Анчутка, возраст неизвестен, конспиративный

   

Человеку для счастья достаточно склероза… Сделанного не поправишь, а мерзавцем себя считать тоже не хочется. Проще уж все забыть и спать спокойно. Домовым в этом смысле – еще хуже, чем нам с вами. Мы‑то живем от силы лет восемьдесят, а они‑то лет триста… Ну вот сами прикиньте, сколько гадостей можно натворить за триста лет!..

А впрочем, срок жизни тут особой роли не играет, поскольку неприятные факты своей биографии и люди, и домовые забывают практически мгновенно. Поэтому не стоит напоминать старому диссиденту о том, что в психушку его отправила теща, а вовсе не КГБ, как ему теперь представляется. Он просто не сможет в это поверить и, пожалуй, чего доброго, решит, что вы на него клевещете…

Особенно успешно все дурное забывается во дни удач. Даже сны Анчутке являлись на этот раз такие ласковые, что просто не хотелось просыпаться. Никто не учинял ему допросов, никто не гонялся со святой водой, не замахивался кадилом, не заставлял стучать на квартиросъемщика. Снились ему дымчатые сородичи – доброжелательные, душевные…

– Братан, братан… – напевно окликали они. – Сливок хочешь?.. Не магазинные – рыночные…

Анчутка приоткрыл выпуклый любопытный глазенок – и узрел прямо перед собой глубокую керамическую миску со сливками. Вскинул личико – и обнаружил рядом с миской присевшего на корточки Кормильчика.

– Мохнатый зверь на богатый двор… – лучась радушием, приветствовал проснувшегося главарь лыцкой мафии. – Ты на нас, братан, не серчай… – искательно добавил он. – Ну не разобрались поначалу… С кем не бывает?..

Анчутка вылез из‑за ребристой батареи парового отопления и облизнулся. Как и всякий домовой, при виде рыночных сливок он терял волю.

– Думали, ты лох… – доверительно сообщил Кормильчик. – Кто ж знал, что у тебя крыша такая!.. С Батяней за одним столом сидишь…

– С Батяней? – не понял Анчутка. – С каким Батяней?

Кормильчик удивился, потом призадумался, что‑то про себя, видать, смекнул – и с уважением взглянул на сородича.

– Нет, ну Африкан, конечно, покруче… – вынужден был признать он. – Но это ж в Лыцке, прикинь!.. А здесь‑то все‑таки Баклужино… Здесь мы все под Батяней ходим… Да видел ты его за столом: большой такой, почти с Президента… А чего это ты сливки не ешь?..

Анчутка зажмурился – и лизнул. Трудно было даже решить, что приятнее: лакать сливки или же слушать вкрадчивые речи дымчатого главаря мафии. Льстил главарь: понятно, что не за столом сидел Анчутка во время сходки, а под столом… И тем не менее поправлять Кормильчика не хотелось.

За окном в непривычно тихом рассветном небе монументально громоздились облака. На проспекте кто‑то одиноко скандировал натощак: «Yankee, go home!» и «Руки прочь от Лыцка!» Потом вдруг – ни к селу ни к городу: «Пушкин, убирайся в Африку! Есенин, убирайся в Рязань!..» Видимо, репeтировал – связки разминал…

Конспиративная квартира была обставлена по‑спартански: ящик патронов в углу да прислоненный к стеночке гранатомет. Пусто и гулко. Ни страшка, ни угланчика, ни барабашки. За стеной, завернувшись в плащ‑палатку, похрапывал Африкан.

– Мы же все дымчатые, братан… – журчал Кормильчик, сопровождая слова проникновенной распальцовочкой. – Чего нам делить‑то?..

Тут стену пронизало зыбкое алое сияние – протуберанец, оторвавшийся от мощной кипучей ауры протопарторга. Что‑то, должно быть, приснилось… Возможно, Пресвятая Революция… Косматое мерцающее облачко проплыло сквозь домовых, обдав обоих не то жаром, не то холодом.

Кормильчик встряхнулся, как щенок, окутавшись золотыми и красными искорками. Золотые (если приглядеться) имели форму серпа и молота. Красные были пятиконечны.

