Глава 13. Тюремные игры и развлечения

 

«…Скука — микроб, что и в душу проник.

Кровь, палач да гашиш — ей другого не надо…»

Шарль Бодлер

 

Теоретически любое живое существо стремится максимально, насколько это возможно, увеличить расстояние между датой рождения и датой смерти. На словах все хотят жить долго и счастливо. Ни разу не помню, чтобы ктото на Дне рождения пожелал близкому человеку, а тем более — самому себе, побыстрее вернуться в небытие. Скорее наоборот — нескромная мысль пережить всех окружающих с годами превращается в навязчивую идею.

Впрочем, теория на то и теория, чтобы отличаться от практики. Количество самоубийств на Украине, согласно сухим статистическим цифрам, растет изо дня в день, а те, кто не являются сторонниками кардинального решения вопроса: «Быть или не быть?», — угрюмо слоняются из угла в угол, прикидывая, чем бы себя занять и тем самым ускорить приближение к финишной ленточке. Кто знает — может быть, гдето на неведомых просторах и мечтают дожить до двухсот, но только не на моей исторической Родине. Здесь многие граждане отрезок жизни в пятьдесят лет воспринимают не иначе, как наказание Господне. Куда уж больше, и главное — во имя чего?

В тюрьме вопрос, как убить свободное время, невесть откуда свалившееся на голову, стоит особенно остро. Здесь минуты и часы тянутся невероятно медленно, словно липкий кисель, лениво переливаемый кемто на Небесах из бесконечности в бесконечность. Наверное, нечто подобное испытывает человек, привыкший ездить на больших скоростях, и которого вдруг пересадили со спортивной машины на сельскую телегу. Невозможно сравнивать двадцать четыре часа, проведенные за решеткой, с двадцатью четырьмя часами свободы — это совершенно разные измерения времени. Бывшим «друзьям», на чью помощь ты рассчитывал сдуру, подобные мысли в голову не приходят. У них день заканчивается через несколько мгновений после того, как начинается — только и успевают дух переводить. Даже если тебе суждено отсидеть по максимуму, лет пятнадцатьдвадцать, то первое, что они скажут, увидев тебя после отсидки, будет: «Как быстро ты вышел,» — или нечто вроде того. Могут совершенно искренне добавить:

— Я как раз собирался к твоим зайти — узнать, как дела.

Собирался, но не зашел. Бывает. Порой путь в двадцать лет оказывается короче десяти минут ходьбы от одного дома к другому.

Ещё один день отгорел, ещё один, ещё… Сколько их будет ещё, этих серых, однообразных дней, наполненных тревожным ожиданием и невообразимой скукой? Жаль, что не получается провалиться в летаргический сон и проснуться свободным вдали от тюремных стен. Каждый из нас, кто находится по эту сторону колючей проволоки, не раз обращался к Господу с просьбой ускорить бег времени, чтобы годы в неволе пролетели как можно скорее.

Большинство арестантов ещё не готово к тому, чтобы отказаться от всей своей жизни, но они уже отказываются от нее по частям, разделяя жизненный путь на тот, который «нужен», и который «не нужен». Я смотрю, что и ты начинаешь наивно верить в иллюзию, будто бы после освобождения всё будет джаз, главное — выйти. Что же касается «ненужного» куска жизни размером в несколько лет (или десятков лет), то ты готов его хоть сейчас выбросить на помойку.

Как странно бывает, правда? На свободе люди мечутся, словно белки в колесе. Им постоянно не хватает времени, они всегда кудато спешат. В критические минуты за каждое мгновение цепляются мертвой хваткой, но едва им удастся его заполучить, как тут же, без раздумий, бросают вырванный из лап смерти осколок жизни в беспорядочный огонь суеты.

В тюрьме всё наоборот — времени сколько угодно. Заключенные и рады бы подарить комунибудь не то что минуты — годы(!), но ещё не придумали как. Невольно начинаешь завидовать тем счастливчикам, которые умудряются сутками висеть на вонючих тюремных нарах, изредка выбираясь из забытья, чтобы набить желудок тюремной баландой, сходить на парашу и вновь завалиться спать. Прямо как мишки во время зимней спячки. Сопят себе носиками, окружающим не мешают. Вот только жаль, что далеко не все из них чистоплотны.

Одного такого пассажира, сорокалетнего Сережу, пришлось чуть ли не силой, под угрозой физической расправы, заставить стирать нательное белье, которое он не снимал с себя, помоему, никогда. Когда Серж таки сбросил с копыт носки, сокамерники всерьез засомневались в правильности принятого решения — до начала водных процедур носки на Сереге воняли значительно меньше. Посуду после еды он, кстати, также принципиально не мыл, аргументируя это тем, что ест он исключительно из своей индивидуальной миски, следовательно, то, в каком она состоянии, — его сугубо личное дело. Занятно было со стороны наблюдать, как баландер наливает свежую похлебку на уже успевшие покрыться легким слоем плесени вчерашние остатки еды.

После стирки Серега переоделся в чистое и выпал на тасы, не переставая возмущаться, как он выразился, «нарушением прав человека»:

— Пацаны, вы мне весь сон перебили. Чё теперь делать?

Признаться, нытьем Серж достал нас не меньше, чем нестиранными носками. Тем более, что ворчал он теперь всё время, спать в чистом у него почемуто не получалось.

— Что делать? Что делать?

Психанул Костлявый, коротавший срок за разбой:

— Даже Чернышевский не знал, что делать, потомуто и книгу написал под таким заглавием. Лезь обратно на пальму, не воняй перед носом.

— Ты чё, мусор, шоб указывать мне? — возмутился Серега, укорачивая ногти на пальцах путем обгрызания и сплевывания их в парашу.

Костлявого сравнение с мусором глубоко оскорбило. Литровый тюремный тромбон с кипятком опустился Сереге на голову. Тот, взвизгнув как баба, вцепился Костлявому в глотку. Сокамерники на нарах радостно заворочались — какоеникакое, а развлечение. Такой себе светленький лучик в царстве беспробудной Тоски. Будет о чем поболтать на протяжении двухтрех недель, пока опять чтонибудь не случится.

Как ни крути, а внешняя сторона тюремной жизни невероятно бедна. Если выбросить из нее занятия спортом и чтение, то не приходится удивляться тому, что многие арестанты воют на лампочку под потолком, как волки на луну. Развлеченийто никаких, а тюремные игры можно пересчитать по пальцам.

На Лукьяновке, в отличие от подольского КПЗ, разрешено играть в шашки и шахматы. Сиди себе спокойно и играй, если, конечно, повезет с партнером, потому как в шашки играть любят далеко не все, а что касается шахмат, то их не зря называют интеллектуальной игрой. С интеллектом же, как ты сам понимаешь, в тюрьме напряженка. Сокамерники, с которыми понастоящему было бы интересно играть, встречаются чрезвычайно редко. Пожалуй, за всё время я столкнулся только с одним таким человеком.

Когда я сидел в ИВС на Подоле, к нам в камеру бросили на несколько дней дедулю, игравшего в шахматы, как минимум, на уровне мастера спорта. Тихий седовласый старичок, по профессии — учитель пения. Когда мы его впервые увидели, то у всех невольно вырвалось:

— Дедуля, а тебято за что?

Старичок грустно вздохнул и, ангельски потупив взор, высокопарно изрек:

— Я жизнь посвятил школе и детям. За это и поплатился. Пал жертвой интриг.

После такого ответа я сразу же почувствовал себя сидящим за школьной партой. Захотелось встать и спеть гимн Советского Союза.

Лица сокамерников погрустнели. Появление скромного учителя пения не предвещало ничего хорошего. Слишком уж не вписывался в местные декорации педагог, «посвятивший себя школе и детям». Грешным делом мы заподозрили в нем сексуального маньяканекрофила. Внешность дедули по всем параметрам вписывалась в категорию граждантихонь, способных из любви к искусству прикончить домочадцев, а затем, превратив дорогих сердцу людей в гобелены, развесить их на стенах. Так сказать, на долгую память.

