чувствовала моя мать, когда ей казалось, что она может пережить своего

ребенка.

Мы прошли мимо моей старой больничной палаты. "Помнишь ее?" - спросил я.

Мы обменялись улыбками.

Остается ответить на вопрос, в какой степени я обязан своим выживанием самому себе, в

какой степени науке и в какой степени чуду?

На этот вопрос у меня нет ответа. Я знаю, как много людей ждет его от меня. Но если б я

мог ответить, то у нас появилось бы средство от рака и, что самое главное, мы смогли бы

узнать, в чем заключается истинный смысл нашего существования. Я могу дать этим

людям мотивацию, вдохновение, надежду, отвагу и совет, но не могу ответить на то, чего

нам знать не дано. Я даже не хочу пытаться. Я вполне доволен тем, что остался жив и

могу наслаждаться тайной.

На эту тему есть одна поучительная история.

Наводнение. Человек залез на крышу своего дома и ждет, когда его спасут. Подъезжает

спасатель на моторной лодке и говорит: "Залезай, я тебя спасу".

- Нет, спасибо,- отвечает человек на крыше.- Бог меня спасет.

Но вода поднимается все выше. Через несколько минут над ним пролетает спасательный

самолет, и пилот бросает ему веревку.

- Нет, спасибо,- отказывается человек на крыше.- Бог меня спасет.

Но вода поднимается еще выше, заливает крышу, и человек тонет.

Оказавшись на небе, он встречается с Богом.

- Господи, почему ты меня не спас? - спрашивает он.

- Ты глупец,- отвечает Бог.- Я же посылал тебе лодку, а потом еще и самолет.

Мне кажется, что мы все в чем-то похожи на этого человека на крыше. С нами происходят

разные вещи, события и обстоятельства складываются тем или иным образом, а мы даже

не знаем, почему это происходит и есть ли вообще во всем этом какой-то смысл.

Единственное, что мы можем,- это взять на себя ответственность за свою жизнь и

проявить мужество.

Каждый из нас по-разному ведет себя перед лицом смерти. Одни в нее не верят. Другие

молятся. Третьи топят страх в текиле. Я перепробовал все и теперь считаю, что лучше

вступить с ней в отрытую борьбу, пусть даже у нас нет другого оружия, кроме мужества.

Определение мужества таково: качество духа, которое позволяет человеку не сгибаться и

не испытывать страха перед опасностью.

Статистика показывает, что у больных раком детей показатели эффективности лечения

выше, чем у взрослых, и, на мой взгляд, это может быть связано с их естественным

безотчетным мужеством. Иногда кажется, что маленькие дети больше подготовлены к

борьбе с раком, чем взрослые. Дети - это очень решительные маленькие люди, с которыми

не нужно вести долгих подбадривающих разговоров. Взрослые слишком много знают о

поражениях; они более циничны, покорны и боязливы. Дети говорят: "Я хочу играть.

Давай, лечи меня быстрей". Это все, чего они хотят.

Когда после "Тур де Франс" компания "Wheaties" решила поместить мое фото на коробке

с детским сухим завтраком, я спросил, сможем ли мы провести пресс-конференцию в

детской раковой палате той самой больницы, где родился мой сын. Когда я общался с

детьми и подписывал автографы, один маленький мальчик схватил коробку с

пшеничными фигурками и встал передо мной, прижимая ее к груди.

- Можно я ее возьму? - спросил он.

- Да, бери. Она твоя.

Он еще немного постоял, разглядывая коробку, а затем посмотрел на меня. Я понял, что

мое сходство с человеком на коробке его поразило.

Затем он спросил:

- Какой они формы?

- Что? - переспросил я.

- Какой они формы?

- Это фигурки. Они все разной формы.

- А,- сказал он,- понятно.

Как видите, его волновал не рак. Его волновала форма фигурок.

Если дети обладают способностью игнорировать логику и статистику, то, может быть, нам

всем следует у них поучиться. Когда вы думаете об этом, что вам еще остается, кроме как

надеяться? У нас есть два выхода - как с медицинской, так __________и с эмоциональной точки

зрения: сдаться или бороться изо всех сил.

