Возникновение земледелия, скотоводства и ремесла. Общие черты первого периода истории древнего мира и проблема путей развития

История Востока. Том 1. Восток в древности

История Востока. Том 1. Восток в древности
Автор: Якобсон В.А. (отв. ред.)
Издательство: Восточная литература
Год издания: 1997

ПРЕДИСЛОВИЕ РЕДКОЛЛЕГИИ СЕРИИ

В последние десятилетия XX в. принципиально по-новому встали глобальные проблемы человечества. Явственно обнаружилась планетарная взаимосвязь самых различных аспектов и проявлений культуры. Вместе с тем локальные цивилизации самоидентифицируются и противостояние между ними по видимости усиливается. Новое заключается в том, что столкновение этих двух тенденций сейчас опасно обострилось. Однако, указанные противоречивые тенденции своими корнями уходят в далекое прошлое народов. Это повышает актуальность исторических исследований, особенно обобщающих и компаративистских.

Различные исторические школы Востока и Запада, радикальной или консервативной ориентации, продолжают дискутировать по поводу национальных "приоритетов" заселения тех или иных регионов, маршрутов исторических миграций, хронологии этногенеза больших и малых народов, этнической принадлежности деятелей древней и средневековой культуры и т.д. При этом историки (включая нашу отечественную школу востоковедения) часто "уходят" от сравнительно-исторических исследований, позволяющих раскрывать совершенно новые, не изведанные ранее грани мировой системы цивилизаций. Между тем только с позиций компаративистики можно уяснить, что историко-хронологический "разрыв" в становлении различных локальных цивилизаций или даже "параллельность" их, отнюдь не свидетельствует об их изолированности друг от друга или о том, что каждая из них подчиняется лишь своим собственным, уникальным закономерностям. В локальных цивилизациях обнаруживаются фундаментальные закономерности общественного прогресса. Показать, как проявляют себя эти закономерности в необычайно богатой и, несомненно, индивидуальной истории восточных народов от Японских островов и Индонезии до Средиземноморья, - главная исследовательская задача большого авторского коллектива данного издания.

Всемирность истории - понятие внутренне противоречивое. Хотя мы считаем, что история развивается по объективным законам, общим для всего человечества, но законы эти на региональном и страновом уровне проявляются по-разному. Идея прогресса, или последовательного движения по ступеням общественно-экономического развития, применима без оговорок лишь при изучении развития человечества в целом, а не каждого из составляющих его этносов. В этом смысле история отдельной страны или группы стран, региона, если она искусственно вырывается из общечеловеческого контекста, что-то теряет в своей целостности. Всеобщая связь и взаимодействие этносов, рас и локальных цивилизаций являются важными факторами исторического процесса. "Эксперименты", поставленные самой историей, например территориальная изоляция американских индейцев, австралийских аборигенов и т.п., убеждают, что без непрерывных взаимовлияний ослабевает, вплоть до полного затухания, импульс к прогрессу. История как бы "останавливается", подобно не заведенному вовремя часовому механизму.

Вместе с тем конкретные пути развития исторических общностей многовариантны, а локальные формы могут совершенно не вписываться в логический ряд. Поэтому не может быть полной идентичности закономерностей развития на локальном, региональном и глобальном уровнях. Скажем, как бы глубоко наука ни изучила историю Западной Европы, нет основания считать, что она познала всемирно-исторические закономерности. Еще меньше оснований заключать, что Западная Европа дает нам ключ к пониманию закономерностей истории отдельных цивилизаций Востока. Приходится об этом говорить, потому что прямолинейный перенос локальных европейских терминов, категорий, определений на историю других регионов и всего мира был до недавнего времени характерен для отечественной, да и для мировой науки. Дальнейшее развитие теории истории должно заключаться в совершенствовании историософского инструментария не только на глобальном уровне, но и на уровне регионов.

Выбор "Востока" в качестве самостоятельного объекта региональной истории может вызвать сомнения. В данной работе "Востоком" называется территория азиатских и североафриканских стран. Таково традиционное определение "Востока" в классической западноевропейской науке, которое постепенно закрепилось также в нашей стране и выразилось в существовании комплекса наук "востоковедение".

Понятие "Восток" появилось впервые в Европе еще в античную эпоху. Именно древние греки мысленно разделили человечество на "Запад" и "Восток", причем "Запад" ассоциировался с полисом, демократией, свободой личности, а "Восток" - с Персидской империей, жестоким подавлением человека, деспотизмом. Граница между Востоком и Западом была подвижна, менялось также осознание существа их противопоставления. В средние века оно осмыслялось как противостояние христианского (прежде всего католического) и нехристианского мира. Нередко к "Востоку" относили также Восточную Европу, ареал православия.

Прогресс европейской науки и техники, появление "человека Возрождения" сделали возможными великие географические открытия XV - XVI вв., положившие начало колониальной экспансии сначала иберийских государств - Португалии, Испании, затем Голландии, Англии, Франции. С этого времени контакты между Европой, с одной стороны, Азией и Северной Африкой - с другой, становятся более тесными. Опережающее социально-экономическое развитие Европы, обнаружившее себя со всей очевидностью уже в XVI - XVII вв., и органически связанное с ним разложение феодализма внесли новое смысловое содержание в понятие "Восток". Цивилизационное отличие все более четко осознавалось как противостояние развитости и отсталости.

В период новой истории выявилось, что Европа противостоит всему неевропейскому миру. Дихотомия развитость - отсталость поделила мир уже не на Запад - Восток, а на Север - Юг. Вновь был поставлен вопрос о том, насколько правомерно размышлять о Востоке как о регионе. С одной стороны, можно ли говорить о единстве Востока, состоящего из трех столь различных цивилизаций, как Ближневосточная, Дальневосточная и Южноазиатская? С другой стороны, если все эти три цивилизации имеют что-то общее в своей судьбе и в этом смысле противостояли и противостоят Западу, то остальное человечество - Тропическая Африка, доколумбова Америка - разделило печальную судьбу трех цивилизаций (в том смысле, что пережило колониализм) и противостоит Западу не в меньшей мере. Многие считают, что именно такое членение человеческой истории: Запад, с одной стороны, и весь незападный мир - с другой, - является наиболее значимым.

К обсуждению вопроса о членении человечества на исторические регионы следует вернуться после того, как история Европы, Северной Америки, Востока, Тропической Африки и Латинской Америки будет изучена в одинаковой степени. Что же касается относительной целостности Востока как исторического региона, то эта проблема - одна из самых главных в предлагаемом труде. Как понимает наш читатель, данное предисловие пишется тогда, когда большинство томов пока еще находится в стадии разработки. Стало быть, предисловие не может предвосхитить основные выводы, особенно обновленные, к которым авторы придут в процессе работы над данным трудом. Сейчас можно лишь сказать, что задача, как ее видят авторы, заключается не в механическом сведении различных глав по истории отдельных стран, а в уяснении исторического процесса в целом, как он развертывался на просторах Азии и Северной Африки, охватывая временами значительные сопредельные территории Европы (Испанию, Балканский полуостров). Мы будем настойчиво искать, что связывало этот огромный регион помимо торговых (Великий Шелковый путь) и военных (держава Чингис-хана) отношений, что было сходного и сопоставимого в облике исламских, индуистских, буддийских и конфуцианских обществ, несмотря на все их несомненные и яркие отличия. Разумеется, пути развития отдельных восточных субрегионов (стран) также должны быть прослежены. В противном случае читатель получит не "Историю Востока", а лишь абстрактно-социологическую схему истории.

