Проектирование и создание форм жизнеустройства

 

Мы говорили, что предвидение будущего — интеллектуальная и духовная деятельность, прикладным направлением которой является проектирование структур будущего. Большой класс таких структур — формы общественного бытия (жизнеустройства, общественного строя).

Нас поражают материальные творения древних культур — пирамиды Египта, колоссальные античные храмы и театры, Великая китайская стена. Но почему-то формы общественной организации, которые объединили людей, создавших эти творения, кажутся чем-то самим собой разумеющимся, гораздо менее важным, чем видимые материальные результаты. Это — большое упущение нашего образования. Социальные формы, в которых люди жили, учились и работали, заслуживают внимания, размышления и восхищения не меньше, чем артефакты.

Ведь эти структуры — не явления природы и не были ниспосланы свыше. Их надо было изобрести, проверить во множестве экспериментов и на множестве ошибок, отобрать варианты, адекватные целям и ресурсам, создать проект и организовать строительство. Это строительство — великая творческая работа всех племен и народов, в этой работе сделаны великие открытия и накоплен основной массив знания об обществе. На базе этого знания за последние четыре века вырос небольшой, но важный и необходимый элемент — научное обществоведение. Сегодня оно нас интересует больше всего, но всегда надо иметь в виду и фундамент, на котором оно стоит.

Уже в ходе формирования современной системы знания, с наукой в качестве ядра, выявилась его системообразующая для общества функция как генератора базовых структур жизнеустройства. Конечно, эта функция была присуща знанию на всех этапах развития человеческого общества, но с возникновением науки она приобрела целенаправленный характер и стала включать в себя социальную инженерию и разработку технологий, основанных на научном анализе и предвидении. Об этом говорилось в первом семестре.

Огромная интенсивная работа по социальному проектированию была начата в проекте Просвещения. Полвека вынашивались образы структур, созданных уже за первое десятилетие Великой французской революции. Огромным проектом стало конструирование новой страны и нации, ставших авангардом Запада — США. Этот «новый Израиль» («сияющий город на холме») был изобретен и до мелочей обдуман отцами нации. Он был представлен почти в чертежах, как в хорошем КБ. К этой работе привлекались и ведущие мыслители Европы. С самого начала и по нынешний день правящая элита США не «пускает на самотек» ни один важный общественный процесс ни в своей стране, ни в мире. «Проектирование будущего» там идет непрерывно, как и анализ прошлого и настоящего.

XIX век также стал на Западе веком интенсивного проектирования социальных форм. Научная, буржуазные и промышленная революции происходили на подъеме волны изобретений, конструирования и быстрого строительства структур общественного бытия — политических и хозяйственных, образовательных и культурных, военных и информационных. Объектами конструирования были и разные типы человеческих общностей: классы и политические нации, структуры гражданского общества (ассоциации, партии и профсоюзы), политическое подполье и даже преступный мир нового типа. Важные проекты новых форм делались как в виде утопий (например, трактатов утопического социализма), так и в виде футурологических предсказаний или фантастики, более или менее основанной на рациональном знании.

В России проектирование новых форм в XIX веке велось как в рамках консервативной доктрины самим правительством, так и оппозиционными движениями: либералами и революционными демократами, анархистами, народниками и марксистами. В самом начале XX века большие проекты новых форм жизнеустройства выдвинули консервативные реформаторы (Столыпин), либералы (кадеты) и большевики, а также организованные в общины крестьяне, движимые утопией «архаического аграрного коммунизма». В разработку этих проектов были вовлечены все типы знания.

После революции 1905-1907 годов по степени привлечения знания научного типа стал выделяться проект большевиков. В нем шло быстрое развитие (и преодоление) интеллектуального аппарата марксизма, основанного на картине мира классической науки, что привело к преодолению механистического детерминизма, свойственного историческому материализму. Ленин и близкие к нему интеллигенты в большей степени, чем другие политические течения, сумели интегрировать в одну доктрину методологию марксизма, традиционное знание (общинный крестьянский коммунизм) и связанное с ним «народное» православие, разработки анархизма (концепцию М. Бакунина о союзе рабочего класса и крестьянства) и концепцию «некапиталистического пути развития» народников. В среде большевиков были развиты системные идеи, А.А. Богданов стал творцом первой теории систем — тектологии). В целом в программе большевиков к 1917 году присутствовало видение России как большой динамической системы в переходном состоянии и уделялось большое внимание структурному анализу неравновесных общественных процессов.

В 1917 году в России речь шла уже о выборе из двух больших мировых проектов движения к социально справедливому и солидарному обществу: социал-демократии и коммунизма. Однако социал-демократы (меньшевики), поддержав Временное правительство, последовали принципу «непредрешенчества» и вышли из дебатов об «образе будущего», что резко ослабило их позиции, как впоследствии и позиции Белого движения.

Большим проектом советской власти стал военный коммунизм. Это было новаторское преломление опыта Великой французской революции, а затем опыта социальной политики Германии в I Мировой войне.52 Военный коммунизм — сложная социальная конструкция, и сейчас нам, из нынешней постсоветской России, кажется поразительным, что ее сумели создать. Тот факт, что большевики без всякого доктринерства, нe имея еще государственного аппарата, обеспечили скудными, но надежными пайками все городское население России и даже деревенских ремесленников, имел огромное значение для легитимации советской власти. Ведь этих пайков не смогли дать ни царское, ни Временное правительство, которые действовали в гораздо менее жестких условиях.

По мнению американского историка Л.Т. Ли, большевики смогли создать работоспособный аппарат продовольственного снабжения и тем скрепили свою власть. Вопреки расхожему представлению, продразверстка укрепила авторитет большевиков и среди крестьян. Крестьяне, пишет Л.Т. Ли в большой книге «Хлеб и власть в России. 1914-1921» (1990), «поняли, что политическая реконструкция — это главное, что необходимо для прекращения смутного времени, и что большевики — это единственный серьезный претендент на суверенную власть».

Однако главной задачей пришедших к власти политиков-большевиков, завоевавших культурную гегемонию в российском обществе, было превращение стихийно возникших в ходе Февральской революции Советов в системообразующую структуру нового государства. Это была сложная, даже изощренная, конструкторская разработка.

Советы возникли прежде всего в армии как общине, собранной из солдат — общинных крестьян. Лозунг «Вся власть Советам!» отражал крестьянскую идею «земли и воли» и нес в себе большой заряд анархизма. Возникновение множества местных властей, не ограниченных «сверху», буквально рассыпало Россию на мириады «республик». Советы вначале не были ограничены и рамками закона, ибо, имея «всю власть», они в принципе могли менять законы.53

Важным механизмом превращения Советов в единую структуру государства было изобретение номенклатуры, которая стала создаваться в конце 1923 года. Номенклатура — это перечень должностей, назначение на которые (и снятие с которых) производилось лишь после согласования с соответствующим партийным органом. В условиях острой нехватки образованных кадров и сложности географического, национального и хозяйственного строения страны номенклатурная система подчиняла весь госаппарат единым критериям и действовала почти автоматически. Это обусловило необычную для парламентских систем эффективность Советского государства в экстремальных условиях индустриализации и войны.

