Елена Смехова
Пролетая над Вселенной
Текст предоставлен издательством «АСТ» http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=649435
«Елена Смехова. Пролетая над Вселенной»: АСТ, Астрель, Полиграфиздат; Москва; 2011
ISBN 978‑5‑17‑070147‑6, 978‑5‑271‑30881‑9, 978‑5‑4215‑1876‑1
Аннотация
У нее – как у всех: росла, менялась, совершала ошибки, мечтала «о большом и светлом». Влюбилась с первого взгляда, думала – на всю жизнь. Жизнь оказалась грустнее и жестче. Теперь Александра в полном одиночестве растит ребенка и почти потеряла надежду встретить того, единственного. Внезапно Судьба преподносит сюрприз: ее знакомят с Грегори, обитающем не где‑нибудь, а на острове богатства и процветания – Манхэттене. Так у Александры появляется шанс кардинально изменить свою судьбу: переехать из старенькой московской коммуналки в шикарный американский особняк и влиться в ряды манхэттенской элиты. Она решает рискнуть и летит в Нью‑Йорк на свидание с загадочным американцем.
А вдруг именно он и есть тот самый единственный?
Елена Смехова
Пролетая над Вселенной
Глава 1. Двадцать первое, ночь, понедельник
Москва, 1995
Похоже, это уже было. Где‑то, когда‑то…
Со мной. Или не со мной. С любой девушкой подобное может случиться. Хоть раз в жизни.
Даже с великой Ахматовой произошло такое однажды:
Двадцать первое. Ночь. Понедельник.
Очертанья столицы во мгле…
Что говорить про нас, простых смертных?
…Сочинил же какой‑то бездельник,
Что бывает любовь на земле…
Грустно мне как‑то. Нет, пожалуй, не грустно.
Тревожно? Нет, не то.
Томительно. Да, пожалуй, так: томительно…
…И от лености или со скуки,
Все поверили, так и живут:
Ждут свиданий, боятся разлуки,
И любовные песни поют…
У меня и впрямь какое‑то особенное двадцать первое сегодня.
Сама не знаю почему.
То есть, наверное, все‑таки знаю. Если брать глобально.
Я стала матерью.
В двенадцатый раз.
То есть я стала матерью одиннадцатилетнего сына.
А сама себя ощущаю при этом пятнадцатилетней. Наивной, несуразной. Существующей где‑то «между». Между реальным миром и своими нереализованными фантазиями. Притом что мне не один, а скоро уж будет два раза по пятнадцать. Совсем скоро. Можно было бы успокоиться, пожалуй. Но…
…Но иным открывается тайна,
И почиет на них тишина…
Я на это наткнулась случайно,
И с тех пор все как будто больна.
Да будет кукситься! Какие наши годы, в самом деле…
Какие‑никакие, а тридцатник уж подкрадывается на мягких лапах. Неумолимо и беззастенчиво. С каждым днем все ближе он и очевидней.
Ох, и погуляли недавно, на моем двадцать девятом дне рождения! Ох, и попраздновали же меня!
Для себя я вечеринку определила так: Последний Праздник перед Тридцатилетием.
И закатила торжество на полную катушку. Шампанского было – хоть ванну наполняй и купайся. Все приносили с собой по бутылке. Будто бы сговорились! Отказаться от шампанского возможно ли? Вот и наклюкалась с каждым по очереди и со всеми хором.
Правда, гости дорогие не столько слова высокопарные говорили, сколько вопросы задавали. Каверзные. Провокационные. Тост сначала провозгласят, а потом интимно так, в глаза заглядывая: мол, ты как? В смысле ощущаешь ли? Приближение‑то?
Поначалу в толк не могла взять: ну что тут такого? Ну, скоро тридцать. А что, собственно, я должна чувствовать, господа хорошие, расскажите?
Тут все наперебой: ну как же, такой возраст, такой возраст! Особенно для женщины…
А я: чего такого особенного для женщины‑то?
А мне: ну, разве ты не знаешь, не слышала разве про «комплекс тридцатилетней женщины»?