Востоковедение по существу с момента своего возникновения пытается отыскать объективное, действенное, отвечающее исторической правде и здравому смыслу соотношение между общечеловеческим и специфическим в истории народов и стран Востока. Был испробован (и, к сожалению, до сих пор не отброшен) весь спектр суждений по этому вопросу - от утверждения, что "Запад и Восток не имеют ничего общего", до полного отрицания восточной специфики. В историографии последних десятилетий советского периода поиски общего, поиски европейских аналогий и настороженное отношение к специфичному, пожалуй, преобладали. Это было вызвано как догматическими методами переноса схемы формаций на восточный материал, так и необходимостью, как она понималась, борьбы с различными колониалистскими искажениями истории.

Примерно с середины 80-х годов, особенно в условиях отхода от марксистской догматики, в историографии развернулся процесс более полного и глубокого осознания роли национальной, расовой, культурной специфики в истории народов - каждого в отдельности и всех вместе. "История Востока" представляет коллективную попытку отразить эту в целом благотворную эволюцию взглядов, прежде всего путем выявления особенностей социально-экономического, политического и культурного развития восточных обществ.

Принято выделять следующие периоды мирового исторического процесса: а) архаичный, или эпоху первобытнообщинных отношений; б) древний, или время возникновения, расцвета и разложения первых очаговых цивилизаций; иногда, общества этого периода называют "рабовладельческими"; в) средние века, или эпоху господства феодальных отношений; г) новое время, характеризуемое развитием капитализма, и, наконец, д) новейший период, характеристика которого еще неопределеннее, чем всех предыдущих, но который тем не менее, по наиболее распространенному мнению, начинается после первой мировой войны.

Авторы "Истории Востока" придерживаются в целом этой универсальной периодизации, однако считают, что теория формаций, на которой она базируется, нуждается в совершенствовании - и как теория всемирного исторического процесса, и особенно как инструмент анализа истории отдельной страны или региона. Внутри исторического потока каждый регион имеет свое лицо, переходы от одного этапа к другому в разных регионах или странах не только асинхронны, но и разнокачественны - с разным соотношением внутренних и внешних факторов.

Подчиняясь общим закономерностям перехода со ступени на ступень (название этих ступеней, обычно объект жарких дискуссий, - дело совершенно второстепенное). Восток отличается особой вялостью темпа и плавностью ритма. Некоторые его подрегионы тысячелетиями сохраняли этнический, социальный и культурный континуум, который резко противостоит взрывообразному и разрушительному процессу перехода Запада от одной формации к другой.

Разница в ходе истории и в облике восточных и западных обществ заключает в себе не только стадиальные, но и типологические различия. Иногда стадиальную и типологическую разницу понимают как дихотомию формационного и цивилизационного. Но следует учитывать, что специфика типологическая (различный характер государства, права, собственности и т.п.) не возникает на пустом месте, а формируется в ходе длительной исторической эволюции и является равнодействующей как неких генетически заложенных цивилизационных черт, так и темпа, ритма и стадии социального развития. Цивилизационный и стадиальный подходы можно понимать как синхронный и диахронный методы описания действительности. Содержательно эти два подхода отличаются тем, что один из них (стадиальный) фиксирует свое внимание на изменчивости, а другой (цивилизационный) - на "наследственности", на стабильном, сохраняющемся в данной популяции через все ее стадиальные изменения. Попросту говоря, нельзя противопоставлять цивилизационный и формационный подходы, как нельзя противопоставлять длину ширине. Это разные измерения относительно целостного исторического процесса, причем одно из них ничуть не умаляется от того, что существует другое.

Первые классовые (стратифицированные, государственные, городские) общества в человеческой истории возникли именно на Востоке - в Месопотамии и долине Нила. "Древнее общество" просуществовало, по нынешним воззрениям, по крайней мере около четырех тысяч лет. Ни по охвату территории и населения, ни по древности возникновения, ни по длительности существования античное рабовладельческое общество не может выдержать сопоставления с древневосточной цивилизацией. Уже только поэтому вряд ли плодотворно изучать древний Восток сквозь призму античности - считать его "неразвитым рабовладельческим" обществом и, следовательно, брать античность за всеобщий образец первой классовой формации.

В данной работе во многом учтены наиболее содержательные труды последних лет по древнему Востоку, в которых показано, что рабовладельческий уклад, при всей его значимости, не выполнял структурообразующих функций. В связи с этим, представляется логически и исторически обоснованным обозначать общественный строй, существовавший на древнем Востоке до первых веков христианской эры, несколько расплывчатым термином "древнее общество", оставив задачу его более содержательного терминологического определения будущим исследователям-востоковедам. Соотношение различных укладов, характерных для "древнего общества", этапы его развития уже достаточно выяснены. В этой теоретической модели определенное место принадлежит и античности как этапу и локальному варианту становления мировой системы цивилизаций.

Средневековый Восток авторы считают феодальным, но при этом также стремятся не переносить излишне прямолинейно на Восток европейские категории, связанные с понятием "феодализм". Сочетание "восточный феодализм" давно используется отечественными историками, однако оно все еще не обрело терминологической определенности. Что именно неевропейского и в то же время одинаково индийского и китайского в том обществе, которое существовало на Востоке в средние века? Ясно, что понимание "восточного феодализма" должно быть достаточно широким, чтобы охватить все основные цивилизации Востока, но в то же время сохранять известную определенность. Главное здесь заключается в том, что строй, наблюдавшийся в основных странах Востока к началу колониальных захватов, типологически имел весьма значительные отличия от строя предбуржуазной эпохи в Европе, но стадиально соответствовал последнему. В противном случае, невозможно объяснить достигнутый народами Востока социально-культурный уровень.

Именно эти соображения побудили авторов данного издания отказаться от концепции "азиатского способа производства". Данное понятие и сейчас, как известно, используется некоторыми учеными (иногда в несколько измененных вариантах - "государственного", "политарного" способа производства), но в весьма противоречивых значениях.

Для одних это основа первой классовой формации, стоящей между первобытностью и рабовладением. При таком подходе нам пришлось бы утверждать, что Восток к XVII - XVIII вв. еще не достиг уровня древних Афин и Спарты. Думается, что подавляющее большинство ученых, в том числе востоковедов, сочтет такое суждение противоречащим общеизвестным историческим фактам.

Для других "азиатский способ производства" - обозначение специфики Востока вообще, основа противопоставления восточных обществ, базирующихся на государственной собственности, всем западноевропейским, основанным на частнособственнической эксплуатации. При такой трактовке, Восток как бы вообще выпадает из процесса смены формаций, а региональные истории Востока и Запада предстают как два не связанных друг с другом процесса, подчиняющихся совершенно разным закономерностям. Разрушается целостность человечества, которая, как было отмечено ранее, для авторского коллектива является незыблемым постулатом, предпосылкой существования истории как науки.

