Российская наука о человеке потеряла то, что имела». 5 страница

Как же защититься человеку от «гиблых зон», которые, несомненно, вредны, потому что нарушают энергетический баланс организма? Способов тут существует много. Так, вредность «зон» может быть нейтрализована изобретенным в Болгарии прибором «Магнитотрон» (авторское свидетельство № 74632). Автор прибора, представляющего намагнетизированную алюминиевую фольгу, вмонтированную в обыкновенную шариковую ручку, утверждает, что в результате использования изобретения давление и ритмы сердца при попадании в «гиблое место» нормализуются и соответствуют данным измерений в нейтральной зоне, что подтвердили проведенные исследования.

Но наилучший выход – немедленно переставить кровать или письменный стол подальше от опасного места.

Для того чтобы выявить неблагоприятные места в квартире или на работе, многие советуют пользоваться самодельным маятником или веткой каштана. Внутри сетки маятник, как правило, спокоен, а на линиях Хартмана начинает раскачиваться. Однако для того, чтобы установить это, необходимо обладать определенной чувствительностью и некоторыми навыками – иначе можно допустить ошибку, которая, несомненно, отразится на здоровье. Поэтому лучший советчик тут – специалист‑экстрасенс.

 

ФРИМШТЕЙН

 

М.И.Фримштейн – русский ученый – построил удивительную теорию человеческой памяти, которая понравилась многим специалистам‑нейрофизикам. Вот что о своей теории рассказывает сам автор:

"Почему память фиксирует стрессовую информацию? Как десятки лет работает уникальное хранилище памяти? Чем занята биохимическая лаборатория мозга при переработке информации? Что несут электрические импульсы по живым проводам нейронов?

На протяжении многих лет человек стремится понять феномены своей памяти. Он вторгается в мозг микроэлектродами, включенными в цепи чувствительных приборов; окрашивает тончайшие срезы мозговой ткани, а затем рассматривает под микроскопом причудливые нейронные сети; выделяет белки мозга обученных животных и, вводя полученные субстанции в необученный мозг, пытается обнаружить в нем следы памяти… Такую работу мало назвать ювелирной, она во много раз тоньше и кропотливее, однако тайны раскрываются медленно, ибо в живой человеческий мозг удается заглянуть лишь во время трагических событий.

Большинство загадок кроется в коре больших полушарий, сплетенной из десятка миллионов нейронов. Они принимают, перерабатывают, хранят и выдают информацию – действия, решения, прогнозы, образы. И все это происходит благодаря биохимическим превращениям, благодаря замысловатым ходам электрических импульсов, не прекращающимся даже во сне.

Достижения современной нейрофизиологии позволяют утверждать, что информация кодируется цепочками нейронов, соединенных друг с другом синапсами, которые временно обретают способность проводить сигналы при выделении особых химических веществ – медиаторов. Даже учитывая астрономическое число нейронов, вряд ли целесообразно сохранять их сцепки на каждое заложенное в память событие или образ. Логичнее предположить, что нейроны пребывают в «горячем резерве» и по специальным командам образуют цепи. Увы, общей картины, поясняющей функционирование таких цепей, пока нет, а без нее и нет ответов на поставленные вопросы.

Предпримем попытку нарисовать такую картину, опираясь на установленные факты, известные связи и структуры мозга, изученные в них процессы и собственные, порою несколько вольные гипотезы.

Однажды лауреат Нобелевской премии Ф.Крик, тщетно пытаясь объяснить собеседнице принципы восприятия человеком окружающего мира, в отчаянии спросил, каким образом видит мир она. Дама ответила, что, вероятно, у нее в голове есть маленький телевизор. Тогда Крик задал еще один вопрос: «А кто смотрит на его экран?» Собеседница убедилась в своем заблуждении. Но истина не прояснилась. Комментируя этот диспут, ученый заметил, что механизмы восприятия мира сложны и запутанны, а путь к их познанию извилист и долог. Попробуем хотя бы немного по нему продвинуться.

