Глава 6. Заокеанский презент

 

Звонок в дверь нарушает утренние сборы.

– Кто это? – округляет глазенки сын.

– Не знаю, Дим. Ты доедай кашу, я пойду открою.

В дверной глазок вижу розовый куст. С удивлением отворяю.

– Александра? Доброе утро. Извините за раннее вторжение, боялся не застать!

Молодой человек передает мне букет упругих роз и подарочный пакет с ручками:

– Это вам.

– Мне?! Но от кого, простите?

– А это вы должны знать, – оглядывает меня с нескрываемым любопытством. – Я всего лишь посыльный…

Видок у меня и впрямь непрезентабельный, понимаю его недоумение. Для получения подобных подношений следовало бы выглядеть более пристойно. Даже если и в халате, то непременно шелковом или атласном, расшитом павлинами. Халат, впрочем, может быть и бархатным, перехваченным поясом с длинными кистями. Головка обязательно уложена в аккуратную прическу, из‑под которой небрежно так пробиваются несколько непослушных прядок. Источать желательно запах ненавязчивых, но дорогих духов. Или же душистого мыла. На худой конец. Но принимать дары всенепременно холеными наманикюренными ручками.

А я, понимаешь, стою тут растрепанная, расхристанная, растерянная, в наспех запахнутом махровом халатике двенадцатилетней давности и соответствующей застиранности, в стоптанных тапках и абсолютно без маникюра. Но я же не ждала посыльных в столь ранний час! Я вообще не принимаю так рано. Обычно.

– Мне надо где‑то расписаться?

– Нет‑нет, до свидания, всего хорошего.

– Мам, мам, тебя к телефону, – зовет Димка.

– Всего хорошего, спасибо, – захлопываю дверь. – Алло, – взволнованно говорю в трубку.

– Здравствуй, моя милая‑милая Алечка, – слышу я желанный голос. – Доброе ли у тебя утро? И какие у тебя новости?

– Новости? – переспрашиваю растерянно.

– Ну да, у тебя ведь есть новости, не так ли?

– Ах, да, представляешь, собираю я ребенка в школу, и тут…

– …неожиданно звонят в дверь? – продолжает за меня он.

– Да… – слегка теряюсь я.

– И тебе вручают букет свежесрезанных роз?

– Ну, примерно так, – начинаю догадываться я, – но… это невозможно!

– …а еще тебе передают…

– …бумажный пакет, но его я не успела открыть…

– Давай так. Приходи в себя, спокойно все рассмотри, а я тебе перезвоню. ОК?

– ОК, – машинально отвечаю я.

Вот теперь до меня доходит, что кино, в котором я живу последние три недели, выходит за рамки экрана и обретает вещественную форму. Это ошеломляюще и даже парадоксально… Я никогда еще не получала рано утром цветы с посыльным, впрочем, у меня никогда и не было таких кавалеров, тем более поклонников… нет, все не то, не то. Не могу же я назвать его возлюбленным. Рано это и опрометчиво весьма.

Но сердце забилось. В упоении. И для него, можно сказать, возникли вновь… и божество, и вдохновенье, и…

Да уж. Давно не билось сердце мое в таком учащенном ритме.

В пакете находится красивая коробочка. Открываю ее с замиранием сердца и вижу: в мягком углублении возлежит спрятанный в черный бархатный мешочек флакон с духами в форме объемного яйца. Сверху – золоченый бант, усыпанный бриллиантами. Не натуральными бриллиантами, разумеется, хотя играют они буквально как живые. «White Diamonds Elizabeth Taylor», – написано на коробке. Так и есть – «Белые бриллианты». От самой Элизабет Тейлор! Не знала, что она еще и духи производит. Восхитительный запах: густой, насыщенный, трепетный, страстный. В верхних нотах ощущается лилия, жасмин и что‑то еще, нарцисс, наверное, а чуть позже вступают амбра… да, амбра и сандал. Обожаю цветы и всевозможные ароматы. В детстве таскала тайком с маминой полочки диоровские духи и душилась втихаря. Эти запахи всегда поднимали настроение. И самооценку. Когда они были на мне. Или, точнее, я в них.

Эти «Белые бриллианты» созданы для избранных. Для дорогих, уверенных в себе, роскошных женщин. Во всяком случае, не для задрыги в стоптанных тапках и с пустым кошельком. То‑то посыльный рассматривал меня со скепсисом. И пакет передавал как‑то недоверчиво. Кстати, внутри я еще приметила белый конверт. Куда он делся?

– Димка, что ты такое творишь? Разве не знаешь, что чужие письма открывать нельзя? – вырываю из рук сына разорванный конверт.

– Мам, но это же не письмо!

Я уже поняла, что не письмо. Из конверта рукой сынишки были извлечены пять стодолларовых купюр.

– Что это, мам? Это нам? Настоящие доллары?

– Подожди, Дим, отвечу на звонок, ты пока ботинки шнуруй, а то опоздаем.

 

– Да, алло!

– Алечка, милая, ну как, всё рассмотрела?

– Грегори!

– Для тебя просто Гриша.

– Гриша, Гришенька…

– Так‑так, мне нравится, продолжай!

– Спасибо тебе! Это так красиво, очень красиво.

– Розы хороши?

– Розы прекрасны, духи восхитительны, я такой красоты в жизни не видела и… не нюхала!

– Их мне лично подарила Лиз со словами: «Презентуй от меня своей супруге».

– Лиз?

– Лиз Тейлор, она выпускает эти духи с одна тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года. Сегодня это самый успешный звездный парфюм.