Отрицая "восточную формацию", авторы издания в то же время отмечают для древних и средневековых обществ Востока такие специфические черты, как отсутствие или слабое развитие частной собственности и, следовательно, невысокий уровень индивидуализации личности, медленный эволюционный процесс изменений, растянувшийся на столетия и тысячелетия при отсутствии резких скачков между историческими эпохами, длительное и устойчивое сохранение архаических форм социальной организации. Именно в такой ситуации деспотическое государство берет на себя ключевые хозяйственные, социальные, культурные и иные функции, обеспечиваемые с помощью громадного аппарата власти и принуждения. И тем не менее восточнодеспотические государства не могли остановить процесс собственной эрозии и, рано или поздно, разрушались. Парадоксальность ситуации состояла в том, что и в условиях распада деспотии отнюдь не происходило быстрого интеллектуального или экономического подъема, а наблюдалось нечто противоположное - деградация и упадок, члены традиционного восточного общества вновь становились объектами очередного деспотического властвования, не менее всепроникающего и жестокого. Невыраженность индивидуализации личности - это, пожалуй, одно из наиболее заметных отличий восточных традиционных обществ от западных. Но эта черта не является причиной всех остальных особенностей Востока. Это лишь проявление всей системы общественных отношений, включавшей особую роль общин, кланов, каст, конфессиональных общностей и др., эмбриональное развитие правовых гарантий жизни и имущества и т.п. Комплекс данных общественных отношений, сложившийся в обществах (цивилизациях) Востока к началу нового времени, и стал причиной отсталости этого региона от Западной Европы, колониального и полуколониального его порабощения.

История неумолимо сталкивает общества разных уровней развития и никому не позволяет бесконечно лелеять свою специфичность. Любое общество, задержавшееся в своем развитии, начинает испытывать неудержимый натиск более передового общества - военный, культурный, политический и т.п. Развитие отставшего при этом несколько убыстряется, но, как правило, и деформируется. В результате подобного "толчка" создаются "вторичные" и "третичные" формы, которые заставляют по-новому ставить вопрос о типологических особенностях региона, в данном случае Востока.

Капитализм был первой формацией, к которой Восток переходил при огромном внешнем воздействии Европы. До этого можно говорить об обратном - мощном воздействии восточных экономик на западные. В новое время Восток познакомился не столько с предпосылками, сколько с результатами капиталистической цивилизации, и прежде всего с колониальным поработителем (личностью, сформированной Возрождением, Реформацией, Просвещением), оснащенным новейшим оружием, созданным на базе технических достижений европейского городского свободного ремесла и мануфактуры. Буржуазные идеи свободы, равенства и братства, принципы национализма стали проникать на Восток раньше, чем здесь сформировались капиталистический уклад и буржуазная социальная структура. Наметился целый ряд других "нарушений" естественноисторической модели становления капиталистической формации, осмысление которых служит ныне ареной актуальных научных споров.

В ранние периоды истории тот или иной региональный вариант цивилизационного развития на Востоке если не в решающей степени, то во многом был обусловлен эндогенными факторами; особо важную роль играли экологические условия, определившие не только род хозяйственной деятельности "морских", "континентальных" и иных обществ, но и многие черты традиционной социально-экономической структуры. Экзогенные факторы приобрели особую значимость лишь в новое время, когда на волне резкого усиления колониального натиска развернулся интенсивный процесс включения стран Востока в мировой рынок и позднее - в мировое хозяйство. Немаловажным фактором локальных конкретно-страновых вариантов развития в новое и новейшее время стали политический статус той или иной страны в мировом сообществе - колониальный или полуколониальный, а также серьезные различия "колониализмов" (более гибкого и маневренного британского, более консервативных голландского и французского и пр.).

Освободившись от колониальной и полуколониальной зависимости, страны Востока встали перед необходимостью модернизации. И вновь выбор пути, модели развития, определился в ходе взаимодействия внешних и внутренних, объективных и субъективных факторов. Одни страны избрали импортозамещающую модель индустриализации, другие - экспорториентированную. С этими двумя моделями связаны разные взаимоотношения с мировым рынком и с центрами мировой экономики. Не только разные экономические стратегии, но и политико-идеологические предпочтения элиты вызвали к жизни различные типы государственного вмешательства в экономику - от сравнительно поверхностного регулирования ("капиталистическая модель") до огосударствления большей части экономики (режимы "социалистической ориентации" или "некапиталистического развития"). Любой из путей развития не приводил к всеобщему подъему благосостояния, почти всегда вызывал обострение социальных противоречий и усиление идеологического противостояния. В каждой из стран "третьего мира" боролись и борются свои "коммунисты" и "капиталисты", "западники" и "почвенники". Последние часто используют религиозные традиции ("фундаментализм"), идеи исключительности своей цивилизации, ее особой роли в мире. Все эти процессы в зарубежных странах интересны сейчас российскому читателю не только сами по себе, но и потому, что в них просматриваются параллели с тем, что происходит в нашей стране. Страны "третьего мира" накопили громадный позитивный опыт борьбы с бедностью, неразвитостью, экономической стагнацией, политической апатией - опыт, который востоковеды обязаны донести до российской общественности. Впрочем, накоплено также много негативного опыта, может быть, еще более поучительного.

Не все новые подходы сейчас уже устоялись. Но абрис некоторых из них вырисовывается.

Самое, пожалуй, важное - в конце XX в. изменилось наше отношение к насилию в истории. Ранее мы не видели в насильственных действиях, приводивших к большому количеству жертв, ничего особенно одиозного. В лучшем случае отмечали происшедшее в результате этого "разрушение производительных сил". Если же насильственные акты совершались против "угнетателей" (феодалов, правителей, колонизаторов, империалистов), то пользовались нашим устойчивым сочувствием. Народные движения, восстания, революции, так же как и верхушечные перевороты, оценивались в основном по "решительности", т.е. по количеству жертв - чем их больше, тем быстрее прогресс. Но к исходу XX столетия стало очевидным: человеческие жизни не являются больше донором прогресса. Исторический прогресс через насилие себя исчерпал. Вопрос для историка звучит так: не произошло ли это значительно раньше, чем было осознано? Не следует ли по-другому оценить благотворность восстаний и революций прошлого? Каждый раз, когда мы имеем дело с "прогрессом", достигнутым через насильственные действия, мы должны ставить вопрос о цене, заплаченной за это. Сплошь и рядом цена оказывается непомерно высокой, и тогда вместо прогресса мы имеем дело с его оборотнями.

К. Маркс как-то сказал, что насилие - повивальная бабка истории. Сегодня мы понимаем: это неверно. Профессия повивальной бабки - одна из самых гуманных. Акушерка не убивает мать, чтобы освободить ребенка. Ее задача - чтобы оба выжили. Так что, отвергая историкотворческую функцию насилия в современную нам эпоху, миссию "повивальной бабки" мы мысленно передаем не революциям, а реформам. Реформа есть преобразование, совершаемое существующей в настоящее время властью, которая в процессе преобразований свои властные функции стремится сохранить. Таким образом, в любой реформе присутствует и консервирующее, или даже консервативное, начало, и это вполне естественно. Но лишь медленные изменения оказываются прочными. Революции же, разрушая то, что еще не успело отмереть, вызывают регенерацию старых форм.