А я: ну слышала что‑то в этом роде, по‑моему, это такое же клише, как «кризис среднего возраста» для мужчины?
Мне (радостно): ну да, ну да!
А я не чувствую ничего, кроме нарастающего возбуждения от тоста к тосту. Нужно срочно наверстывать упущенное: еще год, и молодость закончится! Молодость, которой я так и не успела попользоваться всласть…
Проскакала вприпрыжку на кухню за «горячим». Вытащила из духовки запеченную баранью ногу. Выложила ее на овальное блюдо, нарезала аппетитными ломтиками, зеленью с чесноком посыпала, напевая под нос: «ля‑ля‑ля, жу‑жу‑жу». Чувствуя себя при этом легкой, умелой, молодой. Но затем вдруг, глаза подняв, истинное отражение свое в оконном стекле увидела. Жалкое зрелище представилось взору: кудри рыжие растрепались, тушь растеклась, помада уплыла за положенные пределы. Да и совсем уж не девочка на вид, честно если признаться…
Плюхнулась на табуретку и разревелась. Так горько за себя вдруг стало! Невезуха и нескладуха какая‑то. Все скачу вприпрыжку, всё бодрюсь да хорохорюсь, не желая выглядеть хуже своих благополучных друзей. А чего, собственно, хорохориться? Они‑то все по парам, прям как из Ноева ковчега, а те, кто и не как из ковчега, все равно крепко устроены в жизни: энергично работают, карьерный рост осуществляют, звонко зарабатывают, качественно питаются, по миру путешествуют, а я?
К чему все эти застольные восхваления да дежурно‑елейные речи:
«Какая ты у нас классная»!
«Распрекрасная»!
«Одаренная!»
«Самобытная»!
«Удивительно стильная»!
«Изумительно неповторимая»!
Что толку в том, коль за год до своего тридцатилетия совсем одна я. В целом свете! Да еще с ребенком на закорках. Карьеру не сделала, зарабатывать не научилась, таланты свои зарыла незнамо куда… эх…
Сын Димка заглянул на кухню, увидел эти мои постшампанские слезы и спросил недоуменно:
– Мам, ты чего это, плачешь?
– Нет‑нет, – сглотнув слезу, ответила торопливо, – я… смеюсь! Смеюсь я, Димочка, – и выдавила из себя убогую улыбку.
– Как‑то ты грустно смеешься, – недоверчиво покрутил головой Димка. Но, на всякий случай, решил пожалеть. Одной ручонкой за шею обнял, другой – по головке погладил, приговаривая нараспев: – Маленькая моя, ма‑а‑аленькая… двадцатидевятилетняя…
Ну а еще часа через два, под именинный торт «на скорую руку» (из готовых коржей, промазанных сгущенкой и обложенных консервированными персиками), самый мудрый из присутствующих, добрый друг Палыч, закончил лейтмотивное перетирание праздника одной только фразой:
– Деточка, тут никто не глумится над тобою! Оглянись вокруг: тебя просто принимают в Общество!
Послушно огляделась и впрямь как‑то быстро успокоилась: ровесников среди моего окружения было раз‑два и обчелся.
Меня всегда тянуло к людям существенно старше. Стремилась, вероятно, примазавшись к ним, казаться умнее, чем есть на самом деле…
Итак, сегодня очередное двадцать первое. Мой главный праздник. Гораздо более ценный, чем собственный день рождения. Ребенок так ждет его всегда! Ходит за мной хвостом в течение последних подготовительных дней, по десять раз перепроверяет меню, придуманное им же. Ревниво подсчитывает количество приглашенных и всегда обижается:
– Да‑а‑а, мам, вот у тебя гостей было больше! Ко мне всего пять или семь друзей придут, а к тебе прям восемнадцать человек притопали, я специально посчитал!
– Но я же старше тебя, Димон, на целых восемнадцать лет! Вот когда тебе стукнет столько, сколько мне, – придут к тебе восемнадцать, а может, даже двадцать пять человек!
