Покуда смерть не разлучит нас 12 страница

– Там не хватает места для большой мастерской, – коротко ответила Гейли. – Хотя мы частенько отдыхаем у меня. Почти каждый уик‑энд. – Она повела друга в особняк. – Мери! Брент! Это я!

Экономка, само воплощение домашнего уюта с неизменным ароматом яблочного пирога, вышла поздороваться с Гейли и гостем.

– Здравствуйте, дорогой мистер Сейбл, – сказала Мери. – Брент в мастерской. Мистер Сейбл, а вы останетесь обедать у нас?

– Право…

– Пожалуйста, Джефф, оставайся. Мы будем очень рады.

– Уговорили.

Когда Мери унесла их плащи, Гейли с Джеффом поднялись в студию и постучались в запертую дверь. Мак‑Келли, как всегда неотразимый и непринужденный, в отрезанных по колено джинсах и перемазанной масляными красками футболке, широко улыбаясь, появился на пороге мастерской. Он поцеловал жену и энергично потряс руку Джеффри, который ощутил приступ знакомого смущения, охватывавшего его, когда он оказывался рядом с ними. Ему почему‑то все время казалось, что Брент и Гейли с трудом, лишь из приличия, сдерживаются, чтобы не броситься друг к другу в объятия, а он им страшно мешает. Супруги вели себя настолько радушно, что на сей раз смущение длилось недолго и вскоре сменилось белой завистью: Джеффу очень хотелось пережить такие же чувства, встретить женщину, с которой они так же чудесно подходили бы друг другу.

– Проходи, Джефф, очень рад тебя видеть! – сказал Брент. – Хочешь, покажу кое‑что новенькое? Только не пугайся.

– Ты хорошо знаешь, что я никогда не откажусь посмотреть работы Мак‑Келли… не важно, что на них изображено, – ответил Джефф.

Гейли прошла к одному из маленьких столиков и уселась на него, а Брент повел гостя по мастерской и принялся сдергивать пыльные покрывала с полотен, законченных и незаконченных.

«Гейли права, все это очень хорошо. Чертовски хорошо. И даже блистательно. Ничуть не слабее его прежних работ, разве что совсем в ином духе…» – думал Джефф, разглядывая новые картины.

Некогда Мак‑Келли изображал любовь, красоту, передавая в красках прелесть переживания, нежность чувств, которые невозможно выразить словами.

В нынешних работах он превзошел себя, изобразив иные человеческие чувства: боль, ужас, смерть. Но, конечно, не только это. Он схватил и ухитрился выразить на холсте доблесть и честь, предательство и трусость. Образы были настолько реалистичны, что казались почти осязаемыми. Джеффри отметил полотно, посвященное Вьетнаму. Оно впечатляло достоверностью, что вполне объяснимо – Брент побывал во Вьетнаме, и ему сам Бог велел знать эту войну в мельчайших деталях. Джеффри понимал, что Мак‑Келли рожден художником, неудивительны его цепкий глаз и образная память, навсегда запечатлевшие в мозгу жуткие подробности войны.

Но Джеффа совершенно потрясли работы, посвященные войне за независимость. Они выглядели так, словно были написаны с натуры. Люди, изображенные на этих полотнах, казалось, сейчас задвигаются, заговорят – настолько верно передана каждая мельчайшая подробность в их облике, в их костюмах. Как будто Брент близко знал их, словно он слышал грохот канонады, видел пушечные дымы и огненно‑красные мундиры британцев, босые кровоточащие ноги патриотов, перезимовавших в долине Фордж.

– Что скажешь? – спросил Брент.

– Это невероятно.

– Как тебе этот сюжет?

Джеффри тщательно взвесил свой ответ:

– Ты сделал слишком крутой поворот в тематике. Не пришлось бы расстаться с прежним зрителем. Хотя, впрочем, ни один художник не может в угоду публике превращаться в ремесленника. Тогда он иссякнет, испишется. Может быть, ты исчерпал прежнюю тему. Но дело не в сюжетах, Брент. Эти картины поражают чем‑то совершенно иным, твой особый дар делает тебя непревзойденным в изображении чувств. У тебя это от Бога. Я думаю, эта способность позволила тебе словно бы проникнуть в глубь веков.

