Во второй половине I тысячелетия до х.э. и в первые века христианской эры во всем ареале Восточного Средиземноморья происходили изменения в традиционном мировоззрении основных масс населения, которые подготовили появление и распространение новой мировой религии - христианства. В период господства мифологического мышления люди по традиции, перешедшей от длинного ряда предков, полагались на заданность миропорядка и своего места в коллективе как его органической части. Неизбежность событий, связанных с таким миропорядком, не вызывала сомнений. Теперь же традиционные устои повсеместно рушились, греко-македонские, римские, парфянские завоевания приводили к падению и возвышению государств на территориях, огромных по масштабу и втянутым в эти процессы человеческим массам. Происходило насильственное и добровольное переселение, терялись родственные и общинные связи, успех или поражение казались часто случайными и непредвиденными. В этих условиях все ощутимее становится потребность в вере в могущественного бога-покровителя, который мог бы спасти не племя, не общину, не город, а данного конкретного человека, лишенного прежних гарантий привычного существования.
Одним из проявлений поисков новых божеств было создание синкретических образов богов, объединивших функции и атрибуты божеств разных народов. Эти явления в религиозном мышлении проявились еще в рамках Персидской державы. Частично они были связаны с массовыми переселениями, особенно характерными для эпохи эллинизма: на новом месте люди стремились заручиться поддержкой местных богов, не отказываясь и от почитания своих прежних, "отеческих". Но в слиянии образов различных богов можно видеть и выражение тенденции к универсализации и абстрагизации божества, к формированию представления о едином божестве. Большую популярность на древнем Ближнем Востоке (вплоть до Ирана) получил культ Сераписа (Осирис, Апис, Зевс, Аид, Асклепий), выступавшего как владыка неба и царства мертвых. Не меньшее распространение получили культы древнего женского божества - Великой Матери (как начала всего сущего), которая отождествлялась с Астартой, Кибелой, Исидой, Гекатой, Артемидой, Афродитой Уранией и другими женскими божествами, ставшими по существу ее ипостасями. В произведении, приписываемом Лукиану, - "О сирийской богине" - описано изображение такого синкретического божества в храме сирийского Гиерополя; автор называет богиню Герой, хотя ее несут львы (атрибут Кибелы), а на голове - башня и повязка, которая, по словам автора, "украшает только Афродиту Уранию". Культ богини-Матери, присутствовавший в большинстве религиозных верований того времени, объединял людей самого разного этнического и социального происхождения, а сама богиня в представлении ее почитателей была управительницей мироздания. Герой "Метаморфоз" Апулея Луций, обращаясь к Исиде, говорит: "...Ты кружишь мир, зажигаешь солнце, управляешь вселенной, пожираешь тартар... мановением твоим огонь разжигается, тучи сгущаются, поля осеменяются, посевы подымаются".
Универсализация образа божества заметна даже в локальных божествах-покровителях отдельных городов, культ которых привлекает самых разных людей: так, в надписи из небольшого карийского города Панамары (I в. х.э.) принимать участие в празднествах в честь Зевса Панамария приглашаются все граждане, живущие в городе чужестранцы, рабы, женщины и "все люди населенного мира". В данном случае местный Зевс, вероятно, воспринимался уже как ипостась единого могущественного божества, которое выступает как покровитель всех жителей ойкумены; таким образом, формирование представления об универсальном божестве было связано и с представлением о человеческой общности, естественном равенстве людей, представлением, которое уже не ограничивается философскими учениями, но начинает проникать в массовое сознание.
Универсальное божество мыслилось не только как всемогущее, но и как справедливое и милостивое к людям. В этом сказался возросший антропоцентризм религиозного мышления: не только человек служит богу - божество заботится прежде всего о человеке. В той же молитве Исиде Луций называет ее "охранительницей смертных", "заступницей рода человеческого". А в надписи из Нубии содержится призыв чтить Исиду и Сераписа, "величайших из богов, спасителей", "благих, благосклонных", "благодетелей". Благое божество в представлении людей первых веков христианской эры помогает людям и само является высшим носителем нравственного начала. Многочисленные посвящения из Малой Азии, Сирии, Финикии сделаны "богам внемлющим" (или - в единственном числе). К божеству применяются также эпитеты "чистый и справедливый" ("чистые и справедливые"). Характерно, что "чистый и справедливый" бог безымянен - он един, и справедливость стала его основным атрибутом.