Вместе с тем, оказалось, что дедуля совсем не маньяк и очень даже преприятнейший в общении человек. Заточенной об дверной косяк ложкой мы вырезали на деревянном настиле, служившим нам одновременно и кроватью, и полом, шахматную доску, а фигуры нарисовали на кусочках бумаги. Поначалу ничего не получалось — мы постоянно путали фигуры и не могли сосредоточиться на игре, затем привыкли к «временным» неудобствам и играли так, словно это были обычные шахматы.

Не знаю почему, но надзирателям совершенно не нравилось то, что мы играем в шахматы. Видите ли, это запрещено тюремными правилами. Они чтото там орали изза двери по поводу карцера, грозились лишить передачи, а во время утренних обысков отбирали «шахматные фигуры». Мы рисовали фигурки по новой и, как ни в чем не бывало, продолжали играть. На крики сторожевых псов учитель пения реагировал на удивление спокойно:

— Собака лает, а караван идет. Расставляй фигуры. Нашли кого карцером удивить!

Затем, после нескольких ходов, добавил:

— Подумать только — эти кретины сидящих в тюрьме пугают тюрьмой! Натуральные дегенераты!

Агрессивная, рисковая манера игры дедули совершенно не соответствовала ни его внешности, ни поведению в камере. Очевидно, она была отражением скрытых черт характера. Тщательно спрятанных от посторонних глаз и невидимых во время ежедневного общения. Помню, однажды, когда дедуля поставил мне мат, я заметил на какуюто долю секунды странный блеск в бездне его глубоко посаженных глаз. Такой взгляд невозможно было перепутать с другим. Он брал начало в глухих лабиринтах человеческого естества и лишь изредка, на короткое время, выскальзывал наружу. Это был взгляд сильного, уверенного в себе хищника. Незачем было смотреть на доску, чтобы понять, кто выиграл, а кто проиграл — взгляд, высокомерно скользнувший по камере, сам сказал обо всем.

Дедуля не лгал, когда говорил, что посвятил жизнь школе и детям. Он в натуре работал преподавателем в общеобразовательной школе. Обладая несколько романтическим складом ума, учитель пения втайне мечтал состариться и умереть на рабочем месте. Подобно актерам, умершим прямо на сцене во время спектакля и обязательно при большом скоплении народа.

Однако директор школы на сей счет был совершенно иного мнения, и как только учитель пения достиг почтенного возраста, как его тут же с почетом вытурили на пенсию. Всевозможные мольбы и долгие, тягостные разговоры о том, что «…я ещё полон сил и без учеников мне не жить…» ни к чему не привели. Директор взял на освободившееся место свою любовницу — симпатичную выпускницу консерватории, а бывшему коллеге четко и ясно сказал, что пора отдохнуть и «…пожить в свое удовольствие…», а в случае чего — «… займитесь репетиторством или выращиванием помидоров на приусадебном участке…».

Чегочего, а подобного поворота событий учитель пения ну никак не ожидал. Он свято верил в то, что без него данное учебное заведение существовать просто не сможет. Однако, стены не рухнули, потолок не обвалился, а ученики и коллеги восприняли отправку старика на пенсию как нечто само собой разумеющееся.

Жизнь для уже бывшего учителя потеряла смысл, вкус и цвет. Он по привычке, сложившейся за долгие годы, вставал в одно и то же время и шел на работу. Часами бесцельно слонялся по школьным коридорам или простаивал в приемной директора с одной и той же просьбой — взять обратно на работу. Хотя бы на полставки, на любых, каких угодно условиях. В ответ — гробовое молчание. Более того, он настолько надоел своими жалобами, что директор в достаточно резкой форме дал указание вахтеру и близко не подпускать не в меру настойчивого пенсионера к школьному порогу. После двухтрех малоприятных сцен в вестибюле

(к тому же, в присутствии учеников) дедуля, казалось бы, угомонился. По крайней мере, в школе его больше не видели.

Спустя две недели тело директора школы нашли в сквере неподалеку от дома, где он регулярно, каждое утро, выгуливал яркорыжую таксу. Согласно заключению судебномедицинской экспертизы, смерть наступила в результате удушья. Как утверждали свидетели, во время прогулки к директору подошел пожилой человек невысокого роста. Директор не имел ни малейшего желания чтолибо с ним обсуждать, а потому демонстративно повернулся к подошедшему спиной, давая тем самым понять, что разговор окончен. Собеседник спорить не стал, неторопливо снял с себя замусоленный галстук и так же неторопливо набросил его со спины на шею владельца бегающей по скверу таксы. Свидетели, издалека наблюдавшие за разыгравшейся сценой, не сразу осознали, что в действительности произошло у них на глазах.

Между тем пожилой человек усадил директора на скамейку и, устало стряхнув со лба пот, удалился прочь. Такса лениво улеглась на землю возле ног хозяина, флегматично уткнув нос в его начищенные до блеска ботинки.

Гулявшая поблизости тощая хозяйка такого же тощего добермана с нескрываемым любопытством приблизилась к скамейке, долго вглядывалась в лицо сидящего мужчины, а затем истерически заорала: «Человеку плохо! Валидол! У кого есть валидол?». Как полагается, собралась толпа зевак. Примерно через час приехала скорая, а ещё через часа полтора у входа в сквер замелькал цветомузыкой милицейский бобик.

Под конец вторых суток расследования обстоятельств происшедшего героические поиски блюстителей правопорядка увенчались успехом. Личность пожилого человека была установлена, и в тот же вечер учитель пения, «павший жертвой интриг», расположился рядом со мной на дощатом настиле в тюремной камере. Правда, пробыл дедушка с нами недолго. Его забрали к концу недели так же внезапно, как привели. Однажды утром, во время завтрака, дедулю заказали без вещей, судя по всему — на допрос. Больше мы его не видели.

На подольском КПЗ, когда перебрасывают из одной камеры в другую, обычно заказывают арестантов с вещами. Иногда могут вызвать и без вещей, но тогда надзиратель забирает их через несколько часов или, в исключительных случаях, в конце дня. Что же касается дедулиного кулька с броской надписью «CocaСola», то он простоял в камере более полутора суток. Мне долго не давала покоя мысль, почему кулек забрали не сразу, не в тот же день? Не только от самого старика, но и от его вещей веяло холодом и странной, необъяснимой тревогой.

Можно только гадать, почему правила и порядки в одной тюрьме столь разительно отличаются от правил и порядков в другой. Складывается впечатление, что все эти заведения подчинены разным ведомствам, а не одному. Ума не приложу, чем шахматы не угодили местным царькам на Подоле. На Лукьяновке играй в них сколько угодно. Было бы с кем.

Другое дело — карты. Здесь тюремщики единодушны. Если во время обыска находят самые обычные карты, продающиеся на свободе в любом киоске — крику, вони, разговоров… Откуда, чьи, кто принес в камеру? Кто с кем играл и на что? Ой, вэй! Одним словом, жди неприятностей вплоть до карцера и отбития селезенки. Чего они так взъелись на карточные игры? Чем им не нравится, к примеру, рамс, терц, деберц, сека, покер или, скажем, преферанс? Может быть, потому, что с мусорскими мозгами они даже в дурака толкомто играть не умеют? Что поделаешь — бывает. Чем больше наблюдаю за мусорами, тем больше убеждаюсь, что слово «мусор» и слово «мент» вовсе не обозначают профессию гуманоида. Это диагноз, указывающий на количество и качественное состояние мозговых извилин в черепной коробке человекоподобного существа.

Однако вернемся к карточным играм. В человеческом сознании карты прочно ассоциируются с антисоциальными элементами. Почемуто принято считать, что в карты играют исключительно шулера, ворье, тунеядцы и хулиганы, и ни к чему хорошему подобное времяпрепровождение не приводит.

Отчасти в этом есть некий смысл. Карты — игра азартная. Практически всегда играют «под интерес». Примеров, когда, казалось бы, умные люди проигрывали за вечер целые состояния и попадали в немыслимые долги, — сколько угодно. К тому же переиграть профессионала практически невозможно. Профессионал на то и профессионал, он так готовит и выстраивает игру, что мяч в ней всегда залетает в одни и те же ворота.