Надо отметить такую особенность проектирования социальных структур в России первой половины XX века — включение в проект проблемы демонтажа создаваемых структур как необходимый этап их «жизненного цикла». Иными словами, уже в момент создания новых структур разработчики предвидели тот период, когда эти структуры выполнят свою задачу и станут неадекватными новому состоянию общества и государства. Такое предвидение давало ценное знание. Например, при анализе военного коммунизма было сформулировано важное, выходящее за рамки истмата положение: структура, возникнув в чрезвычайных условиях, после исчезновения породивших ее условий сама собой не распадается. Выход из военного коммунизма представлялся сложной задачей. В России, как писал А.А. Богданов, решить ее будет особенно непросто, поскольку в системе государства очень большую роль играли Советы солдатских депутатов, проникнутые мышлением военного коммунизма.

А.А. Богданов, признавая, что военный коммунизм есть «ублюдочный» хозяйственный уклад чрезвычайного режима, не имеющего никакой связи с социализмом, в то же время указывал на эту проблему: «Военный коммунизм есть все же коммунизм; и его резкое противоречие с обычными формами индивидуального присвоения создает ту атмосферу миража, в которой смутные прообразы социализма принимаются за его осуществление». Но ведь это — фундаментальная проблема, о которой обществоведение с конца XX века как будто «забыло».

Можно даже сказать, что в период становления Советского государства представления о «конструировании» власти были более системными, чем в западной мысли. Там под давлением экономицизма не произошло синтеза «эрудированного» знания политической философии с обыденным традиционным знанием масс. Мишель Фуко признал в 1977 году: «У нас не было никаких понятийных и теоретических инструментов, которые позволили бы как следует уловить всю сложность вопроса власти, поскольку XIX столетие, завещавшее нам эти инструменты, воспринимало эту проблему лишь посредством различных экономических схем».

Вообще, системный взгляд на социальное конструирование был в тот период присущ российской общественной мысли в целом. Уже в дореволюционное время в Академии наук стала складываться установка на выполнение российской наукой функции проектирования структур. Этот мотив был силен уже в деятельности Ломоносова, стал преобладающим у позднего Менделеева, а затем определял главное направление КЕПС (Комиссии по изучению естественных производительных сил России), учрежденной в 1915 году. После 1917 года эта установка сразу была реализована как программа формообразования самой российской науки (прежде всего, в создании нескольких десятков системообразующих научно-исследовательских институтов в 1918-1919 годах). Сам НИИ как особая социальная форма науки был русским изобретением.

Сложнейшая задача по социальному проектированию была поставлена в 1917 году распадом Российской империи и взрывом этнического национализма, который был порожден либерально-демократической революцией в нарождающейся буржуазии нерусских народов. Надо было выработать проект национально-государственного строительства, подавляющего этот разделяющий страну национализм. Тогда были найдены адекватные формы — на целый исторический период. Западные ученые, изучавшие историю СССР, очень высоко оценивают тот факт, что советской власти вновь удалось собрать «империю». Модель Советского Союза была творческим достижением высшего класса (даже 3. Бжезинский, обсуждая варианты развития СССР, признает «изумительные достижения сталинизма»).

Второй пласт огромной проектной работы составляла разработка способа новой «сборки» народа и его русского ядра (уже в советской форме). В этой работе было много новаторских изобретений и открытий, сегодня она поражает своей интенсивностью и масштабом (особенно в сравнении с «русским проектом» «Единой России»). Экзаменом для этого проекта стала Великая Отечественная война.

По своей структурной сложности и масштабу с нациестроительством была сравнима задача проектирования форм народного хозяйства СССР. В этой работе на счету у советских проектировщиков много оригинальных достижений общемирового значения. Были спроектированы и построены большие технико-социальные системы жизнеустройства, которые позволили России вырваться из исторической ловушки периферийного капитализма начала XX века. Эти системы позволили СССР стать промышленно развитой и научной державой и в короткий срок подтянуть тип быта всего населения к уровню развитых стран. Мы не понимали масштабов и сложности этой задачи потому, что жили «внутри нее», а официальное обществоведение внушило, что ответы на встающие проблемы автоматически вытекают из учения марксизма-ленинизма.

Впервые в индустриальной цивилизации было построено народное хозяйство в основном не по типу рынка, а по типу семьи — не на основе купли-продажи ресурсов, а на основе их сложения. Это позволяло вовлекать в хозяйство «бросовые» и «дремлющие» ресурсы, давало большую экономию и порождало хозяйственную мотивацию иного, нежели на рынке, типа. Именно сложение ресурсов без их купли-продажи позволило СССР после колоссальных разрушений Великой Отечественной войны очень быстро восстановить хозяйство. В 1948 году СССР превзошел довоенный уровень промышленного производства — можно ли это представить себе сегодня? Благодаря этим качествам хозяйства базовые материальные потребности населения удовлетворялись в СССР гораздо лучше, чем этого можно было бы достигнуть при том же уровне развития, но в условиях рыночной экономики.

Сложение ресурсов в «семье», расширенной до масштабов страны, осуществлялось посредством планирования, как и в элементарном семейном хозяйстве.

Потребность в крупномасштабном народнохозяйственном планировании в России еще до революции осознавалась и государством, и промышленниками. В 1907 году Министерство путей сообщения составило первый пятилетний план строительства и развития железных дорог. Деловые круги «горячо приветствовали этот почин». В 1909-1912 годах работала Междуведомственная комиссия для составления плана работ по улучшению и развитию водных путей сообщения Российской империи. В качестве главного критерия Комиссия приняла «внутренние потребности государства» и применяла при разработке планов комплексный подход. За основу перспективных пятилетних планов развития тогда бралась не система электрификации, а система путей сообщения. Была разработана программа на 1911-1915 годы, а затем пятилетний план капитальных работ на 1912-1916 годы. Реализации этих «первых пятилеток» помешала первая мировая война, к тому же изначально большие ограничения накладывались отношениями собственности в Российской империи. Но был сделан важный методологический и даже мировоззренческий задел.

В 1921 году для работы по планированию народного хозяйства была создана Государственная плановая комиссия (Госплан). Его функция не сводилась к разработке государственных народно-хозяйственных планов, они были лишь инструментом. Экономика — арена конфликта интересов (социальных групп населения, отраслей, регионов). Эти интересы воздействуют на соответствующие государственные органы, возникают объективные противоречия в их политике, иногда конфликты. Это происходит при любом экономическом строе.

Разница в том, что в западном хозяйстве разрешение значительной части противоречий и конфликтов (хотя далеко не всех) возлагалось на механизм рынка, а в советском государстве, роль которого в экономике резко возросла, стало необходимым создать авторитетное ведомство без своего особого «интереса». Его задачей было находить приемлемый или даже хороший способ удовлетворения многочисленных конкурирующих между собой экономических интересов.

Таким ведомством и был Госплан. Главной его функцией было изучение и согласование экономических интересов. Разумеется, значимость тех или иных интересов определялась политическими условиями. На первом месте стояла оборона, а значит, развитие обеспечивающих ее отраслей промышленности и т. д. Но это были осознанные политические решения, которые Госплан вписывал в общую систему всех других интересов. Советские плановики разработали и главный методологический инструмент — межотраслевой баланс. Госплан рассчитывал баланс потребностей и ресурсов, предвидя социальную и экономическую динамику.