– Слышь, братан… – опасливо понизив голосок, молвил он. – У нас толкуют, ты вчера с самой Никой разобрался. Она тебя типа опустить хотела, ну, как Голбечика… Панталончики уже сплела… Ну а ты ее типа вроде как с понтом причесал, завил… Бантик повязал… розовый… Правда, что ли?..

Анчутка только зажмурился и уклончиво промурлыкал в ответ нечто невнятное. Опровергать не стал… Хотя, если честно, повязал‑то не он – повязала сама Ника по просьбе Африкана. И не бантик, а косынку… И не розовую, а кумачовую…

Да ладно, пусть их толкуют.

За стеной хрипловато откашлялся Африкан. Кормильчик тут же встрепенулся, сообразил, что времени маловато.

– Я к тебе вот чего, братан… – озабоченно и торопливо проговорил он. – Проснется бугор – скажи, Батяня, мол, просил передать: засада в краеведческом снята… По дружбе, понял? Так что, если нужна ему доска, пускай берет…

– Умгу… – в упоении отозвался Анчутка, размашисто вылизывая керамическое донышко миски.

    

С первыми лучами солнца выбрались на разведку.

– Х‑х… – озабоченно произнес Панкрат, вглядываясь в затененное заднее стекло «мерседеса».

В черном кашемировом пальто, в шляпе с мягкими полями и в белом кашне выглядел он весьма импозантно.

– Вижу… – равнодушно откликнулся с переднего сиденья Африкан, головы не повернув. Не было у него такой привычки. Если уж поворачивался – то всем корпусом…

Действительно, за «мерседесом» давно уже следовал хвост в виде «тойоты» с чумахлинскими номерами. Должно быть, столица патрулировалась всеми силами МВД республики, в том числе и оперативными группами стажеров‑нигромантов. Естественно, что выпускники колледжа имени Ефрема Нехорошева просто не могли не обратить внимание на «мерседес», окутанный алой косматой аурой.

– Ты мне вот что лучше скажи, Панкрат… – задумчиво молвил Африкан. – Сам‑то ты почему ни разу не попытался?.. Охраны – никакой, двери – и то зачаровать не смогли…

– П‑п… – начал было Панкрат, потом досадливо крякнул и толкнул Аристарха.

– Это ж другая икона! – с готовностью пояснил Ретивой, давно уже привыкший исполнять при Кученоге ту же роль, что Аарон при Моисее. – Оригинал продан Портнягиным за границу, сейчас находится в какой‑то частной коллекции… Ну мы и подумали: подделку‑то какой смысл экспроприировать?..

– Хм… Вот вы как рассуждаете?.. – ворчливо отозвался Африкан. – А откуда же чудотворная сила, ежели подделка?

– Да нет там никакой чудотворной силы… – помявшись, возразил Аристарх. – Доска и доска… Это уже портнягинские шестерки про чудеса гонят, чтоб история наружу не выплыла…

Свернувшись клубочком, Анчутка дремал на коленях Африкана и к разговору особо не прислушивался. Слова Кормильчика он протопарторгу передал, а остальное его мало трогало…

– Хай, пал!..

Анчутка вздрогнул и открыл глазенки. Из бардачка глядела рыжая наглая мордашка гремлина.

– Ладн йессь?.. – спросила нечисть почти без запинки. Наблатыкался, поганец! Способный… «Мерседес»‑то новенький, от силы второй месяц бегает по баклужинским дорогам – а он, глянь, как уже русским владеет!..

– Не‑а, – испуганно шепнул в ответ Анчутка. – Откуда? Завязал я с ладаном… Давно завязал…

Гремлин недоверчиво шевельнул носопыркой. От бороды и от рясы Африкана явственно веяло опиумом для народа и прочей наркотой.

– Щ‑щет!.. – шаркнул инородец и снова исчез в бардачке.

«Мерседес» затормозил у краеведческого музея. «Тойота» с чумахлинскими номерами проплыла мимо и вильнула в переулок. Наверняка сдали объект следующей группе наблюдателей.