Помимо шахмат и карт в тюрьме можно увидеть, как заключенные играют в домино (козел, телефон, дуб), в нарды (длинные, короткие, бешенные), в кости (тысяча, покер). Во все вышеперечисленные игры играют как под интерес, так и без такового. Вместе с тем не следует расслабляться, если садишься играть без интереса. Игра — штука опасная. Смотришь — сел лох играть без интереса, а под конец игры уже самого себя проиграл. Слишком много придумали люди друг для друга капканов и всевозможных заманух, чтобы технично запрессовать намеченную жертву. Да что говорить? Король Баварии Максимилиан II был свергнут с престола в 1704 году за то, что он на досуге проиграл в бильярд государственную казну.

В зависимости от того, против кого конкретно идет игра, капканы могут быть расставлены изощренно и продумано — в одних случаях, примитивно до неприличия — в других. Помню, как один пассажир, назовем его Васей, арестованный за угоны автомобилей, сел играть в нарды без интереса. Сыграли одну игру. Он выиграл. Вторую сыграли. Он проиграл. Вдруг выигравший объявил, что обговаривали играть без интереса только первую игру, все остальные игры идут под интерес, и Вася ему уже должен. Стоящие рядом свидетели дружно закивали, что выигравший однозначно прав и нечего здесь возмущаться напрасно. Вася не на шутку разозлился и, считая себя крупным специалистом по нардам, от большого ума сел играть дальше, чтобы наказать сокамерника. Однако сокамерник почемуто больше не проигрывал, а Василий играл до тех пор, пока в конце концов не понял, что проигрывать ему уже давнымдавно нечего и до конца тюремного срока ему суждено гнить не гденибудь, а на параше. Не сильно радостная перспектива для парня, который ещё вчера бахвалился «подвигами» на свободе и разглагольствовал о том, что у него есть все данные стать лет через пять, как минимум, вором в законе.

Игра — штука опасная не только для самих игроков, но порой и для тех, кто находится рядом. Неписаные правила тюрьмы гласят: в чужую игру влезать нельзя. Некоторые арестанты, из когорты любителей раздавать умные советы, забывают об этом, а потом не знают, как отбиться от свалившихся на голову неприятностей. Не имеет значения, кому такой умник дал совет — победителю или проигравшему. При любом раскладе советчик будет виновен в проигрыше одного из игроков, а так как они играли под интерес, то советчик и должен платить по счету.

Естественно, любителю давать бесплатные советы такая постановка вопроса не нравится, он начинает возмущаться, высказывать недовольство. Слово за слово… В конечном счете выясняется, что за всё нужно платить — за «бесплатный» совет, за любое неосторожное слово, невзначай брошенное в перепалке.

Подобные истории, похожие, как две капли воды, случаются довольно часто. Чаще всего — случайно, реже — игроки сознательно разводят сокамерника, втягивая его в игру. Обычно им в этом помогает ктото из приятелей, играющих роль посторонних наблюдателей. На начальном этапе их задача состоит в том, чтобы заинтересовать предполагаемую жертву игрой. В таких случаях вокруг игры создается много шума, возни и суеты, да так, что не обратить на происходящее внимание в тесном каменном гробу практически невозможно. Когда первоначальная цель достигнута и жертва стоит неподалеку, наблюдая за игрой, к делу подключается провокатор. Его задача состоит в том, чтобы жертва сказала об игре или об одном из игроков хоть чтото, за что можно было бы ухватиться. Например, (если играют в шахматы) у потенциальной жертвы вырывается: «Я бы пошел конем». Брошено вскользь и, может быть, даже совершенно безотносительно к данной игре. Однако один из игроков тут же ходит конем. Второй начинает орать:

— Ты чего подсказываешь, я что ли с тобой играю?

Посторонний наблюдатель (или наблюдатели) сочувственно начинает кивать головой:

— Зря ты в игру влез.

Арестант начинает объяснять, что он никому не подсказывал, а вмешиваться в игру — у него и мыслей таких не было. В ответ слышит:

— Ты не съезжай. Влез в игру — отвечай!

И какаято мелкая шавка пропищит, выглядывая изза чьейто широкой спины:

— По всей строгости тюремных законов!

И начинается…

Если абстрагироваться и посмотреть на ситуацию как бы со стороны, то видишь, что в тюрьме ничего принципиально нового не придумали. Что за решеткой, что на свободе — мало кого обрадует, если ктото влезет в игру или вклинится в чужой базар, однако на воле, в отличие от тюрьмы, подобное поведение чаще всего сходит с рук. Существует масса причин, по которым среднестатистическим гражданам на свободе неловко делать замечания окружающим, ляпающим языком по поводу и без такового. То ли в силу воспитания, то ли боясь испортить отношения, казалось бы, «изза ерунды». Впрочем, даже если окажется, что происходящее вовсе не чепуха и коекому, судя по всему, таки надо ответить за слова, излишнее любопытство или полезные советы, у виновной стороны есть шанс пусть с позором, но ретироваться с места событий.

Другое дело тюрьма. В тюрьме уходить некуда. За спиной максимум дватри метра пространства и многометровые тюремные стены. Здесь можно рассчитывать только на Господа Бога и на свои собственные силы. Ломиться к мусорам под улюлюканье сокамерников, умоляя, чтобы перевели в другую камеру — глупо, унизительно и, по большому счету, ничего не решает. Тюрьма маленькая, новости в ней разносятся быстро. Таким путем ещё никому не удавалось слинять в сторону. Более того, те арестанты, которые шли на такой шаг, до конца срока попадали в зависимость к операм, становясь, в лучшем случае, заурядными стукачами. В какую бы камеру ломовые не попали — им уже не приходится рассчитывать на уважение со стороны сокамерников со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Я уже отмечал — жизнь в тюрьме патологически гипертрофирована. В бетонном гробу самое незначащее происшествие может вырасти до события вселенского значения. В тюрьме муха раздувается до размеров слона достаточно быстро. Был бы повод. Что уж говорить, если скучные тюремные будни вдруг и вправду разрезает нечто неординарное. Например, внезапная гибель соседа по камере, к которому както уже и привыкнуть успел, или появление на горизонте не в меру колоритного пассажира, в результате чего одни заключенные начинают периодически харкать кровью, а другие расцветают, словно майские розы после весеннего ливня.

Дни за решеткой похожи друг на друга, как капли воды на ржавой тюремной решетке. Месяцы спрессовываются в памяти в один или в несколько дней, словно ты провел в тюрьме не годы, а совершенно незначительный отрезок времени. Впрочем, ничего удивительного в этом явлении нет — человеческая жизнь измеряется не количеством дней в календаре, а тем, как, чем и насколько она наполнена. Вот и получается, что некоторые пассажиры, если измерять их жизнь сухим подсчетом прожитых лет, живут достаточно долго, но на самом деле их, казалось бы, длинная жизнь — всего лишь сущий пустяк.

За решеткой выходные дни и праздники навевают на арестантов ещё большее уныние, чем обычные будни. В рабочие дни хоть чтото да происходит — на допросы тягают, из камеры в камеру перебрасывают, в дурку на медкомиссию могут свозить. Хоть и плохонькое, но развлечение. А в выходные и на праздники — хоть волком вой, в коридорах не слышно возни, в общем — никакого движения. К тому же пессимисты начинают тоску нагонять воспоминаниями о том, как они на воле праздники отмечали, словно, их сентиментальные рассказы комунибудь интересны. Тьфу! Слушать противно.

Другое дело — Новый год. Это тебе не какойнибудь там День Независимости и даже не майские праздники. Тут есть о чем вспомнить. За трое суток до новогодней ночи такое движение по тюрьме начинается, что крышу срывает. Санта Клаусы врываются в хату с обысками через каждые полчаса. Попкарь постоянно висит на глазном. Активно блюдут, дабы в камере не появилось нечто недозволенное (наподобие водки и наркоты), а заодно высматривают — что бы да слямзить у арестантов. Знают антихристы, что накануне Нового года родственники заключенных готовят передачи побогаче и какойнибудь подарок стараются вложить: одни — теплые домашние носки, другие — красивый спортивный костюм. В зависимости от фантазии и материального состояния оставшихся на свободе.