– Благодарю тебя, – ответил Брент. – Гейли говорила мне то же самое. – Он протянул руку жене, которая соскользнула со столика и шагнула к нему. Мак‑Келли обнял ее и, поставив впереди себя, положил подбородок ей на макушку. В этом не было ничего особенного, но при первом их прикосновении друг к другу Джефф немедленно ощутил сильное возбуждение. Ему захотелось стремглав броситься вон и поскорее заняться восхитительной любовью с женщиной, которая так же любила бы его, как Гейли – Брента.

– Эй, ребята, поаккуратнее! – взмолился гость, и хозяева с пристыженным видом поспешно отодвинулись друг от друга. Джефф рассмеялся и извинился.

– Это тоска по милашке Бубс, – пояснила мужу Гейли. Брент рассмеялся и заметил, что придется найти замену полногрудой пассии. Джефф согласился.

Брент, извинившись, отправился переодеться и отмыться перед обедом, а Гейли, проводив Джеффа в гостиную, прошла в кухню, чтобы приготовить аперитив. Вскоре она вернулась, неся поднос с напитками:

– Скотч с содовой и кубиком льда.

– Отлично, благодарю.

Теперь Гейли выглядела куда спокойнее. Она расслабилась, поняв, что Джеффу понравились новые работы мужа и что он счел смену тематики и сюжетов вполне естественной. К тому же, пока они сидели в гостиной, поджидая Брента, Джеффри вспомнил и порассуждал о периодах творчества Пикассо, таких не похожих друг на друга. Вскоре Гейли была совершенно спокойна и счастлива.

– Иными словами, он по‑прежнему гениальный малый?

– Без всякого сомнения.

– Здорово!

– Ты сама знала об этом.

– Я знала, что мне нравятся сюжеты картин, – ответила она. Джефф понял, что имелось в виду. Он не сумел бы объяснить, в чем конкретно заключается ее правота, но интуитивно чувствовал, что Гейли не ошибается.

Зазвонил телефон.

– Я возьму трубку! – крикнула хозяйка, поднимаясь с дивана, но на верхней ступеньке лестницы показался Брент, на ходу застегивая пуговицу на воротнике рубашки и произнося те же слова. А когда из кухни донесся голос Мери, сказавшей то же самое, – получилось настоящее трио. Гейли рассмеялась и села на место, Брент улыбнулся ей, а отвечать на звонок предоставили Мери.

Но она очень скоро выглянула из‑за двери и, обратившись к Бренту, сказала:

– Это ваш отец, мистер Мак‑Келли. Что‑то важное.

Художник озадаченно нахмурил брови, извинился и исчез в глубине верхнего холла. Через минуту он стремительно промчался вниз по лестнице. В руках у него был плащ.

– Брент! – Гейли вскочила на ноги.

Он приостановился и наскоро поцеловал жену:

– Мне срочно надо домой.

– Но ты же дома! Брент покачал головой:

– Извини, я хотел сказать, мне надо в Тайдуотер, дорогая. К дяде Хику. Он очень плох. Мама просила явиться немедленно. Мне необходимо быть там.

– Но разве я не должна поехать с тобой?! – почти задыхаясь от волнения, выговорила Гейли. Джеффу стало жаль ее: бедняжка явно опешила, что Брент отодвинул ее в сторону словно постороннюю. Но муж покачал головой:

– Гейли, он уже без сознания. Тебе хочется посмотреть на агонию? Лучше оставайся и обедай с Джеффри. Джефф, я правда рад, что ты приехал к нам. Прости…

– Что ты, это ты прости меня, Брент. Надеюсь, твоему дяде станет лучше.

– Едва ли. Он так стар, – пробормотал Мак‑Келли. – Кажется, я даже забыл, что он смертен. Дорогая, не переживай так сильно.

