Вы можете мне не поверить, но если бы меня "попросили сделать выбор между победой в
"Тур де Франс" и победой над раком, я выбрал бы второе. Как ни странно это звучит, но я
предпочел бы называться человеком, пережившим рак, чем победителем "Тура", потому
что рак очень много дал мне как человеку, мужчине, мужу, сыну и отцу. В те первые дни
после финиша в Париже меня захлестнула волна всеобщего внимания, и когда я пытался
посмотреть на эту ситуацию со стороны, то спрашивал себя, почему моя победа оказала
столь сильное воздействие на людей. Возможно, все дело в универсальности такого
явления, как болезнь,- мы все болеем, от этого никто не застрахован,- и поэтому моя
победа в "Туре" явилась символическим актом, доказательством того, что человек может
не только пережить рак, но и после этого добиться невероятного успеха. Возможно, как
говорит мой друг Фил Найт, я стал олицетворением надежды.
- Сбавь скорость,- приказал я.- Ты ведь везешь моего ребенка.
В эти последние недели беременности Кик нравилось говорить людям: "Я жду своего
второго ребенка" (видимо, намекая на то, что один ребенок - я - у нее уже есть).
В начале октября, примерно за две недели до родов, мы с Биллом Стэплтоном
отправились в Лас-Вегас, где я должен был выступить с речью и провести пару деловых
встреч. Когда я позвонил домой, Кик сказала, что сильно потеет и чувствует себя странно,
но поначалу я не придал этому особого значения. Я продолжил заниматься делами, а
выполнив все, что намечал, помчался с Биллом в аэропорт, чтобы успеть на
послеобеденный рейс в Даллас, откуда вечером отправлялся самолет в Остин.
Из транзитного зала в Далласе я позвонил Кик, и она сказала, что продолжает потеть, но в
придачу к этому теперь у нее начались схватки.
- Не может быть,- недоверчиво сказал я.- Вряд ли это настоящие схватки, детка. Скорее
всего, ложная тревога.
На другом конце линии Кик сказала: "Лэнс, мне не до шуток", и у нее тут же снова
начались схватки.
- Хорошо, хорошо,- сказал я.- Я уже вылетаю.
Мы сели на самолет, отправляющийся в Остин, и, после того как разместились в креслах,
Стэплтон сказал: "Позволь дать тебе один маленький совет. Не знаю, родит ли твоя жена
сегодня вечером, но как только мы поднимемся в воздух, нужно будет позвонить ей еще
раз".
Самолет начал выруливать на полосу, но мое нетерпение оказалось слишком сильным,
чтобы ждать, пока он оторвется от земли, поэтому я позвонил ей со взлетной полосы по
мобильнику.
- Как твои дела? - спросил я.
- Схватки длятся минуту и повторяются через каждые пять минут. Мне кажется, они
становятся все дольше,- ответила она
- Кик, как думаешь, мы родим этого ребеночка сегодня?
- Да, по-моему, мы родим этого ребеночка сегодня.
Я выключил телефон, заказал у бортпроводника два пива. Мы с Биллом чокнулись
бутылками и выпили за будущего ребенка. До Остина было всего 40 минут, но я не
находил себе места до самой посадки. Как только мы сели, я позвонил ей снова. Обычно,
когда Кик поднимает трубку, она говорит "алло" очень бодрым голосом. Но на этот раз ее
"алло" показалось мне каким-то вялым.
- Как ты себя чувствуешь, детка? - спросил я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно.
- Не очень.
- А как наши дела?
- Держимся,- ответила она.
У нее опять начались схватки. Через минуту она снова взяла трубку.
- Ты доктору звонила? - спросил я.
- Да.
- И что он сказал?
- Он сказал мне ехать в больницу сразу, как только ты вернешься домой.
- Хорошо,- сказал я.- Уже еду.
Я вдавил педаль газа в иол. Там, где разрешалось ехать со скоростью 60 километров в час,
я выжимал 170. Скрежеща тормозами, я свернул на подъездную дорожку к дому, помог
Кик забраться в машину и уже очень осторожно повез ее в больницу святого Давида, ту
самую, где мне делали операцию.