При таком подходе было бы невозможно то, что случилось, например, зимой 2001 года в Приморье, где был резко нарушен баланс потребностей и ресурсов в энергетике. Уже в начале 1980-х годов из балансов Госплана было ясно, что в перспективе здесь возникнет дефицит топлива и электроэнергии. Поэтому было принято решение о строительстве Бурейской ГЭС, и оно было начато в канун перестройки. В 1992-1993 годах строительство ГЭС было заморожено, балансы уже никого не интересовали. Средства на ее строительство были выделены лишь в бюджете на 2001 Год, а по заданиям Госплана ГЭС уже работала бы в 2000 году. И не было бы проблем с электроэнергией в Приморье.

Конкретные задания Госплана в количественном выражении часто не выполнялись, но это чисто формальная оценка планирования. Важно, в какой мере решались структурные задачи, поставленные пятилетними планами.

В 20-е годы XX века в АН СССР были начаты работы по обустройству той «площадки», на которой велась индустриализация 1930-х годов, а затем создание всего народного хозяйства, которое унаследовали РФ и постсоветские республики от СССР (включая нефтегазовые месторождения, энергетическую систему и культурную базу). Эти работы сразу приобрели комплексный характер — как «по горизонтали» (междисциплинарные программы), так и «по вертикали» (соединение методологических, фундаментальных и прикладных исследовательских и опытно-конструкторских, производственно-практических задач). Самой своей структурой эти программы ранней советской науки создавали матрицу, на которой собиралась структура будущего жизнеустройства.

Надо подчеркнуть, что интеграция научных ресурсов при относительно небольших финансовых средствах достигалась благодаря тому, что научная информация находилась в общенародной собственности. Для ее концентрации и использования имелись, конечно, административные и культурные барьеры, но они были несравненно слабее, чем те, которые создаются частной собственностью. Академик А.П. Александров писал об организации «атомной программы» в конце 1940-х годов: «Кроме специально созданных крупных научных учреждений в Москве, Харькове и других местах отдельные участки работ поручались практически всем физическим, физико-химическим, химическим институтам, многочисленным институтам промышленности. К работам широко была привлечена промышленность: машиностроение, химическая, цветная и черная металлургия и другие отрасли».

Эта сторона советской науки внимательно изучалась за рубежом. В 1970-е годы в США самой эффективной по затратам первоклассной программой считалось создание ракеты «Поларис», которая была организована по «советскому» образцу: нужные для работы ученые и конструкторы были собраны во временный коллектив из разных университетов и корпораций. Однако повторить этот опыт оказалось невозможным — корпорации сочли, что участие их персонала в таких совместных работах нарушает права интеллектуальной собственности и наносит ущерб их интересам.

Функция проектирования структур видна и в научной разработке таких политических программ, как ГОЭЛРО или НЭП, в создании метрологической службы СССР или разработке концепции советского высшего образования. Хотя все эти программы выполнялись, в их научной части, по планам и под руководством старых российских ученых (в основном, бывших народников и либералов, монархистов и меньшевиков), их координация и степень взаимопонимания с политической властью стали возможны лишь в новых, недавно изобретенных социальных формах. Ослабление этой инновационной социально-инженерной работы в послевоенный период делало достижение такого уровня интеграции все более трудным.

Как ни парадоксально, советское обществоведение не донесло до нынешних поколений знания об этой важнейшей стороне больших довоенных программ. Например, НЭП означал вовсе не только «замену продразверстки продналогом» (хотя и это преобразование требовало создания принципиально новых форм). Для осуществления НЭПа требовались: обобщение научных концепций модернизации, большие медицинские профилактические программы на обширных территориях, глубокие изменения в системе права и кодификация большого числа законов, создание совершенно новой пенитенциарной системы, «конструирование» комсомола как необычной политической организации «для крестьян», большая философская дискуссия в сфере культуры (преодоление «пролеткульта»).

Каждая из этих программ означала проектирование совершенно новых структур и была крупной социально-инженерной разработкой, к которой привлекались все готовые к сотрудничеству научные силы страны. Объем работы, который выполняли тогда российские ученые, по нынешним меркам кажется совершенно невероятным. Один из множества примеров — проектирование новой пенитенциарной системы для периода НЭП. Общее число лиц во всех местах заключения в СССР составляло на 1 января 1925 года 144 тыс. человек, на 1 января 1926 года — 149 тыс. и на 1 января 1927 года — 185 тыс. человек.54 До срока в середине 1920-х годов условно освобождались около 70% заключенных. По опубликованным за рубежом данным, предоставленным антисоветской эмиграцией, в 1924 году в СССР было около 1500 политических правонарушителей, из которых 500 находились в заключении, а остальные были лишены права проживать в Москве и Ленинграде. Для молодых правонарушителей были учреждены места заключения нового типа — «рабочие коммуны», которые действовали по принципу «открытой тюрьмы».

Надо упомянуть и о роли ученых в изучении проблемы алкоголизма, и программу по его преодолению, которая была частью НЭПа. Именно в начале XX века была заложена тяжелая традиция семейного пьянства, которая обладала большой инерцией и которую с огромным трудом изживали в 1920-1930-е годы. В 1907 году 43,7% учащихся школ в России регулярно употребляли спиртные напитки. Из пьющих мальчиков 68,3% распивали спиртное с родителями.

С 1900 по 1910 год, как показали повторные обследования, доля числа школьников, которые употребляли спиртное, сильно увеличилась. В Петербурге доля школьников, которые употребляли водку и коньяк, за это время возросла с 22,7% до 41,5%. В 1911 году в городе было 35,1 смертных случаев в расчете на 100 тыс. жителей на почве алкогольного отравления (в 1923 году таких случаев было только 1,7).

Во время первой мировой войны государственное производство пищевого спирта прекратилось, самогон стал суррогатом денег, им расплачивались по установленной таксе за работы, транспорт. Введение в 1925 году государственной монополии на производство водки было трудной акцией. В 1926 году обследование 22617 деревенских детей показало, что в возрасте семи-восьми лет употребляли спиртное 61,2% мальчиков и 40,9% девочек. С осени 1926 года в школах были введены обязательные занятия по антиалкогольному просвещению. Активное участие в этой кампании приняли видные ученые, в 1927 году вышла книга В.М. Бехтерева «Алкоголизм и борьба с ним». Был достигнут важный перелом — алкоголизм в России «постарел», он перестал быть социальной болезнью молодежи. В 1907 году 75,9% больных алкоголизмом в России имели возраст менее 30 лет, а 20,3% были моложе 20 лет.

Функция проектирования и изучения новых форм жизнеустройства присутствует во всех научных программах 20-30-х годов XX века. Она хорошо видна, например, в структуре задач, географическом распределении и составе участников экспедиций. Руководитель экспедиционных работ АН СССР Ферсман говорил в своем докладе: «На нас, работниках науки, лежит великая обязанность творить эти формы так, как мы творим и самую науку».