Часть проблемы насилия в истории - вопрос о роли классовой борьбы. Классы существуют, имеют разные интересы, и потому борьба между ними так или иначе идет, иногда очень остро. Однако, будучи функционально связаны друг с другом, классы не только борются, но и сотрудничают друг с другом. Их отношения, таким образом, вполне укладываются в диалектическую формулу "единство и борьба противоположностей". Случаи совпадения интересов и совместных действий, скажем, крупных землевладельцев и крестьян или капиталистов и их рабочих известны, и остается лишь объективно их показать.

Более взвешенной оценки заслуживает и такое явление, как колониализм, а также национально-освободительная борьба против него. Колониализм - великое столкновение формаций и цивилизаций, в котором пострадали многие, в том числе и метрополии, но из которого родилось человечество нового и новейшего времени. В то время "диалог цивилизаций" мог идти только под аккомпанемент пушек. Народы Азии, Африки и Америки, конечно, пострадали в первую очередь и в большей мере, чем народы Западной Европы, но расхожее мнение о постоянном перекачивании средств из колоний в метрополии, о том, что Европа убыстрила свое развитие и обогнала страны Азии благодаря их ограблению, в ходе исследований не подтвердилось. Величина "колониальной дани" в разные периоды и различных ситуациях - это еще один вопрос, который требует конкретного анализа.

Теория "империализма", выдвинутая В.И. Лениным в начале века, не подтвердилась. Не произошло ни замены конкуренции монополией, ни создания "финансового капитала", ни полного колониального раздела мира. Самое главное - тот этап капитализма, который наблюдал В.И. Ленин, оказался не последним. Колониализм сошел со сцены в результате действия ряда политэкономических, политических и психологических факторов, среди которых национально-освободительная борьба была не единственным, а может быть, и не главным. Настало время на базе фактического материала еще раз пересмотреть события антиколониальной борьбы: какие из них оказались благотворными для развития колоний или для становления нации, а какие отбрасывали страну и народ назад, вели к замене одной формы деспотизма (колониальной) другой формой, еще более жестокой и антинародной, хотя и "самостоятельной".

И последняя из тех проблем, новый подход к которым напрашивается уже сейчас. В свое время через марксизм отечественные историки усвоили мысль, что история должна интересоваться не только великими личностями, войнами и завоеваниями, но в первую очередь жизнью и деятельностью широких народных масс. Но понимался этот тезис все же несколько односторонне - как преимущественное внимание к социально-экономическим процессам и к проявлениям классовой борьбы. Сейчас нам стало яснее, что важную роль в детерминации исторических событий играют также идущие в глубине массового сознания социально-психологические и духовные процессы. Этим процессам в последующих томах будет уделено особое внимание.

В завершающем томе найдет отражение также формирование в последние десятилетия XX в. новых центров общественно-экономического развития в Азиатско-Тихоокеанском и других регионах Востока - процесс, заставивший многих ученых говорить о том, что XXI век будет веком Азии.

Предполагаемый труд - первая в истории отечественного востоковедения попытка исследования в рамках многотомного сочинения основных особенностей и этапов исторического процесса на Востоке с древности до наших дней. Характер издания, равно как и современный уровень наших знаний, обусловил то, что не все вопросы истории восточных народов получат в нем одинаково подробное освещение. Целый ряд проблем все еще ждет своих исследователей. Это определило гипотетичность некоторых обобщающих суждений. Единая позиция авторов по ряду основополагающих проблем не исключает различий во взглядах между ними по ряду конкретных вопросов истории той или иной страны. Редколлегия не считала себя вправе сглаживать те противоречия, которые реально существуют между различными исследователями - авторами глав.

"История Востока" - итог многолетнего труда большого коллектива отечественных востоковедов. В его создании принимали участие научные сотрудники Института востоковедения РАН, Санкт-Петербургского филиала Института востоковедения РАН, Института всеобщей истории РАН, Института отечественной истории РАН, Института Африки РАН, профессора и преподаватели МГУ им. М.В. Ломоносова и ряда других высших учебных заведений и научных центров.

Деление на тома в основном соответствует этапам мировой истории, выделенным выше, но с учетом специфики исторического пути Востока:

Том I. Восток в древности (с древнейших времен до первых веков христианской эры).

Том II. Восток в средние века (с первых веков христианской эры до XV в. включительно).

Том III. Восток на рубеже нового времени (XVI - XVIII вв.).

Том IV. Восток в новое время (с конца XVIII до первых десятилетий XX в.).

Тома V и VI. Новейшая история Востока, части первая и вторая (от первой мировой войны до наших дней).

ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ ТОМУ

История древнего Востока есть история древнейших цивилизаций, чьи достижения, а также и бедствия прямо или косвенно определяют все дальнейшее развитие человечества.

В этом томе мы предполагаем показать причины и пути возникновения первых цивилизаций и их взаимодействие между собой, а также с периферийными обществами. Нам предстоит охарактеризовать основные пути социально-исторического развития обществ древнего Востока, сопоставляя их по возможности с древними обществами других регионов. Особое внимание должно быть уделено соотношению общего и особенного в развитии древних обществ, т.е. показу основных и, по нашему мнению, всеобщих движущих сил исторического развития и их конкретных проявлений соответственно времени и месту. В этой связи необходимо будет специально остановиться на роли культурных институтов, этических ценностей и социальной психологии. При изложении политической истории авторы постараются уделять должное внимание анализу форм государства, идеологическим представлениям о власти, формированию структуры общества и форм зависимости.

Этот том создан на основе третьего (исправленного и дополненного) издания трехтомной "Истории древнего мира" (М., 1989), в свою очередь исправленного и дополненного; ряд глав был написан или отредактирован заново.

Необходимость почти непрерывных исправлений и особенно дополнений вытекает из бурного развития востоковедения в последние десятилетия. Это развитие безостановочно продолжается, принося новые, подчас сенсационные материалы (например, открытие Эблы и ее архивов). Одновременно идут постоянные и горячие теоретические дискуссии, лишь накал их то усиливается, то ослабевает. Разумеется, почти все советские историки стояли на позициях экономического детерминизма. Если историк хочет быть ученым, он не может не исходить из предположения, что существуют законы истории и что эти законы познаваемы. Все иные подходы сводятся в конечном счете либо к взгляду на историю как на некий конгломерат случайных или, во всяком случае, не имеющих единого объяснения процессов и событий, либо к различного рода телеологическим взглядам, предполагающим те или иные "конечные цели" исторического процесса, заданные человечеству или народу (расе) извне. Следует также отметить, что и сам детерминистский подход отнюдь не ведет к полному единообразию взглядов.