Вероятно, под влиянием представлений о едином божестве в позднеэллинистический период за пределами Палестины проявляется интерес к иудаизму. Наряду с фантастическими, явно тенденциозными описаниями иудейских обрядов различными античными авторами можно обнаружить и позитивное отношение к иудейским верованиям. Так, Страбон с симпатией пишет о Моисее и его учении о едином божестве, которое управляет Космосом и природой сущего; он выделяет и нравственные требования к верующим: только живущие благоразумно, согласно справедливости могут получить вознаграждение от бога. Появляются частные религиозные союзы, в которых видно влияние иудаизма: так, из Киликии дошла надпись в честь руководителя синагоги, поставленная от имени коллегии почитателей "Бога-саббатиста", т.е. Бога субботы (помимо полноправных членов коллегии упомянуты и люди, названные "саббатистами"). "Бог высочайший", вокруг культа которого также объединялись разные люди в Малой Азии, во Фракии, на Боспоре, связан был, по всей вероятности, с образом иудейского Яхве, хотя в состав его почитателей входили и неиудеи.
Обращение человека к божеству справедливому, "внемлющему" предполагало представление о личной связи с этим божеством вне официальных церемоний общины или города. Таким образом, в эллинистических государствах, а затем в восточных провинциях Римской империи появляется большое количество частных религиозных объединений вокруг культов того или иного божества, большей частью - восточного происхождения. Совершались особые таинства, мистерии, чтобы приобщить каждого члена сообщества к божеству-спасителю. В этих таинствах сочетались древние магические обряды с нравственным искусом, через который должен был пройти посвящаемый. Тертуллиан писал, что в таинства Исиды и Митры посвящались посредством омовения, т.е. очищения (не только физического, но и нравственного). Мистериальные действа как бы давали возможность каждому участнику соединиться с божеством. Правда, по-прежнему в этих действах магия оставалась главным способом личного общения с ним. В магических заклинаниях, связанных с культом Гермеса Трисмегиста (Триждывеличайшего), особенно распространенным в Египте, содержатся формулы, обеспечивающие слияние с божеством, в том числе утверждение: "Я знаю имя твое, воссиявшее в небе, я знаю и все образы твои, я знаю, какое твое растение..." Знание тайных образов и имен давало, по представлению верующих, магическую власть над божеством.
Вера в возможность непосредственного контакта с божеством - без посредства традиционного жречества - привела к появлению в первые века христианской эры в восточных провинциях множества пророков и проповедников. Характерным примером может служить Александр, действовавший в Вифинии и Понте во II в. х.э. Он был высмеян Лукианом - и пользовался огромной популярностью среди самых разных слоев населения. Александр объявил о рождении нового божества в образе змеи (воплощение Асклепия) и от имени ее давал прорицания. Жажда чуда, надежда на общение с живым богом обеспечивала успех людям, подобным Александру.
Однако на рубеже эр появлялись и такие сообщества, которые не признавали магии и ставили перед своими членами только требования нравственные. В этом отношении интересен религиозный союз, основанный каким-то философом в малоазийском городе Филадельфии в I в. до х.э. Члены союза почитали Зевса и Великую Матерь (Атаргатис). Вступать в него могли женщины и мужчины, как свободные, так и рабы. Они должны были принести клятву не злоумышлять ни против кого, не пользоваться наговорами, не использовать средства, препятствующие деторождению, не помогать в этом другим; мужчины не должны были сожительствовать с замужними женщинами, будь то свободная или рабыня, совращать девушек и мальчиков; жены не должны были изменять своим мужьям. Характерно, что все осуждаемые проступки направлены только против личности, никаких норм общественного, официального поведения не устанавливалось; интересно также, что члены этого союза выступают против магии, хотя и верят в нее (запрет наговоров и приворотных зелий). Этот союз отражает высокую степень самоопределения личности и потребность в моральных нормах, которые бы эту личность защищали.