Пять органов чувств (сенсорных систем) несут в мозг информацию о зрительных образах, звуках, запахах, тепловых, механических и вкусовых ощущениях. Несомые ими изображения «заканчиваются» на сетчатках глаз, звуки – на барабанных перепонках, вкусовые ощущения – на рецепторах языка и т.д. Затем первичные рецепторы преобразуют информацию в электрические импульсы, которые по нервным волокнам устремляются в кору больших полушарий. Как же мозг выделяет и усваивает информационные сообщения из потока поступающих импульсов?

Главным «переключателем» сообщений считается подкорковое скопление нейронов – ядра таламуса, или зрительные бугры (обонятельную луковицу, имеющую сходную структуру, можно считать вынесенным ядром таламуса, связи которого с первичными рецепторами предельно укорочены). Нейроны таламуса связаны выходными каналами (аксонами) с проекционными зонами коры. Электрическая активность проекционных зон при раздражении рецепторов дает основание предполагать, что в этих зонах сигналы рецепторов синтезируются в виде итоговой информации, которую и воспринимает наше сознание.

Если воспользоваться современными техническими аналогиями, можно сказать, что эти зоны как бы выполняют роль дисплея – нейродисплея, который с помощью нейронных цепочек синтезирует из поступающих импульсов условные образы и ощущения, неразрывно связанные с реакцией первичных рецепторов на информацию‑раздражитель. При этом преобразованные сетчаткой зрительные образы включают зрительную кору (нейровизор), преобразованные в импульсы звуки включают слуховую кору (нейрофон) и т.п. Примечательная особенность нейродисплея заключается в его способности одновременно синтезировать пять различных типов образов или ощущений, взаимно дополняющих характеристику внешнего объекта.

Выходит, что наш гипотетический нейродисплей все же имеет какое‑то сходство с телевизором, поскольку превращает поток электрических импульсов в информационные образы. Введение нового понятия отнюдь не воскрешает идею гомункулуса, ведь дисплеем мы назвали вполне определенные участки мозга – первичные зоны коры, электрическая активность которых повышается в моменты приема информации.

Из нейродисплея довольно мощные пучки аксонов идут в ассоциативные зоны коры, а оттуда часть аксонов возвращается в таламус, осуществляя обратную связь. Лауреаты Нобелевской премии Д.Хьюбел и Т.Визель отмечают, что для зрительной системы «функция этой цепи обратной связи неизвестна». Так же обстоит дело и с другими сенсорными системами. Вряд ли природа может позволить себе роскошь вводить ненужные каналы в таком компактном органе, как мозг, поэтому попытаемся объяснить роль обратных связей «нейродисплей – таламус».

Необходимость выделять жизненно важную информацию способствовала эволюционному развитию мозга, который все более четко разделял информацию по уровню ее актуальности. Если информация актуальна и требует ответной реакции организма, в таламус направляются импульсы положительной обратной связи, которые обеспечивают повторные включения нейродисплея (поддерживают реверберацию включившихся нейронных цепей). Тем самым информация удерживается на время, необходимое для принятия решения. Это свойство нейродисплея позволяет нам, закрыв глаза, «видеть» предметы (еще одна аналогия с телевидением, которое может повторить для нас давно минувшее мгновение, скажем, мастерски забитый гол), «слышать» отзвучавшую мелодию, ощущать тяжесть, которую мы уже сбросили с плеч…

Если информация неактуальна (или стала неактуальной), нейродисплей выключает сам себя, посылая в таламус импульсы отрицательной обратной связи. Происходит адаптация сенсорных систем к неактуальной информации (поэтому, например, мы и не слышим привычного тиканья часов).

Эксперименты показывают, что существуют два различных интервала времени, в которые кора реагирует на раздражение рецепторов: от 0,5 секунд и от 2 до 12 минут. Возможно, эти интервалы соответствуют двум режимам работы нейродисплея: однократному включению при неактуальной информации и повторным включениям при кратковременном удержании информации в памяти. Если это предположение верно, то таламус, нейродисплей и связи между ними образуют контур кратковременной памяти. Кстати, при выходе из строя таламуса кратковременная память не функционирует.