Чем ближе бой курантов — тем лучше настроение у тюремного персонала. Коекто из надзирателей уже не вполне устойчиво передвигается на ногах, но при этом бдительности не теряет — сказывается многолетний опыт работы. Всё, что можно было отобрать, у заключенных давно отобрали и раздеребанили между собой, а теперь лениво расхаживают по тюрьме, как те павлины по зоопарку. Фуражка на затылке, грудь колесом, морда красная — типичные представители украинских правоохранительных органов.

Не знаю, как кому, но мне раньше не приходилось встречать Новый год в столь специфичной и колоритной обстановке. В последние годы новогодние праздники проходили спокойно и подомашнему тихо, без какойлибо претензии на оригинальность. А тут — такой коллектив! Незабываемая атмосфера!

К новогодней ночи арестанты готовились заблаговременно. С продуктами в тюрьме, прямо скажем, не густо, поэтому всё, что могло претендовать на звание вкусной и здоровой пищи, заранее, недели за три, откладывалось в сторону.

Утром 31ого ни с того, ни с сего сокамерники основательно переругались между собой. Очевидно, для разрядки решили выплеснуть друг на друга всё то, что накопилось в душе за прошедший и, судя по отзывам, далеко не самый приятный год. Правда, до кровопускания дело не дошло — прибежали гуманоиды с дубинками и для порядка двоих, причем — не самых буйных, перекинули в соседнюю хату. Вместо них в камере появились мутный кавказец, который сразу же юркнул под одеяло и слез с пальмы только без пяти минут двенадцать, и Душечка — веселый толстяк с кульком конопли.

То, что Душечка был мусорским от начала и до конца — сомнений не вызывало ни у кого из здравомыслящих арестантов, но его кулек пришелся настолько кстати, что никто не стал рыться в чужой биографии. Публика курнула и заметно повеселела, коекто для пущего кайфа выпил груду таблеток. Одним словом, настроение всё больше и больше стало напоминать праздничное.

Кульминацией дня стало приготовление торта. До этого никто не выделялся ни кулинарным талантом, ни опытом в подобных делах. Стол накрыли огромным куском целлофана, на котором и начали мешать всё подряд. Какоголибо конкретного рецепта, естественно, не было. Торт делали интуитивно, отталкиваясь от воспоминаний. Комуто показалось, что в нем должна быть курага — он и высыпал туда кураги сколько хотел. Другому почудилось, что торт недостаточно сладкий — тут же растопили несколько плиток шоколада в тюремном тромбоне. Полученной смесью полили бесформенную массу, лежащую на целлофане.

По мере того, как в светлых арестантских головах рождались всё новые и новые идеи, нечто под кодовым названием «торт» разрасталось, занимая всё больше и больше места. В процессе приготовления возникла проблема — торт принципиально не хотел застывать, расползаясь в стороны вместо того, чтобы расти вверх, как было задумано первоначально. Пока часть арестантов мешала в тромбонах смесь, которая, по их мнению, приведет к застыванию, вторая часть сокамерников останавливала расползание, обкладывая торт по периметру корками хлеба. Третьи давали ценные указания. Комуто пришла в голову идея сшить нитками корки хлеба, чтобы торт имел более ясные очертания. Возникла дискуссия. Решили не сшивать, дабы не выковыривать во время еды из зубов нитки.

Самое удивительное, что ближе к полуночи торт таки застыл и на вкус получился на редкость удачным. Пожалуй, это был один из самых вкусных тортов, какой я в своей жизни когдалибо пробовал.

Около двенадцати уселись за стол — совершенно разные люди — как по возрасту, так и по взглядам на жизнь. С разными судьбами, с разным прошлым и ещё более разным будущим. Мы сидели на деревянной скамье, и на какоето время все различия между нами были забыты. Какая разница, кто и куда держит путь, кому в Ад, кому в Рай, кто хищник, а кто добыча? Все мы были равны, и каждый из нас хотел верить в то, что все беды и несчастья вместе со старым годом уйдут в небытие, что новогодняя ночь подарит чудо, и лучшие дни впереди. Никто не хотел вспоминать о том, что ровно год назад мы тоже о чемто мечтали…

Насколько я помню, на воле принято открыть в полночь бутылку шампанского, и радостно разливая по бокалам искрящийся напиток, чтонибудь пожелать. Обычно воздух сотрясают возгласами: «С Новым годом!» и «С Новым счастьем!» Да ещё ракету запустят в ночное небо. В цивилизованных странах правительство развлекает население разноцветными фейерверками и ёлку на центральной площади устанавливают высотой в небоскреб.

У нас на столе тоже стояла ёлочка, аккуратно вырезанная лезвием из новогодней открытки. Ну и что, что маленькая, ну и что, что ненастоящая? Многие из тех, кто празднуют Новый год дома, также ставят на стол небольшие искусственные елки. Дешево и сердито. Только вот самый главный тост, который произносят в тюрьме, никогда не услышишь по ту сторону тюремных ворот:

— Свободы, братва!

Иногда добавляют:

— Побольше Удачи!

Оно и понятно — на воле люди не ценят то, что имеют. Желают себе и другим того, чего у них нет или, может быть, есть, но в недостаточной мере. На самые простые, очевидные и ценные вещи чаще всего никто не обращает внимания. Ну кому, скажи, придет в голову пить за свежий воздух, за чистую воду, за солнечный свет? Сама постановка вопроса звучит както глупо, смешно…

Душечка мечтательно прогнусавил, отхлебнув из тромбона чифир:

— Эх, девчонок бы сюда…

Заключенные понимающе хмыкнули. Некоторые не прикасались к женщинам уже несколько лет.

Дениска смачно высморкался в подушку:

— На что тебе эти мандавошки? От них одни проблемы! Головной боли не оберешься…

 

Глава 14. Секс и тюрьма

 

«Боже мой, как я ошибся! — Сказал ежик, слезая с кактуса»

(ситуация)

 

Когда заходит речь о таких малопривлекательных местах, как тюрьма, граждане, которые почемуто ещё не успели побывать за решеткой, нередко интересуются, лениво потягивая из кружки пиво: «А как там обстоят дела с сексом?».

Вопрос, как по мне, несколько придурковатый. Отчегото не задаются вопросами, как там, в тюрьме, со свежим воздухом или с едой. Обывателей в первую очередь интересует именно секс. Как говорится, у кого что болит — тот о том и спрашивает.

Помню, ещё на свободе мне пришлось пару раз присутствовать во время разговоров на подобную тему. Может быть, комуто и повезло, но лично я ни разу не услышал ответ, хотя бы отдаленно относящийся к разряду умных. Обычно спрашивающий умничал, выдвигая гипотезы о роли гомосексуализма и мастурбации в тюремных условиях, а отвечающий (из числа освободившихся зеков) напускал на себя глубокомысленный вид и, как дятел, кивал головой, изображая из себя человека знающего и во всех отношениях опытного. Оба несли такой бред, словно находились не в пивной, а на приеме у психиатра.

Как бы там ни было, а подавляющее большинство homo sapiens живет крайне примитивно. Их существование сводится к тому, чтобы заработать какието деньги (желательно, не прикладывая чрезмерных усилий), поплотнее набить жратвой внутренности, посидеть на унитазе, сходить раз в полгода на футбол и, влив в себя стакан водки, завалиться в постель с какойнибудь шлюхой. Подобное существование мало чем отличается от жизни других животных класса млекопитающих. За исключением того, что они, в отличие от человека, не разрушают собственный организм путем поедания, вливания, вдыхания и вкалывания в себя всевозможного дерьма, значительно сокращающего продолжительность жизни.

Теперь относительно секса. В реальной жизни среднестатистических граждан он такой же, как, скажем, курение — монотонный, однообразный и невообразимо скучный. Ничего общего с тем сексом, который нам показывают на экранах кинотеатров, он не имеет. Вместе с тем, подобно тому, как курильщик не может представить себе жизнь без сигареты, так и большинство homo sapiens не могут представить себе жизнь без этих смешных и глупых движений туда и обратно.

…Над головой у меня чтото заворочалось и заскрипело. Это Костлявый, кряхтя, сполз с пальмы.