Все описанные выше особенности культов Восточного Средиземноморья проявлялись в виде тенденций - они присутствовали в разной форме и с разной степенью интенсивности в различных верованиях. Эти тенденции подготовили почву для распространения христианства, как иудейское сектантство - для его возникновения. Именно в христианстве они нашли свое наиболее полное воплощение. В нем - как и в буддизме - были преодолены партикуляризм, этническая или сословная ограниченность древних культов, были сформулированы нормативные нравственные требования к верующим. Раннее христианство призывало к единению в любви, которая не должна делить людей на чужих и своих. При этом христианство обожествляло страдание - именно страдающим должна была открыться Божья благодать. Христиане воспринимали себя не членами какого-либо определенного традиционного коллектива, а всего лишь временными странниками на земле. И в то же время человек как личность находился в центре всего христианского вероучения: он нес ответственность не только за свои личные поступки, но и за всю мировую несправедливость, однако при этом он обладал возможностью выбрать путь, который привел бы его к спасению в Царстве Божием на земле или в ином мире. Универсализм христианской проповеди обусловил превращение христианства в мировую религию, но путь этот был достаточно длительным.
Первоначально последователи галилейского проповедника Иошуа (Иисуса) составляли небольшую группу, одну из многих, существовавших в Палестине в I в. х.э. Непосредственными их предшественниками были кумранские ессеи и Иоанн Креститель, о котором кроме евангелий рассказывается и в "Иудейских древностях" Иосифа Флавия. Иоанн был связан с Кумранской общиной; он призывал в ожидании прихода мессии покаяться и очиститься от всех грехов. В этих призывах ясно видно ожидание конца мира - эсхатологические представления, свойственные учению кумранитов. Выражением очищения служило крещение - омовение в водах реки Иордан. Иоанн и его ученики проповедовали аскетизм. Участь Иоанна была печальной: он выступал против ставленника римлян правителя Галилеи Ирода Антипы и был казнен по его приказанию, поскольку, по словам Иосифа Флавия, Ирод опасался, что влияние Иоанна на народ может привести к мятежу.
Одним из принявших крещение от Иоанна в водах Иордана был Иисус из Назарета. С точки зрения первых почитателей Иисуса, именно во время акта крещения Иисус стал "пророком из пророков"; на него сошел "Дух Святой" - как об этом повествуется в ранних евангелиях, созданных в среде христиан из иудеев (эбионитов и назареев). Учение об Иисусе - Сыне Божием в прямом смысле слова, непорочно зачатом Девой Марией, возникло примерно в середине I в. х.э. Итак, в начале своей проповеди Иисус выступал как пророк, продолжая более раннее пророческое движение (недаром в приписываемых ему высказываниях столько цитат из ветхозаветных пророков). Начальное ядро его проповеди восстановить трудно; судя по древнейшей традиции, сохраненной в новозаветных и иудео-христианских писаниях, главным ее содержанием были призывы к духовному очищению через "живую воду" веры в ожидании скорого конца мира и установления Царства Божия на земле. В самом раннем из канонических евангелий - Евангелии от Марка - Иисус говорит своим ученикам: "...нет никого, кто оставил бы дом, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради Меня и евангелия, и не получил бы ныне, во время сие, среди гонений, во сто крат более домов, и братьев, и сестер, и отцов, и матерей, и детей, и земель, а в грядущем веке жизни вечной" (10. 29-30). Эсхатологические чаяния составляли важнейшую часть мировоззрения первых последователей Иисуса. Путь в Царство Божие означал отказ от всех ценностей окружающего мира; во фрагменте апокрифического Евангелия Евреев Иисус гневно упрекает богатого юношу за то, что у того дом полон добра, а "сыны Авраама" гибнут с голоду: чтобы стать совершенным, нужно все имущество раздать нищим и только после этого следовать за Иисусом (более краткий вариант этого рассказа приведен в Евангелии от Матфея - 19. 21). Не только отказ от богатства, но и разрыв всех прежних традиционных связей (оставить дом, братьев, сестер, родителей - как явствует из приведенного выше речения из Евангелия от Марка), уход от традиционного образа жизни (жить, как птицы небесные) - все это входило в представление о духовном очищении. Судя по евангельской традиции, первые ученики Иисуса так и поступали: бросив дома и семьи, ходили вместе с ним по Галилее, а затем пошли в Иерусалим (Петр, в частности, был женат; есть упоминание о его теще, которую исцелил Иисус). Очень важным для дальнейшего распространения христианства было выступление Иисуса против формальной обрядности, ритуальной регламентации, которая была свойственна фарисеям. В разных евангелиях настойчиво звучит протест против субботних ограничений: "...Кто из вас, имея одну овцу, если она в субботу упадет в яму, не возьмет ее и не вытащит? Сколько же лучше человек овцы!.." (Матф. 12. 11-12); столь же резок протест против внешнего соблюдения ритуала: в отрывке из неизвестного апокрифического евангелия, найденного в Египте (первая треть II в.), рассказан эпизод встречи Иисуса с фарисеем, который упрекал его в том, что тот вошел в храм вместе с учениками, даже не вымывши ног. В ответ Иисус "сказал ему: Ты омылся в стоячей воде, где собаки и свиньи лежат день и ночь, и ты омылся и натер снаружи свою кожу, как блудницы и флейтистки душатся, моются, натираются благовониями и краской, чтобы возбудить желание, а внутри они полны скорпионов и пороков. Но Я и Мои ученики, о ком ты сказал, что они нечисты, Мы омылись в живой воде, нисходящей [с небес]..."
