Работенка, проще не бывает 1 страница

Денис Юрин

Имперские истории

 

Одиннадцатый легион – 4

 

 

http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=128013

«Имперские истории»: АСТ, Люкс; Москва; 2005

ISBN 5‑17‑030301‑7, 5‑9660‑1576‑7

Аннотация

 

Приключения героев «Самого сердитого гнома» и «Одиннадцатого легиона» продолжаются!

Суровый Пархавиэль Зингершульцо скитается по дорогам Империи, пытаясь найти своего боевого друга Гифера, а натыкается на искусную воровку Флейту!

Эльфийка Джер, учившая искусству меча Дарка Аламеза, вступает в тайную организацию, пытающуюся изменить мир к лучшему…

Граф Гилион, граф Карвол и Анри Фламер заключают, скрепя сердце, нелегкий союз…

Охота за древним манускриптом, в котором зашифрован секрет призвания в мир величайшего воина времени и пространства, начинается!

 

Денис Юрин

Имперские истории

 

История 1

Сезон дождей

 

Не кабак, а помойка какая‑то! Надо же было опуститься до такого свинства: крыша течет, на полу грязь мокротная, а стены… к стенам прикоснуться страшно… прилипнуть можно. Ну и гвалт здесь стоит, ну и звуки, как будто поросята перед забоем визжат. Оно и понятно, люди, у них со свиньями много общего, даже внутренности почти одинаковы. Интересно, от чего сильнее воняет: от прогнивших стен, от нечистот на полу или от потных деревенщин, не удосуживающихся хотя бы раз в день умыться и не стесняющихся портить воздух там, где едят? Вопрос сложный, так сразу и не ответишь. К сожалению, вникать в суть этой проблемы мне все же придется, мне здесь ночевать…

Старенькая широкополая шляпа, бывшая когда‑то ярко‑зеленой, а ныне цвета болотной тины, пропиталась водой, как банная губка. Тонкие струйки холодной жидкости ниспадали с отвисших, рваных краев и устремлялись вниз, торопясь стать неотъемлемой частью грязного месива, густо покрывавшего скрипучий деревянный пол постоялого двора. Разъехавшиеся по швам сапоги со стертыми подошвами и серая накидка с парой неумелых заплат тоже были насквозь промочены непрерывно льющим уже вторую неделю ливнем.

Октовий в имперской провинции Амария – месяц дождей и размытых дорог. Жизнь замирает, жители прячутся по теплым домам и снова начинают заниматься делами, только когда пришедшие с северных гор морозы высушат разбухшую от влаги древесину и покроют вязкую жижу под ногами толстым слоем льда.

Жар заполненного до отказа людьми помещения помог замершему в нерешительности у порога юноше немного согреться. Грубая холщовая ткань одежды не высохла, но пропитавшая ее влага стала теплой. Промерзшее тело перестала бить мелкая дрожь. Едва успев снять отяжелевшую шляпу, юноша быстро отскочил от прохода и забился в темный угол. Многочисленная толпа ввалившихся в придорожный кабак крестьян чуть ли не сбила его с ног.

Высоченные, крепкие мужики с детства привыкли не только к тяжелому труду на полях господина, но и к капризам своенравной погоды. Начавшийся примерно дней на десять раньше обычного срока сезон дождей не смог нарушить их планов, не смог помешать их молодым, пышущим здоровьем и силой организмам отравить себя мутным, высокоградусным пойлом и овсяно‑овощной кашей, называемой в здешних местах «мербом».

Юноша протяжно шмыгнул носом, втянув в себя поглубже намеревающуюся вот‑вот хлынуть потоком противную, вязкую слизь, и протер ладонью мокрое лицо. Красные, слезящиеся глаза подростка пробежались по шумному залу, оценивая собравшийся в нем контингент и степень исходившей от него угрозы. Близилась полночь, хотелось спать. Юноша устал, промок и простыл, ему были нужны не неприятности, а тепло очага, горячая похлебка и покой. Его представления о счастье ограничивались в эту ночь мечтою о маленьком, спокойном уголке, в котором можно было отогреться с дороги, поесть и, свернувшись калачиком, подремать до утра, мечтою призрачной и едва ли осуществимой.