Водитель выскочил наружу и, шустро обежав машину спереди, открыл дверцу протопарторгу. Тот поставил косолапую ступню на парапет (так и расхаживал босиком!) и, кряхтя, выбрался из кабины. Вослед ему пушистым дымчатым комочком выкатился Анчутка.

– Значит, говорите, нету никакой силы?.. – усмехаясь в обширную пегую бороду, сказал Африкан. – А вы почувствуйте, почувствуйте…

Панкрат и Аристарх переглянулись. Подпольщики не были ни чудотворцами, ни ясновидцами. И тем не менее каждый внезапно ощутил некое биение, исходящее из правого крыла музея.

Анчутка поежился. Флюиды низали пушистое тельце навылет.

– Я смотрю, вы сюда ни разу и не заглядывали… – мудро подметил Африкан. – Понимаю: некогда…

– Н… н‑н… – начал Панкрат, выкатывая глаза и дергая за рукав онемевшего Аристарха.

– Так это что же?.. – очнувшись, проговорил тот. – Выходит, икона все‑таки – настоящая?!

Африкан издал шумный страдальческий вздох – почти стон. Наивность подпольщиков подчас удручала…

– Если народ верит, что икона настоящая, – терпеливо пропустил он сквозь зубы, – значит, настоящая…

– Т‑то есть н‑никакой разницы?.. – Аристарх даже начал заикаться, чего обычно никогда себе не позволял. Кученог был обидчив и подозрителен – мог подумать, что передразнивают.

– Никакой, – подтвердил Африкан.

«Херувимы» были потрясены. Слова протопарторга прозвучали для них откровением. Хотя в чем откровение‑то?.. Когда еще было сказано, что глас народа – глас Божий?..

Поэтому скептики могут подсчитывать хоть до пятого знака, с какой силой вылетала пуля из фашистского пулемета и на сколько метров она должна была отбросить от амбразуры рядового Александра Матросова. Если народ верит, что подвиг был, – значит был. И не фиг тут подсчитывать!..

Утро плавно переходило в день. Народ стягивался к центру города, где вот‑вот должна была начаться встреча специальной комиссии ООН, митинги, провокации… Короче, праздник.

Мимо причаленного к тротуару «мерседеса» в направлении Дворца Президента прошествовал щуплый, похожий на подростка мужичок в черной приталенной рясе. На вид ему можно было дать и тридцать, и сорок, а со зла и все сорок пять лет… Лицо – отрешенное, вдохновенное… В светлое будущее идут с такими лицами.

– Ваш? – спросил Африкан, кивнув на прохожего.

– Нь‑нь… – Панкрат затряс головой. – П‑п…

– Да я так и понял… – сказал со вздохом протопарторг. – Ну что ж… Поехали обратно…

– А‑ы?.. – Кученог растерянно потыкал пальцем в сторону парадного крыльца музея.

– Не время, Панкрат… – мягко урезонил его Африкан. – Ну, допустим, возьмем мы ее сейчас… И кто об этом узнает? Кто в это поверит?.. Нет уж, брать так брать – с грохотом и с чудесами! Ты думаешь, почему дружок твой, контрразведчик, засаду снял?.. Именно поэтому… Чтобы шуму было поменьше. У них же наверняка еще пара дубликатов наготове. «Как украли? Кто украл?.. – скажут. – Ничего подобного! Вот она, икона‑то: как висела – так и висит…» Стало быть, задача наша – подобрать даже не исполнителей, а свидетелей… Таких, чтобы тут же раззвонили по всему городу. Та, например, художница, у которой мы вчера чай пили… Ты вроде, Аристарх, говорил: она уже отдельные церковно‑партийные поручения выполняла…

«Херувимы» содрогнулись. Аристарх сглотнул.

– У нее телефона нет… – сипло сказал он.

– Курьера пошлем, – утешил Африкан. Насмешливо взглянул на подергивающееся несчастное лицо Кученога. – Да отделайся ты от меня, Панкрат, поскорее… Вот уйду я с иконой в Лыцк – и станешь ты снова сам себе хозяин… Анчутка!.. Вылазь, поехали…

Услышав зов, домовичок мигом вылез из‑под «мерседеса» и юркнул в кабину.