Как он вырос за последний год! Научился оставаться один дома, не дергать меня по любому поводу, требуя непрестанного внимания. Прекратил разжигать костры везде, где только заблагорассудится, воровать шоколадки и быстро‑быстро поедать их, пока я не застукала. Он перестал даже лазить с мальчишками по заброшенным стройкам, подвалам и помойкам, притаскивая мне всякую ерунду со словами: «Пригодится в хозяйстве»!
Вечер сегодня особенный. Канун Пасхи.
Гости разошлись, возбужденный ребенок уложен и, довольный, посапывает в обнимку с мохнатым зверем непонятного цвета, названия и пола. Именно своей неординарностью, полагаю, он так понравился Димке.
Перемытая посуда расставлена и разложена досыхать по всем свободным поверхностям, чтоб завтра, утрамбовавшись в аккуратные стопочки, занять свое место в стареньком бабушкином буфете. До следующего торжества.
Наверное, все‑таки мне не грустно, как случается каждый раз после бурного и насыщенного событиями дня. Когда все затихает в доме и вполне логично возникает единственная ежевечерняя мысль: ну вот еще один день прожит, пора укладываться в свою одинокую постель…
Прочь крамольные мысли! У меня все хорошо.
ВСЕ хо‑ро‑шо.
Где‑то должны быть сигареты… Вдруг захотелось покурить, чего не случалось несколько месяцев. А, вот и они, тонюсенькие никотиновые трубочки, спрятанные от моего дотошного сынишки подальше. Курю я редко, так что втянуться нет никакой угрозы. Или это заблуждение?
За окном раскачивается на ветру фонарь, подвешенный к проводу. Неумно как‑то подвешенный. Зимой, когда вокруг летают снежинки, появляется в нем что‑то привлекательное и даже, можно сказать, романтическое. Ну а сейчас – ничего, ровным образом ничего, кроме тоски. Рыжий, одинокий, болтающийся… Он как мое нынешнее состояние: вроде светит, вроде пользу кому‑то приносит, но вид до того сиротливый, что лучше и не смотреть на него.
Почти полночь. Уходит день, прибывает новый. Что он нам готовит?
Звонит телефон.
– Аллё? – говорю в трубку с надеждой.
– Привет, Алька! Поздравления принимаешь?
– Лиза, ты? И не думала, что вспомнишь о нас.
– А зря. Разве могла я пропустить Димкин день рождения? Как вы там? Празднуете?
– Отпраздновали. Гости разошлись, сижу в полном одиночестве на кухне, курю, размышляю.
– Опять закурила? Хандришь, что ли? Брось, для тебя имеется приятный сюрприз.
– Вот как? Сюрприз? Да еще приятный? Говори скорее!
– Как ты смотришь, Алечка, на возможность прилететь ко мне?
– В Штаты? – я присвистнула. – Здо́рово. Но как?
– На самолете!
– Я спрашиваю, как могло случиться, что ты вдруг решила меня пригласить?
– Просто прежде у меня не было такой возможности, а теперь она появилась.
– Сгораю от любопытства. Что за возможность такая?
– Я хочу… познакомить… тебя…
– Ну, не тяни, Лиз!
– …с достойным человеком.
– Меня? С достойным? Чем обязана?
– Алька! Не дерзи, могу ведь передумать!
– Ладно‑ладно, раскалывайся, что за достойный человек? Кто такой? Где ты его откопала? Почему решила именно меня им осчастливить?
– Значит, так, – резко прерывает поток вопросов Лиза. – Он позвонит тебе завтра. Зовут его Григорий. Будь милой, любезной, максимально учтивой. И не вздумай ёрничать!
– Ну как ты себе это представляешь? – удивляюсь искренне. – Это ж мой стиль общения!
– Аля! Постарайся хотя бы не мельтешить и не перебивать его в разговоре! Ты же можешь, когда хочешь.
– А я хочу?
– Захоти! Будь умницей. Целую, мартышка. Перезвоню через пару дней.
Всю жизнь меня воспитывает, поучает, наставляет старшая сестра. И не надоело ей?