Порой мы читаем книгу и не воспринимаем текста, смотрим в окно и ничего не видим, хотя глаза привычно фиксируют буквы и предметы. В эти моменты наше внимание отвлечено, мы что‑то вспоминаем, занимая мозг переработкой другой, накопленной ранее информации. Следовательно, нейродисплей не всегда реагирует непосредственно на сигналы рецепторов, а подчиняется командам какого‑то центра внимания, диспетчера, управляющего памятью.

Гипотетический центр внимания должен, вероятно, находиться в подкорковой области, которую называют старым мозгом. В самом деле, животные, не имеющие коры, способны все‑таки концентрировать свое внимание на актуальной информации, иначе они не могли бы искать пищу или защищаться от врагов. С другой стороны, такой центр должен иметь связи со всеми зонами коры, чтобы воздействовать на них. Этим условиям удовлетворяет довольно крупное скопление нейронов – неостриатум, расположенный в центре мозга.

Связи нейронов неостриатума с корой и их электрическое взаимодействие позволяют описать работу центра внимания следующим образом. При попадании информации на внешние рецепторы в первую очередь возбуждается неостриатум, который посылает свои сигналы в таламус и включает нейродисплей. Информация удерживается в контуре кратковременной памяти на время принятия решения, а из коры в неостриатум поступают импульсы отрицательной обратной связи, отключая центр внимания и подготавливая его к приему новой информации. Степень актуальности информации неостриатум, вероятно, определяет по сигналам гипоталамуса, который следит за процессами жизнеобеспечения организма.

Попробуем доказать такое предположение с помощью известных фактов. Во‑первых, нейроны неостриатума одними из первых реагируют на внешнюю информацию, это явление называют опережающей электрической активностью. Во‑вторых, при выходе из строя неостриатума нарушается восприятие зрительных образов (нейродисплей не включается!). В‑третьих, неостриатум имеет обширные связи с таламусом, гипоталамусом, а главное, со всеми зонами коры.

Мы знаем, что часть информации из нейродисплея попадает в долговременную память. При этом, по‑видимому, важна не продолжительность воздействия информации, а ее актуальность. При заучивании наизусть повторные включения нейродисплея достигаются многократным раздражением первичных рецепторов, т.е. искусственным повышением уровня актуальности информации. Когда откладывается в памяти разовая, но стрессовая информация (например, опасное дорожное происшествие), это связано, вероятно, с общим возбуждением, повышением электрической активности и самопроизвольными повторными включениями нейродисплея.

Известно, что в формировании долговременной памяти большую роль играют биохимические процессы. Циклы включения нейродисплея, по‑видимому, можно связать с активизацией выделения медиаторов. При их участии в ассоциативных зонах коры, получающих сигналы от нейродисплея, коммутируются свои цепочки нейронов, кодирующие информацию длительного хранения.

Ассоциативные зоны коры, располагая наибольшими скоплениями нейронов, могут образовывать огромное количество оригинальных нейронных комбинаций. Однако мало вероятно, что в памяти кодируются образы или события в виде сложных, уникальных цепей. По понятным причинам их сборка неизбежно привела бы к уменьшению быстродействия и надежности всей и без того сложной системы.

Можно предположить, что при переводе в долговременную память нейродисплей разделяет информацию на простые признаки объекта. Такие кванты информации должны быть достаточно универсальными, чтобы характеризовать все многообразие окружающих нас объектов и явлений, и в то же время достаточно элементарными, чтобы для их кодирования не требовались сложные нейронные ансамбли.

Итак, нейродисплей выделяет информационные кванты и посылает кодовые сигналы в ассоциативную кору, где собираются цепочки нейронов, соответствующие кирпичикам информации. Многократные включения таких цепочек закрепляют в нейронах коры локальные программы, по которым при обращении к долговременной памяти и происходит повторная сборка необходимых нейронных цепей.