В 1920-е годы была доработана необычная модель промышленного предприятия, в котором производство было переплетено с поддержанием важнейших условий жизни работников, членов их семей и вообще «города». Отсюда — понятие «градообразующее предприятие», которое было понятно каждому советскому человеку и которое очень трудно объяснить эксперту из МВФ. Это переплетение, идущее от традиции общинной жизни, настолько прочно вошло в коллективную память и массовое сознание, что казалось естественным. На самом деле это — изобретение России. Советский завод был производственным организмом, неизвестным на Западе.

Западные эксперты, работавшие в РФ в начале 1990-х годов, не могли понять, как устроено это предприятие, почему на него замыкаются очистные сооружения или отопление целого города, почему у него на балансе поликлиника и пионерлагерь, подсобное хозяйство в деревне и жилые дома. Действительно, одним из важных принципов рыночной экономики является максимально полное разделение производства и быта. Вебер писал о промышленном капитализме Нового времени: «Современная рациональная организация капиталистического предприятия немыслима без двух важных компонентов: без господствующего в современной экономике отделения предприятия от домашнего хозяйства и без тесно связанной с этим рациональной бухгалтерской отчетности».

На предприятии как центре жизнеустройства нарушались оба эти условия: элементы «быта» находились в порах «производства» и не вполне отражались в рациональной бухгалтерской отчетности.

В проектировании советских социальных форм было сделано множество изобретений такого масштаба: школа и наукограды, детсад и пионерлагерь, отопление бросовым теплом ТЭЦ и Единая энергетическая система, советская армия и здравоохранение. А ВПК был так необычен, что США затратили около 10 млрд долл. только чтобы подсчитать расходы СССР на вооружение. Это, по их словам, был самый крупный проект в общественных науках за историю человечества.

Советский и российский эксперт по вооружениям В.В. Шлыков объясняет, почему ЦРУ не могло, даже затратив миллиарды долларов, установить реальную величину советского ВПК: «За пределами внимания американского аналитического сообщества и гигантского арсенала технических средств разведки осталась огромная “мертвая зона”, не увидев и не изучив которую невозможно разобраться в особенностях функционирования советской экономики на различных этапах развития СССР. В этой “мертвой зоне” оказалась уникальная советская система мобилизационной подготовки страны к войне. Эта система, созданная Сталиным в конце 1920-х — начале 1930-х годов, оказалась настолько живучей, что ее влияние и сейчас сказывается на развитии российской экономики сильнее, чем пресловутая “невидимая рука рынка” Адама Смита».

Видимо, самой тяжелой неудачей проектирования социальных форм в довоенный период был выбор модели колхоза на первом этапе коллективизации. Это была крупнейшая программа советского государства по модернизации страны. Исследование и гласное обсуждение этой неудачи в послевоенном обществоведении были неадекватны масштабам ошибки. Те частные причины, которые обычно называли (слишком высокие темпы коллективизации, низкая квалификация проводивших ее работников, разгоревшиеся на селе конфликты, злодейский умысел Сталина), недостаточны, чтобы объяснить катастрофу такого масштаба.

Между тем причина провала была фундаментальной: несоответствие социально-инженерного проекта социально-культурным характеристикам российских крестьян. Разработка модели кооператива для советской деревни была, видимо, одним из немногих имитационных проектов. Историки коллективизации до последнего времени не ответили на самый естественный и простой вопрос: откуда и как в Комиссии Политбюро по вопросам коллективизации, а потом в Наркомземе СССР появилась модель колхоза, положенная в основу государственной политики? Какие доводы приводились в пользу выбранного варианта?

Это — история, ее уроки для нас сегодня очень актуальны. Перейдем к современности.

К концу XX века в сознании советской интеллигенции была сильно ослаблена историческая память, что было одним из проявлений кризиса отечественного обществоведения. Образованные люди потеряли интерес к большим комплексным программам, которые осуществило общество всего полвека назад. Они не могли оценить масштабы и сложности тех задач, которые тогда решались очень небольшими силами. Им стало казаться, что массивные структуры современной цивилизации, в которых протекала жизнь страны в 1970-1980-е годы, возникли естественно, почти как явления природы.

Естественными казались всеобщее среднее образование и отсутствие эпидемий, Единая энергетическая система и открытые в Сибири нефтяные и газовые месторождения, просвещенные индустриально развитые Азербайджан или Таджикистан с их национальной научной интеллигенцией. Когда в них перестали видеть продукт социального творчества, который надо непрерывно проектировать, воспроизводить, «ремонтировать» и развивать, они стали деградировать, разрушаться и расхищаться.

А все эти структуры цивилизации были достроены в основном в результате исследований, анализа и проектирования, начатых в 20-30-е годы

XX века и продолженных следующим поколением. Это была работа подвижническая, смелая и с очень высоким уровнем творчества, но она выпала из «образа прошлого». Сейчас для нас главным следствием утраты этой исторической памяти стала потеря интереса к методологии и организации тех программ.

Например, в результате массивных паразитологических и эпидемиологических экспедиций была выработана доктрина профилактической медицины. Созданная на ее основе советская система здравоохранения была признана ВОЗ лучшей в мире, она позволила с небольшими затратами резко улучшить здоровье населения. Сейчас, на выходе из затяжного кризиса, в России потребуется много подобных программ для оздоровления и реабилитации общества после тяжелых травм. Опыт предыдущей волны таких программ будет необходим, но сознание и государства, и общества к нему невосприимчиво.

Напротив, новый всплеск активности в социальном проектировании, который начался в конце 1980-х годов, принципиально противоречил тому опыту.55 Проектирование будущих форм исходило в это время из двух принципов: возможно более полного слома советской системы и копирования западных структур как «естественных» и эффективных.

Первым делом речь шла о формах государственности. Предложенная А.Д. Сахаровым «Конституция Союза Советских Республик Европы и Азии» (1989) означала расчленение СССР на полторы сотни независимых государств. Например, о нынешней РФ в ней сказано: «Бывшая РСФСР образует республику Россия и ряд других республик. Россия разделена на четыре экономических района — Европейская Россия, Урал, Западная Сибирь, Восточная Сибирь. Каждый экономический район имеет полную экономическую самостоятельность, а также самостоятельность в ряде других функций».

В «Предвыборной платформе» 1989 года Сахаров в первом пункте поставил задачу сменить социальные основы жизнеустройства: «Ликвидация административно-командной системы и замена ее плюралистической с рыночными регуляторами и конкуренцией… Свободный рынок рабочей силы, средств производства, сырья и полуфабрикатов». Таким образом, смысл проектирования сводился к радикальной смене общественного строя («ликвидации»). Основной импульс был разрушительным, а конструктивная часть — утопической. Что значит «свободный рынок рабочей силы»? Даже без профсоюзов, коллективных договоров и трудового законодательства, которые на Западе с XIX века ограничивают свободу рынка труда!

Какие же социальные формы возникли в результате реализации этого проекта? Американский социолог М. Буравой (профессор Калифорнийского университета, вице-президент Международной социологической ассоциации) пишет: «Реформа в России была ступенькой вниз, к торговому капиталу, усложняя переход к “буржуазному капитализму”, основанному на накоплении и саморазвитии. Это была динамичная экономика обмена в ущерб производства. Рынок открылся торговле, бартеру, банкингу и, в то же время, придал новый смысл “мафии” — теневой власти, обеспечивавшей трансакции в отсутствие эффективного государства.