Он еще раз чмокнул жену, поблагодарил Джеффа за визит и уехал. Гейли проводила его угрюмым взглядом из‑под красивых тонких бровей, которые в этот момент почти сошлись у переносицы. Она выглядела потерянной и несчастной. Но через несколько минут упрямо произнесла:

– Я должна быть с Брентом.

– Но, – возразил Джеффри, – ты все равно ничего не сможешь сделать.

– И Брент ничего не сделает. Он будет там, рядом с родителями и с семьей. А мое место – возле него.

Джефф пожал плечами:

– Он заботится о тебе.

– Надеюсь.

– Может, сделаешь мне еще порцию виски?

– Конечно. – Гейли поднялась, чтобы наполнить его стакан. Но отвлечь ее Джеффу не удалось. Он слышал, как за дверями кухни Гейли сказала Мери, что должна была поехать с Брентом, как Мери повторила ей то же самое, что минуту назад говорил Джефф, что мистер Мак‑Келли не взял ее с собой ради ее же спокойствия.

Вскоре Джефф страшно пожалел, что Гейли не отправилась вслед за мужем. За обедом она неожиданно встала из‑за стола и бросила салфетку:

– Джеффри, я не могу больше ждать ни минуты. Я понимаю, что это для тебя большое неудобство, но не мог бы ты отвезти меня в Тайдуотер? Я так нервничаю, что не рискну сесть за руль.

Джефф понял, что Гейли боялась ехать туда одна, боялась вновь быть отвергнутой.

– Конечно, поедем, как только ты соберешься. Она вознаградила его благодарной улыбкой, одной из тех, которые делали ее неповторимо очаровательной.

– Сейчас, только сбегаю за деньгами. Ах, Джеффри, спасибо тебе.

 

Брент всегда испытывал муки совести, когда терял близкого человека. Сейчас он сидел в спальне на втором этаже старого особняка, на краешке постели дяди Хика, и держал в ладонях его руку.

Усадьба представляла собой фермерский дом, расширенный пристройками до приличествующих настоящему поместью размеров. Брент смотрел на бугорки и прожилки под высохшей сморщенной кожей старческой руки, которая казалась полупрозрачной. Его руки выглядели неуместно загорелыми и здоровыми рядом с дядиной увядшей ладонью.

Хик умирал. Никто не произнес еще этих слов, но их и не требовалось. Лицо дяди превратилось в предсмертную маску. Дышал он со свистом и хрипением, а сердце едва билось.

Брент думал, что слишком мало и редко общался с этим необычным родственником. Хик всегда оставался в его глазах особенным и неповторимым. Черт побери, это была ходячая история! В младенческие годы Брент испытывал к дяде Хику благоговейный страх. Но позже этот мудрый, многоопытный старец научил мальчишку рыбачить и охотиться, ходить по лесу так же бесшумно, как индейцы.

«Я люблю тебя, Хик, – думал Брент, мечтая, чтобы старик еще раз открыл глаза перед тем, как уйти. – Я люблю тебя всем сердцем. Изредка, но я навещал тебя… Конечно, это было до свадьбы, но я и после собирался… Ты знаешь, Гейли тоже тебя полюбила. Просто не понимаю, почему я откладывал эту поездку…»

Вдруг глаза старика открылись. Они были сверхъестественно, болезненно белесыми. Пальцы Хика стиснули руку Брента. «Я тоже тебя люблю, сынок».

Брент не сумел бы наверняка сказать, произнес ли Хик эти слова вслух или лишь глазами, но он знал, что они были, как то, что дядя пожал ему руку.

Риа Мак‑Келли, которая вместе с мужем стояла в дальнем углу комнаты, тихонько всхлипнула, и муж принялся утешать ее.

Хик попытался что‑то сказать. Чтобы расслышать последние слова старика, Брент склонил голову к его губам. Уже не имело смысла притворяться перед ним, уговаривать беречь дыхание и силы. Он умирал. Он знал об этом и приготовился к смерти.