Большинство клиентов невзрачного заведения составляли скучающие без работы крестьяне из окрестных деревень. Они громко кричали, размахивали руками, хохотали, о чем‑то спорили и распевали непристойные песни. Ночевать за одним столом с веселящимися компаниями не хотелось. Мало того что докучливые, настырные деревенские парни стали бы задавать глупые вопросы и непременно попытались бы как можно глубже засунуть перепачканные мербом носы в его дела, они обязательно нашли бы повод, чтобы придраться и почесать мозолистые ладони о его и без того ноющий от боли затылок. Не по годам опытный юноша догадывался, чем наверняка закончилось бы подобное общение: его или накачали бы мутной жидкостью, или бы просто избили… не со зла, а от скуки, ради потехи.

Проезжих было немного, человек десять, не более. Они держались особняком и сидели вместе за длинным угловым столом. Двое портняжек из города вместе с седовласым подмастерьем, писарь или иной мелкий клерк из городской управы, мелкопоместный дворянин в стоптанных башмаках и с дырой на камзоле, супружеская чета зажиточных горожан, кучер и солдат‑инвалид. Люди разного достатка и разных сословий, объединенные в эту ночь лишь одним: они ужасно боялись разгулявшейся толпы крестьянской молодежи. Фактор немаловажный, в особенности если учесть, как не любили в деревнях «зазнаек», живущих за стенами славного города Отис, и сколько уже было выпито нет‑нет, да кидавшими угрюмые взгляды в сторону горожан крестьянами.

Единственной причиной, почему недружелюбные взгляды не перешли в грубые выкрики, а скамьи с табуретами не залетали по воздуху, был маленький отряд вооруженных людей, занявших лучший в корчме стол, стол прямо возле пылавшего жаром очага. Солдат было шестеро, все преклонных лет и, видимо, пережили многие войны. Отсутствие тяжелых пехотных кирас или прошитых стальными пластинами кавалерийских курток подсказало немного сведущему в обмундировании юноше, что воины не служили в имперской армии. Скорее всего это были ветераны, решившие на старости лет податься в охрану к какому‑нибудь богатому вельможе, графу или маркизу. Несмотря на преклонные годы, воины не походили на дряхлых стариков. Отменная выправка, сила и резкость движений, состояние кольчуг и мечей, а также многие другие мелкие детали давали однозначно понять окружающим, что в случае возникновения беспорядков ветеранам потребуется не более трех минут, чтобы очистить помещение от бузотеров и даже не обнажить при этом оружия. Подогретые спиртным деревенские смутьяны время от времени недовольно косились в сторону солдат, но, чувствуя силу, сдерживали свой молодецкий пыл. Когда один из воинов повернулся к входу лицом, юноше наконец‑то удалось разглядеть сине‑желтый герб на белоснежном яке, надетом поверх блестящей кольчуги, – три птицы, парящие в облаках.

«Герб не местный, в геральдической книге провинции Амария не значится, значит, вельможа заезжий. Наверняка он здесь, отдыхает на втором этаже. Ехал по делам и застрял из‑за непогоды. Конный по слякоти промчится, пеший по бездорожью пройдет, а экипаж и версты не проедет, завязнет… – пришел к заключению юноша, немного согревшись, но так и не решившись отойти от порога. – Посидит‑посидит изнеженный господин пару деньков в захолустье, а потом плюнет на дорогие одежды и на дождь, в морду лица хлещущий, и поскачет верхом. Стражу с собой возьмет, а парочку вояк здесь оставит, добро в дорожных сундуках охранять. Интересное дельце может получиться… хотя нет, слишком опасно, уж больно охрана у него бдит. Вон тот усач, так на меня зыркает, прямо бельм не сводит!»