Производство сжималось, долги предприятий росли, зарплаты не выплачивались или выплачивались бартером. Это “добуржуазный” способ получения прибыли. Его Вебер называл спекулятивным, авантюристским, грабительским капитализмом, формой меркантилизма, а не “рациональной капиталистической организацией (формально) свободного труда”, динамичного накопления. Нарастала экономическая инволюция: обмен вымывает производство…

Опыт Китая показывает, что государственный социализм может обеспечить основы расцвета рыночной экономики, развивая синергию государство-общество; для Поланьи это данное. Россия утратила такую возможность, став жертвой программы разрушения государственной экономики, как будто разрушение самодостаточно для генезиса нового. Китай шел путем реформ к трансформации, Россия пришла революционным путем к инволюции» [24].

Можно с уверенностью сказать, что ни А.Д. Сахаров, ни Т.И. Заславская, ни другие представители советской (антисоветской) интеллектуальной элиты не желали и не ожидали такого результата. Они в своем проектировании допустили фундаментальные и огромные по своим масштабам ошибки. Они ломали советский строй ради «цивилизованного, гуманного и «социализированного» капитализма», а пришли к капитализму «спекулятивному, авантюристскому, грабительскому, форме меркантилизма». Это значит, что методологическая база анализа и проектирования российской реформаторской элиты, включая экспертное сообщество власти, совершенно неадекватна реальности. Это слепые, которые ведут страну к пропасти. Кто нанял этих слепых и поставил их во главе колонны — особый вопрос, мы здесь говорим о когнитивной основе, об интеллектуальном инструментарии российских реформ.

Явным и грубым нарушением норм рациональности, отягощающим профессиональную вину сообщества обществоведов, допустивших эти ошибки, является их отказ от рефлексии, от анализа методологических причин провала их проекта. Политическая верхушка, которая также не идет на критический пересмотр доктрины реформ, несет свою долю вины. Ведь хозяйство и общество приведены в полуразрушенное состояние вопреки наличному знанию и предупреждениям видных отечественных и зарубежных ученых.

Классический труд о становлении западного капитализма — книга К. Поланьи «Великая Трансформация» (1944). Несмотря на либеральную критику этого труда, ряд важных для нас утверждений Поланьи является общепринятым. Именно их игнорировали проектировщики реформ в России.

На это и указывает М. Буравой в своей статье: «Наступление рынка на российскую глубинку по дорогам советской экономики вызвало ответную реакцию. Инволюция экономики породила социетальную и политическую инволюцию. Контраст с описанной Поланьи трансформацией общества и политики показывает обращение к его самому интересному открытию — анализу квази-товара. Когда труд, земля и деньги открыты для покупки и продажи, Поланьи считает, что они теряют сущностную природу.

Когда рабочих произвольно нанимают и увольняют, труд дегуманизируется; когда земля стала товаром, рушится окружающая среда, сельское хозяйство становится рискованным; когда деньги — объект спекуляции, под угрозой выживание бизнеса.

Поэтому свободный рынок разрушает социальный строй, на котором стоит. Поланьи показал, как в Англии коммодификация земли, труда и денег подпадает под ограничения и протекционизм. Рабочие организуют союзы, кооперативы; начинается движение за ограничение рабочего дня, запрещение труда детей, чартистское движение за политические права рабочих. Общество выступает в защиту труда от крайностей обнищания, деградации, угнетения. Коммерциализация земли грозила сокрушить аграрную экономику, но землевладельцы, правящий класс, укротили рынок законами и тарифами. Наконец, монетарная система страны, центральный банк гарантировали стабильность денег, контроль инфляции, обменный курс, создав ту уверенность, без которой страдает бизнес. В схеме Поланьи государство защищает квази-товары путем договорных компромиссов между рынком и обществом.

Столкнувшись с коммодификацией труда, земли и денег, Россия 1990-х пришла к фундаментально иным решениям. Если Англия реагировала на рынок активностью общества и регулятивными действиями государства, в России общество полностью отступило перед рынком к примитивным формам экономики. Государство же, не стремясь к синергии с обществом, связало себя с глобальной экономикой, с транснациональными потоками природных ресурсов, финансов, информации. Оно также оторвалось от экономики регионов, обирая их природные ресурсы без заботы о воспроизводстве, не говоря уже о росте…

Государство, как и идеология, стало явной рукой нового торговофинансового капитала. У Поланьи государство Англии представляет “коллективные интересы”, добиваясь баланса рынка и общества. В России государство похитила финансово-природно-ресурсно-медийная олигархия. Ключевое избрание Ельцина в 1996 г. она обменяла на акции (по дисконтным ценам) самых прибыльных предприятий страны, организовала перестановки в кабинете Ельцина и более или менее диктовала политику исполнительной ветви власти. В спекулятивных интересах финансовой олигархии исполнительная власть государства проводила политику заимствований у западных банков, сотрудничала с Всемирным банком и МВФ по условиям заимствований».

Какой контраст с тем, чего требовала наша бескорыстная либеральная интеллигенция (и прятавшиеся за ее спинами коррумпированная номенклатура и теневики)!

Сейчас создание в сфере обществоведения «сгустков» интеллектуальной активности в сфере предвидения будущего и проектирования социальных форм стало срочной и даже чрезвычайной задачей. Пока что эти «сгустки» малы и недолговечны, их даже нельзя соединить в неформальную сеть. Что этому мешает?

Прежде всего, наша культура утратила инструменты и навыки для войны «образов будущего». Мы не только проиграли эту войну в 1990-е годы, но и отравили свой организм внедренными нам вырожденными образами-вирусами. Без излечения мы не выберемся из той экзистенциальной ловушки, в которую угодили в конце XX века, но излечение идет очень медленно. Поражение этой части нашего общественного сознания является системным.

Предвидение требует мужества, недаром Кант считал, что девиз разума — Aude saper («имей отвагу знать»). Это мужество подорвано у нескольких поколений. Начатый с распродажи страны «праздник жизни» затянулся сверх меры. Созревают совершенно новые угрозы, но их не желают видеть и слышать. Будущее идет к нам шагами Каменного гостя.

Проектирование социальных форм выполняется в конкретных координатах пространства и времени. Исходная точка каждого проекта — «здесь и сейчас». Мы проектируем будущее не из реальности США или Швеции, не из царской России или СССР, а из РФ начала XXI века. Для понимания сущности исходной точки надо знать ее генезис (зарождение и развитие в прошлом) и динамику изменений. Для этого необходима рефлексия как особый тип анализа, но первым шагом к общему кризису у нас и стали отключение памяти и порча инструментов рефлексии.

Состояние арсенала средств для социального проектирования в РФ сегодня плачевно. Главные изъяны нашего интеллектуального оснащения вызваны тем, что подавлена рефлексия и испорчены ее инструменты, (архивы, статистика, стандарты отчетности), снижен общей уровень рационального мышления (мера, логика, различение категорий и понятий, смешение индикаторов и критериев). За 1990-е годы в России распались профессиональные сообщества, а СМИ, обязанные служить каналами социодинамики знаний, работают, скорее, на создание хаоса.