Итак, мы все в той или иной мере придерживаемся материалистического понимания истории, но не в той его плоско-догматической форме, которая еще недавно была у нас официальной идеологией. Мы исходим из того, что крупные изменения в области материального производства влекут за собой очень серьезные изменения в обществе. Однако не обязательно одни и те же, а в зависимости от того, на какой социально-культурный фон накладывается данное техническое нововведение. Так, распространение железа привело к тому, что полное вооружение воина стало доступно среднему общиннику античного города-государства, а это, в свою очередь, обеспечило становление и укрепление полисной демократии, создание "общины равных". Напротив, на Востоке та же самая технология и порожденное ею удешевление оружия привели к созданию массовых армий, находящихся на царском иждивении. С помощью этих армий были созданы крупные территориальные государства, а затем и империи.

Не менее важно рассмотреть те проблемы, которые являются предметом дискуссий, упомянутых выше. Никто не обладает монополией на истину, но к любой из соперничающих моделей следует предъявлять одинаковые требования: она должна быть внутренне непротиворечивой и соответствовать известным фактам. Как и во всякой другой науке, особенно ценным было бы наличие у модели не только объясняющей, но и предсказывающей способности, т.е. возможности на ее основе предполагать некие неизвестные доселе факты и даже указывать конкретные способы их обнаружения с последующим подтверждением этих предположений. К сожалению, эти теоретические требования трудно осуществимы (если вообще осуществимы в полном объеме) на практике. Невозможность построения полной и совершенно непротиворечивой теории в какой бы то ни было области науки доказана математически, а количество известных фактов в одних областях востоковедения стремительно растет, в других же остается практически без изменений. Поэтому сосуществование альтернативных моделей следует признать неизбежным на более или менее длительный период, с тем чтобы каждый автор был свободен в выборе модели, но последователен в ее применении. Этим правом мы и намерены воспользоваться, и теперь необходимо изложить, в чем состоит избранная нами модель. Но следует предупредить, что теоретические воззрения автора настоящего Предисловия не всегда полностью совпадают с воззрениями других авторов этого тома. Каждый из них писал свой раздел отдельно и независимо от других. Автор настоящего Предисловия (являющийся также и составителем тома) не считал возможным пытаться как-либо влиять на их теоретические позиции. Поэтому те или иные несовпадения или "непоследовательности" внутри этого тома (да и по отношению к другим томам) не должны удивлять. Таково состояние науки на нынешний день, она имеет не только бесспорные и крупные достижения, но и не решенные пока проблемы.

История древнего Востока - это, как уже сказано, история древнейших на земле классовых обществ, цивилизаций. Именно первичным цивилизациям принадлежат те важнейшие культурные достижения человечества, которые и сделали возможным его дальнейший прогресс и в значительной степени предопределили направление и характер этого прогресса. Главными из них являются:

1. Изобретение письменности, благодаря чему человечество получило бессмертную и способную хранить неограниченный объем информации коллективную память. Так стало возможно бесконечное накопление знаний и возникла новая профессия открывателей, накопителей и хранителей знания, как бы они ни назывались в том или ином обществе. Возникли также и системы отбора и подготовки людей для этой профессии, а в дальнейшем сама она начала подразделяться на подгруппы конкретных специалистов. Характерной чертой любой ранней цивилизации является глубокое уважение к знанию, появление мифологической фигуры "культурного героя", а также и превращение реальных исторических лиц в легендарных мудрецов.

2. Опыт организованного совместного труда значительных человеческих коллективов. Конечно, нам известны крупные сооружения, относящиеся и к эпохе первобытнообщинного строя: курганы, мегалитические постройки. Но только цивилизации ставят организованный труд в основу своего существования: именно он создает крупные ирригационные системы, храмы, дворцы и городские стены. С этим тоже увязано появление новых профессий - планировщиков, организаторов, управителей. Этот же принцип организации совершил переворот и в военном деле. Беспорядочная массовая драка или серия поединков была заменена схваткой построенных в четкие боевые порядки воинов. Оказалось, что воинский строй увеличивает силу отряда по меньшей мере на порядок. И здесь появились новые профессии - воина и полководца.

3. Наконец, именно на древнем Востоке возникли те формы политической жизни (гражданская община, различные типы государства, царская власть) и общественного сознания (религиозные и философские движения, ставящие во главу угла этику, индивидуальную ответственность человека за свои поступки), которые в дальнейшем распространились по всему земному шару.

Классовое общество ("цивилизация", в одном из значений этого слова) возникает лишь после того, как становится возможным производство прибавочного продукта, за счет которого общество и содержит аппарат управления, войско и "интеллигенцию", т.е. жрецов, писцов, ученых, художников и т.д. Ниже этот процесс будет рассмотрен более подробно, пока же отметим, что раньше всего такая возможность появляется в долинах великих рек субтропической зоны, а также примыкавшей к ней южной части зоны умеренного климата. Именно здесь обилие влаги для орошения, легкие аллювиальные и лёссовые почвы и достаточное (без орошения даже чрезмерное) количество солнечного тепла позволили при помощи сравнительно простых орудий обеспечить резкий подъем производительности труда. Следовательно, чрезвычайно существенную роль на заре цивилизации играет географический фактор. Им определяется характер хозяйства, а в некоторых случаях даже и форма государственного устройства. Например, специфические географические условия Египта (узкая полоса пригодной для обитания и для возделывания земли, вытянутая вдоль громадной реки - естественного пути через всю страну) очень рано привели к созданию здесь единого государства с мощной центральной властью, во главе которой стоял обожествленный царь. Альтернативой этому было бы лишь взаимное истребление враждующих номов. Вместе с тем не следует и преувеличивать роль географического фактора. Так, вопреки широко распространенной в нашей науке точке зрения, необходимость искусственного орошения не была побудительным мотивом к созданию крупных территориальных государств. В указанных речных долинах (как и в долинах Инда и Хуанхэ) не было и не могло быть в древности единой оросительной системы, управляемой из одного центра, а были многочисленные, независимые друг от друга местные системы. Исследования последних десятилетий, проведенные с помощью аэрофотосъемки, показывают, что, например, в Шумере главные оросительные системы на основе магистральных каналов и естественных ответвлений русла Евфрата были созданы еще в раннединастический период (т.е. в эпоху "номовых государств" - см. гл. II). В дальнейшем они лишь поддерживались и расширялись. Реки были чрезвычайно многоводны, так что не возникала конкуренция между местными оросительными системами из-за воды, хотя, конечно, случались раздоры между общинами, расположенными на одном канале. Кроме того, если бы объединение мелких государств в большие действительно вызывалось хозяйственными причинами, было полезно для общества, оно было бы быстрым и прочным. В действительности же, например в Месопотамии, объединительные попытки значительное время встречали ожесточенное и упорное сопротивление, так что для III - II тысячелетий до х.э. более типично не единство, а политическая раздробленность, характерная в течение значительного времени также для Индии и Китая. Египет, по указанным уже причинам, был исключением.

На самом же деле создание больших централизованных государств на месте первоначальной системы "номовых государств" есть результат завоеваний и стремления к увеличению возможностей эксплуатации населения. Иначе говоря, происходит экстенсивный рост абсолютного объема прибавочного продукта, что достигается сначала просто путем ограбления соседей, а в дальнейшем - путем увеличения своей территории и числа эксплуатируемого населения (подробно см. гл. XIII).