Отрицательное отношение к формальным требованиям фарисеев не означало при жизни Иисуса отрицания всех ритуальных норм. Так, в евангелиях можно увидеть намеки на то, что какие-то обряды и жертвоприношения соблюдались учениками Иисуса: в Евангелии от Марка Иисус говорит, чтобы исцеленный им человек принес за очищение свое "что повелел Моисей" (1. 44). Однако затем, уже после казни Иисуса, когда его смерть стала осмысляться как искупительная жертва за все человечество, его последователи, в том числе и иудео-христиане, стали отвергать любые жертвоприношения [см., например. Послание к Евреям: "Жертвы и приношения Ты не восхотел, но тело уготовал Мне" (10. 5); эти слова, представляющие перефразировку из Септуагинты (Пс. 39. 7-9), вложены автором послания в уста Иисуса].
Также постепенно менялось отношение первых христиан к неиудеям. С одной стороны, может создаться впечатление, что первоначальная проповедь была рассчитана только на иудеев. "Я послан только к погибшим овцам дома Израилева", - говорит Иисус в Евангелии от Матфея, но с другой - согласно евангельской традиции, он привлекал к себе, излечивал людей и неиудейского происхождения - всех, кто уверовал в него: он помог римскому центуриону, женщине сиро-финикийского рода и т.д. Для того чтобы спастись, достаточно было веры. В этом проявилось то преодоление партикуляризма, деления на "своих" и "чужих", которое прослеживалось уже в отдельных религиозных учениях предшествующего времени. "Открытость" христианской проповеди с самого начала определила возможность широкого распространения нового учения. В этой открытости - одно из существенных отличий христианства от учения кумранитов при всем сходстве многих элементов в мировоззрении той и другой секты. Отдельные места новозаветных сочинений звучат как прямая полемика с кумранскими правилами замкнутого существования: "Вы - свет мира. Не может укрыться город, стоящий на верху горы. И зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме" (Матф. 5. 14-15).
Первые христиане обращали свои призывы и к мужчинам, и к женщинам в равной степени; среди учеников Иисуса, согласно традиции, были женщины, сопровождавшие его из Галилеи в Иерусалим и присутствовавшие при его казни. И в дальнейшем женщины играли значительную роль в христианских общинах восточных провинций, причем, по-видимому, прежде всего женщины, потерявшие общественные и семейные связи. Христиане - и это проходит через всю раннехристианскую литературу - призывали к себе нищих, вдов, сирот, калек, блудниц, т.е. всех отверженных по нормам общинной морали древних обществ. Идея христианского милосердия означала помощь всем страдающим, независимо от причин страдания; милосердие было направлено на отдельную личность, и в этом отношении христианская благотворительность отличалась от коллективных раздач и общественных пиршеств древнего мира.
Милосердие - один из компонентов христианской нравственности. Согласно евангельской традиции, Иисус учил религии бескорыстия, самопожертвования, прощения. Первые христиане провозглашали нормативную нравственность, включавшую любовь к врагам, воздаяние добром не только за добро, но и за зло. Возмездие целиком передавалось Богу, который сам был воплощением добра и справедливости. Нормы эти были трудно осуществимы в реальной жизни (как это ясно показала вся дальнейшая история христианства), но они, с одной стороны, впитали в себя надежды и нравственные поиски, характерные для разных религиозных групп, а с другой - противостояли традиционным представлениям древности с делением на "своих" и "чужих", принципом возмездия на основе талиона и т.п., что привлекало всех, кого не устраивали подобные представления.