– Дом… – с трудом выговорил дядя. – Дом остается тебе, мальчик мой.

Брент так старался уловить шепот умирающего дяди Хика, что не заметил, как дверь спальни открылась и закрылась за кем‑то. Но внезапно пальцы умирающего с неожиданной силой обхватили его руку:

– Не… приводи… ее… сюда. Не… приводи… ее… сюда. Не… приводи… ее… сюда.

Из дальнего угла донесся тихий возглас. Брент оглянулся и увидел там Гейли.

Но откуда, черт побери, она взялась? Она осталась дома, с Джеффом! Он совсем не хотел для нее таких встрясок, потому что помнил, скольких близких людей она потеряла в жизни.

Но она стояла в спальне, такая красивая и такая трогательная в приглушенном свете печальной комнаты. Последние слова Хика не остались для нее тайной, но старик протянул ей вторую руку, и Гейли без колебаний направилась к нему.

Когда их руки встретились, Хик поглядел ей в лицо и улыбнулся светлой улыбкой.

А потом он умер.

Брент уловил, в какой миг душа старца покинула тело. Он почувствовал это, ощутив небывалую опустошенность, обрушившуюся на него. Он не знал, почувствовала ли Гейли то же самое. Кажется, через несколько секунд она охнула, осторожно положила ладонь Хика ему на грудь и, отвернувшись, заплакала.

Брент вскочил и обнял ее, крепко прижимая к груди. Как ни странно, утешая Гейли, прикасаясь к ней, он ощущал, что страшная опустошенность сменяется приливом сил. Как еще сильнее становится его любовь к ней.

– Идем вниз, идем.

Джонатан Мак‑Келли уже вывел свою супругу из спальни и поджидал сына с невесткой. Потом все спустились по широкой лестнице в кабинет старого хозяина, недавно переделанный в уютную современную кухню.

У Гейли дрожали руки. Она могла думать только о последних словах дяди Хика: «Не… приводи… ее… сюда. Не… приводи… ее… сюда. Не… приводи… ее… сюда». Кто‑то сунул ей в руку стакан. Риа Мак‑Келли улыбнулась невестке, хотя выглядела очень усталой и измученной. Глаза ее блестели от неудержимых слез.

– Выпей это, дорогая. Ума не приложу, что имел в виду Хик. Он был о тебе такого высокого мнения.

– Правда? – Гейли залпом выпила бренди, а Брент кивнул матери, намекая, что неплохо бы снова наполнить стакан.

Риа налила еще и опустилась на стул неподалеку от невестки.

– Гейли, – твердо сказала она. – Я не хочу, чтобы ты почувствовала себя плохо из‑за этих минут. Хик восхищался тобой. Как внешностью, так и душой. Он остался очень доволен вашей беседой на свадьбе, заметил, что ты уважаешь историю. Дядя захлебывался от счастья, рассказывая об этом нам и знакомым. Дом он давно отписал Бренту, поскольку сын всегда любил это фамильное гнездо и часто гостил у него. После встречи с тобой Хик радовался, как ребенок. Он надеялся, что ты полюбишь Тайдуотер, как любил его он.

Не… приводи… ее… сюда. Не… приводи… ее… сюда. Не… приводи… ее… сюда.

Гейли улыбнулась. Она не знала, что думать. Хик держал ее руку очень мягко и ласково. Он поглядел на нее тепло, словно хотел ей помочь. Будто на самом деле любил ее. Но он твердо запретил Бренту приводить ее в этот дом…

– Не беспокойтесь. Я понимаю, что он необыкновенный человек и что никто из нас не знает подлинного смысла его слов.

Риа улыбнулась. Джонатан говорил по телефону с похоронным агентом. Немного позднее они сидели вокруг кухонного стола и вспоминали. Брент крепко держал жену за руку. Она ощущала его близость и тепло, понимала: несмотря ни на что, муж всегда будет оберегать и защищать ее.