— А ты всё пишешь…

По его интонации сложно было понять — то ли он спрашивает, то ли утверждает, констатируя факт. Увидев название главы, Костлявый задумался, что само по себе для него было совершенно не характерно. Думал он долго — минут сорок. После того, как компьютер в голове у Костлявого перебрал все возможные варианты, парень с удивлением уставился на меня:

— О чем ты собрался писать? В тюрьме секса нет.

И он был прав на все двести. О какой сексуальной жизни можно говорить, находясь в таких скотских условиях?

С какой стороны ни подходи, единственным возможным вариантом ответа на вопрос: «Как там с сексом?»— могло быть только одно — убрать на время отсидки из сознания всё то, что связано с этим коротким и вредным словом. Выключить, подобно тому, как мы выключаем яркий свет, повернув внутри себя выключатель усилием воли. Когданибудь, когда выберемся на свободу, щелкнем его в обратную сторону. Ну, а пока о сексе лучше не думать. Что касается сексуальной энергии, то её разумнее всего научиться трансформировать и направлять в другое русло. Попытаться, к примеру, использовать во время выполнения различных физических упражнений, направленных на совершенство тела и укрепление воли.

Некоторые пассажиры почемуто панически боятся длительного воздержания. Им кажется, что если забыть о сексе на много лет, то потом вернуться к нормальной интимной жизни будет уже невозможно. Подобные опасения совершенно напрасны (за исключением тех случаев, когда арестант зацикливается на собственных переживаниях до такой степени, что они приводят его к устойчивому неврозу). Ещё никому и никогда воздержание не повредило. Скорее — наоборот. По большому счету, потенция и способность к полноценному сексу — это вопрос скорее к психике человека, а не к его физиологии. С физиологической точки зрения здесь всё понятно — организм должен быть способен давать достаточный прилив крови к тазобедренному суставу. Всё остальное — возбуждение, экстаз и так далее и тому подобное — происходит в человеческом мозге.

Так что спи спокойно. Если ты в хорошей физической форме и у тебя всё в порядке с головой, то воздерживайся хоть тридцати лет — после выхода на свободу ты сможешь иметь полноценные интимные отношения. Не беспокойся о сексе. Без него, к счастью, за решеткой жить можно. Это не воздух. Вот только жаль, что лучшие годы жизни проходят в тюрьме, и их не вернуть. Впрочем, это уже другая проблема.

Зрелые люди относятся к воздержанию достаточно спокойно. Чего не скажешь о малолетках. Такое впечатление, словно у них шило торчит в заднем проходе, а вместо мозгов пачка маргарина. Представители подрастающего поколения судорожно бегают по хате с вырезками из порножурналов, рассказывают друг другу эротические истории, смакуя подробности, и зависают на параше по несколько раз на день. Однажды Костлявый заловил Душечку во время оргазма.

— Дрочит, падло, на параше, — искренне возмутился Костлявый, стоя посреди хаты. — Братва, что делать с ним будем?

Мнения, как всегда, разделились. Одни утверждали, что тем самым Душечка поставил камеру на грань экологической катастрофы. Другие поддерживали сокамерника, считая подобные действия делом сугубо личным, которые никоим образом не отражаются на жизни тюрьмы.

Разгорающаяся дискуссия чемто стала напоминать дебаты в украинском парламенте. Особенно после того, как Петюня Фастовский, дабы снять напряжение, предложил отписать строгачам — прямо как наши депутаты, которые чуть что бегут за советом в Европарламент. В конечном итоге решили разбудить дядю Гришу и спросить, что он с высоты своих лет думает по данному поводу.

Сонный Степаныч не сразу въехал, чего от него хотят, а когда понял — полез обратно под одеяло:

— Дрочите ему по очереди, а мне не мешайте спать.

После такого ответа желание спорить у сокамерников пропало.

Похожих на Душечку любителей самоудовлетворения бегает по тюрьме сколько угодно. Все они свято верят в то, что мастурбация абсолютно безвредна для организма, и не понимают, отчего многие из них так быстро, лет в тридцать, превращаются в импотентов. Хотя что в этом странного? Ничто не в состоянии заменить постель с любимой женщиной, а любая подмена не проходит бесследно для психики человека. Для того, чтобы такой, как Душечка, после выхода на свободу мог возбудиться, ему нужна будет уже не красивая девушка, грациозно лежащая на белоснежных подушках, а заплеванный, потрескавшийся кафель возле вонючей параши, на который он кончал в течение последних нескольких лет.

Ладно, Бог с ним, с этим Душечкой. Он мне ещё в камере успел надоесть. В конце концов, пусть сам как хочет, так и решает свои проблемы. Самое главное, что от его сексуальных фантазий не страдают посторонние люди, а то у некоторых бывает, как в том анекдоте про Вовочку — проснулся, а голова в тумбочке.

О задумчивом Гоше я уже както упоминал, когда писал о камере предварительного заключения. Поклонник индийского кинематографа спал на деревянном помосте в камере на Подоле между мной и Асланбеком, утопившим прохожего за два ящика водки (если перевести в спиртное те деньги, которые Аслан у него отобрал). В отличие от вспыльчивого соседа, Гоша вел себя достаточно тихо, время от времени печально вздыхая, когда речь заходила о возможной отмене моратория на смертную казнь.

На сей раз Гошу привела за решетку банальная ревность, правда, с летальным исходом. До этого его сажали за хулиганство и квартирные кражи.

Вернувшись в родные края после четвертой, самой длительной командировки в места «не столь отдаленные», Гоша решил: «Всё. Хватит. Устал. Пора начинать новую жизнь». По его мнению, за последние десять лет зона значительно изменилась в худшую сторону. Жрать нечего, вокруг одни наркоманы, да и здоровье уже далеко не то, что в двадцать лет.

Вначале всё складывалось как будто безоблачно. Устроился работать подсобным рабочим на хлебзавод. Там же познакомился с миловидной женщиной средних лет. Приятная во всех отношениях дамочка, без детей, живущая после развода вместе с родителями — мирными, в меру ворчливыми стариками. Мимолетное знакомство достаточно быстро переросло в глубокое светлое чувство, и Гоша перебрался к ней жить. Родители невесты вначале пытались робко протестовать — квартирато их, а не дочери, да и прошлое потенциального зятя вызывало массу вопросов. Однако Гоша не пил (разве что пиво), курил мало, исправно приносил получку домой. В конце концов старики махнули рукой: «Пусть живут. Лишь бы дочь была счастлива».

…В ту ночь Гоша спал, как обычно, — рядом с любимой, под теплым байковым одеялом. Ему снилась Ялта, безбрежное синее море, которое он видел только по телевизору, а с проплывающих мимо набережной кораблей доносилась приятная тихая музыка. Один из корабликов приблизился к берегу, и вдруг Гоша увидел на корме женщину своей жизни в обнимку с толстым, плешивым казахом.

От неожиданности Гоша проснулся. Он сразу толкомто и не понял, где находится. В комнате и за окном темно. Ночную тишину лишь изредка нарушал шум проезжавших мимо машин. Не было ни моря, ни Ялты, ни кораблей. Любимая спала рядом, свернувшись калачиком под одеялом. Казалось бы, всё в порядке. Ложись и спи. Однако плешивый казах почемуто не хотел выветриваться из Гошиной головы, поэтому, перед тем как снова уснуть, Гоша крепко обхватил любимую за шею и прижал даму к себе.

На следующее утро Гоша проснулся в восемь утра. Женщина неподвижно лежала рядом с открытым ртом. Попытки её растормошить к положительным результатам не привели. Когда до Гошиных мозгов наконецто дошло, что возлюбленная вряд ли когдалибо проснется, он не придумал ничего лучшего, чем спрятать тело под кровать и как ни в чем не бывало отправиться на работу. Не знаю, что там конкретно варилось в Гошиной голове, но, исходя из его дальнейших поступков, Гоше, твердо решившему стать на путь исправления, было почеловечески жалко выбрасывать любимую куданибудь на помойку или закапывать в грязную землю на территории ближайшего сквера.

Исчезновение невесты совершенно не отразилось на ставшем уже привычным укладе Гошиной жизни. (Вот только завтрак ему теперь приходилось готовить самому). На ночь, когда в квартире все засыпали, Гоша доставал подругу изпод кровати и укладывал под одеяло рядом с собой. Утром — запихивал обратно, аккуратно прикрывая тело подвернувшимся под руку барахлом. Когда же родственники невесты всполошились и стали приставать с расспросами на тему: «Где твоя любимая?», — спокойно и както грустно отмахнулся: «У нее бы лучше спросили». Старики, помня причины предыдущего развода, сочувственно промолчали.