    

Прав был прозорливец Африкан: для святого дела и нечисть сгодится. Панкрату с Аристархом очень уж не хотелось идти по указанному протопарторгом адресу, и оба ловко уклонились от задания, сославшись на то, что неразумно, мол, использовать главарей подполья в качестве простые курьеров. Субординация, то‑се… А посвящать простых курьеров в суть тайного замысла тоже не стоило. Поэтому послать пришлось Анчутку.

Как и всякий порядочный домовой, Анчутка предпочитал со двора носа не высовывать. Но раз Африкан говорит: «Надо», – значит надо…

Такое чувство, что на улицы сегодня вышло все население столицы. Кто ликовал, кто ругался… На площади у подножия Царь‑ступы разворачивался митинг крутого замеса под лыцким флагом. «Люди!.. – гремел динамик. – Вспомните, кем вы были и что вы ели!.. Кем вы стали и что вы едите теперь?..» Перед Дворцом Президента кого‑то уже били, причем мужиков среди бьющих не наблюдалось – одни бабы с сумками… Потом набежали менты, отняли у баб их жертву, хотели запихнуть в «воронок» – и тут ни с того ни с сего обрушился лепной карниз универмага. Слава Богу, никого не прибило…

Зазевавшись, Анчутка чуть было не угодил под скоростной трамвай, с лязгом и грохотом выползший из бетонной норы на свет Божий. Припав к шершавой стене какого‑то министерства, домовичок с бьющимся сердчишком смотрел, как проплывает мимо этот страшный аквариум на колесах. Внутри аквариума сидели и стояли баклужинцы, сплошь уткнувшиеся в раскрытые книжки…

Да, меняются времена. Раньше небось, до распада области, за чтение в общественном транспорте запросто можно было и по рылу схлопотать. А теперь, глянь, все наоборот… Ничего не попишешь – столица. Положение обязывает…

Имей Анчутка склонность к философским размышлениям, он бы неминуемо задумался: как же так? Читать – читают, а живут – как жили… Когда ж поумнеют‑то?

Но философствовать Анчутка не любил, да и не умел – так что придется это сделать за него…

Борхес, ссылаясь на свидетельство Блаженного Августина, утверждает, что в конце IV века люди перестали сопровождать чтение голосом… Мы же, ссылаясь на Николая Васильевича Гоголя, утверждаем, что примерно с середины XIX столетия чтение не сопровождалось уже и мыслительными процессами… Хотя, возможно, данный качественный скачок произошел у нас много раньше. Когда человек читает молча, не шевеля губами, это заметно всем и каждому. Но подметить, что читающий к тому же еще и мозгами не шевелит, мог только Гоголь с его поистине дьявольской зоркостью…

Да, мы – самые усердные читатели в мире, и никакого парадокса здесь нет…

Примерно так рассуждал бы Анчутка, имей он склонность к умозаключениям…

Добравшись до перекрестка двух проспектов (Нехорошева и Нострадамуса), домовичок проник в угловой дом и, пробираясь по вентиляционным трубам, быстро достиг третьего этажа. Дыра, выводящая в кухню, была забрана гипсовой решеткой, а решетка для домовых, следует заметить, – препятствие непреодолимое, поскольку сплошь состоит из крестов. Хотя – это что!.. Был однажды Анчутка в доме сталинских времен – так там вообще: то в виде звезды решетка, то в виде серпа с молотом. Жуть – да и только!..

– Слышь, дымчатый… – тихонько окликнули из темноты.

Анчутка всмотрелся и различил чуть выдвинутую из стены мордочку горохового цвета.

– Ну ты, я гляжу, отважный! – подобострастно восхитился незнакомец. – Не боишься?..

– В первый раз, что ли? – процедил Анчутка и тоже ушел в стену.

Бояться‑то он, по правде сказать, боялся, но уж больно хотелось сделать приятное Африкану…

Ника Невыразинова в заляпанных краской брючках и такой же маечке стояла посреди кухни и, критически прищурившись, разглядывала ослепительно белую скрипку на фоне разделочной небрежно обожженной доски.

Осмотрительно выйдя из стены лишь наполовину, Анчутка помедлил, являя собой нечто вроде барельефа, потом набрался храбрости и мелодично прочистил горлышко.