Лишь около полуночи они поехали домой. Вернее, в то место, которое Гейли вслед за Брентом называла домом. Дело не в названии – ее дом был там, где находился Брент.

Гейли устала и была ошеломлена. Завтра и послезавтра будут поминки, а на третий день – похороны. Им придется отложить свой праздник. Гейли заснула, едва коснувшись головой подушки, но рука Брента успела крепко и надежно обнять ее.

Глубокой ночью она разбудила его истерическим воплем, который был страшнее предыдущих. Как только Брент попытался успокоить ее, жена закричала еще громче и принялась отчаянно вырываться. Потом Гейли отбежала в угол спальни, где упала на пол, продолжая бороться с невидимым противником. Брент в испуге приблизился к Гейли и поднял ее на руки.

Она еще раз пронзительно вскрикнула и замерла.

Когда он все‑таки сумел разбудить ее, Гейли ничего не помнила.

 

Глава 14

 

Дядюшку Хика похоронили в фамильном склепе на Голливудском кладбище. Отпевание проходило в соборе Святого Стефана, и Гейли никак не могла отделаться от мысли, что полгода назад под этими сводами звучала совсем иная музыка – торжественный свадебный марш в честь ее и Брента.

День был пасмурный. Склеп Эйнсвортов находился неподалеку от могил семейства Джеффа Дейвиса. Во время церемонии погребения над головами присутствующих заклубились черные грозовые тучи, Гейли с грустью ощутила мрачную торжественность и особую красоту этого места. Ей пришла в голову мысль о том, как коротка земная жизнь.

Дядя Хик успел приготовиться к смерти, хотя это вполне естественно для старца, прожившего на земле больше века. По его заказу каменотесы заблаговременно приготовили мраморную плиту с надписью: «Эндрю Хиксон Эйнсворт. Мая 2,1885 –…». Скоро они придут и заполнят пропущенное место. Отныне Хик будет жить только в памяти родных, а на земле от него останется эта надпись на могильном камне.

Предполагалось, что после похорон в усадьбу Эйнсвортов вернутся лишь ближайшие родственники. Церемония окончилась, но Гейли долго стояла рядом с мужем, который провожал пришедших на похороны людей. Их было очень много – Хиксона Эйнсворта уважали, любили, им восхищались. Гейли понимала, что Бренту приятно видеть многочисленность людей, которых взволновала смерть дяди Хика, и потому ей тоже было приятно.

Когда черный лимузин увез родителей, Брент взял жену за руку и не спеша зашагал с нею в сторону мемориала Дейвиса. Он вслух прочел надпись на надгробии и тихо вздохнул: здесь было и детское имя. Гейли прислонилась к изваянию ангела.

– Ты же знаешь, что Джефф Дейвис потерял своего ребенка. Его маленький сын упал с балкона.

– Знаю, – ответила Гейли и улыбнулась. – Я теперь тоже здешняя.

Брент не отрываясь смотрел на нее.

– Как ты себя чувствуешь?

– Все нормально.

Он снова отвернулся к памятникам:

– Гейли, из‑за всего, что стряслось в семье, я почти не разговаривал с тобой в последние несколько дней, но мне бы хотелось, чтобы ты сходила к врачу по поводу ночных кошмаров.

Она упрямо опустила голову и собиралась возражать, но его тон был непреклонен.

– Хорошо.

– Хорошо? Ты соглашаешься? – Брент был поражен.

Гейли поглядела ему в лицо, улыбнулась и пожала плечами:

– Конечно. Почему нет? Я пойду, чтобы потратить уйму времени у какого‑нибудь закоренелого фрейдиста. Ты, дорогой, пойдешь со мной. Я не собираюсь одна слушать занудные объяснения типа: «У вас, милочка, наблюдаются некие ментальные провалы, потому что ваша мать каждое утро заставляла вас вставать непременно с правого края постели».

– Гейли…

– Нет‑нет, дорогой мой, ты этого хочешь, и ты это получишь. Будь по‑твоему. – Она улыбнулась.