После выздоровления я спросил доктора Николса, каковы на самом деле были мои шансы.

- Ты был в очень плохом состоянии,- ответил он и сказал, что мой случай был одним из

самых тяжелых в его практике.

Я спросил:

- Насколько тяжелым? У меня было меньше 50 процентов?

Он отрицательно покачал головой.

- Меньше двадцати?

Он снова покачал головой.

- Меньше десяти?

Он продолжал качать головой. Только когда я дошел до 3 процентов, он кивнул.

В этой жизни возможно все. Вам могут сказать, что у вас 90, или 50, или 1 процент

вероятности остаться в живых, но вы должны поверить в этот процент и бороться. Под

борьбой я имею в виду необходимость вооружиться доступной информацией, узнать

мнение другого специалиста, третьего, а если нужно, и четвертого. Вы должны понять,

какой враг поселился в вашем теле и какими средствами можно его победить. Еще один

установленный факт: при раковых заболеваниях у информированных и сильных духом

пациентов выше показатели выживаемости.

Что, если б я проиграл? Что, если б рак вернулся снова? Я верю, что даже в этом случае

смог бы извлечь из этой борьбы какую-то пользу, потому что за оставшееся мне время я

стал бы более совершенным, сострадательным, разумным человеком и, следовательно,

более живым. Единственное, в чем меня безоговорочно убедила болезнь - больше, чем

моя спортивная карьера,- так это в том, что мы намного лучше, чем сами о себе думаем. У

нас есть нереализованные способности, которые проявляют себя только в критические

моменты.

Так что если у такого страдания, как рак, есть какое-то предназначение, то, на мой взгляд,

оно должно заключаться в одном - сделать нас лучше. Я твердо убежден в том, что рак не

является предвестником смерти. Я предпочитаю другое определение: это часть жизни.

Однажды, в период ремиссии, когда мне пришлось сидеть и ждать, вернется рак или нет, я

составил акроним из слова CANCER: Courage (мужество), Attitude (психологическая

установка), Never give up (крепость духа), Curability (возможность выздороветь),

Enlightenment (просвещенность__________), Remembrance of my fellow patients (поддержка моих

товарищей по несчастью).

В одном из наших разговоров я спросил доктора Николса, почему он выбрал онкологию,

такую сложную область медицины. "Возможно, по той же самой причине, что и ты -

велосипед",- ответил он. Этими словами он хотел сказать, что рак в медицине - это все

равно что "Тур де Франс" в велоспорте.

"Бремя рака невыносимо тяжело, но какого более сильного испытания может пожелать

врач? - сказал он.- Спору нет, он убивает волю и приводит в уныние, но даже когда ты не

излечиваешь людей, ты все равно помогаешь им. Если ты не можешь добиться успеха в

лечении, то хотя бы можешь помочь им одержать моральную победу над болезнью. Ты

очень близко общаешься с людьми. В онкологии больше социальных моментов, чем в

любой другой области медицины. К раку нельзя привыкнуть, но можно проникнуться

уважением к тому, как люди с ним сражаются, к силе их духа". "Ты этого еще не знаешь,

но нам очень повезло",- написал один из моих товарищей по болезни.

Поэтому, когда слова кажутся малообещающими и мрачными, а человеческая натура -

ничтожной, я достаю водительские права, рассматриваю фотографию на них и думаю о

Латрис Хэйни, Скотте Шапиро, Крейге Николсе, Лоуренсе Эйнхорне и о маленьком

мальчике, которому в сухих завтраках нравится форма фигурок. Я думаю о своем сыне,

воплощении своей второй жизни, который дает мне еще один стимул жить.

Иногда я просыпаюсь среди ночи и чувствую, что мне его не хватает. Тогда я достаю его

из кроватки, переношу на свою постель и кладу себе на грудь. Каждый его крик

доставляет мне наслаждение. Он откидывает назад крошечную головку, его подбородок

вздрагивает, пальчики начинают хватать воздух, и потом я слышу его крик. Он кажется

мне криком жизни. "Молодец,- подбадриваю его я.- Давай, кричи громче".

Чем громче он кричит, тем шире я улыбаюсь.