Все эти принципы и идеи, заложенные уже в проповеди Иисуса, нашли свое развитие в учении Павла из киликийского города Таре. Павел, первоначально ортодоксальный иудей и гонитель христианства, стал затем не менее ревностным его защитником. Ко времени выступления Павла (середина I в.) основную массу христиан составляли иудеи, жившие за пределами Палестины (в Палестине также были небольшие группы христиан, сохранивших старые названия эбионитов - "нищих" и назареев - "посвященных"). Они справляли субботу, признавали Иерусалимский храм, считая себя как бы "истинными" иудеями; число неиудеев-христиан было, по-видимому, относительно невелико.
Проповедь Павла открыла дорогу в христианские общины самым широким слоям неиудеев. Он выступил против соблюдения Закона - всеохватывающей системы заповедей и запретов: абсолютная благость Божества несравнима с человеческими деяниями, и людям остается лишь надеяться на прощение божье. Благодать, ниспосланная Богом, выводит человека из мира зла. Все человечество спасено добровольным страданием абсолютно невинного Иисуса: каждого отдельного человека спасает сам акт веры, дающий прощение через смерть Христа. Тем самым все люди были сопричастны вине за зло окружающего мира и каждый мог спастись через веру: христианство давало не только надежду на спасение, но и ощущение духовного очищения, в котором самые страшные грешники, раскаявшись, могли сравняться с праведниками. Акт веры, согласно учению Павла, был доступен всем, независимо от этнического происхождения и соблюдения требований Закона: "...нет ни эллина, ни иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, скифа, раба, свободного, но все и во всем - Христос" (Поел. к Колоссянам 3. 11). Это положение помогло христианству завоевать души людей и способствовало превращению его в мировую религию.
Что же касается иудео-христиан, пытавшихся сочетать новые идеи с традиционными требованиями Закона, то они вплоть до средневековья продолжали существовать в Палестине и Сирии; их учение, отрицавшее непорочное зачатие, оказало влияние на ряд еретических учений, в том числе опосредованно и на арианство, а традиция, отраженная в их священных книгах, может быть прослежена в новозаветных сочинениях, признанных церковью священными (например, в Апокалипсисе Иоанна). Но широкого распространения учение этих групп не получило. Только развитие идеи универсализма, обращение к отдельному человеку вне его социальных и племенных связей привели к тому, что христианство, как и другие мировые религии, пережило породившее его древнее общество и распространилось за его географические и хронологические границы.
Примечания
[4] Это объяснение представляется спорным или, во всяком случае, недостаточным. Ведь само христианство возникло и развивалось не как прямое продолжение иудаизма, но как синтез иудаизма с философскими течениями эпохи эллинизма - прежде всего со стоицизмом, гностицизмом и неоплатонизмом. В дальнейшем христианство породило уже собственных философов - от Фомы Аквинского до современности. Но проблема, разумеется, существовала
[5] В позднеханьских текстах оно также часто называется "Путем пяти мер риса" (Удоу ми дао) по существовавшему в нем ритуальному налогу.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В первом томе мы рассказали читателю историю Востока примерно до походов Александра Македонского и распространения эллинизма (включительно) - первой синкретической цивилизации, возникшей из слияния начал, внешне совершенно противоположных и даже, по мнению носителей этих начал, исключающих друг друга. Тот факт, что города Востока легко и без малейших трений вошли в политическую и экономическую структуру эллинизма наряду с античными полисами, доказывает, что различие между этими городскими организмами было, в сущности, небольшим. Еще менее существенными оказались различия в деревне, теперь повсеместно заселенной зависимыми и полузависимыми крестьянами, как бы они ни назывались. Трудно подобрать более убедительное доказательство единства мирового исторического процесса. Вторая стадия древности близится теперь к завершению: древнее общинно-гражданское общество окончательно изживает себя: в мировых державах происходит нивелировка людей. И хотя сословия сохраняются и закрепляются законом (и даже появляются новые), сословные различия перед лицом всемогущего государства утрачивают свое значение. Все становятся подданными или все - гражданами, либо (как в Китае при Лю Бане) все получают низшую степень знатности, но это и означает, что все теперь - подданные.
Подробности этого процесса будут показаны во втором томе нашей "Истории", а пока следует подвести некоторые итоги. Основное внимание мы обратим на те проблемы, которым обычно уделяется очень мало внимания, хотя проблемы эти живы и жизненны.