Брент рассмеялся, и вдруг, на какой‑то миг, показалось, что небеса над старинными надгробиями просветлели и из‑за кромки туч пробились солнечные лучи.

– Смеешься надо мной?

– Смеюсь, мистер Мак‑Келли. Он снова стал серьезным:

– А что ты скажешь о доме?

– О твоем поместье? – удивленно переспросила Гейли. Брент кивнул. Она развела руками. – Оно восхитительно. Его обязательно когда‑нибудь объявят памятником истории и национальным сокровищем.

– Ты знаешь, что оно принадлежит мне.

– Да… – осторожно протянула Гейли.

– Я хочу, чтобы мы жили в нем.

Она ничего не ответила. Всего неделю назад эти слова пробудили бы в ней целую бурю восторгов. В этом доме было все, что надо: красота, стройность, характер, история. Но теперь… Теперь она не знала, что сказать. Конечно, она делала скидку на возраст дяди Хика. Однако его нельзя было назвать старым маразматиком, и Гейли не могла поверить свекрови, настойчиво убеждавшей ее, что старик сказал эти слова в предсмертном бреду.

С другой стороны, она была уверена, что понравилась дяде Хику. На свадьбе он явно был очарован ею.

– Я бы хотел перебраться туда, – прервал молчание Брент, пристально вглядываясь в лицо жены. Он понимал ее чувства и терпеливо ждал, что она сама поймет, насколько нелепы ее страхи.

– А твоя мастерская?

– Я устрою студию на втором этаже, над кухней. Мало ли там места и помимо дома: старая поварня, прядильня, мельница…

– Нет, наверное, мастерскую надо делать в доме…

– Так, значит, ты согласна?

– С чем? – Гейли почему‑то не могла избавиться от какого‑то чувства неловкости.

– Я имею в виду, ты не возражаешь, чтобы мы переехали? Надеюсь, ты не суеверна? Во всяком случае, не побоялась ночевать в апартаментах Аль Капоне! – Брент улыбнулся. Он дразнил ее. Ему до смерти хотелось поскорее перебраться в дядино поместье.

– Не многовато ли: психиатр и родовое гнездо Эйнсвортов в один день, да еще сразу после похорон? – сухо заметила Гейли.

Брент приблизился к ней, прижав телом к фигуре бронзового ангела. Сегодня на нем был темно‑серый костюм‑тройка, из‑под которого слегка выглядывал краешек голубой рубашки. Щеки все еще пахли кремом для бритья, а волосы взъерошил ветер. Гейли подумала, что он поразительно красив, сердце ее сжалось: нечто среднее между настоящим демоном‑искусителем и мальчишкой‑шалуном. Ему так хотелось переехать в старый дом! Гейли не находила сил винить его. Усадьба была поистине уникальна. Ему посчастливилось унаследовать едва ли не национальное сокровище.

– Я люблю тебя, – сказал Брент.

– Ты вьешь из меня веревки.

– Совсем нет, – улыбаясь, возразил он. – Во всяком случае, не на людях.

– Будь посерьезнее. Мы все‑таки на кладбище.

– Я серьезен.

Солнце снова скрылось за тучами. Казалось, что серое небо легло на кроны деревьев. Внезапно на Гейли нахлынул страх. Это было очень странно, потому что она всегда доверяла Бренту и чувствовала себя с ним в полной безопасности. Однако сейчас что‑то неосязаемое вдруг напугало ее.

Она положила ладони ему на грудь и погладила лацканы темного пиджака:

– Пойдем, Брент.

– Что‑то случилось? – нахмурился он. Гейли покачала головой:

– Ничего. Просто я хочу уйти отсюда.

– Но ты мне не ответила. Она пожала плечами:

– Конечно. Мы переедем. Мне тоже понравилась усадьба.

Брент взял жену за руку и повел к машине. Теперь, когда все остальные уехали, их автомобиль одиноко стоял в самом низу холма.

– В конце концов, если тебе там будет плохо, мы в любой момент сможем уехать оттуда.