Действительно, один из стражников почтил вниманием топтавшегося у входа бродяжку. Оно и понятно: времена смутные, по дорогам да трактам много всякого сброда шатается. Нужно быть всегда начеку, а то или кошель в суматохе срежут, или коня уведут. Осмотрев подозрительного паренька с ног до головы, охранник недовольно хмыкнул, что‑то пробормотал себе под нос и вернулся к выпивке. Подозрения подозрениями, а жалкий внешний вид еще не повод, чтобы выгонять продрогшего бедолагу под проливной дождь.

Основной вопрос по‑прежнему оставался нерешенным. Прошло уже более десяти минут, а юноша до сих пор так и не знал, за какой из столов подсесть. Горожане не пустили бы к себе юного путника, выглядевшего, как неудачливый бродяжный воришка. О том, чтобы попытаться присесть за стол стражи, не могло быть и речи. Ветераны не чурались общества лишь пышнощеких кухарок в заляпанных жиром передниках и в поношенных платьях с вызывающе расширенными декольте. Уже в четвертый раз взгляд юноши скользил по залу и не находил подходящего места для отдыха. Несчастному страннику оставалось или усесться на пол у двери, или, разжалобив хозяина корчмы, уговорить его позволить переночевать в амбаре. И тот, и другой варианты не были хорошим выходом, больной организм подростка уже не мог переносить ни сырости, ни сквозняков.

Неожиданно взгляд юноши остановился на погруженном в полумрак закутке под лестницей на второй этаж. Половину маленького пятачка занимал высокий, широкий табурет на удлиненных ножках, как стол, уставленный мисками и кружками. Рядом, на перевернутом на бок пивном бочонке важно восседал упитанный, обросший, как леший, черноволосый гном и, не обращая внимания на царивший вокруг бардак, быстро шерудил тонувшей в огромной ладони деревянной ложкой. Это был шанс, который уставший путник просто обязан был использовать. Ни один из мускулистых деревенских парней не стал бы задирать низкорослого крепыша. Обычно мужики навеселе пристают лишь к тем, кого считают слабыми и беспомощными, а о гномах издавна ходила дурная молва. Одни считали их злыми колдунами, а другие – жестокими бандюгами; угрюмыми, замкнутыми в себе душегубами, для которых человека зарезать все равно что бездомному коту пинка дать.

Сделав выбор, юноша выбрался из темного угла и стал осторожно пробираться мимо столов к лестнице. Он очень боялся случайно задеть кого‑нибудь из сидевших полами мокрой шляпы или совершить иной проступок, который мог привлечь к нему внимание окружающих. Наконец‑то опасный маршрут был удачно завершен. Никто не обратил на крадущегося паренька внимания, никто не обидел и даже не оскорбил нелестным сравнением с упрямой, глупой домашней скотиной. Везение – вещь непонятная: сопутствует тебе, когда совершенно не ждешь, но стоит хоть немного понадеяться на него, и оно тут же предательски убегает.

– Хорошего отдыха, уважаемый гном! За ваш стол можно присесть?! – стараясь говорить как можно громче, чтобы перекричать хор хохочущих поблизости басов, спросил юноша и замер в ожидании ответа.

Сначала пареньку показалось, что гном его не расслышал или не понял, что обращались именно к нему. Юный путник уже собирался повторить свой вопрос, но ложка, груженная тушеной капустой, направлявшаяся в рот гнома, неожиданно замерла в воздухе и через секунду вернулась обратно в миску.

– А ты где стол увидел, паря? – недовольно проворчал гном, не поднимая головы. – Ты что, этот старый подпопник столом называешь?

– Ну да… – неуверенно пробормотал юноша, пораженный непривычной постановкой вопроса.

