Упрощенно-генетический подход. Пляски под дудку ДНК?

Одним из самых авторитетных и знаменитых поборников взгляда на эволюцию «с высоты генетического полета» стал Ричард Докинз. Это представление было очень популярно в восьмидесятые годы прошлого века, однако с тех пор вышло из моды [222]. Согласно такому подходу биологические организмы, например, люди, – это сложные машины, контролируемые генами. С точки зрения Докинза, все определяется нашей ДНК, сложной органической молекулой, передающей генетическую информацию. «ДНК ничего не знает и ни о чем не тревожится. Она просто существует. А мы пляшем под ее дудку».

Теперь они [гены] собраны в огромные колонии и находятся в полной безопасности в гигантских неуклюжих роботах, отгороженные от внешнего мира, общаясь с ним извилистыми непрямыми путями и воздействуя на него с помощью дистанционного управления. Они присутствуют в вас и во мне; они создали нас, наши души и тела; и единственный смысл нашего существования – их сохранение. Они прошли длинный путь, эти репликаторы. Теперь они существуют под названием генов, а мы служим для них машинами выживания[223]. (Здесь и далее пер. Н. Фоминой.)

Мы живем лишь затем, чтобы дать своим генам возможность перейти в грядущие поколения. Сквозь призму упрощенно-научного подхода Докинза человек – всего лишь машина для бесконечного воспроизводства генов.

Все ясно. Вот что говорит нам наука о человеческой природе и личности.

Но на самом деле все иначе. Перед нами не научный анализ, а метафизическая тирада. Докинз предлагает свою, сугубо личную интерпретацию научных данных, и к тщательной научной работе это имеет мало отношения. Что из вышеприведенных слов Докинза можно проверить экспериментально? В целом это спекуляция, выдаваемая за общепринятое научное мнение. Лучшую критику упрощенно-генетического подхода Докинза можно найти в трудах Дениса Нобла, выдающегося оксфордского биолога, одного из основоположников так называемой системной биологии, изучающей сложные взаимодействия в биологических систем. Нобл подчеркивает, что упрощенческие подходы к биологии не в состоянии объяснить, как возникают подобные системы[224], и утверждает, что наблюдаемая сложность биологических систем требует скептического отношения к упрощенным толкованиям. Мы вынуждены признать, что свойства, возникающие в пределах таких систем, выходят за рамки свойств их отдельных компонентов.

Какого же Нобл мнения об упрощенно-генетическом подходе Докинза? Невысокого. С его точки зрения, единственный фактически точный элемент процитированного здесь смелого утверждения Докинза – что гены «присутствуют в вас и во мне». Все остальное – неэмпирические метафизические спекуляции, которыми автор пытается завуалировать всевозможные непроверенные идеологические предрассудки. Чтобы расставить все по местам, Нобл в шутку переформулирует утверждение Докинза и ставит всю метафизику с ног на голову, не трогая при этом единственное эмпирически проверяемое утверждение из оригинального текста.

Теперь они [гены] собраны в огромные колонии и находятся в полной безопасности в живых существах, наделенных высоким интеллектом, формируемые внешним миром, общаясь с ним посредством сложных процессов, благодаря которым слепо, будто по волшебству, рождается функция. Они присутствуют в вас и во мне; мы – система, которая способна читать их код, а их сохранение полностью зависит от радости, которую нам приносит самовоспроизведение. Мы – главная причина их существования[225].

Здесь всем управляет человек. Мы активны, а наши гены пассивны.

Теперь рассмотрим пассаж Нобла. Что в нем можно наблюдать, а что спекулятивно? Как и раньше, единственное, что можно подтвердить данными, – утверждение, что гены «присутствуют в вас и во мне». Остальное – чистая спекуляция, недосягаемая для эмпирического исследования. Докинз и Нобл придерживаются диаметрально противоположных точек зрения. Не может быть, чтобы оба были правы. Оба пытаются завуалировать свои ценности и предрассудки – совершенно разные. Однако их утверждения «эмпирически эквивалентны». Иначе говоря, у обоих одинаковая наблюдательно-доказательная база. Как же нам научно решить, какую точку зрения предпочесть? Как замечает сам Нобл, «похоже, никто не в состоянии придумать эксперимент, который определил бы эмпирическую разницу между ними»[226].

Итак, наука помогает нам разобраться, как мы функционируем, но человеческое самосознание этим отнюдь не исчерпывается. Против упрощенческих подходов к реальности постоянно возражал К. С. Льюис. В «Покорителе зари» один из героев-детей хвастается своими познаниями в астрономии перед Раманду – мудрым старцем, живущим на острове в Нарнии: «В нашем мире, – сказал Юстэс, – звезда – это гигантский шар раскаленного газа». Однако на старика это не производит особого впечатления: «Даже в вашем мире, сын мой, это – не сама звезда, а лишь то, из чего она сделана»[227] (пер. Т. Шапошниковой). Льюис имеет в виду, что мы слишком легко поддаемся соблазну считать, будто если мы описали, из чего состоит звезда, это все равно что установить, в чем ее суть.