Ника обернулась.

– Ка‑кой пушистенький!.. – в полном восторге вскричала она.

– Я – от Панкрата… – поспешно предупредил домовичок, на всякий случай упячиваясь в стену поглубже. Вчера он это все уже проходил… Сперва погладит, потом понянчит, а там, глядишь, кружевные панталончики, голубенький бантик – и аминь!..

– Ой, Панкрат!.. – Ника всплеснула руками.

– И от Африкана… – добавил Анчутка.

– Ой, Африкан!..

К счастью, Панкрат с Африканом интересовали теперь Нику гораздо больше, нежели заурядный дымчатый домовенок.

– Противный Панкрат!.. Он обещал взять меня на теракт!.. Ну и когда же?..

– Сегодня!.. – выпалил Анчутка. – В четыре часа дня возле краеведческого музея…

Зрачки Ники расширились.

– Со стрельбой?.. – ахнула она.

– Н‑не знаю… – честно ответил Анчутка. – Сказано: встречаетесь с Панкратом у крыльца и ждете нас с Африканом. Икону брать будем!.. – не удержавшись, похвастался он.

Ника подхватилась, кинулась к платяному шкафу и настежь распахнула дверцы. По комнате полетели выбрасываемые вместе с вешалками наряды.

– Блин! Надеть нечего!..

Наконец на свет явился камуфлированный комбинезон.

– Н‑ну… вот это вроде ничего… – в сомнении молвила Ника и вопросительно оглянулась на домовичка. – А?..

Но домовичок уже сгинул. Из стены торчало только чуткое ушко, тут же, впрочем, скрывшееся. Причем было оно почему‑то не дымчатого, а нежно‑горохового цвета…

    

Среди белесых тектонических руин «Ограбанка» копошились ярко одетые спасатели и скромно одетые мародеры.

– Не слушают родителей… – вздыхая, сетовал вполголоса один из них. – Приходит вчера под утро весь в синяках! Ну сколько раз можно повторять: не ходи ты ночью по освещенным местам… Там же ментов полно!..

Анчутка приостановился послушать и вновь столкнулся все с тем же невзрачным мужичком в приталенной рясе. Только на этот раз шел мужичок в обратном направлении: не к Дворцу, а от Дворца. Да и не шел он, точнее сказать, а плелся. Личико его обрезалось от горя.

Что до Анчутки, то он передвигался незримо – перебегая вдоль стен и подпитываясь от жилья. То есть увидеть его мужичок вроде бы возможности не имел… Однако известно, что в минуты сильных потрясений в человеке просыпаются дремлющие способности, о которых он и не подозревает.

Короче, встретившись взглядом с Анчуткой, мужичок жалко скривил рот и произнес с проникновенной горечью:

– Нет, но, главное, на кого променяли!.. На какого‑то волосатика… Чего лыбишься‑то?.. И ты туда же?..

Должно быть, все‑таки заметил…

Анчутка опасливо посмотрел ему вослед. Из‑под черного подола рясы волочился по асфальту краешек алого полотна…

В этот миг сердечко ударило, как колокольчик, и надолго замерло. Увы, Анчутка хорошо знал, что это означает. Первый раз подобное ощущение он испытал, когда беднота еще только шла раскулачивать Егора Карпыча, за которого ему долго потом пенял следователь НКВД Григорий Семенович Этих. В другой раз Анчутка почувствовал то же самое перед тем, как арестовали завмага Василия Сидоровича Лялькина, изъяв у него из‑под паркетины брильянты и прочее. Домовые всегда чуют сердечком, когда хозяину дома грозит опасность…

Анчутка заковылял по тротуару со всей быстротой, на какую был только способен. Страх нарастал с каждым шажком. Умишком своим домовичок понимал, что особых неприятностей у столь могущественного чудотворца, как протопарторг, быть не может, но ничего не мог с собой поделать…

Вокруг шумела столица. Прошла непонятно откуда взявшаяся компания моряков киевского военно‑морского флота. За каждой бескозыркой вились многочисленные шелковые ленты всех цветов радуги…

Облака громоздились выше и выше. Со стороны Лыцка наезжала чреватая молниями туча свинцовых оттенков.