Вероятно, актуальная или часто употребляемая информация неоднократно закладывается в память одинаковыми квантами в разных зонах коры. Это позволяет пользоваться всей информационной библиотекой даже при частичном повреждении участков коры. При переводе в хранилища памяти информации, воспринимаемой одними сенсорными системами, нередко используются кванты других сенсорных систем. В такие моменты наблюдается повышение электрической активности многих зон коры. И запах бензина ассоциируется в нашей памяти с канистрой, вкус лимона – с желтым продолговатым плодом, нежный женский голос – с его обладательницей. При обращении к памяти протекают процессы, обратные запоминанию: повышается электрическая активность коры, запускаются программы коммутации нейронов в ассоциативных зонах, собранные цепочки генерируют потенциалы, которые поступают в таламус и включают нейродисплей, синтезирующий кванты припоминаемой информации. Можно предположить, что нейродисплей накапливает кванты и постепенно из их мозаики синтезирует образ или событие. При этом «правильные» включения нейронов закрепляются положительными обратными связями таламус‑кора, а ненужные включения гасятся отрицательными связями. Отсутствие какого‑либо кванта приводит к известному ощущению – припоминаемый объект «крутится» в памяти, но не синтезируется полностью: полузабытый номер телефона, «лошадиная» фамилия из чеховского рассказа.

Чтобы завершить описание процесса переработки информации, необходимо показать, как накапливаются, а потом извлекаются кванты памяти, где и как размещены программы сборки нейронных ансамблей. Считается, что некоторые программы инстинктивного поведения животных (например, миграции птиц) закладываются в память с помощью генетических кодов. Должно быть, обучение на протяжении многих поколений выработало одни и те же программы поведения, закрепленные генетически. Таким образом, весьма сложные программы могут быть записаны на клеточном уровне, посредством молекулярных вариаций. Значит, уместно предположить, что и сравнительно простым программам – квантам памяти совсем нетрудно разместиться в «кладовых» нейрона.

Процесс образования таких программ можно представить следующим образом. По командам нейродисплея происходят многократные сборки цепочек нейронов ассоциативных зон, что приводит к накоплению в синапсах особых модификаций медиатора. Тогда можно предположить, что при извлечении квантов памяти поступление импульса на вход нейрона (дендрит) будет вызывать выделение медиатора в соответствующий выходной синапс и привычное (натренированное) включение нейрона в цепь информационного кванта, синтезируемого нейродисплеем. Такой механизм неплохо согласуется с известной иммунохимической гипотезой памяти, которая связывает нейронные сборки с синтезом в них так называемых антител‑коннекторов. Если допустить, что во время сновидений идет проверка и тренировка памяти путем включения ее контуров, то, наверное, возможны методы управления сновидениями, которые позволят улучшить деятельность мозга. Определение количества циклов включения нейродисплея, необходимого для перевода информации в память, может оказать влияние на методы обучения (вспомним известный прием – вклеивание рекламных кадров в остросюжетный фильм). Не исключено, что некоторые психические заболевания (например, навязчивые идеи) связаны с самопроизвольными включениями нейронов в одну и ту же цепь. И если это так, то избавиться от недуга можно будет, искусственно разрывая патологические нейронные сцепки и закрепляя в памяти устойчивые программы, соответствующие нормальному поведению.

Все эти гипотезы требуют, разумеется, доказательства. Однако пока его нет, они, как представляется, могут быть полезными при исследованиях в области медицины, психологии, бионики, робототехники. Квантовый подход к изучению процессов переработки информации перспективен не только в познании человеческого разума, но и при создании его электронных аналогов".

 

ВЛАДИМИР РАЙКОВ

 

Владимир Райков – замечательный врач‑психотерапевт, доктор медицинских наук, профессор, автор метода развития творческих способностей в гипнозе. Но вначале несколько слов о гипнозе.