Забудьте все, что рассказывают вам о чуде деторождения и о том, что это самое приятное
событие, какое только может с вами произойти. Это была жуткая, кошмарная ночь, одна
из самых худших в моей жизни, потому что я ужасно волновался за Кик, за нашего
ребенка, за всех нас.
Как выяснилось, схватки продолжались уже три часа. Когда акушеры осмотрели Кик и
сказали мне, как сильно расширена шейка матки, я сказал жене: "Да ты просто племенная
кобыла". Больше того, ребенок неправильно лежал, поэтому Кик ощущала мучительные
боли в пояснице.
Ребенок выходил попой вперед, и Кик никак не могла разродиться. У нее появились
разрывы, она истекала кровью, а потом врач сказал: "Нам придется использовать вакуум".
Они принесли какую-то штуку, похожую на вантуз, затем они проделали какие-то
манипуляции - и ребенок выскочил, как пробка из бутылки. Это был мальчик. Люк Дэвид
Армстронг появился на свет.
Когда они вытащили ребенка, он был совсем крошечный, синий и покрытый слизью. Они
положили его на грудь Кик, и мы оба склонились над младенцем. Но он не кричал. Он
только издал парочку тихих, похожих на мяуканье звуков. Акушеров встревожило то, что
он замолчал. "Кричи",- подумал я. Прошло еще какое-то время, но Люк все еще не кричал.
"Давай же, кричи". Я ощутил, как вокруг меня нарастает напряжение.
- Ему нужно немного помочь,- сказал __________кто-то из персонала.
Медсестра выхватила ребенка из рук Кик и унесла за угол, в другую комнату,
заставленную каким-то сложным оборудованием.
Внезапно все вокруг забегали.
- Что-то не так? - обеспокоено спросила Кик.- Что происходит?
- Не знаю,- ответил я.
Врачи и сестры сновали туда-сюда, словно в больнице "Скорой помощи". Я держал Кик за
руку и выгибал шею, пытаясь увидеть, что происходит в соседней комнате, но нашего
ребеночка мне не было видно. Я не знал, что делать. Там находился мой сын, но я не хотел
оставлять Кик, которой было страшно. Она все время повторяла: "Что происходит, что
они с ним делают?" В конце концов я отпустил ее руку и заглянул за угол.
Они давали ему кислород, надев на лицо крошечную маску.
"Кричи, пожалуйста. Пожалуйста, прошу тебя, кричи".
Я оцепенел. В тот момент я готов был сделать все, что угодно, только бы услышать его
крик, абсолютно все. После того, что я испытал в той родильной палате, все мои
представления о страхе полностью перевернулись. Мне было страшно, когда у меня
обнаружили рак, и было страшно, когда меня лечили, но этот страх не шел ни в какое
сравнение с тем, который я испытал, когда они забрали от нас нашего ребенка. Я ощущал
свою полную беспомощность, потому что на этот раз болен был не я, а кто-то другой. И
этим другим был мой сын.
Они сняли маску. Он открыл ротик, скривил личико и внезапно издал протяжное и
громкое "Уаааааааа!!!". Он кричал как настоящий чемпион мира по крику. Вместе с
первыми звуками изменился цвет его тела, и все, похоже, успокоились. Они принесли его
обратно к нам. Я держал его в руках и покрывал поцелуями.
Я его обмыл, медсестра показала мне, как его пеленать, и мы все вместе - Кик, Люк и я -
перешли в большую больничную палату, по размеру почти такую же, как приличный
гостиничный номер. Там стояли универсальная больничная кровать и какое-то
оборудование, а также диван и кофейный столик для посетителей. Мы все вместе поспали
несколько часов, а потом начали принимать посетителей. Пришли моя мать и родители
Кик, а после них - Билл и Лора Стэплтоны. В этот первый день мы устроили вечеринку с
пиццей. Посетители просовывали головы в дверь, чтобы посмотреть, как Кик, сидя на
кровати, потягивает безалкогольное пиво "Shiner Bock" и жует пиццу.
Мы с моей матерью решили немного прогуляться по коридорам. Я никак не мог перестать
думать о том, через что мне пришлось пройти при рождении Люка. Теперь я полностью
понимал, что чувствовала моя мать, когда ей казалось, что она может пережить своего
ребенка.