Изнемогая от тревоги, Анчутка проник в подъезд, вскатился по лестнице и прошел в конспиративную квартиру сквозь стену. Жуткое зрелище предстало его глазенкам.

Протопарторг Африкан сидел на ящике с патронами – громоздко и недвижно, как глыба, причем глыба, выветрившаяся настолько, что толкни – рассыплется и осядет грудой трухи. Одышливый рот – как у театральной трагической маски. Большие руки бессильно уронены на колени. Обессмыслившиеся незрячие глаза устремлены в противоположный угол.

Даже на берегу Чумахлинки перед переходом государственной границы Африкан не выглядел столь плачевно.

Но самое главное – аура… Вместо мощного алого сияния, сравнимого разве что с солнечной короной в моменты полного затмения, грузную фигуру протопарторга облекало теперь что‑то весьма не определенное, рыжеватое с подпалинами… Изредка в подозрительной этой дымке сквозил алый косматый язык, но тут же съеживался, гас…

Это уходило доверие избирателей, уходила народная любовь. Где‑то там, далеко, за Чумахлинкой, безутешный Лыцк прощался со своим любимцем – с предательски выкраденным, убиенным и вновь выкраденным Африканом, о чем Анчутке было, конечно же, невдомек… Кое‑кто в Лыцке поначалу просто отказывался верить в гибель пламенного протопарторга, но рыдающие толпы, скорбные голоса в динамиках, приспущенные флаги с черным крепом – все это быстро убеждало усомнившегося, и еще одним кумачовым протуберанчиком в ауре чудотворца становилось меньше. И по мере того как увитый траурными лентами лафет проплывал главной площадью Лыцка, уже носящей имя Африкана, благодать покидала Анчуткиного хозяина, переходя на урну с Бог знает чьим прахом и на возведенный за ночь мавзолей…

Дымчатая шерстка стала дыбом. Поскуливая от жалости, Анчутка подобрался к Африкану, вцепился коготками в рясу.

Протопарторг с трудом перекатил глаза на домовичка – и уставился непонимающе.

– Все‑таки вычеркнул… – с безмерным удивлением хрипло вымолвил он. – Смотри ж ты! Себя не пожалел, а вычеркнул… Как же это он решился?..

В комнату, сначала робко, потом осмелев, стали помаленьку проникать представители астральной фауны: проплыла стайка угланчиков, за спиной протопарторга сел и грузно ссутулился средних размеров страшок. Откуда‑то взялся шустрый маленький барабашка, пробежался по потолку, тронул люстру. Потом упал на стол, дернул протопарторга за рукав рясы… Ах ты, гад!.. Небось, когда Африкан был в силе, ручонки‑то не распускал! А теперь отвага прорезалась?..

Вне себя Анчутка ухватил прозрачного наглеца за шкирку (ловить барабашек за все прочее бесполезно – не удержишь) и готов был уже метнуть тварь сквозь стену, как почувствовал вдруг, что к Африкану подкрадывается еще одна опасность – на этот раз смертельная. В дверном замке шуршала отмычка.

В страхе Анчутка огляделся и увидел, что из‑за стоящего в углу гранатомета злорадно таращится изумленная дымчатая мордашка Кормильчика, видимо, опять присланного Батяней – сообщить о каком‑нибудь новом свидетельстве дружбы.

– Помоги, братан!.. – взмолился Анчутка. Кормильчик цинично посмотрел на него – и сгинул. В этот миг дверь распахнулась, и в прихожей возник молодой человек в рясе и с тупорылым пистолетом. Анчутка видел этого юношу в первый раз, протопарторг – во второй. Шофер джипа.

– Привет из Лыцка!.. – зловеще произнес вошедший.

Африкан с отвращением взглянул на водилу, уже вскинувшего оружие, и лишь брезгливо скривил рот. Утрата собственной жизни по сравнению с утратой народного доверия казалась ему пустяком.