Так продолжалось дней шесть, пока в квартире не появился странный, неприятный запах, доносившийся из комнаты молодоженов. Отец Гошиной избранницы не поленился и заглянул под кровать. Можно только предполагать что он испытал, отодвинув спортивную сумку.

Гошу взяли прямо в подъезде, когда он с двумя килограммами сосисок возвращался домой после работы. На всякий случай, чтобы не буйствовал, дали дубинкой по голове и без китайских церемоний запихнули в милицейский уазик. Гоша не на шутку распсиховался:

— Да как вы могли? — кричал он родственникам несостоявшейся невесты. — На меня? Мусоров?!!

Успокоился Гоша только после того, как менты привезли его в родной райотдел и затолкали в завшивленный обезьянник перед тем, как определить в КПЗ.

«Вот это любовь!» — вздохнет романтик, привыкший с восхищением смотреть на звездное небо сквозь открытую форточку. «При чем здесь любовь? — возразят и ухмыльнутся другие. — Ваш Гоша — натуральный психопат. Ему светит вышка? Так туда ему и дорога».

И тем, и другим легко делать выводы. Ещё проще — судить. Там, на воле, всё ясно и до предела понятно. Для них все заключенные не более чем пустое место, некие абстрактные личности из замусоленного милицейского протокола. Для нас же это реальные, живые люди, находящиеся не гдето на Марсе, а живущие бок о бок с нами в одной и той же клетке. К тому же быть судьей со всех точек зрения несравнимо приятней, чем быть подсудимым. Открыл себе уголовный кодекс, прикинул, что там причитается согласно буквы Закона, и впаял по максимуму (дабы, прослыв «справедливым», было легче сделать карьеру) или по минимуму (если взятку дадут). Ничего страшного не произойдет, если суд слегка перестарается. Справедливость на Украине обязательно восторжествует, и заключенного посмертно реабилитируют. Примеров сколько угодно.

Теперь трудно сказать, где в действиях Гоши и вправду имело место некоторое подобие большого и светлого чувства, а где — заурядный сдвиг по фазе, наблюдаемый у большинства заключенных. Судебномедицинская экспертиза признала Гошу психически здоровым гражданином Украины и «вменяемым» на все сто. Его забрали от нас и отправили по этапу за день до того, как следователь вменил Асланбеку ещё одно разбойное нападение, кажется, в Харькове. Там Аслан как будто когото подрезал накануне Международного женского дня.

Унылый Гоша был далеко не единственным пассажиром, кого время от времени одолевали всевозможные фантазии на сексуальной почве. Если брать по большому счету, то его ревность выглядела совершенно безобидно рядом с идеей фикс Петюни Фастовского.

По ту сторону тюремных ворот у Петюни не осталось никого, за исключением девяностолетней бабушки, которая, невзирая на почтенный возраст, регулярно носила внучку скромные передачи и каждый раз трогательно вкладывала в передачу чистый носовой платочек, на котором неровным почерком были написаны строки из Библии.

Петюня также всем сердцем любил бабулю. Правда, эта любовь проявлялась у него несколько своеобразно. Парень мечтал выйти на свободу и трахнуть не какуюто там актрису из Голливуда, а родную бабушку, причем, в достаточно забавной форме — просверлить в голове, в области темени, дырку, увидеть, как там, внутри, пульсирует кровь, и кончить, совершив туда половой акт. Представляю радость дряхлой старушки, когда любимый внучок вернется в родные края!

Люди во всех отношениях — странные существа. Душат друг друга, стреляют, топором рубят. Потом вешаются, как Юра. На ровном месте выдувают из пустяка такой огромный мыльный пузырь, что всем вокруг, включая самого виновника торжества, становится не по себе.

Помню, в хату бросили парня лет тридцати. Говорят, банкир по профессии. К тому же с двумя высшими образованиями. На вид — как будто неглупый. О себе он рассказывал мало. Сразу же забился в угол, сел на корточки и стал тихо, но уверенно сходить с ума, раскачиваясь слеванаправо. Мы вначале думали, что это он так на свою десятку реагирует, которую ему в прокуратуре нарисовали. Оказалось, что нет. На скучные мусорские разговоры о хищении в особо крупных размерах, якобы имевшем место во вверенном ему банке, парень не обращал никакого внимания. Его волновало другое.

В сердце каждого мужчины живет Мечта — встретить самую прекрасную в мире женщину, женщину из сказочных снов и таинственных грез, ту единственную, рядом с которой блекнут все сокровища мира. За мгновение с Ней мужчина готов платить жизнью, и нет для него высшей награды, чем Её согласие принять этот дар.

Комуто со стороны подобный обмен может показаться слишком уж неравноценным или глупым, скорее всего. Так думают те, кто не знает, что значит прикоснуться к Мечте. Им незнакомы мгновения, пронзенные неземным светом, в которых жизнь пульсирует настолько ярко и сильно, что рядом с ними десятки лет представляются не более, чем унылым и бесцветным потоком времени.

Увы, так устроен мир, что для подавляющего большинства людей Мечта так и остается Мечтой. Красивой и недоступной. Комуто просто не повезло. Другой прошел мимо и не заметил. Третий пришел слишком рано или чересчур поздно. Четвертый метался, кочуя из постели в постель, всякий раз надеясь проснуться в тени райского сада, а не среди выжженной пустыни Пресыщения с привкусом Отвращения на губах. В реальной жизни чрезвычайно редко встречаются те, о ком можно с уверенностью сказать: «Ему действительно повезло». Другими словами, если говорить языком дедушки Бори, снять классную девчонку так же трудно, как раскрутить лоха на крупную сумму денег.

Тридцатилетний банкир воистину родился под счастливой звездой. Судьба дала ему всё то, о чем можно было только мечтать: молодость, красоту, отменное физическое здоровье (судя по спортивному телосложению парень на воле регулярно наведывался в тренажерный зал), деньги (не каждый в состоянии позволить себе ходить по тюремной камере в костюме за полторы тысячи долларов), положение в обществе. В двадцать четыре года он женился на восемнадцатилетней девушке с огромными, черными, как ночь, глазами.

Сказать, что парень боготворил жену — всё равно, что ничего не сказать. Дикая, необузданная страсть, словно бездна, всецело поглотила его. Он наслаждался возлюбленной по много раз в день, и чем больше её имел — тем сильнее разгоралось пламя желаний. Тело любимой женщины превратилось для него в настоящий наркотик, он настолько сильно к ней привязался, что испытывал физическую боль, когда её не было рядом.

Обычно с годами страсть утихает. Место любви занимает привычка, дружба, взаимное уважение, нежелание чтолибо менять в ставшем уже привычным укладе жизни. Так бывает чаще всего, но не с теми, кто встретил Мечту. У них всё происходит в точности наоборот, чем у среднестатистических граждан. Их желания возрастают, чувства становятся острее осколков льда, сила страсти с каждым годом нарастает, как шторм, черпая силы из неподвластной разуму Бездны.

Впервые за неполные семь лет парень должен был спать вдали от возлюбленной. Впервые он испытал чувство разлуки, и острый яд ревности обжег изнутри его сердце. Ему казалось, что там, на свободе, все мужчины хотят именно Её, а он не в силах разорвать железные прутья на окнах и вернуться домой, выкинув вон всех тех, кто, быть может, в эту минуту стоит в спальне любимой. Осознание собственного бессилия, многократно умноженное на страсть и на ревность, настолько истощили парня, что буквально за несколько дней он потерял с десяток килограмм и на висках появились седые волосы.