– Тогда садись, но предупреждаю: в карты не играю, краденого не покупаю и в слезливые истории о тяжкой сиротской доле не верю, так что за жрачку сам платить приготовься, – расставил точки над «и» гном и, небрежно скинув на пол несколько пустых мисок, освободил на табурете пространство для сотрапезника.

Юноша не заставил повторять приглашение дважды. Быстро схватив стоявшее поблизости ведро для мытья пола, парень перевернул его кверху днищем, накрыл мокрой накидкой и уселся сверху. Теперь формально место принадлежало ему, хотя вряд ли кому‑нибудь из посетителей пришло бы в голову позариться на треть засыпанной хлебными крошками крышки табурета вместо стола и на дурно пахнущее ведро вместо скамьи. Других желающих скоротать вечерок в закутке под лестницей да еще в обществе неопрятного, ворчливого гнома не нашлось.

– Чего расселся, милой? Кухарки еду только страже да вон тем оболтусам носят. – Гном кивнул в сторону дальнего стола, за которым гуляла самая многочисленная и шумная группа крестьян. – Коль есть хочешь, сам до кухни дотопай, только осторожней, близко к столам стражи да горожан не подходи, а то привидится кому чего, не оберешься бед…

– Кому привидится, что привидится? – удивился юноша, не понимая, куда клонил гном.

– Видок у тебя не ахти, покажется кому, что ты глаз на его суму положил, вот и поужинаешь оплеухами, – пояснил гном, наконец‑то оторвавшись от созерцания быстро уменьшающегося содержания миски и показав новому компаньону лицо.

Сквозь заросли черной, местами слипшейся бороды, в которой застряли куски мелко порубленной капусты, мошки и хлебные крошки, едва виднелись следы давних ожогов и шрамы. Густые, сросшиеся брови, толстые потрескавшиеся губы, тяжелый взгляд исподлобья; в принципе ничего особенного, юноше доводилось видеть лица и поуродливей, и пострашнее. Все бы ничего, да только в умных глазах выходца из Махакана были какой‑то нездоровый блеск и одновременно глубокое душевное спокойствие. Такими глазами смотрят на мир седовласые, умудренные опытом старики, не утратившие, однако, тягу к жизни и приключениям.

– Ну что, дружок, харю мою изучил, а теперь дуй на кухню, а то капуста со свиной поджаркой закончится, будешь, как те хлеборобы, мербом давиться, – предостерег гном и снова сконцентрировался на поглощении остатков пищи. – Можешь заодно и на меня миску прихватить. Не боись, деньги сразу верну, не зажму!

Строго следуя наставлениям гнома, юноша поторопился на кухню, не забыв при этом обойти стол чересчур мнительных горожан стороной. Уж лучше получить пару тычков в бок от крестьян, чем терпеть незаслуженное обвинение в воровстве, сопровождаемое ударами кнута или вымоченных в рассоле розог.

На кухне вначале не обрадовались посетителю, но, услышав приятный звон медяков о разделочную доску, поварская братия стала более снисходительной к протертым на коленях штанам и драным рукавам старенькой рубахи клиента. В кармане у молодого человека имелось и серебро, и золото, но юноша прекрасно заучил негласное правило странника: «Достоинство высыпаемых на стол монет должно соответствовать степени потрепанности дорожного костюма». Нищий, расплачивающийся серебром, сам обвиняет себя в воровстве или в душегубстве.

Вожделенно вдыхая пары тушеной капусты и горячего мяса, юноша поспешил вернуться в закуток, естественно, соблюдая на обратном пути все те же меры предосторожности.

Хоть гном и выглядел небогато, но расплатился серебром. Миска с едой скрылась в его непропорционально широких ладонях, а ложка замелькала с умопомрачительной скоростью. Ни плохая погода, ни назревающая за соседним столом драка не могли испортить аппетита низкорослого крепыша. Последовал его примеру и юноша. Горячая пища попала в желудок, и по телу теплой волной прокатилась приятная нега. Горло уже не болело, дышать стало легче, а одурманенная болезнью голова прояснилась. Внезапно ощутившему, что жизнь прекрасна, юноше захотелось поговорить.