Поскольку в последнее время идут оживленные дискуссии о преимуществах и недостатках "стадиального" и "цивилизационного" подхода к изучению истории, представляется целесообразным очень кратко рассмотреть основные или по крайней мере наиболее модные ныне теории, а заодно попытаться уточнить и применяемую при этом терминологию.

Термин "цивилизация" впервые появляется, видимо, в XVIII в. (в трудах французского экономиста В.Мирабо и шотландского философа А.Фергюсона) для обозначения "зрелого" состояния человеческого общества. В современной научной литературе термины "цивилизация" и "культура" нередко употребляются как синонимы, но второй из них имеет длительную историю, восходящую еще к античности. Его содержание изменялось в сторону все большего абстрагирования, и в настоящее время под ним обычно понимается некий достигнутый уровень в общественном состоянии человечества или, в более узком смысле, данного общества или даже данной группы людей. Иными словами, культура есть органическая совокупность общественных условий и способов создания, распространения и сохранения материальных и духовных ценностей, а также и самих этих ценностей. Короче всего было бы сказать, что культура - это все, что не есть природа, но, как известно, наука логики запрещает отрицательные определения.

О культуре, следовательно, можно говорить уже для самых ранних стадий развития человеческого общества (палеолитические культуры, неолитические культуры). Для избежания путаницы термином "цивилизация" следовало бы обозначить лишь определенный уровень в развитии человеческого общества - классовое или стратифицированное общество, в котором родовые связи оттесняются в сознании людей на второй план, а на первый план выходят связи политические и идеологические, за которыми (в течение тысячелетий - невидимо) стоят связи экономические. Термин "культура" здесь должен употребляться как характеристика составных частей данной цивилизации - составляющих ее конкретных государств и общественных групп (сословий, классов, стран и т.п.).

Термин "цивилизация" первоначально употреблялся лишь в единственном числе и в самом широком смысле, но затем, под влиянием накопленных сведений о различных обществах вне Европы, речь идет уже о множестве различных цивилизаций. Существование локальных различий между цивилизациями (и культурами) во времени и пространстве - эмпирический факт. В связи с этим уже в XIX в. возникают две проблемы: проблема научной классификации и проблема взаимоотношений между цивилизациями. Следует сразу же сказать, что первая проблема остается не решенной по сей день. Единственное, что здесь более или менее достоверно, - это стадиальная классификация. В современной историографии она соответствует разделению цивилизаций на рабовладельческие (древние), феодальные (средневековые) и т.д., учитывая, разумеется, все проблемы, связанные с самой характеристикой стадий. Но на простой вопрос, чем различаются между собой, скажем, стадиально одинаковые древнемесопотамская и древнекитайская цивилизации, дать ясный и краткий ответ пока невозможно: для этого необходимо последовательно сопоставить между собой все сколько-нибудь значительные составляющие этих цивилизаций. Существующие определения либо имеют этнографический характер (египетская, месопотамская, индийская и т.д.), либо традиционны (античная), либо, наконец, основываются на какой-то характерной (по мнению исследователя!) черте данной цивилизации ("клинописная"). Все определения такого рода не содержательны и не операциональны, т.е. не могут быть положены в основу какой-либо классификации или сами по себе служить основанием для каких-либо логических построений. Тем не менее такие попытки продолжаются. Начало им положил, видимо, О.Шпенглер, утверждавший, что в каждой культуре (слово "цивилизация" он употреблял в особом смысле, об этом см. ниже) может быть обнаружен некий "первофеномен", из которого выводятся все остальные. Что и Шпенглеру не удалось решить задачу, видно из составленного им перечня культур: египетская, индийская, китайская, вавилонская, майя (т.е. здесь принцип определения - этногеографический), аполлоновская (античная), магическая (византийско-арабская), фаустовская (западноевропейская). Крайний субъективизм этих характеристик очевиден. Шпенглер полагал, что различие культур лежит в их "пластике", "инстинкте", т.е. находится в области художественно-психологической. По Шпенглеру, цивилизация - это последняя стадия умирающей культуры, когда творчество сменяется бесплодием, становление - косностью, деяние (как акт самовыражения) - работой, творчество - спортом и политикой. Каждая культура, полагает Шпенглер, есть живой организм, биологически несовместимый (как мы сформулировали бы теперь) с другими, не допускающий никаких заимствований, а культурного прогресса не существует.

Мы уделяем теории О.Шпенглера так много места не только потому, что она была в свое время весьма популярна, но и потому, что она и в наше время нередко в той или иной форме напоминает о себе (как правило, без упоминания первоначального автора). Хотя сам Шпенглер считал свою теорию "коперниковским переворотом" в изучении истории, в действительности и она, и эпигонские построения нашего времени представляют собой не столько науку, сколько литературу - неоромантизм весьма реакционного свойства (не случайно эта теория была очень популярна среди немецких фашистов). Из современных "теорий" этого рода стоит упомянуть лишь так называемую теорию "химерных культур". Согласно этой теории, смешение культур и появление на этой основе новых возможно, но иногда при этом возникают вредоносные "химерные" культуры. Поскольку заранее знать, что получится при смешении культур, невозможно, концепция "химерности" представляет собой теоретическое обоснование ксенофобии, культурной замкнутости. Однако ни малейших реальных оснований она под собой не имеет. История не знает ни одного случая возникновения "вредоносных" культур, но зато хорошо знает немало случаев, когда культурная замкнутость повергает культуру и общество в целом в своего рода летаргию, пробуждение от которой бывает тяжелым. Такое общество обнаруживает себя в состоянии культурной, политической и экономической отсталости, а нередко и зависимости. И напротив, как легко увидит внимательный читатель этой книги, самые блестящие культуры возникают при максимально большом числе образующих компонентов (на первый взгляд даже решительно несовместимых), при максимальной открытости и готовности к заимствованиям.

Из теоретиков нашего времени наиболее часто можно встретить в литературе имя А.Тойнби. В разных своих работах он насчитывает разное количество цивилизаций, рассматриваемых им как "ветви единого древа". Развитие же, как он полагает, идет в направлении единства человечества. Каждая цивилизация обязательно проходит такие стадии: возникновение, рост, надлом, разложение. Заимствования, по А.Тойнби, возможны, но заимствуются только "положительные знания", т.е. наука и техника. Движущей силой развития каждой цивилизации является творческое меньшинство, "отвечающее" на исторические "вызовы". Характер "вызовов" и "ответов" и определяет характер данной цивилизации.

Более подробный разбор большого числа теорий читатель найдет в специальных работах по культурологии. Здесь же упомянуты две наиболее, по нашему мнению, типичные. По тому, как решается вопрос о взаимоотношении цивилизаций (культур), все существующие теории можно в основном поделить на две группы: 1) эволюционистские теории; 2) теории "локальных" ("эквивалентных") культур.