Еще не так давно, в первые десятилетия XX века, сеанс гипноза можно было увидеть на сцене. Гипнотизер обычно приглашал желающих из публики, усаживал и, применяя те или иные способы и формы внушения, приводил их в состояние гипнотического сна. А затем начинались «чудеса». Одному испытуемому внушалось, что к нему вернулись детские годы, и он начинал лепетать, как ребенок, играть с воображаемой куклой; другому – что он купается в море, и человек начинал делать движения, будто он плывет; третьему – что он знаменитый певец, и вот в зале звучат (может быть, и фальшиво) арии из опер. Когда же сеанс гипноза заканчивался и испытуемые «приходили в себя», они с удивлением и недоверием выслушивали рассказы соседей по зрительному залу об удивительном своем поведении во время гипноза: сами испытуемые ничего этого не помнили.[11].

Факторы свидетельствуют, что вмешательство в психическую деятельность человека при гипнозе очень глубоко, не случайно в настоящее время им разрешено заниматься только медикам и лишь с лечебной целью.

Врачи издавна пытались проникнуть в сущность гипноза, разобраться в том, как он действует. Было предложено множество различных гипотез. Но уже давно гипноз стали связывать со сном, считая его особым вариантом последнего. Очень многое в разработке этого представления сделал И.П.Павлов и его ученики. Эксперименты на животных и наблюдения в клинике привели И.П.Павлова к выводу, что гипноз не что иное, как частичный сон, при котором сохраняется словесная связь между загипнотизированным и гипнотизером, так называемый раппорт.

Что же находили общего у гипноза со сном? В пользу такой общности прежде всего, казалось, свидетельствовал сам метод, при помощи которого легче всего удавалось вводить человека в состояние гипноза: его укладывают на кушетку, заставляют смотреть в одну точку (для утомления зрения), ему внушают, что он сейчас уснет, что по его телу уже разливается приятная теплота, руки и ноги становятся тяжелыми, ни о чем не хочется думать и т.п. Есть и чисто внешнее сходство между находящимся в гипнозе и спящим: глаза закрыты, дыхание ровное, спокойное, человек не реагирует на внешние раздражители – шум, голоса окружающих. Не противоречит такому сходству и состояние раппорта между загипнотизированным и гипнотизером. Ведь известно, что подобное бывает и во время естественного сна:

Глубоко спящая мать, никак не реагирующая на грохочущие за окном трамваи и грузовики, немедленно просыпается при малейшем беспокойстве ее малыша.

И, однако, все оказалось не таким простым, как поначалу предполагали. Когда появилась возможность исследовать биотоки мозга, изучать сон и гипноз с помощью электроэнцефалографии, то выяснилось, что между этими явлениями есть существенные различия.

Известно, что биотоки мозга здорового человека обнаруживают при энцефалографии электрические колебания различной частоты. Причем при переходе от бодрствования ко сну эта частота все более уменьшается. Если человек бодрствует и чем‑то занят (пишет, читает), у него регистрируются колебания частотой 15‑30 в секунду – бета‑ритм. Если он спокойно лежит, к тому же с закрытыми глазами, начинают преобладать колебания частотой 8‑13 в секунду – альфа‑ритм. В состоянии сна эти колебания сменяются более медленными, вначале с частотой 4‑7 в секунду (тета‑ритм), а затем, по мере того как сон становится глубже, – колебаниями частотой 0,5‑3 в секунду (дельфа‑волны).

А вот при гипнозе электроэнцефалографическая картина оказалась совсем иной. Если в самых начальных стадиях гипноза, при «вводе» в него амплитуда альфа‑и бета‑волн несколько снижается, то в стадии глубокого гипноза эта картина чаще всего сменялась выраженным преобладанием немедленных, как во: время сна, а быстрых потенциалов – альфа‑и бета‑волн: примерно такой электроэнцефалограмма бывает в состоянии бодрствования. В гипнозе человек как бы спит, никак не реагирует на внешние раздражители (кроме слов самого гипнотизера), а по электроэнцефалографичес‑ким показателям бодрствует!

Значит, по одним признакам гипноз сходен со сном, а по другим – с состоянием бодрствования? Значит, нет при гипнозе и того, что обычно характеризует сон, – торможения коры мозга, угнетения ее деятельности? Вот почему в последнее время ученые все настойчивее говорят о том, что гипноз и сон нельзя идентифицировать: что гипноз – это не просто частичный сон, а иного рода состояние мозга. Более того, некоторые ученые (особенно зарубежные) вообще отрицают связь гипноза со сном, вернее, какое‑либо сходство в нейрофизиологических механизмах этих двух явлений.