– Меня Нивелом кличут, – представился юноша и застенчиво улыбнулся поперхнувшемуся компаньону.

– Кличут только собак, а людей и гномов называют, – проворчал гном, выплюнув под ноги крупный кусок капустной кочерыжки, попавший ему не в то горло. – А вообще, паря, не лез бы ты ко мне. Не дело человеку с гномом якшаться.

– А я и не лезу, – обиженно произнес Нивел, – просто до утра еще долго, если уж за одним столом оказались…

– …то почему бы языками не почесать, – продолжил мысль юноши гном, пристально смотря в зеленовато‑серые, по‑детски наивные глаза собеседника. – Ну что ж, если хочешь поболтать, болтай, только учти, я о себе ничего рассказывать не буду, ни к чему это…

– Как знаешь, – пожал плечами Нивел. – Надеюсь, я не буду слишком докучлив, если поинтересуюсь твоим именем? А‑то неправильно как‑то получается, ты меня за свой стол пустил, совет мудрый дал, а я и поблагодарить‑то кого не знаю.

– Толку‑то от твоей благодарности… – огрызнулся гном, но после недолгого молчания все‑таки решил удовлетворить любопытство приставучего подростка. – Можешь называть меня Пархом, полностью мое имя тебе все равно не выговорить.

– Как хочешь, но у меня вообще‑то слуховая память хорошо развита, можем попробовать.

– Ну, попробуй, – недоверчиво усмехнулся гном и произнес нарочито медленно, почти по слогам: – Пархавиэль Зингершульцо.

– Постой, уж не потомок ли ты тех Зингершульцо, что… – Юноша не договорил, осекся под суровым, настороженным взглядом гнома, исходившим из‑под хищно прищуренных век.

– Что‑то с тобой, паря, не так… Ох, чую, не так ты прост, как хочешь казаться, – прервал гном затянувшееся на пару минут молчание, в течение которого оба неотрывно смотрели друг другу в глаза. – С виду бродяжка бродяжкой, одежонка вся рваная, а за ужин с мясом заплатить смог. В доверие ловко втираешься, слова мудреные знаешь: «слуховая память»… «хорошо развита», – передразнил Пархавиэль, – да и об истории Махакана где‑то слышал. А ну, признавайся, ты, случаем, не дворянчик какой в бегах?! Мне неприятности с законом ни к чему!

– Да нет, что вы, – испуганно прошептал юноша, съежившись и приготовившись на всякий случай дать стрекача. – Никаких неприятностей, господин гном, у моего дядьки в Эльруже книжная лавка… Я ему часто помогал. Нет‑нет, а в книжку иль в словарь какой заглянешь, скучно ведь целыми днями тома таскать да пыль глотать… – Ладно, не трепещи, верю, – гном примирительно похлопал раскрасневшегося паренька по плечу, – но если со своей ученостью и дальше приставать будешь, за дверь, как кутенка блохастого, выкину!

Некоторые угрозы пропускаются мимо ушей, над некоторыми смеются, не воспринимая всерьез ни пустого сотрясания воздуха, ни авторитет говорящего, однако Нивел не усомнился в обещании гнома, слишком серьезен и сердит был бородач, слишком задумался о чем‑то своем, чтобы отвлекаться на болтовню со шмыгающим носом мальчишкой. Миски опустели, юноша закрыл глаза и, передернувшись от отвращения, облокотился спиной на сырую, липкую стену. Нивел уже почти засыпал, когда на его замкнутого в себе сотрапезника напала говорливость.

– Так, значит, ты в Эльруже жил, так что тебя в Амарию занесло? Дядюшка, что ли, выгнал или сам от побоев сбег? – после получасового перерыва первым возобновил беседу Пархавиэль, начав с того самого места, на котором они остановились.