Эволюционизм сложился в XIX в., но его корни уходят еще в эпоху Просвещения, когда впервые была выдвинута идея исторического прогресса. Наиболее видные представители эволюционизма - Л.Г.Морган, Э.Б.Тэйлор, Д.Д.Фрэзер - исходили из представления о единстве человеческой истории и о развитии ее в одном, общем для всех направлении. Ими были сформулированы понятия стадий в развитии человечества - дикости, варварства, цивилизации. Огромное количество эмпирических наблюдений позволило выявить множество удивительно схожих явлений в обществах, географически и исторически весьма отдаленных друг от друга, отнести эти общества к одинаковым стадиям развития. Высшей же стадией развития эволюционисты полагали современную им капиталистическую Европу, в которой они и видели будущее всех других народов. Взгляды эволюционистов содержали много справедливого. Так, они исходили из идеи о единстве человечества - биологическом и психологическом (в основных проявлениях). Будущее человечества они видели в его культурном и политическом единстве. Но в неудержимом стремлении отыскивать "общее" в разных цивилизациях эволюционисты нередко забывали об "особенном", из-за своего позитивистского подхода допускали натяжки. Вопрос о том, почему все-таки существуют различия между цивилизациями, оставался без ответа или даже не ставился.

Теории "локальных", или "эквивалентных", цивилизаций весьма многочисленны. Они исходят из того, что исторически существовало множество цивилизаций, независимых друг от друга. Большинство последователей таких теорий отрицают наличие какого-либо культурного прогресса, отвергают аксиологический (ценностный) подход к цивилизациям и считают их все равноправными ("эквивалентными").

Среди сторонников "теории локальных цивилизаций" есть и такие, которые не считают все цивилизации эквивалентными, но при этом исходят не из идеи исторического прогресса: его они либо отвергают, либо считают, что к прогрессу способны не все цивилизации и не все народы. Это - различного рода расистские теории, получившие в последние десятилетия значительное распространение. Первой из "теорий" такого рода был "европейский" расизм, служивший теоретическим оправданием колониального угнетения азиатских и африканских народов. Его апологеты утверждали, что только белая раса способна к прогрессу и является исторической, прочие же народы истории не имеют и иметь не будут. Историческая и биологическая необоснованность подобных взглядов давно и неопровержимо доказана. Достаточно очевидна и их этическая неприемлемость. Тем не менее расистские предрассудки чрезвычайно живучи и опасны.

В последние десятилетия расистские и националистические теории возникли и у других народов. Понимая, что все эти явления вызваны к жизни определенными историческими причинами и, как правило, являются ответной реакцией на "европейский" расизм, необходимо столь же недвусмысленно отвергнуть и их, показывая, что эта реакция - ошибочная и делу национального освобождения может только вредить. Поддерживая национально-освободительные движения, мы должны в то же время решительно и безоговорочно отвергать любые проявления национализма. Различие же между ними состоит в том, что в основе национально-освободительных движений лежит справедливое требование равноправия и взаимного уважения всех народов и культур, а в основе национализма - безнравственный и антинаучный догмат исключительности и превосходства.

Из сказанного выше можно сделать вывод, что отсутствие единого критерия, по которому можно было бы классифицировать культуры и цивилизации, по всей вероятности, не случайно и, более того, не зависит от уровня наших знаний или способностей к обобщению: такой критерий (повторим: содержательный и операциональный) скорее всего вообще не существует. Ведь давно уже все сошлись на том, что подобный критерий принципиально невозможен для классификации людей; все человеческие личности неповторимы и "суверенны", вследствие чего возможны лишь формальные критерии различения по полу, возрасту, роду занятий, имени, фамилии и т.п. Все эти критерии именно формальны, ибо ничего не говорят нам о сущности данного человека.

Цивилизация же (культура) каждого народа является конкретным способом его существования, определяемым всей предшествующей его историей. Поэтому и для классификации цивилизаций (культур) возможны, видимо, лишь формальные критерии - стадиальные и этногеографические. Различия же между цивилизациями, относящимися к одной стадии, в каждом конкретном случае должны быть объяснены отдельно, исходя из истории их развития. Западная литература (особенно не научная, а художественная), а иной раз и наша (тоже главным образом ненаучная) сводит все к особенностям национального характера. Но это объяснение является в лучшем случае банальным и тавтологическим, а в худшем - расистским. Ведь если отбросить очевидно расистский и научно несостоятельный тезис о том, что национальный характер обусловлен генетически, то все честные ученые неизбежно приходят к выводу об исторической обусловленности национального характера. Это, разумеется, единственно правильная точка зрения, но, к сожалению, на этом обычно и останавливаются. Иными словами, справедливо отбросив взгляды на национальный характер как на некую данность (в лучшем случае способную к саморазвитию), иной раз впадают в другую крайность, рассматривая его лишь как результат. А следовало бы учитывать, что национальный характер не только формируется историей, но сам в немалой степени формирует историю данной этнической или политической общности. Но формирует он, конечно, лишь те стороны исторического процесса, которые не относятся к стадиально-типологическим, но составляют специфику данного общества. Таким образом, история и национальный характер активно влияют друг на друга, или, если выразить это в терминах кибернетики, находятся в обратной связи друг с другом.

Чтобы покончить с этим вопросом, отметим, что не следует забывать и о роли фактора случайности в истории. Даже К. Маркс говорил, что история была бы слишком уж мистической вещью, если не признавать значение случайности. Таким образом, характер любой цивилизации определяется тремя факторами: 1) экономическим развитием, определяющим ее формационную принадлежность; 2) случайными факторами, среди которых особо важную роль играют географическое положение и культурные контакты; 3) национальным характером, который может существенно изменяться в короткие исторические сроки.

Итак, цивилизации - это особые типы культуры значительных человеческих масс в эпоху классовых обществ. Необходимо помнить, что цивилизации, как правило, не совпадают с этническими границами, чаще всего они бывают межэтническими. Для древности можно говорить, например, о ближневосточной, индийской и дальневосточной цивилизациях, объединивших многочисленные и разнообразные этнически общности. В Европе такой цивилизацией была античность, а в дальнейшем возникла европейско-азиатская цивилизация эллинизма. Египет (до эпохи эллинизма), и в этом смысле - единственное исключение.

Такие межэтнические цивилизации возникают благодаря мощному культурному влиянию определенных центров - Месопотамии, Северной Индии, Китая, Греции - на окружающие их страны и народы. Особенно важную роль в этом играет распространение определенных типов письменности. Древнейшие системы письма были очень сложными и по этой причине заимствовались вместе с целым культурным комплексом в виде канона текстов, на которых основывалось школьное обучение. А эти тексты и составляли квинтэссенцию данной цивилизации (культуры ранней древности - это культуры текстов). Но, разумеется, следует помнить, что общность цивилизации не только не исключает, но подразумевает значительное разнообразие локальных культур.