Откровенно говоря, я никогда ранее не видел, чтобы физическая оболочка человека так быстро менялась у меня на глазах. Мы прекрасно понимали, что помочь ему может только он сам, и больше никто. Убеждать парня в том, что необходимо усилием воли подчинить себе страсти, эмоции, чувства? Что в тюрьме невозможно выжить, не научившись ждать и терпеть? Давать советы всегда проще, только вот толку от них…

Душеспасительные беседы сокамерников, направленные на выведение банкира из затянувшейся депрессии, к положительным результатам не привели. Когда уже никто из арестантов не сомневался в том, что парень таки свихнется не сегодня, так завтра, свой пятак в разговор вставил Дениска. Юное дарование долго ухмылялось, свесив голову с пальмы, а затем философски продекламировало:

— Попал в тюрьму — меняй жену.

Однако этого Дениске показалось мало, и он решил развить тему:

— Ну потрахается она с соседом, дабы квалификацию не терять и шоб между ног не заржавело — так шо тут такого? От тебя сейчас всё равно толку никакого, а ей для организма надо. Да ты, братуха, не переживай: она к тебе на лагерь ездить будет — там можно, а освободишься лет через десятьпятнадцать — опять душа в душу жить будете, раз она тебе так по кайфу.

Пожалуй, это была самая длинная речь, которую я когдалибо слышал от Дениски. Не знаю, с чего он взял, что жена банкира обязательно должна с кемто кувыркаться, пока любимый сидит на крытой, и откуда такая уверенность в том, что ему впаяют то ли десять, то ли пятнадцать. Как бы там ни было, но малый искренне хотел успокоить и подбодрить сокамерника.

Самое интересное, что это ему удалось. Банкир молча встал, подошел к Дениске и без вступительных слов так зарядил юному дарованию между глаз, что тот вместе с матрасом, на котором лежал, улетел между нар. Да так, что пришлось потом водой отливать. Ума не приложу, как Денис во время приземления на бетонный пол не проломил свою умную голову.

Наблюдая за траекторией Денискиного полета, банкир впервые за время нахождения в камере улыбнулся — широкой, открытой улыбкой. Было видно, что парень наконецто отвлекся от тяжелых мыслей, и к нему постепенно возвращается интерес к жизни.

Я видел на фотографии жену этого парня. Банкир таскал во внутреннем кармане пиджака дюжину фотокарточек, переданных с воли, и иногда, по просьбам трудящихся, показывал их изнывающим от скуки сокамерникам.

На снимках красивая стройная девушка стояла в купальнике (настолько открытом, что чуть было не сказал «без него») среди высоких пальм на берегу Тихого океана, словно фея из сказки. Неудивительно, что парень так её ревновал.

Както, во время очередного просмотра фотоснимков, рыжий малолетка из подрастающего поколения карманных воров долго вздыхал, рассматривая фотокарточки изза плеча рослого арестанта, а потом побежал мастурбировать на парашу. (Представляю, как бы он среагировал, увидев девушку наяву!). Банкир никак не ожидал увидеть столь специфическую реакцию сокамерника на фотографии любимой жены. Он растерялся, не зная, как реагировать на случившееся, — бить морду, как Дениске, чтото сказать (но что?) или сделать вид, будто ничего не случилось. Подумав немного, парень молча спрятал фотографии и, не говоря ни слова, лег спать. Больше я не видел, чтобы он комулибо показывал свои фотоснимки.

Некоторые заключенные таскают за собой из камеры в камеру толстенные пачки фотографий с изображением родственников, друзей, подруг и вообще — кого там только нет. Им так нравится. Это их право. Однако, на мой взгляд, хранить в тюрьме фотографии близких людей — плохая примета. Им незачем — пусть даже на фотографиях — находиться в этом зверинце. К тому же снимки имеют странное свойство впитывать энергию рассматривающих их людей. Не говоря уже о том, что крайне неприятно слышать, как какоето быдло в погонах станет обсуждать твоих родных, найдя фотографии во время обыска.

В тюрьме, как, впрочем, и на свободе, покупается всё — пища, чистая вода, свежий воздух. За деньги заключенного могут перевести из сырой камеры, с покрытыми плесенью стенами, в сухую, устроить свидание с близкими, передать чтото на волю и с воли. При желании можно найти способ заплатить тюремщику сто долларов США за то, что тот организует сексуальную пятиминутку в грязном тюремном боксе.

Ни для кого не секрет, что в тюрьме сидят не только мужчины, но и женщины, многие из которых не прочь поразвлечься. Встречаются и те, кто сознательно стремится к половому контакту без разницы с кем — лишь бы забеременеть и тем самым заслужить снисхождение у суда, да и в лагере с младенцем на руках есть шанс быть освобожденной от принудительных работ на благо Отечества. Когда ребенок, подрастая, становится не нужен, о нем постепенно забывают, и он растет, предоставленный сам себе. На языке людей это называется «с ранних лет приучать детей к самостоятельности». Звучит педагогически грамотно, по крайней мере, не режет слух добропорядочных граждан.

Трудно сказать, что может быть хорошего и приятного в таких вот пятиминутках. Это, если можно так выразиться, на любителя. Человек, знающий истинную цену любви, вряд ли позарится на подобные развлечения. Если, конечно, тюрьма не превратила его в животное.

В тюрьме секса нет, но именно секс привел многих на скамью подсудимых. Я уже рассказывал о Гоше, Отелло наших дней; о Дениске, которому плюс к убийству при особо отягощающих припаяли ещё и изнасилование, о Юре, опятьтаки на сексуальной почве зарубившим супругу, а потом покончившем счеты с жизнью. Да что говорить? Сексуальный подтекст лежит в основе значительно большего количества человеческих поступков, чем может показаться на первый взгляд. В одних случаях его почти не заметно (например, когда подросток ворует, чтобы иметь возможность заплатить проститутке, и его привлекают к уголовной ответственности за воровство), в других — он выражен особенно ярко.

В газетах пишут, что проблема с потенцией стоит во всем мире достаточно остро, и врачи постоянно бьются над тем, как её увеличить. Вот уже «Виагру» для тех, кто не может, придумали и ещё чтото там изобретают.

По правде говоря, все эти разговоры о потенции звучат както нелогично. Если у мужского населения стоит хуже, чем с десяток лет тому назад (как утверждают сердобольные журналисты), то откуда взялось такое количество граждан планеты Земля? Их уже, согласно статистике, за шесть миллиардов перевалило. Самое время придумать нечто для уменьшения народонаселения, а не наоборот.

В этом отношении ситуация, сложившаяся на Украине, разительно отличается от того, что происходит в других странах мира, включая недоразвитые банановые республики. В тех странах население растет, а на Украине неуклонно уменьшается, причем очень быстро. Если и дальше пойдет такими темпами, то ещё при нашей жизни граждан страны, гордящихся своей «независимостью», будет в дватри раза меньше, чем на сегодняшний день. Однако вышесказанное вовсе не означает, что люди не задумываются над взаимоотношениями полов. Как раз наоборот. Судя по количеству изнасилований, население активно интересуется данным вопросом. Особенно в теплое время года.

…Случай со Стасом привлек внимание сокамерников как неординарностью происшедшего, так и дальнейшим поведением уже бывшего студента первого курса экономического факультета. На свободе судьба свела застенчивого, интеллигентного юношу с сорокадвухлетним Васей, имевшим две судимости и в общей сложности четырнадцать лет лагерей, а также тридцатидевятилетним Пашей, убежденным алкоголиком с отсиженной восьмеркой за плечами. Вся эта троица жила в разных подъездах одного и того же дома на Харьковском массиве. Родители Стаса купили в новом доме просторную четырехкомнатную квартиру, а Пашу с Васей пересилили в разное время в этот же дом во время расселения коммуналок из центральных районов столицы.

Стаса, имевшего представление об окружающем мире преимущественно из научнопопулярной литературы, тянуло ко взрослым дядям, чье прошлое было окутано ореолом таинственности и уголовной романтики. С ними вчерашний школьник чувствовал себя мужественнее и взрослее. В свою очередь, Стас интересовал дядь тем, что послушный мальчик всегда находил в карманах у родителей деньги на бутылку водки.

Для Стасика и компании предшествовавший аресту вечер поначалу мало чем отличался от вечеров предыдущих. Пили, как обычно, в Васиной однокомнатной квартире. Стас принес водку и пиво, а Паша подсуетился насчет закуски. Выпив, взрослые дяди ударились в тюремные воспоминания и нравоучительные беседы. Изрядно охмелевший Стас жадно слушал приятелей.