К упрощенческим подходам наука прибегает, в частности, как к инструменту из арсенала орудий для изучения системы. Это разумно. Если разложить систему на составляющие, в конце концов лучше поймешь поведение системы в целом. Но это не полная картина. Если собрать отдельные части системы воедино, на уровне системы в целом проявляются свойства, которых не было ни у одной из ее составных частей[228]. Сложная система, например, человеческий организм, обладает свойствами, которые мы зачастую не можем ни ожидать, ни прогнозировать, опираясь на свои знания о свойствах отдельных частей. Область применения редукционизма очень ограниченна, особенно в биологии.

Существует ли душа?

В одном диалоге Платона есть отрывок, от которого я всегда вздрагиваю. «Многие считают, что тело [ sōma ] подобно могильной плите [ sēma ], скрывающей погребенную под ней в этой жизни душу [ psychē ]»[229] (пер. Т. Васильевой). Лозунг «тело – могила души» (в древнегреческом эти слова очень похожи) оказал колоссальное воздействие на западное мировоззрение. Платон полагал, что душу из темницы можно освободить философией. Древнегреческие мистические культы полагали, что бессмертная душа, заключенная или погребенная в материальном теле, освобождается только в момент смерти. Прошли века, и похожую точку зрения принял философ Рене Декарт (1596–1650): он определил человеческую природу в терминах физического тела и бессмертной души[230]. Это распространенное представление о человеческой природе отражено в трудах некоторых христианских богословов: проводится четкое разграничение между физическим человеческим «телом» и бессмертной человеческой «душой» (по-латыни «anima»). Богословы утверждали, что люди отличаются от всех других животных и неодушевленных предметов именно тем, что обладают нематериальной бессмертной душой, которая отделяется от тела в момент смерти. Считалось, что это подтверждается и текстом Писания: в Новом Завете постоянно говорится о теле и душе, а иногда – о теле, душе и духе. Древние христианские авторы понимали тело как все физические и материальные составляющие сути человека, а душу – как нематериальную вечную духовную сущность, для которой тело лишь вместилище.

Однако в наши дни очевидно, что создатели Библии понимали все отнюдь не так. Идея бессмертной души – это секулярная концепция древнегреческих философов, а не библейская идея. Ветхий Завет понимает человека как «одухотворенное тело, а не как воплощенную душу»[231]. Библия видит человека как единую сущность, неделимую психосоматическую единицу, многостороннюю и многогранную. Английским словом «soul» принято переводить целый ряд библейских терминов, общее значение которых – «жизнь». То есть арамейское слово «nephesh», которое в относительно старых английских переводах Библии переводится как «soul», на самом деле означает «живое существо».

Ту же закономерность мы отмечаем в Новом Завете. Апостол Павел в своих Посланиях говорит о плоти и духе не как о разных частях человеческого тела, это лишь разные модусы человеческого бытия. Как указывает исследователь Нового Завета Джеймс Данн, Павел понимает термины «душа», «плоть» и «тело» как «аспекты», а не как «составные части». Личность человека для Павла – это две функции в нескольких измерениях[232]. «Жить по плоти» – не значит руководствоваться какой-то конкретной частью тела: это просто жить чисто по-человечески.

Современные нейрофизиологи не говорят ни о какой «душе» как о нематериальной части тела. Как, впрочем, и христианская Библия. Дуализм «душа-тело» – это понятие из области популярной культуры, и христианской, и светской. Тем не менее лучше всего считать суть человека единицей материальной, единым телом, а не «телом и душой», и именно такой подход мы наблюдаем и в современной нейрофизиологии, и в христианской теологии[233].

Как же это влияет на христианские представления о личном самосознании и на упования на загробную жизнь, ведь именно здесь идея бессмертной «души» оказывается очень кстати? Большинство христианских теологов говорят о своем понимании и самосознании, и упования в терминах отношений. Этот образ мыслей опирается на текст Писания и видит основу личности и самосознания верующего в его отношениях с Богом. Каждый из нас окутан сетью отношений – с родителями, с детьми, с родными и друзьями. Отчасти поэтому для нас так важна тема «Господь помнит о нас». Чтобы осмыслить эту идею, нам не нужно понятие «души», концепция отношений прекрасно оправдывает себя и без него. После Первой мировой войны подобное мировоззрение было принято и в философии, и в теологии, и именно оно помогает современным мыслителям сформулировать свое понимание того, как человек сознает себя[234].