Да, но Анчутке так не казалось! Домовичок (для убийцы он был незрим) взвизгнул и с маху швырнул в злодея барабашкой. Цепкая тварь схлестнула всеми четырьмя руками курносое рыло пистолета и упоенно затрясла добычу. То ли от неожиданности, то ли от толчка киллер нажал на спуск. Грохот и пороховая вонь… Пули полетели куда попало – только не в Африкана, по‑прежнему сидевшего неподвижно.

На лице убийцы отобразился ужас. Бедняга решил, будто его подставили. Не являясь ни колдуном, ни ясновидцем, он не мог удостовериться воочию, что благодать покинула протопарторга. Происшедшее показалось негодяю чудом. Стало быть, соврали… Стало быть, в силе еще лидер правых радикалов…

В нежных Анчуткиных ушонках звенел отголосок выстрелов, и поэтому тяжкий стук от упавшего на пол пистолета прозвучал еле слышно. Убийца, мелко звездясь, пятился к двери… Потом резко повернулся – и вылетел стремглав из квартиры…

– Зря… – равнодушно каркнул Африкан.

    

Башенные часы на Ефреме Великом пробили вдалеке три часа пополудни.

– Анчутка… – обессиленно позвал протопарторг. – Поди скажи Панкрату, что все отменяется… А то ждать будет… Не дай Бог еще чего натворит… от большого ума…

Анчутка отступил, наежинился и упрямо затряс головенкой. Оставить хозяина одного?.. В таком состоянии?.. Как и всякий порядочный домовой, на это он пойти просто не мог…

Протопарторг взглянул на домовичка из‑под всклокоченной пегой брови и заставил себя усмехнуться.

– Ладно… Тогда – вместе… Помоги‑ка подняться…

Вдвоем они покинули конспиративную квартиру и, оставив ее открытой, спустились по лестнице, выбрались на проспект… Казалось, Африкана покинула не только чудотворная, но и физическая сила: ковылял, изнемогая. Каждый шаг приходилось одолевать… Наряд протопарторга внимания не привлекал – по случаю приезда специальной комиссии ООН город был наводнен провокаторами в рясах.

Навстречу шли два милиционера, лица которых показались Анчутке знакомыми. Да и голоса тоже.

– У, ш‑шакалы… – приглушенно возмущался один из них. – Как прибыла комиссия – сразу небось хвост поджали!.. Слышь?.. Молчат… Ни самолетика не подняли!..

– Да это не из‑за комиссии… – ворчливо отвечал ему второй. – Африкан загнулся… Ну, этот… экстремист… В Лыцке сегодня хоронят… Только что передали…

– И чего?..

– Ну так американцы‑то! Они ж его выдачи требовали… А теперь и требовать нечего…

Протопарторг остановился и долго глядел им вослед.

 – А‑а… – потрясенно протянул он наконец. – Вон оно что, оказывается…

    

– Глянь! – с надеждой выпалил Анчутка, тыча пальчиком.

Африкан нехотя взглянул. В рыжеватой сомнительной дымке, окутывавшей руку, упрямо сквозили алые прожилки и волокна.

– Думаешь, кто‑то еще верит, что я живой? – с сомнением проговорил протопарторг. – Да нет, Анчутка, вряд ли… Скорее всего пьяные лежат и ни о чем пока не знают…

Над головами потемнело, затем полыхнуло. Гром откашлялся – и гаркнул… Далее тучи, словно испугавшись собственной выходки, стали стремительно разбегаться, и над проспектом Нострадамуса снова проглянула синева…

Двинулись дальше. Вернее сказать, двинулся один Анчутка. Услышав сзади болезненное покряхтывание протопарторга, он оглянулся и увидел, что тот изо всех сил пытается стронучь правую ступню, как будто приросшую к асфальту. Домовичок кинулся было на помощь – и тут с ним произошло то же самое. Правую ножку – ровно примагнитило.

– Ну все, Анчутка… – с мрачным удовлетворением подвел итог Африкан, прекращая попытки. – Аминь, приколдовали! Не иначе – контрразведка работает…

Интимно прошепелявили шины, и к бровке прильнул длинный темный автомобиль. Выплыл – словно из небытия. Дверцы разом распахнулись – и какие‑то люди в штатском кинулись к Африкану.