Гейли кивнула и повторила:

– Мне понравился этот дом.

– Спасибо. – Он поцеловал ей руку.

Они добрались до старенького «мустанга». Брент усадил Гейли и занял место за рулем. Когда они выезжали с кладбища, солнце снова выглянуло из‑за туч и осветило им путь, а когда час спустя супруги подъезжали к главным воротам усадьбы Эйнсвортов, оно ярко сияло в очистившемся небе.

В его лучах Гейли могла разглядеть дом в полном блеске. Он был очень красивый. Красные кирпичные стены и побеленные высокие греческие колонны, широченная веранда, окружавшая строение, – все это выглядело впечатляюще.

– Ну, как дела? – спросил Брент.

Она хотела ответить, но промолчала, поняв, что с того момента, как автомобиль въехал на длинную аллею, ведущую к дому, муж следил за ее поведением. Брент зарулил на стоянку, продолжая изредка поглядывать на жену. Но, не дождавшись ответа, вылез из‑за руля и помог выйти ей.

Плечи Гейли внезапно вздрогнули, и… удивительно, но она поймала себя на мысли, что строение казалось ей поистине родным. Она сгорала от нетерпения перешагнуть порог дома. Это будет просто замечательно!

– Гейли?

Она взглянула еще раз на дом и ослепительно улыбнулась Бренту:

– Давай переночуем здесь сегодня?

– Но у нас же ничего с собой нет…

– Неужели в доме не найдется пары запасных зубных щеток? Ну так как?

Брент обнял жену:

– Отлично. Мы остаемся.

 

Спустя месяц Гейли напрочь забыла о былых сомнениях относительно переезда в этот дом. Ей нравилось в нем решительно все. Из бывшего кабинета, где в последние годы была устроена кухня, во флигель, в котором раньше готовили еду, вела колоннада. В старину такое расположение построек позволяло обезопасить дом на случай пожара. Гейли провела три уик‑энда кряду, объезжая окрестности в поисках медных постельных грелок, чайников, котлов и прочей устаревшей утвари, чтобы украсить старую кухню, годами стоявшую в полном запустении. На окна она повесила клетчатые льняные занавески, а по стенным полочкам расположила приобретенную медную посуду, чугунные сковородки и деревянную утварь. Окна старой кухни были обращены на восток, и по утрам сюда весело заглядывало солнце, так что Гейли здесь предпочитала пить утренний кофе. Брент, польщенный ее хлопотами по убранству дома и довольный видом преобразившейся старой пристройки, неизменно присоединялся к жене за завтраком. Всего за неделю пребывания в доме утренняя трапеза в окружении собранного стараниями Гейли антиквариата вошла в привычку у обоих.

Комнаты в главном доме размещались по обеим сторонам большого и просторного коридора, или холла. Налево находилась новая кухня, дальше шла небольшая гостиная, широкой аркой отделенная от музыкального салона со старинным клавесином. Справа располагался большой танцевальный зал с украшенным лепниной высоким потолком. Хотя комната была огромной и прекрасной, но отчего‑то она меньше всего нравилась новой хозяйке. Причину Гейли затруднилась бы объяснить. Больше всего ей понравилась библиотека, маленькая и уютная, со стеллажами во всю стену и неповторимым запахом старых книг. Брент заказал стенку под стерео‑установку, видеомагнитофон и телевизор с большим экраном. Гейли предупредила его, что эти предметы будут грубо нарушать исторический облик библиотеки. Но он ответил, что очень долго разыскивал телевизор времен войны за независимость, но не нашел.

Мери с мужем тоже переехали в Тайдуотер. Поселились они не в главном доме, несмотря на то что он был достаточно велик, чтобы вместить всех. Мери облюбовала маленький флигелек, спрятанный за колоннадой, аккуратный и ладный, как игрушка. В прежние времена он использовался в качестве домика для гостей. Гейли с увлечением помогала Мери устраиваться и обживаться во флигеле. Она очень привязалась к экономке Брента и ни за что не пожелала бы даже на короткое время расстаться с нею. Она никак не могла привыкнуть к присутствию в их доме других людей. Дело в том, что они с Брентом вели себя слишком непосредственно и непредсказуемо, потому им было проще вдвоем, но одновременно в пределах досягаемости заботы своей экономки.