Исходя из этого, срочные задачи групп и ячеек, берущихся за социальное проектирование, видятся следующим образом:

 — создание нескольких площадок для обсуждения методологических проблем и соединение их в сети;

 — проведение упрощенного системного анализа ситуации и грубый мониторинг наличных ресурсов этого направления в обществоведении;

 — составление «карты» главных угроз для России и определение «границ возможного» для проектирования социальных форм;

 — выбор критически важных объектов, требующих срочных и чрезвычайных усилий по социальному проектированию (народ, общество, классы, профессиональные сообщества);

 — выбор стратегического критерия к проектированию системы ремонта поврежденных и строительства новых социальных систем.

 

Библиография

 

56

1. Адамович А. Мы — шестидесятники. М.: Советский писатель, 1990.

2. Александровский Ю.Л. Социальные катаклизмы и психическое здоровье // СОЦИС. 2010. № 4.

3. Аганбегян А.Х. Советская экономика — взгляд в будущее. М.: Экономика, 1988.

4. Алексеева Л.С. Бездомные как объект социальной дискредитации // СОЦИС. 2003. № 9.

5. Амоголонова Д.Д., Скрынникова Г.Д. Пространство идеологического дискурса постсоветской Бурятии // ПОЛИС, 2005. № 2.

6. Амосов Н. Реальности, идеалы и модели // Литературная газета. 1988. 6 октября.

7. Амосов Н.М. Мое мировоззрение // Вопросы философии. 1992. № 6.

8. Антонова О.М. Региональные особенности смертности населения России от внешних причин: автореферат дис. на соискание уч. степени канд. эконом. наук. М. 2007.

9. Аристотель. Афинская полития. М.: Соцэкгиз, 1937. С. 17, 162.

10. Бабинцев В.Я., Реутов Е.В. Самоорганизация и «атомизация» молодежи как актуальные формы социокультурной рефлексии // СОЦИС. 2010. № 1.

11. Балабанов А.С., Балабанова Е.С. Социальное неравенство: факторы углубления депривации // СОЦИС. 2003. № 7.

12. Баткин Л. Возобновление истории // Иного не дано. М.: Прогресс, 1988.

13. Батыгин П.С. «Социальные ученые» в условиях кризиса: структурные изменения в дисциплинарной организации и тематическом репертуаре социальных наук // В кн.: «Социальные науки в постсоветской России». М.: Академический проект, 2005. С. 45.

14. Бенуа А. Против либерализма. // Русское время. 2009. № 1.

15. Бердяев Н. Русская идея // Вопросы философии. 1990. № 1.

16. Бердяев. Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М.: Наука, 1990. С. 88-89.

17. Бессокирная П.И. Стратегии выживания рабочих // СОЦИС. 2005. № 9.

18. Бизюков И.В. Подземная шахтерская забастовка (1994-1995) // СОЦИС. 1995. № 10.

19. Бойков В.Э. Социально-политические ценностные ориентации россиян: содержание и возможности реализации // СОЦИС. 2010. № 6.

20. Бойков В.Э. Социально-экономические факторы развития российского общества// СОЦИС. 1995. № 11.

21. Бойков Б.Э. Ценности и ориентиры общественного сознания россиян // СОЦИС. 2004. № 7.

22. Борисов B.A., И.М. Козина. Об изменении статуса рабочих на предприятии И СОЦИС. 1994. № 11.

23. Булгаков С.Н. Апокалиптика и социализм. Т. 2. М.: Наука, 1993.

24. Буравой М. Транзит без трансформации: инволюция России к капитализму // СОЦИС. 2009. №9.

25. Бурдье П. Описывать и предписывать. Заметка об условиях возможности и границах политической действенности // Логос, 2003. № 4-5 (39).

26. Бурдье П. Оппозиции современной социологии // СОЦИС. 1996. № 5.

27. Буровский А.М. После человека // Постчеловек. М.: Алгоритм, 2008. С. 208.

28. Валлерстайн И. Россия и капиталистический мир-экономика, 1500-2010 // Свободная мысль. 1996. № 5.

29. Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // М. Вебер. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990. С. 144-145.

30. Возьмитель А.А., Осадная Г.И. Образ жизни в России: динамика изменений // СОЦИС. 2010. № 1.

31. Волков Ю.Е. Рабочее движение в условиях перехода к экономике смешанного типа // СОЦИС. 1991. № 12.

32. Гайдар Е.Т. Власть и собственность: Смуты и институты. Государство и эволюция. СПб.: Норма, 2009. С. 328.

33. Галкин А.А. Тенденции изменения социальной структуры // СОЦИС. 1998. №10.

34. Ги Дебор. Общество спектакля. М.: Логос, 2000.

35. Голенкова З.Т. Динамика социоструктурной трансформации в России // СОЦИС. 1998. № 10.

36. Голенкова З.Т., Игитханян Е.Д. Профессионалы: портрет на фоне реформ // СОЦИС. 2005. № 2.

37. Голенкова З.Т., Игитханян Е.Д. Процессы интеграции и дезинтеграции в социальной структуре российского общества // СОЦИС. 1999. № 9.

38. Голенкова З.Т., Игитханян Е.Д. Социальная структура общества: в поиске адекватных ответов // СОЦИС. 2008. № 7.

39. Головачев Б.В., Косова Л.Б. Ценностные ориентации советских и постсоветских элит // Куда идет Россия?. Альтернативы общественного развития. М.: Аспект-Пресс, 1995. С. 183-187.

40. Горбачев М. Декабрь-91. Моя позиция. М.: Изд-во «Новости», 1992.

41. Горшков М.К. Социальные факторы модернизации российского общества с позиций социологической науки // СОЦИС. 2010. № 12.

42. Горшков М.К. Фобии, угрозы, страхи: социально-психологическое состояние российского общества // СОЦИС. 2009. № 7.

43. Горшков М.К., Тихонова Н.Е. Богатство и бедность в представлениях россиян // СОЦИС. 2004. № 3.

44. Грей Дж. Поминки по Просвещению. М.: Праксис, 2003.

45. Давыдова Н.М., Седова Н.Н. Материально-имущественные характеристики и качество жизни богатых и бедных // СОЦИС. 2004. № 3.

46. Данилова Е.Н. Россияне и поляки в зеркале этнических и гражданских идентификаций // Восточноевропейские исследования. 2005. № 1.

47. Данилова Е.Н., Ядов В.А. Нестабильная социальная идентичность как норма современных обществ // СОЦИС. 2004. № 10.

48. Двадцать лет реформ глазами россиян (опыт многолетних социологических замеров): аналитический доклад. М.: Институт социологии РАН, 2011.

49. Денисова Ю.С. Трудовая перегрузка работников — добрая воля или принуждение? // СОЦИС. 2004. № 5.

50. Динамика социально-экономического положения населения России (по материалам «Российского мониторинга экономического положения и здоровья населения. 1992-2006 гг.»). // Информационно-аналитический бюллетень Института социологии РАН. 2008. Вып. 2. С. 74.

51. Дондурей Д.Б. О конструктивной роли мифотворчества // Куда идет Россия?. Альтернативы общественного развития. М.: Аспект-Пресс, 1995. С. 275.

52. Драгунский Д. Законная или настоящая? // Век XX и мир. 1991. № 7.

53. Драгунский Д., Цымбурский В. Рынок и государственная идея // Век XX и мир. 1991. № 5.