Мы прошли мимо моей старой больничной палаты. "Помнишь ее?" - спросил я.
Мы обменялись улыбками.
Остается ответить на вопрос, в какой степени я обязан своим выживанием самому себе, в
какой степени науке и в какой степени чуду?
На этот вопрос у меня нет ответа. Я знаю, как много людей ждет его от меня. Но если б я
мог ответить, то у нас появилось бы средство от рака и, что самое главное, мы смогли бы
узнать, в чем заключается истинный смысл нашего существования. Я могу дать этим
людям мотивацию, вдохновение, надежду, отвагу и совет, но не могу ответить на то, чего
нам знать не дано. Я даже не хочу пытаться. Я вполне доволен тем, что остался жив и
могу наслаждаться тайной.
На эту тему есть одна поучительная история.
Наводнение. Человек залез на крышу своего дома и ждет, когда его спасут. Подъезжает
спасатель на моторной лодке и говорит: "Залезай, я тебя спасу".
- Нет, спасибо,- отвечает человек на крыше.- Бог меня спасет.
Но вода поднимается все выше. Через несколько минут над ним пролетает спасательный
самолет, и пилот бросает ему веревку.
- Нет, спасибо,- отказывается человек на крыше.- Бог меня спасет.
Но вода поднимается еще выше, заливает крышу, и человек тонет.
Оказавшись на небе, он встречается с Богом.
- Господи, почему ты меня не спас? - спрашивает он.
- Ты глупец,- отвечает Бог.- Я же посылал тебе лодку, а потом еще и самолет.
Мне кажется, что мы все в чем-то похожи на этого человека на крыше. С нами происходят
разные вещи, события и обстоятельства складываются тем или иным образом, а мы даже
не знаем, почему это происходит и есть ли вообще во всем этом какой-то смысл.
Единственное, что мы можем,- это взять на себя ответственность за свою жизнь и
проявить мужество.
Каждый из нас по-разному ведет себя перед лицом смерти. Одни в нее не верят. Другие
молятся. Третьи топят страх в текиле. Я перепробовал все и теперь считаю, что лучше
вступить с ней в отрытую борьбу, пусть даже у нас нет другого оружия, кроме мужества.
Определение мужества таково: качество духа, которое позволяет человеку не сгибаться и
не испытывать страха перед опасностью.
Статистика показывает, что у больных раком детей показатели эффективности лечения
выше, чем у взрослых, и, на мой взгляд, это может быть связано с их естественным
безотчетным мужеством. Иногда кажется, что маленькие дети больше подготовлены к
борьбе с раком, чем взрослые. Дети - это очень решительные маленькие люди, с которыми
не нужно вести долгих подбадривающих разговоров. Взрослые слишком много знают о
поражениях; они более циничны, покорны и боязливы. Дети говорят: "Я хочу играть.
Давай, лечи меня быстрей". Это все, чего они хотят.
Когда после "Тур де Франс" компания "Wheaties" решила поместить мое фото на коробке
с детским сухим завтраком, я спросил, сможем ли мы провести пресс-конференцию в
детской раковой палате той самой больницы, где родился мой сын. Когда я общался с
детьми и подписывал автографы, один маленький мальчик схватил коробку с
пшеничными фигурками и встал передо мной, прижимая ее к груди.
- Можно я ее возьму? - спросил он.
- Да, бери. Она твоя.
Он еще немного постоял, разглядывая коробку, а затем посмотрел на меня. Я понял, что
мое сходство с человеком на коробке его поразило.
Затем он спросил:
- Какой они формы?
- Что? - переспросил я.
- Какой они формы?
- Это фигурки. Они все разной формы.
- А,- сказал он,- понятно.
Как видите, его волновал не рак. Его волновала форма фигурок.
Если дети обладают способностью игнорировать логику и статистику, то, может быть, нам
всем следует у них поучиться. Когда вы думаете об этом, что вам еще остается, кроме как
надеяться? У нас есть два выхода - как с медицинской, так __________и с эмоциональной точки
зрения: сдаться или бороться изо всех сил.