– Ну, слава Богу, успели… – с облегчением выдохнул, останавливаясь перед протопарторгом статный моложавый красавец лет тридцати. Полковник Выверзнев. Батяня.

– Куда успели?.. – с язвительной горечью осведомился Африкан.

– Не куда, а откуда… – поправил полковник. – За вами сейчас, гражданин Людской, как минимум три бригады киллеров охотятся. Из‑под носа у них, можно сказать, вас выхватили… – С этими словами он вежливо, но твердо взял Африкана за локоть. – Прошу в машину!..

– Как?.. – брюзгливо спросил протопарторг, безуспешно пытаясь отнять босую ступню от тротуара.

– Сашок!.. – процедил Выверзнев, оборачиваясь. – Ну в чем дело?..

Юный круглолицый Сашок метнулся к протопарторгу и в три пасса расколдовал ногу. Двое кряжистых сотрудников тут же подхватили Африкана и сноровисто затолкали его в кабину. Тот было оглянулся, ища глазами Анчутку, но дверцы захлопнулись – и машина рванула с места.

    

Поскуливая, Анчутка сидел на корточках посреди тротуара и время от времени силился оторвать от асфальта правую ножку. Находись он поближе к стене здания, можно было бы зарядиться от жилья и попробовать расколдоваться самому. А так – хочешь, не хочешь – придется сидеть и ждать, пока заклятие не выдохнется. Силенок хватало лишь на то, чтобы сохранять невидимость. Хорошо еще колдун попался молоденький. Вот если кто матерый, из Лиги Колдунов, заклятие наложит – день просидишь прикованный, а то и сутки…

Откуда‑то взялись трое граждан, уже встретивших комиссию ООН. Колеблясь, как полосы на государственном стяге, они остановились рядом с Анчуткой.

– В Лыцке – как?.. – с недоумением жаловался один. – Выпьешь – двухпартийная система, протрезвеешь – опять однопартийная. А у нас в Баклужино даже и не знаешь, пьяный ты или протрезвел уже…

Второй слушал и время от времени ронял башку – вроде бы соглашался.

– Вы мне дайте автомат!.. – куражился третий. – Я их, козлов, враз перестреляю!.. Загубили область!.. Всех, гады, продали!..

– Халявщик ты, – твердо сказал первый. – Автомат ему! Да ты хоть знаешь, сколько он сейчас стоит, автомат?.. А самому на ствол заработать? Слабо?..

Вроде бы заклятие стало помаленьку выдыхаться… Анчутка поднапрягся – и пяточка с чмокающим звуком отделилась от шершавого покрытия. Домовой метнулся вправо, влево – и остановился в растерянности. Ну и куда теперь? Следовать за Африканом в контрразведку или пойти предупредить Панкрата? «Херувимов» Анчутка побаивался, но в то же время понимал, что, кроме них, никто ему сейчас не поможет…

И домовенок торопливо заковылял в сторону краеведческого музея.

Он опоздал всего на несколько минут. На крыльце музея шел захват – и тоже с применением самой черной магии… Члены террористической организации «Красные херувимы» застыли без движения в скучающих позах. Видимо, заклинанием их накрыло совершенно внезапно. Меж ними, сноровисто изымая все взрывчатое и огнестрельное, сновали хмурые озабоченные люди в штатском. Разоружив, снимали боевика со ступеней и уносили в фургон.

Круглыми от ужаса глазенками Анчутка смотрел, как исчезают в черном проеме рифленые подошвы ботинок Аристарха Ретивого. Колыхнулось, словно помахало на прощание, белое кашне заносимого в фургон Панкрата. Все. Уехали…

Горестно уронив хрупкие плечики, домовой подобрался к опустевшему крыльцу. Больше рассчитывать было не на кого – только на себя…

– Не поняла!.. – прозвучал сзади мелодичный голос – и домовичок, вздув дымчатую шерстку, подскочил на месте.

Обернулся. Перед ним в пятнистом десантном комбинезоне и с помповым ружьем в руках стояла оскорбленная в лучших чувствах Ника Невыразинова, опоздавшая, по обыкновению, на полчаса…

– Не поняла! – холодно повторила она. – Где остальные?

  

Глава 14