Все шло прекрасно. Супруги не стали жить в комнате дядюшки Хика, а объединили две спальни, располагавшиеся напротив, устроив настоящие покои. Ванная комната появилась в доме в середине тридцатых годов, а в пятидесятых ее переоборудовали по последнему слову тогдашней техники. Поэтому пришлось еще раз привести ее в современный вид. Гейли отыскала ванну устрашающих размеров на гнутых лапах, но Брент настаивал на джакузи. Супруги договорились устроить и то, и другое. Вечерами, когда обе емкости наполнялись водой, а Брент принимался перетаскивать жену к себе в джакузи, чтобы сравнить ощущения, в ванной раздавался заразительный смех и визг Гейли. Впрочем, она неизменно соглашалась, что муж прав, и время совместного купания проходило весело.

От Ричмонда усадьбу отделяло расстояние, которое можно было преодолеть на машине примерно за час. Гейли по‑прежнему три раза в неделю появлялась в галерее Джеффа. А по средам в половине пятого вечера она приходила на очередной сеанс к психоаналитику – доктору Полу Шафферу.

Нельзя сказать, что этот маленький старичок с седыми волосами и легкой улыбкой на губах был ей неприятен. Гейли не стала бы отрицать, что час пребывания в его кабинете доставлял определенное удовольствие – она по‑настоящему расслаблялась и отдыхала. Она никак не могла понять, чем это может помочь. Она уже поведала доктору о детстве: да, оно было счастливым, да, ее родители были замечательными людьми, да, она пережила глубокое горе, потеряв их. Пришлось рассказать о Тейне: да, она чувствовала себя виновной в его смерти. Доктор Шаффер внимательно и сочувственно слушал ее, расспрашивал о подробностях, давал советы, но Гейли не услышала ничего, чего не знала или не понимала бы до визита к нему.

Поэтому все это казалось ей пустой тратой времени, особенно если учесть, что с того дня, как умер дядя Хик, кошмары ни разу не посещали ее. К тому же после переезда в усадьбу Эйнсвортов она чувствовала себя чрезвычайно счастливой и спокойной, впрочем, как и Брент. Он снова попросил Гейли позировать ему. Ей нравилось работать вместе с ним. Если порой Брент слишком увлекался, то стоило намекнуть на усталость, как он просил прощения и принимался разминать ее окаменевшие от напряжения мускулы. А за массажем неизбежно следовали любовные утехи.

Доктор Шаффер несколько раз спрашивал Гейли о сексуальной жизни. На первых порах возникло желание послать его подальше, но она все же ответила, что с этим все великолепно. Для себя Гейли твердо решила не посвящать его в интимные подробности отношений с мужем. Она знала, что Брент изложил доктору взгляд на происходящее. Возможно, они пришли к общему выводу, что здесь кроется что‑то фрейдистское.

Гейли настаивала, что давно не видела никаких снов, но даже когда они приходили, она немедленно забывала их, так что ей непонятна тревога Брента. Встречи с доктором Шаффером отнимали какой‑нибудь час в неделю и успокаивали мужа, поэтому Гейли не протестовала.

В остальном жизнь ее текла спокойно и счастливо. Во всяком случае, она еще долго оставалась при этом мнении. Вплоть до того, как к ним наконец приехали долгожданные гости.

Гейли запомнила этот вечер навсегда. Начался он прекрасно. Она вернулась из Ричмонда около шести. Брент все еще находился в студии, а Мери колдовала в кухне над новым блюдом – кокосовым хворостом. Гостей ждали не раньше чем через два часа, поэтому Гейли решила прихватить бокал вина, наполнить любимую ванну на гнутых ножках теплой водой и немного расслабиться.