Характерной чертой периода цивилизаций является возникновение новой формы общественного устройства - государства, пришедшего на смену первобытным родо-племенным структурам. Основная функция государства ничем не отличается от основной функции первобытной общины и состоит в сохранении гомеостаза данного общества. Для достижения этой цели необходим социальный контроль, направленный на поддержание всего, что способствует укреплению гомеостаза, и на пресечение всего, что ему препятствует (разумеется, в пределах возможного понимания и, следовательно, с неизбежными ошибками). В связи с резким усложнением производственных процессов и внутриобщественных отношений (прежде всего производственных) на передний план выступают организаторские функции государства, а охранительные функции социального контроля, опиравшиеся ранее в первую очередь на силу обычая и общественного мнения, теперь, как и организаторские функции, опираются на специальный аппарат и на силу принуждения. Вместе с тем необходимо отметить, что распространенные даже в наше время руссоистские представления о "свободном человеке" догосударственных времен являются мифом. Жизнь первобытного человека была чрезвычайно жестко и подробно регламентирована обычаями и бесчисленными табу. Эпоха цивилизаций постоянно увеличивает количество "степеней свободы" отдельного человека и общества в целом (невзирая на отклонения в виде возникающих время от времени тоталитарных режимов). Но вместе с тем непрерывно возрастает "цена ошибки" - вплоть до возможности гибели всего человечества из-за ошибки одного человека, - в связи с чем возрастает и мера индивидуальной ответственности.

Первую формацию классового общества мы предлагаем именовать "древним обществом" или даже "древним общинно-гражданским обществом". Такое название представляется более точно выражающим суть дела, чем принятое и в наши дни "рабовладельческое". До сих пор идут дискуссии о правомерности этого названия, в частности в связи с вопросом о том, сколько рабов было в обществах древнего Востока и какую роль они играли в общественном производстве. Мнения здесь резко расходятся, и окончательное решение этого вопроса пока невозможно. Однако дело не в количестве рабов. Название той или иной формации дается по тому классу, который является в ней господствующим, который определяет собой экономику и идеологию данного общества. Было бы не совсем точно говорить, что в древности господствующим классом являлись рабовладельцы. Ведь рабовладельцами могли быть и полноправные члены данного общества (граждане), и неполноправные (зависимые) его члены, и живущие здесь же чужеземцы, и даже сами рабы. Поэтому правильнее было бы сказать, что именно полноправные граждане являются господствующим классом древнего общества (класс здесь совпадает с сословием; несовпадение сословной и классовой принадлежности возникает лишь в период, когда данная формация уже находится в упадке). Конец этой формации выражается не в исчезновении рабовладения - (оно сохраняется и в последующих формациях, вплоть до нашего времени), а в исчезновении древнего гражданства. Это исчезновение может подчас происходить весьма своеобразным путем - через предоставление "гражданского полноправия" всем подданным державы, вследствие чего гражданство лишается всякого смысла. В восточных провинциях Римской империи, например, это произошло вследствие известного Декрета Каракаллы (212 г.). Разумеется, реальный процесс был достаточно длительным.

Таким образом, мы исходим из реального существования двух докапиталистических формаций - древнего (гражданского) общества и общества феодального. Для второй из этих формаций характерно исчезновение различий между гражданином и подданным, превращение всех в подданных государства, где сословное деление сохраняется, но уже на совершенно иной основе. Господствующим классом здесь является военно-бюрократическая элита, прямо или косвенно получающая от правителя земельные и денежные пожалования в различных формах. Структура такого общества представляет собой либо пирамиду вассальных отношений, где каждый, кроме самых верхних и самых нижних, является одновременно и сеньором, и вассалом, либо бюрократическую структуру, связанную табелью о рангах. Понятно, что в реальной действительности чистых типов не существует, можно говорить лишь о том, какие структуры преобладают.

Период древности, в свою очередь, должен быть разделен на два подпериода: раннюю и позднюю древность. Характерными чертами ранней древности являются:

1. Соседская община, сохраняющая в той или иной мере самоуправление и право собственности на землю, выражающееся в различных формах - от периодических переделов земли до контроля над ее отчуждением.
2. Общинная социальная психология взаимной помощи и коллективной ответственности.
3. Общинные политеистические ритуалистические религии, в которых этика не играет существенной роли. Эти религии можно также назвать "естественными": они являются прямым продолжением верований и представлений эпохи первобытности.
4. "Номовое", или территориальное, государство.

Для поздней древности характерны:

1. Распад общинной земельной собственности и распространение или полное господство частной собственности на землю.
2. Утрата общинами (кроме храмовых городов) самоуправления и превращение их в чисто фискальные единицы.
3. Соответствующие изменения в социальной психологии, рост индивидуализма, новые представления о человеческой личности, находящие выражение, в частности, в праве (концепция индивидуальной ответственности).
4. Возникновение и распространение догматических этических религий, переходящих общинные и этнические границы ("мировые" религии). Эти новые религии могут также быть названы "религиями спасения" и "религиями откровения". Первое определение связано с тем, что они ставят во главу угла философскую в сущности проблему личного взаимоотношения человека с миром и божеством, спасение от мирового зла. Второе указывает на то, что новые религиозно-философские движения имеют определенных индивидуальных основоположников, чьи высказывания (более или менее подлинные) превращаются в религиозный канон.
5. Возникновение нового типа государства - мировых держав, империй.

Основным общественным противоречием древнего общества на его первой стадии является противоречие между крупным и мелким землевладением, т.е. между общинной и частной собственностью на землю. Крайним выражением такого противоречия является обезземеливание рядовых общинников, влекущее за собой, в отличие от древнего Рима, утрату гражданских прав и переход в разряд "царских людей", низшие слои которых на практике мало отличались от рабов, а средние и высшие слои образовали впоследствии господствующий класс-сословие второй стадии древнего общества. Эта борьба определяет собой всю социальную психологию, представления о государстве и власти, мораль и иногда даже политическую структуру общества.

Хронологически эти стадии в разных древних обществах не всегда совпадают. Лишь очень приблизительно можно сказать, что первая стадия древности падает на III - II тысячелетия до х.э., а вторая - на I тысячелетие до х.э., хотя не исключено, что, например, в Китае древность закончилась раньше, чем принято считать.

Признавая единство мирового исторического процесса, нельзя вместе с тем игнорировать и важные особенности его хода на Востоке. В общем и целом, существование таких особенностей признается всеми, но имеются большие расхождения в оценке их роли и определении их причин. В предельных случаях постулируется существование на Востоке некой особой докапиталистической формации либо существование такой формации во всем мире, причем античность рассматривается как некое "уклонение" от магистрального пути, боковая и притом тупиковая ветвь. Все эти концепции, как бы они ни именовались, сводятся к концепции "азиатского способа производства" и, как явствует из сказанного выше, не могут считаться достаточно обоснованными. Противоположной крайностью является концепция, согласно которой какие-либо серьезные различия между Востоком и Западом вообще отсутствуют. Сторонников этой концепции в наше время практически нет.

Большинство исследователей сводят указанные различия к различиям в характере и роли общины на Востоке и Западе. Это, по-видимому, справедливо, однако конкретные оценки и определения представляются спорными. Так, практически общепринятой является точка зрения, согласно которой главное отличие Востока от Запада - длительное сохранение на Востоке общины. В действительности дело, видимо, обстоит наоборот: именно античный полис является общиной в "химически чистом" виде, св