54. Дубин Б.В. Посторонние: власть, масса и массмедиа в сегодняшней России // Отечественные записки. 2005. № 6.

55. Ерофеев В. Похвала Сталину // Огонек. 2008 № 29. — URL: http://www. ogoniok. сот/5055/13/.

56. Ершова Я. С. Трансформация правящей элиты России в условиях социального перелома // Куда идет Россия?. Альтернативы общественного развития. М.: Интерпракс, 1994. С. 151-155.

57. Заславская Т.М. Социализм, перестройка и общественное мнение // СОЦИС 1991. №8.

58. Зорин В.Ю. Национальная политика в России: история, проблемы, перспектива. М.: ИСПИРАН, 2003. С. 202.

59. Зорькин В. Конституция против криминала // Российская газета: федеральный выпуск № 5359 (280). 2010. 10 декабря.

60. Иванов В.Ж. Великая победа и проблемы безопасности // СОЦИС. 2005. № 11.

61. Иванов В.Н., Назаров М.М. Массовая коммуникация в условиях глобализации // СОЦИС. 2003. № 10.

62. Иванова В.А., Шубкин В.Н. Массовая тревожность россиян как препятствие интеграции общества. — 2005. № 2.

63. Иноземцев В. On modern inequality. Социобиологическая природа противоречий XXI века // Постчеловечество. М.: Алгоритм, 2007. С. 71.

64. Информационный бюллетень ВЦИОМ «Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения». 1996. № 6.

65. Ионин Л.Г.  Идентификация и инсценировка (к теории социокультурных изменений) // СОЦИС. 1995. № 4.

66. Ионин Л.Г. Культура и социальная структура: ч. 2 // СОЦИС. 1996. №3.

67. Ионин Л.Х. Культура и социальная структура // СОЦИС. 1996. № 2.

68. Кара-Мурза С. Как нас собираются формировать // Наше время. Февраль 2007.

69. Кара-Мурза С.Г. Технология научных исследований. М.: Наука, 1989.

70. Кара-Мурза С.Г., Александров А.А., Мурашкин М.А., Телегин С.А. Революции на экспорт. М.: Алгоритм-ЭКСМО, 2006.

71. Кармадонов О. А. Социальная стратификация в дискурсивно-символическом аспекте // СОЦИС. 2010. № 5.

72. Карпухин Ю.Г., Торбин Ю.Г. Проституция: закон и реальность // СОЦИС. 1992. № 5.

73. Качанов Ю.Л., Шматко Н.А. Как возможна социальная группа (к проблеме реальности в социологии) // СОЦИС. 1996. № 12.

74. Козина И. Изменения социальной организации промышленного предприятия // СОЦИС. 1995. № 5.

75. Козырева П.М. Некоторые тенденции адаптационных процессов в сфере труда // СОЦИС. 2005. № 9.

76. Кон И. Личность и общество (Возвращаясь к проблеме отчуждения) // Иностранная литература. 1966. № 5. — URL: http://scepsis.ru/library/ id_1113.html/.

77. Кордонский С. Социальная реальность современной России. — URL: www. POLIT.ru/lectures/2004/05/ll/kordon.html/.

78. Коровицына Н. С Россией и без нее: восточноевропейский путь развития. М.: Алгоритм-ЭКСМО, 2003.

79. Коршунов С.В. Судьба русского коммунизма // НГ-сценарии. 1997. 4 ноября.

80. Кравченко А.И. Мир наизнанку: методология превращенной формы // СОЦИС. 1990. № 12.

81. Кравченко С.А. Культуральная социология Дж. Александера // СОЦИС. 2010. № 5.

82. Кривошеев В.В. Короткие жизненные проекты: проявление аномии в современном обществе // СОЦИС. 2009. № 3.

83. Кривошеев В.В. Особенности аномии современного российского общества // СОЦИС. 2004. № 3.

84. Кузнецова А.П. Может ли рабочий стать хозяином? // СОЦИС. 1992. № 1.

85. Кулехов М. Доживет ли Российская Федерация до 2014 года? — URL: http:// forum. msk.ru/10.VI. 2007.

86. Латынина Ю. Атавизм социальной справедливости // Век XX и мир. 1992. №5.

87. Левада Ю. Человек советский. — URL: http://www. polit.ru/lectures/ 2004/04/15/levada. html/.

88. Любимов Л. Право на безделье // Ведомости. 2010. № 171. 13 сентября. — URL: http://www. vedomosti.ru/newspaper/article/245506/pravo_na_ bezdele#ixzzlVJIyikZc.

89. Максимов Б.И. Рабочие как акторы процесса трансформаций // СОЦИС. 2008. № 3.

90. Максимов Б.И. Рабочий класс, социология и статистика // СОЦИС. 2003. № 1.

91. Максимов Б.И. Состояние и динамика социального положения рабочих в условиях трансформации // СОЦИС. 2008. № 12.

92. Малышев А.В. В мире фантомов // СОЦИС. 1992. № 12.

93. Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года // К. Маркс, Ф. Энгельс. Т. 42.

94. Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология. Т. 3. С. 30, 31.

95. Маслов О., Прудник А. «Бархатная революция» как неизбежность // Независимая газета. 2005. 13 мая.

96. Медведев Д.А. Россия, вперед! URL: http://kremlin.ru/transcripts/ 5413.

97. Мертон Р.К. Социальная структура и аномия // СОЦИС. 1992. № 2.

98. Мошкин С.В., Руденко В.Н. За кулисами свободы: ориентиры нового поколения // СОЦИС. 1994. № 11.

99. Мчедлов М. Я, Гаврилов Ю, А., Шевченко А. Г. Мировоззренческие предпочтения и национальные различия // СОЦИС. 2004. № 9.

100. Мягков А.Ю., Смирнова Е.Ю. Структура и динамика незавершенных самоубийств: региональное исследование // СОЦИС. 2007. № 3.

101. Назаров М.М. Об особенностях политического сознания в постперестроечный период // СОЦИС. 1993. № 8.

102. Найшуль В.А. Откуда суть пошли реформаторы. — URL: www. bilingua. ogi.ru/lectures/2004/04/21 /vaucher. html.

103. Наумова Н.Ф., Сычева В. С. Общественное мнение о социальных проблемах армии России // СОЦИС. 1993. № 12.

104. Никулин A.M. Кубанский колхоз — в холдинг или асьенду? // Социологические исследования. 2002. № 1.

105. Новодворская В. Против народовластия // Грани.ру. 2009.13 марта. — URL: http://grani.ru/opimon/novodvorskaya/rn. 148572.html/.

106. Орлов В.Н, Карпухин О.И. Культура и отчуждение // СОЦИС. 1990. № 8.

107. Павловский Г. Война так война // Век XX и мир. 1991. № 6.

108. Панарин А.С. Народ без элиты. М.: Алгоритм-ЭКСМО, 2006.

109. Патрушев В. Жизнь горожанина (1965-1998). М.: Academia, 2001.

110. Патрушев В.Д., Темницкий А.Л. Собственность и отношение к труду // СОЦИС. 1994. № 4.

111. Петухов В.В. Новые поля социальной напряженности // СОЦИС. 2004. №3.