– Нет, не выгнал, он хороший, добрый… и сам я не убегал, – прохрипел Нивел, открывая глаза. – К отцу я иду, в Кирос. Он у меня моряк, тридцать лет плаваний, сейчас осесть решил, говорит, по суше соскучился.

– Кирос, Кирос, – задумчиво прошептал Пархавиэль, теребя бороду и заодно выковыривая из нее остатки сытного Ужина. – Это вроде бы небольшой городок на южном побережье, где‑то между Лаконом и Даконом.

– Да, как же… – хмыкнул Нивел. – Географ из вас никудышный, господин гном. Дакон в провинции Вакьяна находится, Лакон в Шении, а Кирос еще дальше на юго‑восток, в Милокасе.

– Да‑а‑а‑а, – протянул на одной ноте гном, – видно, не зря ты книжонки по полкам в убогой лавчонке двигал. – Пархавиэль ловко спрыгнул с бочонка на пол и закопошился в дорожной котомке.

– Дядюшкина лавка лучшая во всем Бакьярде, к нам даже от самого герцога за книгами приезжали, – просопел обидевшийся Нивел. – У нас и романы, и энциклопедии, и научные труды ученых мужей…

– А карты были? – спросила косматая голова гнома, снова появившаяся в поле зрения.

– Были, конечно, что за книжная лавка без атласов, баловство одно…

– Ну, вот и отлично. – Пархавиэль скинул с табурета грязную посуду и с важным видом положил на неровную, выщербленную крышку измятый лист бумаги и двухсантиметровый обломок грифеля. – Рисуй!

– Что рисовать?! – удивился Нивел.

– Карту рисуй, вашей, так сказать, Империи. Шибко красиво не выводи, я понятливый… изыски ни к чему. Где находимся мы, где граница с Филанией и, главное, южное побережье… как там города расположены, и как долго до них плюхать.

– А Кархеон нужно? – спросил юноша, пододвигая к себе лист бумаги и беря в руку скользкий, перепачканный салом грифель.

– Что?!

– Ну, столицу нашу, где двор, Император, министры…

– Не‑а, не надо, – замотал головой гном, а потом, призадумавшись, уточнил: – Если она, конечно, не по пути к побережью.

Старенький грифель быстро замелькал по листу бумаги, уже испещренному кем‑то до этого непонятными каракулями чужого алфавита. На листке появились схематичные изображения гор, морей, равнин и диких, непроходимых лесов. Толстая, жирная линия обозначила границу Империи, а маленькая точка возле западного пограничного рубежа – город Отис.

– Вот, смотрите, уважаемый гном, – начал объяснение Нивел, пододвигая свое ведро к пивному бочонку Пархавиэля, – мы с вами находимся где‑то здесь, примерно в ста семидесяти – двухстах милях от филанийской границы, в провинции Амария.

– Ты что, хочешь сказать, что я за пару месяцев всего двести жалких миль протопал?! – Пархавиэль с недоверием посмотрел на подростка.

– Извините, я имел в виду имперских миль. Одна имперская миля приблизительно равна двум филанийским, трем виверийским милям или двум с половиной герканским верстам.

– Вот это уже более на правду походит, – вздохнул с облегчением гном. – Давай дальше!

– На южном побережье, которым вы изволили интересоваться, находится шесть портовых городов и около сорока пяти мелких рыбацких деревушек, – проявил незаурядную эрудицию юноша. – К сожалению, масштаб карты не позволяет отметить их точного местонахождения, да и я, признаться, запамятовал…

– Не надо рыбаков и прочего сброда, нарисуй лишь порт, в котором барка торговая могла причалить.

– Так в любом из шести.

– Значит, все шесть и рисуй! – тяжело вздохнул гном, только теперь, глядя на рисунок, осознавший, сколько верст или миль ему еще предстояло пройти, чтобы достигнуть конечной точки нелегкого путешествия.

На карте появились новые отметки, расстояние до ближайшей точки было примерно в три раза длиннее того, что уже преодолел гном.