Все ли справедливо в таком абсолютном противопоставлении гипноза и сна?

Прежде чем ответить на этот вопрос, следует напомнить о последних достижениях науки в изучении сна. Еще совсем недавно сон представлялся простым отдыхом мозга после дневного периода напряженной работы, торможением его деятельности. Но положение радикально изменилось, когда в 1953 году были опубликованы первые результаты исследований двух ученых из Чикагского университета – Е.Азеринского и Н.Клейтмана. Проводя непрерывные наблюдения за человеком во время его сна, включающие электроэнцефалографию, запись движений глазных яблок, состояние тонуса мышц и т.д., они обнаружили, что в течение ночи попеременно сменяются две фазы сна, которые они обозначили как медленный и быстрый сон. Во время фазы медленного сна (он длится 60‑90 минут) частота электрических потенциалов постепенно снижается, глубина сна нарастает. А на самой глубокой его стадии отмечается преобладание дельта‑волн.

Но вот внезапно происходит скачок к так называемому быстрому сну: появляются быстрые движения глазных яблок, исчезают медленные волны, а вместо них появляются более частые электрические колебания, вплоть до бета‑и альфа‑волн, иначе говоря, электроэнцефалограмма приближается к такому виду, какой она бывает у бодрствующего человека. Если в это время разбудить спящего, то он расскажет, что видел сейчас какой‑то сон. Фаза быстрого сна, удлиняясь к утру, длится от нескольких минут до получаса, иногда более, и вновь сменяется фазой медленного сна. И так четыре‑шесть раз за ночь. Интересная особенность: хотя электроэнцефалограмма при быстром сне похожа на электроэнцефалограмму состояния бодрствования, человек в это время спит глубоко, и разбудить его нелегко.

Поскольку в фазе быстрого сна человек видит сны, в последние годы и стали говорить, что сон человека – это не просто полный покой и отдых мозга, а состояние особого характера его деятельности, но вся суть которой, увы, пока не совсем ясна. Говорят о «сортировке», классификации в это время воспринятой за день информации, о переводе ее в долговременную память, об активных процессах подготовки нервных клеток к новой деятельности и т.д.

Но вот на что нам хотелось обратить особое внимание: если судить по рисунку электроэнцефалограммы, то между быстрыми сном и гипнозом есть определенное сходство. Как тут, так и там электроэнцефалограмма напоминает состояние бодрствования, как тут, так и там наблюдается активная деятельность мозга – при сне это сновидения, при гипнозе – выполнение внушений гипнотизера, и в то же время – «отрешенность» от внешнего мира, от его раздражителей. Не говорит ли это об определенном сходстве нейрофизиологических механизмов, лежащих в основе обоих указанных состояний?

В пользу такого сходства свидетельствует также и то, что естественный сон удается перевести в гипнотический, установив раппорт со спящим. По‑видимому, этот переход при глубоком сне возможен именно в фазе быстрого сна. Об очень интересном наблюдении сообщает английский ученый И. Освальд: когда в стадии быстрого сна рядом со спящим произносили имя «Роберт», то он видел во сне кролика (кролик по‑английски звучит близко) к имени Роберт). Воспринятая мозгом спящего информация трансформировалась в сновидение!