112. Померанц Г. Враг народа // Век XX и мир. 1991. № 6.

113. Попов Г.Х. — URL: http://www.mk.ru/blogs/idmk/2009/03/25/mk-daily/401208.

114. Попова И.П. Профессионализм — путь к успеху? Социальнопрофессиональные характеристики богатых и бедных // СОЦИС. 2004. №3.

115. Проблемы возрождения современного российского села // В кн.: Россия: процесс консолидации власти и общества. Социальная и социально-политическая ситуация в России в 2007 году. Ред. Г.В. Осипов и В.В. Покосов. М.: ИСПИРАН, 2008.

116. Путин В.В. Отчет Правительства перед Госдумой 6 апреля 2009 г. — URL: http://www.rg.ru/2009/04/06/putin-duma. html/.

117. Рае Пинхас Гольдшмидт. Символ свободы // Независимая газета. 1994. 26 марта.

118. Радаев В.В., Шкаратан О.И. Власть и собственность // СОЦИС. 1991. № 1.

119. Римашевская Н.М. Бедность и маргинализация населения // СОЦИС. 2004. № 4.

120. Родин И. Медведев и Путин по-разному оценили советский опыт решения национального вопроса // Независимая газета. 2010. 28 декабря.

121. Рывкина Р.В. Социальные корни криминализации российского общества // СОЦИС. 1997. № 4.

122. Сахаров А. Тревога и надежда. М.: Интер-Версо, 1991.

123. Сенчакова Л.Т. Приговоры и наказы российского крестьянства. 1905-1907. Т. 2. М.: Ин-т российской истории РАН, 1994. С. 272.

124. Силласте Г.Г. Конверсия: социогендерный аспект // СОЦИС. 1993. № 12.

125. Симонян Р.Х. Страны Балтии: этносоциальные особенности и общие черты // СОЦИС. 2003. № 1.

126. Смертность подростков в Российской Федерации. М.: БЭСТ-принт, 2010.

127. Соколов В.М. Толерантность: состояние и тенденции // СОЦИС. 2003. №8.

128. Соловьев С.С. Трансформация ценностей военной службы // СОЦИС. 1996. № 9.

129. Сорокин П. Историческая необходимость // СОЦИС. 1989. № 6.

130. Сорокин П. Причины войны и условия мира // СОЦИС. 1993. № 12.

131. Староверов В.И. Результаты либеральной модернизации российской деревни // СОЦИС. 2004. № 12.

132. Степанова O.K. Понятие «интеллигенция»: судьба в символическом пространстве и во времени // СОЦИС. 2003. № 1.

133. Столяров А.М. Розовое и голубое // Постчеловек. М.: Алгоритм, 2008. С. 26,31.

134. Сурков В. Спасти гегемона // Взгляд. Деловая газета. 2008. 28 ноября. — URL: http://vmeste. edinros.ru/analytics/analytics_22.html/.

135. Тамбиа С. Национальное государство, демократия и этнонационалистический конфликт // Этничность и власть в полиэтнических государствах. М.: Наука, 1994.

136. Тарасов А. Суперэтатизм и социализм // URL: http://scepsis.ru/library/ id_102.html.; Волович В.Н. Отчуждение как условие формирования нового рабочего класса в постсоветской России // Проблемы современной экономики, № 4 (28), 2008; Кальной И.И., Сапунов М.Б., Фетисов Э.Н. Отчуждение в советском обществе: методологический аспект проблемы // I СОЦИС. 1991. № 5.

137. Темницкий А.Л. Коллективистские ориентации и практики трудового поведения // СОЦИС. 2008. № 12.

138. Тихонова Н.Е. Особенности дифференциации и самооценки статуса в полярных слоях населения // СОЦИС. 2004. № 3.

139. Тишков В.А. Интервью 25 января 1994 г.: Элита России о настоящем и будущем страны. М.: Ин-т социологии РАН, 1996 (полный компьютерный вариант).

140. Тишков В.А. О российском народе // Восточноевропейские исследования. 2006. № 3.

141. Трубецкой Я. С. Общеевразийский национализм // В кн.: Основы евразийства. М.: Арктогея, 2002. С. 202-203.

142. Тульнинский М.Р. Наукометрический анализ «развития социологии» в начале 90-х годов // СОЦИС. 1994. № 6.

143. Турен А. Социология без общества // СОЦИС. 2004. № 7.

144. Феофанов К.А. Социальная аномия: обзор подходов американской социологии // СОЦИС. 1992. № 5.

145. Фигнер С. Олигарх-губернатор все же лучше генерал-губернатора // Новая газета. 2005. № 29.

146. Фурсов А.И. Теоретико-методологические проблемы развития системы исторического коммунизма // Знание. Понимание. Умение. 2010. № 1. — URL: http://zpu-journal.ru/e-zpu/2010/l/Fursov/.

147. Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. М.: ACT, 2003. С. 14.

149. Четко С.В. Распад Советского Союза. Этнополитический анализ. М., 1996.

149. Чупров В.И. Отношение призывников к службе в армии по контракту: социальный аспект // СОЦИС. 1994. № 3.

150. Шайхутдинов Р. Демократия в условиях «спецоперации»: как убить государство // Главная тема. 2004. № 2.

151. Шарп Дж. От диктатуры к демократии. М.: Новое издательство, 2005. 82 с.

152. Шмелев Я. Авансы и долги // Новый мир. 1987. № 6.

153. Штомпка П. Социальное изменение как травма // СОЦИС. 2001. № 1.

154. Шульгин В.В. Опыт Ленина // Наш современник. 1997, № 11.

155. Эмсден А., Интрилигейтор М., Макинтайр Р., Тейлор Л. Стратегия эффективного перехода и шоковые методы реформирования российской экономики // Шансы российской экономики. Анализ фундаментальных оснований реформирования и развития. Вып. 1. М.: Ассоциация «Гуманитарное знание», 1996.

156. Этничность, толерантность и СМИ. М.: РАН, 2006.

157. Яковлев А. Родоначальник гласности о контрреформах // Независимая газета. 2005. № 79.

158. Яковлев А.Я. Большевизм — социальная болезнь XX века // Черная книга коммунизма. Преступления, террор, репрессии / С. Куртуа и др. М.: Три века истории, 2001. С. 14.

159. Яковлев А.Я. Муки прочтения бытия. Перестройка: надежды и реальности. М.: Новости, 1991. С. 170.

160. Янг К. Диалектика культурного плюрализма: концепция и реальность // Этничность и власть в полиэтнических государствах. М.: Наука, 1994. С. 95-96.

161. Янин С.В. Факторы социальной напряженности в армейской среде // СОЦИС. 1993. № 12.

162. http://dic. academic.ru/dic. nsf/dic_new_philosophy/1253/.

163. http://www. ntv.ru/programs/publicistics/gordon/index.jsp?part=Archive &pn=3.

164. Pain E. Correra Rusia el destino de la URSS? — “El Periodico”, julio de 1993.

165. Sahlins M. Uso у abuso de la biologia. Madrid: Siglo XXI Ed., 1990, C. 123,132.

166. Лежнина Ю.П. Социально-демографические факторы, определяющие риск бедности и малообеспеченности // СОЦИС, 2010, № 3.