– Ближе всего к нам город Нисс, почти на границе с Кольбером, затем идет уже упомянутый вами Дакон, оба они находятся в провинции Вакьяна, где наместником является герцог…

– Плевать мне, кто там верховодит, дальше рисуй! – задумчиво произнес гном, даже не заподозрив, что совершил преступление, за которое полагалось десять лет каторжных работ. «Плевать» на полномочных ставленников Императора простым смертным не разрешалось, тем более в общественных местах.

– Вакьяна граничит с Шенией, в которой находится порт Лакон, – продолжил Нивел, с опаской оглядевшись по сторонам.

Несдержанный на язык гном мог накликать на них беду, но, к счастью, крамольного высказывания, похоже, никто не услышал.

– На Марвейсийском полуострове находится провинция Милокас, куда я, собственно, и иду. Ее столица расположена на восточном побережье, а на южном – еще три города: Гарс, Семпсис и Кирос.

Нивел закончил рассказ и отложил в сторону уменьшившийся примерно на сантиметр грифель. Пархавиэль был хмур, нервно покусывал нижнюю губу и ритмично барабанил по столу кончиками коротких, толстых пальцев, напоминающих юноше сардельки средней величины.

– Ну и как мне быстрее всего дотуда добраться? – изрек после минутного молчания гном.

– Экипаж нанять, – ответил юноша, но тут же устыдился, что сморозил явную глупость.

– Не‑е‑е, дружок, только пешим ходом, – покачал головой гном. – Деньжат у меня не очень, да и не позволит никто таким, как я, в каретах разъезжать. Помощь лошадок и возниц отпадает, я лишь на пару своих культяпок рассчитывать можу. – Пархавиэль звонко хлопнул ладонью по мясистой ляжке. – Я, конечно, не быстрокопытная тварь, но если поднапрячься, то миль двадцать ваших имперских в день отмахать смогу, месяца за полтора‑два до Нисса допрусь. Эх, знать бы раньше, что путь так долог, не плелся бы, как подраненная верещага.

Нивел в жизни не слышал про верещаг и прочих подземных тварей, но смысл сказанного ему был ясен. Юноше не хотелось еще больше расстраивать оптимистично настроенного путника, но что‑то внутри, наверное, внезапно очнувшаяся после долгого сна совесть, подсказывало, что это придется сделать.

– Господин гном, должен вас расстроить. К сожалению, вы не учли политический фактор.

– Да ты что? Какая политика? – удивился Пархавиэль. – Ты, видать, башку на книжной полке в дядюшкиной лавке оставил. Где же ты видывал, дурень, чтоб порядочные гномы политикой занимались?! Я на юг иду, к побережью, а до людской возни мне дела нет!

– Живя на помойке, нельзя не испачкаться, – тихо прошептал юноша, предварительно оглядевшись по сторонам. – Вы, как я понял, из Филании путь держите, неужели общение с индорианами вас ничему не научило? Вам на политику начхать, а ей на вас?

– Ох, умен ты, братец, даже для книжного мальчика чересчур в делах взрослых сведущ, – не скрывая подозрений, произнес гном. – Ну, да ладно, не мое это дело, говори, что хотел!

– Вы по прямой дороге маршрут рассчитывали, – Нивел провел пальцем линию на карте, – а напрямик пройти не получится. С юго‑востока Амария граничит с провинцией Мурьеса, а она сейчас закрыта.

– Как так закрыта? – захлопал длинными ресницами Пархавиэль. – С какой стати, кем закрыта?

– Мятеж там, – прошептал гному на ухо Нивел. – Южные земли провинции раньше Кольберу принадлежали, лет десять назад их Император отвоевал. Тамошние жители новыми порядками недовольны, смуту подняли, потом до резни дело дошло. Говорят, мятежников тайно кольберцы поддерживают. В провинцию несколько тысяч солдат введено, но повстанцы по лесам прячутся.

– И давно прячутся?