Водка быстро закончилась. Стало скучно. Троица отправилась побродить по массиву. Не сидеть же весь вечер в четырех стенах! Возле коммерческого киоска купили ещё одну бутылку. Слово за слово — разговор зашел о женщинах. Кто, когда, как и с кем. Стасу похвалиться было нечем — у него не было близости с женщиной.

— Ну ты даешь! — захихикал Паша, подшучивая над студентом, — Не дают или сам не можешь?

Стас обиделся, задетый за живое.

— Не боись, — Вася покровительственно положил руку на плечо парня. — Мы сейчас это дело мигом исправим.

Вечерняя прогулка по массиву постепенно переросла в охоту на одиноких женщин. Однако потенциальные кандидатки в любовницы почемуто не гуляли поодиночке. Две смазливые девицы, ждавшие автобуса на остановке, презрительно смерили троицу взглядами, а культурная с виду дамочка в мини послала их подальше. Приятели спорить не стали, так как дело происходило в людном и освещенном месте, и отправились дальше. Временные неудачи не только не убавили пыл, а наоборот — усилили охотничий азарт.

Из подъехавшего рейсового автобуса выпорхнула группа школьниц, и громко переговариваясь друг с другом, пошла вдоль дороги. Троица, не сговариваясь направилась вслед. Возле длинной многоэтажки худенькая девчушка лет четырнадцати отделилась от группы. Догнать её не составило большого труда.

Изложение приятелями в протоколах допросов дальнейших событий существенно отличалось друг от друга. Каждый пытался взвалить вину за содеянное на других, отводя себе скромную роль пьяного наблюдателя. Следствие, тем не менее, установило, что школьница была зверски избита. После чего взрослые дяди удерживали девчушку за руки и ноги, а Стас вступил с ней в определенные отношения, лишив, таким образом, девственности и её, и себя. Когда Стас притомился, его сменил Паша, а Вася, в свою очередь, решил внести разнообразие в отдых. Он сделал глубокий надрез перочинным ножом чуть ниже соска на правой груди и совершил половой акт в открытую рану.

Девчонка лежала на спине. В разорванной одежде, в крови, без сознания. В какихто ста метрах от происходящего проезжали машины, люди возвращались домой. Совсем рядом, но никто ничего не заметил. Или не хотел заметить?

— Неужто сдохла? — поинтересовался Паша после того, как все трое начали застегивать брюки.

— Очнется, — дрожа от страха, выдавил Стас.

— Разуй глаза, студент. Не выдержала маленькая твоей страсти. Да не боись. Лови ключи. Сбегай ко мне на хату. Принеси старое одеяло, что под кроватью, и канистру захвати. Она на балконе. Мы её в одеяло завернем и подпалим. Прохожие подумают, что мусор горит. Огонь все следы уберет. Только давай побыстрому — одна нога здесь, другая — там.

Стасик был послушным мальчиком. Быстренько сбегал (благо недалеко), помог приятелям завернуть школьницу в одеяло. Паша облил одеяло бензином. Вася поджег… Приятели уже собрались расходиться по домам, как возле них остановилась патрульная машина с нарядом милиции.

Единственное, в чем троице повезло, так это в том, что девчонка выжила, хотя и осталась калекой на всю оставшуюся жизнь. Вина всех троих была полностью доказана. Взрослые дяди не отпирались, а вот Стас упорно не хотел садиться в тюрьму. Бывший студентэкономист решил закосить под душевнобольного, рассудив, что провести пару лет на дурке лучше, чем отбарабанить петухом пятнашку на зоне.

Не могу сказать, что путь на свободу, который выбрал студент, был самым приятным и легким. Даже Лупоглазый, отчаявшийся дождаться суда, и тот хихикнул:

— Семь лет сижу, а такого красавца вижу впервые.

Чего только не делал Стасик, чтобы убедить окружающих в том, что у него с мозгами не всё в порядке! Раздевался догола и прыгал, как Тарзан, по пальмам, цитируя классиков марксизмаленинизма. Нужду справлял прямо в тюремную миску. Однажды выкрутил лампочку и стал её есть. Дня два чудил, пока не начал общаковую посуду в параше мыть. Тут у братвы терпение лопнуло и несостоявшегося экономиста выломили из хаты.

— Послал Господь сокамерничка… — процедил сквозь зубы Максимка после того, как за Стасом захлопнулась дверь. — Ума не приложу, чего этой твари на свободе недоставало?

— Чужая душа — потемки, — нервно выдавил Лупоглазый, впадая в депрессию, — Степаныч, а Степаныч, как тебе Стасик, а?.. — повернулся он к дяде Грише.

Степаныч, завернувшись в одеяло, сидел на наре и, не обращая внимания на внутрикамерную возню, читал Новый Завет в потрепанном переплете.

 

Глава 15. Жизнь за пределами «Я»

 

«Жизнь наиболее остро чувствует тот,

кто балансирует над пропастью Смерти»

(из дневника)

 

Вне зависимости от того, кем человек называет себя — верующим или атеистом — в глубине души он верит в то, что там, за последним ударом сердца, продолжается жизнь, не прекращающаяся ни на мгновение после физического разложения тела. Крайне тяжело думать о том, что с обратной стороны финишной ленточки не написано слово «Старт», что там нет ничего, что жизнь, какой бы она ни была, существует только здесь и больше нигде.

В тайниках сознания человек время от времени рисует немыслимые страдания в пламени Ада и блаженства Рая, умноженные на исполнение всех несбывшихся желаний в качестве награды за пройденный путь. И то, и другое люди представляют себе довольно отчетливо, отталкиваясь от уже имеющегося опыта и по аналогии с черными или светлыми днями из прожитой жизни.

Без особого труда человек в состоянии вообразить всё, что угодно, но только не то, с чем ещё никогда не приходилось сталкиваться. Трудно объяснить, что такое любовь, тому, кто не умеет любить. Теоретически он тебя, может быть, и поймет или, по крайней мере, сделает вид, что понял. Однако как только ты отвернешься, — через секунду рассмеется в спину, выразительно покрутив пальцем возле виска.

Нетрудно понять, что такое двухмерное или трехмерное пространство, представить и то, и другое — проще простого. Однако попробуй задуматься над тем, как выглядит четырехмерное или пятимерное пространство и уже через пару минут мозговые извилины расплавятся, словно воск. Представить себе, что это такое, и не свихнуться могут только те, кто там побывал.

Человек способен нарисовать в воображении Рай, может напрячься и придумать, как выглядит Ад, но только не абсолютное ничего, с которым он никогда не сталкивался. Даже когда человек спит глубоким сном, теряет сознание или находится в коме, его мозг продолжает работать. Чтобы достоверно рассказать о смерти, необходимо пережить её и вернуться обратно в тело, что само по себе уже невозможно. По крайней мере, в то тело, которое у тебя до этого было. Те, кто испытали состояние клинической смерти, только приблизились к роковой черте, но смерть как таковую они не узнали, потому что были живы и продолжали жить во время остановки сердца и прекращения дыхания. Их состояние оценивалось как критическое и порой внешне напоминало смерть, но вместе с тем это всё ещё была жизнь, и то, что они описывают в своих воспоминаниях, является описанием состояния жизни, а не состояния по ту сторону бытия.

Несмотря на изобилие умных книг, на армии священников и толпы ученых, вопрос: «Что там?»— попрежнему остается открытым для большинства из тех, кому ещё не наскучило думать. Как и много тысяч лет назад, на вышеназванный вопрос попрежнему существует два варианта ответа.

Ответ первый — самый простой. Homo sapiens ничем не лучше других представителей животного мира. Они рождаются, живут и умирают подобно другим млекопитающим. Всё чрезвычайно ясно, до предела понятно, и нечего строить иллюзии.

Согласись, довольно непривычно звучат рассуждения о том, что существует потусторонняя жизнь у кошек, собак, канареек или у любимого хомяка, который, потешно надув щеки, жует в данный момент листик капусты. Более того: тот, кто утверждает, что у животных имеется нечто, что мы называем душой, имеет реальный шанс, в лучшем случае, быть осмеянным окружающими, если, конечно же, его не сочтут форменным идиотом и не побегут вызы