После выздоровления я спросил доктора Николса, каковы на самом деле были мои шансы.
- Ты был в очень плохом состоянии,- ответил он и сказал, что мой случай был одним из
самых тяжелых в его практике.
Я спросил:
- Насколько тяжелым? У меня было меньше 50 процентов?
Он отрицательно покачал головой.
- Меньше двадцати?
Он снова покачал головой.
- Меньше десяти?
Он продолжал качать головой. Только когда я дошел до 3 процентов, он кивнул.
В этой жизни возможно все. Вам могут сказать, что у вас 90, или 50, или 1 процент
вероятности остаться в живых, но вы должны поверить в этот процент и бороться. Под
борьбой я имею в виду необходимость вооружиться доступной информацией, узнать
мнение другого специалиста, третьего, а если нужно, и четвертого. Вы должны понять,
какой враг поселился в вашем теле и какими средствами можно его победить. Еще один
установленный факт: при раковых заболеваниях у информированных и сильных духом
пациентов выше показатели выживаемости.
Что, если б я проиграл? Что, если б рак вернулся снова? Я верю, что даже в этом случае
смог бы извлечь из этой борьбы какую-то пользу, потому что за оставшееся мне время я
стал бы более совершенным, сострадательным, разумным человеком и, следовательно,
более живым. Единственное, в чем меня безоговорочно убедила болезнь - больше, чем
моя спортивная карьера,- так это в том, что мы намного лучше, чем сами о себе думаем. У
нас есть нереализованные способности, которые проявляют себя только в критические
моменты.
Так что если у такого страдания, как рак, есть какое-то предназначение, то, на мой взгляд,
оно должно заключаться в одном - сделать нас лучше. Я твердо убежден в том, что рак не
является предвестником смерти. Я предпочитаю другое определение: это часть жизни.
Однажды, в период ремиссии, когда мне пришлось сидеть и ждать, вернется рак или нет, я
составил акроним из слова CANCER: Courage (мужество), Attitude (психологическая
установка), Never give up (крепость духа), Curability (возможность выздороветь),
Enlightenment (просвещенность__________), Remembrance of my fellow patients (поддержка моих
товарищей по несчастью).
В одном из наших разговоров я спросил доктора Николса, почему он выбрал онкологию,
такую сложную область медицины. "Возможно, по той же самой причине, что и ты -
велосипед",- ответил он. Этими словами он хотел сказать, что рак в медицине - это все
равно что "Тур де Франс" в велоспорте.
"Бремя рака невыносимо тяжело, но какого более сильного испытания может пожелать
врач? - сказал он.- Спору нет, он убивает волю и приводит в уныние, но даже когда ты не
излечиваешь людей, ты все равно помогаешь им. Если ты не можешь добиться успеха в
лечении, то хотя бы можешь помочь им одержать моральную победу над болезнью. Ты
очень близко общаешься с людьми. В онкологии больше социальных моментов, чем в
любой другой области медицины. К раку нельзя привыкнуть, но можно проникнуться
уважением к тому, как люди с ним сражаются, к силе их духа". "Ты этого еще не знаешь,
но нам очень повезло",- написал один из моих товарищей по болезни.
Поэтому, когда слова кажутся малообещающими и мрачными, а человеческая натура -
ничтожной, я достаю водительские права, рассматриваю фотографию на них и думаю о
Латрис Хэйни, Скотте Шапиро, Крейге Николсе, Лоуренсе Эйнхорне и о маленьком
мальчике, которому в сухих завтраках нравится форма фигурок. Я думаю о своем сыне,
воплощении своей второй жизни, который дает мне еще один стимул жить.
Иногда я просыпаюсь среди ночи и чувствую, что мне его не хватает. Тогда я достаю его
из кроватки, переношу на свою постель и кладу себе на грудь. Каждый его крик
доставляет мне наслаждение. Он откидывает назад крошечную головку, его подбородок
вздрагивает, пальчики начинают хватать воздух, и потом я слышу его крик. Он кажется
мне криком жизни. "Молодец,- подбадриваю его я.- Давай, кричи громче".
Чем громче он кричит, тем шире я улыбаюсь.