– Да уже с полгода, леса густые, недостатка в провизии и снаряжении нет. Думаю, еще лет пять‑шесть заварушка продлится, а пока бои идут, никого в провинцию не пускают. У них, у военных, это еще словом таким странным, лекарским называется…

– Карантин, – подсказал гном.

– Вот‑вот, карантин, – закивал головой Нивел. – Можно было бы, конечно, Мурьесу с юга обойти… через соседние королевства: Верток и Кольбер. Так, пожалуй, даже быстрей бы получилось. Там и дорога лучше, и погода… не чета нашей. – Для наглядности Нивел шмыгнул носом. – Но вот только Империя с ними враждует, границы закрыты.

– Да куда же мне теперь идти прикажешь?! Акхр вас всех задери с вашими дурацкими распрями! – выкрикнул рассерженный гном и в сердцах саданул мощным кулаком по табурету, отчего из крышки со звоном вылетело несколько гвоздей. – Там закрыто, здесь перекрыто, туда нельзя… Куда же бедному путнику податься?! Я ведь, дурак, думал, что самый короткий путь до побережья выбрал. Эх, нужно было через Наполис идти!

– Не скажите, господин гном, не скажите, – покачал головой не по годам осведомленный о политических играх советчик. – У наполийской королевской династии давняя вражда с филанийским двором, впрочем, как и с Империей. Все вы правильно сделали, иначе бы пройти вообще не смогли. Я вон тоже на юг иду, долго голову ломал, какой путь выбрать.

– Ну и?!

– В обход Мурьесы, через Самборию, Канию. – Нивел прочертил на карте большой полукруг. – Так, конечно, миль на двести длиннее выйдет, но зато дорога спокойна: досмотров нет, ни обысков, ни разбойников, ни патрулей…

– Дельно, – хмыкнул гном, про себя отметив, что для бедного мирного странника двести миль не крюк, пусть даже они имперские. – Если бы еще и дорогу знать, то есть встретить бы такого вот головастого паренька, как ты, который бы подсказал, когда налево свернуть, а когда направо податься; когда по дороге плестись, а когда леском сократить…

– Но я ведь тоже на юг направляюсь. – Нивел застенчиво улыбнулся. Уже давно никто не хвалил его, юноше этого весьма не хватало. – До юга Кании можем вместе идти, а там вы в Вакьяну, а я через Шению в Милокас подамся.

– Потом поговорим, а теперь дуй‑ка отсюда, паря! – жестко и холодно произнес Пархавиэль, в глазах которого внезапно появилась звериная ненависть.

Нивел не сразу понял, почему произошла такая разительная перемена в поведении до этого момента добродушного, казалось бы, совершенно безобидного собеседника. Обернувшись, юноша увидел, как из‑за одного из столов поднялись пятеро здоровенных парней и, пакостно ухмыляясь, направились в их сторону. Высокий винный градус сделал свое дело: деревенскому молодняку захотелось почесать кулаки. Драться между собой было скучно, со стражей – опасно, у любителей острых ощущений оставался всего лишь один вариант. Хоть гномов и считали опасными противниками, да к тому же приспешниками темных сил, численный перевес и безудержная жажда бойцовских подвигов заглушили у пропойц глас рассудка.

Уверенные в быстрой и легкой победе, а может, просто неспособные мыслить в глубоком подпитии, крестьяне даже не удосужились окружить лестницу, чтобы обеспечить простор для своих действий и не дать жертве возможности пуститься наутек. К великому удивлению окружающих, прекративших разговоры и с интересом следивших за разыгравшимся у них на глазах спектаклем, гном и не собирался спасаться бегством. Вместо того чтобы попытаться добраться до стола стражников, которые, возможно, встали бы на его защиту и призвали бы смутьянов к порядку, Пархавиэль ловко спрыгнул с пивного бочонка и, потирая на ходу костяшки кулаков, решительно направился навстречу сбившимся в кучу крестьянам.