– Ах вот даже как? Сама Лиз Тейлор? Подарила прямо лично тебе? И презентовать велела… кому? Супруге? Прости, я взбудоражена.

– Ты все прекрасно слышала. Я долгое время не решался их никому преподнести. Точнее, никто их не заслуживал. Теперь они – твои по праву!

– Гриша! Так чудесно и так ответственно!

– Да, я рад, что ты осознаешь это.

– Но… зачем ты передал мне деньги? Столько денег?

– Во‑первых, я тебе задолжал, это раз.

– Но в конверте не двести долларов, а пятьсот!

– Совершенно верно. Тебе скоро потребуются средства на оформление визы, это – два. Ну и на короткие вспомогательные траты. До твоего отъезда ко мне тебе этого должно хватить.

 

Он оказался прав. На оформление визы ушло всего сто долларов. Мною занимались представители российско‑американской фирмы по рекомендации Грегори. Точнее сказать, это я была представлена им по его рекомендации. Они возились со мной, как с дорогой хрустальной вазой, взяв на себя практически все хлопоты с утомительным оформлением. Однако на последней стадии – принятии пакета документов возникло неожиданное препятствие. Американская сторона пожелала побеседовать со мной лично.

– Понимаете, – словно бы оправдываясь, объяснил сотрудник компании, помогающей мне с оформлением, – в вашем случае есть большой положительный момент: у вас здесь остается ребенок, а это в глазах американцев главная гарантия возвращения. Но есть также и большой минус, из‑за которого вам не избежать собеседования в посольстве.

– Какой же минус? – испуганно спрашиваю я.

– Вы – молодая и, видите ли, красивая женщина, – звучит ошеломляющий ответ.

– Повторите, пожалуйста, еще раз про мой «минус», – по‑детски ликую я, тогда как должна была расстроиться. Затем что услышала из уст официального лица не критику в свой адрес, а получила неожиданный комплимент. Да еще при таких необычных обстоятельствах!

 

Грегори огорчился, когда я транслировала ему разговор с посредниками, однако не преминул отреагировать на их последнее заявление должным образом:

– Так ты в самом деле настолько красивая, что тебя страшно выпускать в мир чистогана и желтого дьявола?

И активно принялся меня инструктировать. Ни в коем случае не должна раскрыться истинная причина данной поездки.

(Кстати, а какова истинная причина?)

Его имя также не должно фигурировать. Ни при каких условиях.

(А если начнут пытать?)

На мое имя оформлено приглашение от серьезной американской компании. Так что я еду по бизнесу.

(По какому, интересно?)

Он звонил по нескольку раз в день. Сначала – чтоб пожелать доброго утра. Затем, чтоб доложить, до чего сильно мечтает поскорее меня увидеть. А вечером, перед тем, как пожелать мне доброй ночи, наговориться всласть. Это были яркие, впечатляющие разговоры. По нарастающей. Я не понимала, когда он спит. Как может потом работать. Когда спрашивала об этом, отвечал, что давно не испытывал такой нестерпимой потребности в общении и такого волнения, как теперь. Что уже представить себя не может без наших долгих бесед. Без моего голоса, шуток, смеха, милой болтовни.

– Сегодня я получил телефонный bill за последний месяц. Поразительно! Никогда я столько не наговаривал по телефону. Что это означает, не знаешь?

– Я тебя разоряю? – предположила простодушно. Судя по всему, он говорил о квитанции, об оплате телефонных переговоров. Мне даже представить сложно, сколько сот долларов набежало за наши ежедневные многочасовые беседы!

– Знаешь, Алечка, я слышал, что существует любовь с первого взгляда. Но любовь с первого телефонного звонка? Такого предположить даже я не мог! Так вот теперь, увидев счет, убедился: это серьезно!

– Сказанное следует расценить как признание?

– Расцени, как считаешь нужным. Удивительно, но я просто не ведаю, как жил без тебя все эти годы? Точнее, без наших телефонных разговоров!

– Безрадостно жил, должно быть, – поддела я зачем‑то. Вероятно, от смущения.

– Да, невесело, – подтвердил он в тон мне, – как теперь понимаю.

Сама, признаться, уже и не представляла, как жила прежде. Совсем, казалось бы, недавно.

Упиваясь нашим общением, я незаметно и последовательно втягивалась в него все сильнее, всё глубже.

Мне уже было все равно, как Григорий выглядит внешне, настолько совершенным рисовался в моем воображении его образ. Как‑то раз, правда, он проговорился, что накануне кто‑то из друзей чмокнул его в лысину.

– У тебя есть лысина? – воскликнула пораженно.

Это обстоятельство несколько разрушало мое представление об идеале.

– Имеется, – невозмутимо ответил он. – Кстати, лысина, по определению моей бывшей подруги, не что иное, как «дополнительное место для поцелуев»!

Что же, пожалуй, с отсутствием пышной шевелюры можно примириться. И даже свыкнуться. Не в этом суть.

Григорий проявлял участие и заботу обо мне, невзирая на огромное расстояние. Наши беседы приобретали с каждым днем всё большую значимость. Глубину. И невероятную лиричность.

– Я сочинил сегодня ночью четверостишие, – сказал он накануне моего похода в американское посольство и с чувством прочел:

 

Стань моей бухтой тепла и света,

С заботой вечной обо мне,

Тогда все силы души ожившей, все краски лета,

Отдам тебе!

 

Я млела и плавилась. Впадала в чарующую подвластность – устоять не могла. Или не хотела? Меня увлекало, манило и затягивало куда‑то неудержимо.

 

…Сочинил же какой‑то бездельник…