Конечно, сходство в некоторых нейрофизиологических механизмах отнюдь не указывает на полную идентичность фазы быстрого сна и глубокого гипноза. Гипноз – несомненно, деятельность мозга совершенно особого рода: главное ее отличие – отсутствие направляющей роли индивидуального "я" загипнотизированного, его индивидуального сознания и самосознания. В определенном смысле можно говорить о том, что индивидуальное "я" загипнотизированного «отодвигается на второй план», а его место занимают инструкции гипнотизера. Именно этими инструкциями и организуется вся неосознаваемая психическая деятельность, все поведение находящегося в состоянии гипноза лица. (Следует, правда, отметить, что и в состоянии глубокого гипноза все же остается какая‑то доля критического участия собственного "я" в оценке инструкций гипнотизера. Доказано, например, что неприемлемые для загипнотизированного по этическим соображениям инструкции он не выполняет.) Здесь становится понятной роль тех действий, которые производит гипнотизер, вводя пациента в состояние гипноза, которые можно обозначить как «снотворные» – укладывает в удобной позе, внушает те ощущения, которые испытывает засыпающий обычным сном человек. А ведь сон – это наиболее естественный, наиболее «простой», выработанный в ходе длительной эволюции животного мира способ снижения уровня индивидуального сознания, а затем и его отключения. Вот почему этим способом, т.е. через начальные фазы сна, легче всего удается совершить скачок к той особого рода деятельности мозга, которая характеризуется отклонением, отстранением индивидуального "я" пациента.

О глубокой перестройке психической деятельности гипнотизируемого, которая становится возможной в условиях «отодвинутости» на второй план его самосознания, его индивидуального "я", говорят самые разнообразные и многочисленные наблюдения. Хочется подробнее остановиться лишь на одном из них – внушении загипнотизированному какого‑либо образа (об этом есть множество свидетельств, как в старой, так и в новой медицинской литературе).

Внушая загипнотизированному, что он – знаменитый художник Н., Райков добился от него и соответствующего поведения. Естественно, степень перевоплощения зависела от тех запасов знаний о художнике Н., которые хранились в памяти испытуемого (почерпнутые из книг, фильмов и т.д.).

Но вот что особенно интересно: после выхода из состояния гипноза испытуемый ничего не помнил о своем перевоплощении, но при новом сеансе гипноза легко вспоминал, что было с ним в прошлый раз, и снова вел себя как художник Н.! Словно у данного человека теперь было два "я": одно в состоянии бодрствования – его истинное и второе – во время пребывания в состоянии гипноза, внушенное ему. При этом формирование второго "я", второго самосознания, опиралось на базис памяти: имеющиеся в ней сведения использовались для такого построения.

Приведенные исследования в какой‑то мере проливают свет на интереснейшие клинические наблюдения, сделанные еще очень давно многими видными невропатологами и психиатрами. Речь идет о тех случаях, когда у некоторых больных истерией обнаруживалось как бы два, а иногда и больше "я". Такой человек словно жил двумя, тремя жизнями. Переход одного "я" к другому происходил неожиданно, скачкообразно. Менялось все: и характер, и поведение человека, и его привычки. И самым интересным представлялось то, что во время пребывания в состоянии одного "я" человек ничего не помнил о – других своих "я": каждая система "я" была словно строго обособлена, изолирована.

Как формировались у таких больных системы разных "я", точно неизвестно. Но можно полагать, что в этом процессе большую роль способно играть самовнушение, столь характерное ДЛЯ больных истерией. Подобно тому, как внушение другого образа в опытах В. Л. Райкова было способно сформировать новую систему самосознания у загипнотизированного, так и механизмы самовнушения могли сформировать новые системы самосознания у больных истерией. Для такого формирования необходимо иметь «строительный материал» – те или иные сведения о характере, привычках разных людей, которые по тем или иным причинам в какое‑то время запечатлелись в памяти.

Хочу заметить, что для получения феномена двойного "я" (искусственной управляемой шизофрении) необходима очень глубокая степень транса. В старину этот вид транса называли «сомнамбулический гипноз» или «медиумический транс». Его отличительной особенностью является то, что в этом состоянии у человека вскрываются все его внутренние резервы, причем его глаза открыты, он может выполнять любые действия, может думать, играть в шахматы, рисовать картины и т.д., но отличается его поведение еще и тем, что он полностью подчиняется командам того, кто погрузил его в это состояние.

В настоящее время киевские ученые разработали более эффективную методику развития сверхспособностей за счет транса СК‑2 и специальной последовательной программы на развитие воображения.

Тем не менее я глубоко уважаю В. Райкова и ценю его заслуги в гипнологии…